Паула Гальего
В конце строки
8
Нико и Элена
В тот вечер я пришел в «У Райли» пораньше.
Я потерял свой зонт, поэтому сначала пошел искать его там, где оставил прошлой ночью, но, видимо, отыскать его в том же самом месте было бы слишком просто.
Я сразу же встал за барную стойку. В баре собралось много людей, которым завтра не нужно ни на учебу, ни на работу.
Я подумал о Еве, которая отказалась от сна, чтобы побыть со мной в мой дебют. В отличие от нее, я решил прогулять первые занятия, поэтому утром не видел, как она ушла.
Вскоре «У Райли» заполнился людьми. В эту ночь не было караоке, за что я был благодарен.
Чтобы я успел поужинать, одна из моих коллег подменила меня. Вся оставшаяся ночь была насыщенной, но без всяких сложностей. Работа была понятная. Чуть за полночь случилось первое происшествие: грохот сотряс все стены, и я, с выскакивающим из груди сердцем, посмотрел направо.
Я успел увидеть, как паренек моего возраста скатился по нижним ступенькам лестницы.
Я замер, пока не увидел, как кто-то протянул ему руку и он без проблем встал, а я улыбнулся.
Возможно, девушки были правы; похоже, что каждую ночь в «У Райли» кто-то падал на лестнице.
Я наклонился к моей напарнице:
– Почему ее никак не починят?
Она сразу поняла, о чем я. Пожала плечами:
– Никто себе еще ничего там не сломал.
Значит, так оно и было. Обычная история.
Я отошел, покачивая головой, усмехаясь про себя, и продолжил работать, и до самого закрытия атмосфера в «У Райли» ничем не была потревожена.
Порыв ветра, встретивший меня на выходе, освежал, настоящее облегчение после нескольких часов передвижения с одного конца бара в другой в удушливом тепле.
В это время метро уже не работало, поэтому я зашагал пешком.
На улице было мало людей. Я пересекся с теми, кто возвращался домой после вечеринки, и с теми, кто, казалось, еще продолжал веселиться на пути к другому, пока еще открытому заведению. Возможно, кто-то продолжит эту ночь на улице или у кого-то дома, как это делали мы.
Я достал телефон и увидел семь пропущенных от Евы. Первый был почти час назад, и с тех пор она звонила мне без устали каждую минуту.
Последний раз, когда Ева мне звонила поздней ночью, она врезалась в статую. Что с ней стряслось? Она так и осталась валяться на асфальте? Может, кто-то ее уже и поднял…
Я нашел телефон Евы и нажал на вызов. Она сразу же взяла трубку.
– Так, Нико, только не паникуй.
– Что ты натворила? – тут же запаниковал я.
– Я ничего не натворила, – ответила она с наигранным спокойствием, от которого я еще больше разнервничался.
– Что натворил Даниель? – спросил я. – Ты же к нему шла, да? Что он натворил?
– Да ничего мы не натворили! – воскликнула она, и теперь уже было слышно, как она нервничает.
На заднем фоне зазвучали голоса. Я решил сделать вдох и ускориться.
– Не знаю, как тебе сказать… – продолжила она.
– Ева, просто скажи как есть.
– Ладно, я тебе все скажу как есть. – Я услышал, как кто-то закричал. Похоже, это была София. – Нет. Нет. Я сама ему расскажу. Я сама ему расскажу. Алло, Нико?
– Ева, – спокойно ответил я.
– Ну. В общем. Смотри… Элена залезла на нашу крышу. – Я остановился. Мне пришлось остановиться. – Нико?
– Она забралась… на нашу крышу, – медленно повторил я.
Ева замолчала.
– Да…
– И зачем ты звонишь мне?
И вновь тишина в трубке. Даже голоса на заднем фоне умолкли.
– Потому что она не хочет спускаться.
Я чуть было не врезался в фонарь.
– Элена залезла на нашу крышу и не хочет спускаться, – вновь повторил я, думая, что, если произнесу это вслух, фраза обретет некий смысл.
Я представил, как Ева закусила губу и оглядывается, пытаясь отыскать того, кто поможет.
– Все случилось так быстро.
У меня еще было время на то, чтобы развернуться, повесить трубку, найти какой-нибудь открытый паб и сидеть там, пока ее не спустят с…
– Нико! – крикнула в трубку Ева. – Ты можешь прийти? Ты обязан что-то сделать. Нас она слушать не хочет.
– Элена не кошка. – Я не верил, что говорил это вслух. – Рано или поздно она оттуда спустится.
– Нико, пожалуйста…
– Я иду к вам, – уверил я ее, прежде чем положить трубку.
Дорога домой была долгой. Или короткой, зависит от того, как посмотреть. Я спокойно поднялся по лестнице на третий этаж, подготавливая себя к тому, что эти четверо напились и все, что они мне рассказали, было всего лишь показавшейся им очень смешной шуткой.
Ева, Даниель и София стояли посреди гостиной, под стеклянной крышей. Они сбились в кружок и смотрели вверх.
Черт. Это была не шутка.
Я закрыл дверь и осторожно подошел, до меня доносились обрывки разговора:
– Вчера я видела, как она рассматривает фотографии Габриеля. Вдруг она опять взялась за старое? Вдруг она хочет закончить как он?
– София, это всего лишь крыша, – успокаивающим тоном ответила Ева. – Это не то же самое.
– Я боюсь, что она опять на нем зациклилась.
Ева не понимала, куда деть руки: она жестикулировала рядом с Софией, рядом с ее плечами, и не знала, можно ли до нее дотронуться.
Они обернулись и взглянули на меня, только когда я уже был в двух шагах от них. Когда я увидел их лица, то тоже почувствовал тревогу.
– Она правда там наверху?
Ева подошла ко мне и, взяв меня за руку, подвела к месту, где они стояли.
Играла музыка, слишком радостные песни для таких обеспокоенных лиц.
Через стекло я увидел силуэт Элены, чуть вдали, она сидела, подтянув колени к груди.
– Как она туда залезла?
– Через балкон, – ответил Даниель.
Я удивленно заморгал глазами:
– А зачем вы открыли балкон?
Мы никогда не открывали эти балконы из-за разросшихся до непроходимости кустарников.
– Потому что Элена хотела посмотреть, сможет ли забраться на крышу.
Я вскинул брови:
– То есть вы знали, что она хочет туда залезть?
– Я не знала! – вскинулась София.
– Мы думали, она шутит, – добавила Ева.
– А я так не думал. Я знал, что она всерьез, – признался Даниель.
– Придурок.
Он пожал плечами:
– Откуда мне было знать, что потом она не захочет спускаться.
Мы вчетвером стояли под стеклянной крышей, задрав головы, пытаясь разглядеть в темноте Элену. На несколько бесконечных и странных минут воцарилась тишина.
– Ну так что, ты ее спустишь?
Это сказала София, она провела руками по своим коротким темным волосам и заправила их за уши.
Мне понадобилось несколько секунд на раздумье.
– Я?
– Ты единственный из нас, кто лазает, – заметила Ева, виновато улыбаясь. – А нас она слушать не захочет.
– Я туда не полезу, – ответил я тут же. – Вы с ума сошли? Она сама спустится, когда захочет.
– А если нет? – спросила София. Ее голубые глаза были на мокром месте.
– Она же не останется там навсегда, – с сомнением сказал я.
– Нико, – настаивала Ева.
Я сделал глубокий вдох:
– Я ни разу не занимался свободным лазаньем.
– Но ты же так лазаешь на Kilter Board, – осторожно заметила моя подруга.
– Если я упаду с Kilter Board, то вряд ли сломаю себе шею. – Все смотрели на меня. Вариантов у меня было немного. – Она вышла через этот? – спросил я наконец, показывая на открытый балкон.
Все закивали. Ева взяла меня за руку:
– Будь осторожен, ладно?
Я сказал, что буду, выглянул и пытался понять, как Элена забралась наверх. Дерево почти задевало крышу, но по нему она не могла вскарабкаться, разве что его ветви наверху раздваивались. После дерева она должна была схватиться за что-то еще.
– И вы говорите, она быстро залезла?
– Очень, – ответил подавленно Даниель и провел рукой по своей бритой голове.
Я решил, что времени на раздумья нет, раздвинул растительность, насколько это было возможно, перелез через перила и схватился за ствол дерева. Я нашел выступ для ног, чтобы на него опереться, полез дальше и зацепился за одну из веток.
Мне пришлось распрямиться, опереться на ноги и ненадолго отпустить эту ветку, чтобы уцепиться за другую, а потом – за выступ на фасаде.
Я оттолкнулся от дерева и стал ползти, ползти, ползти, пока не дополз до конца.
У двускатной крыши не было сильного наклона, но я все равно поскользнулся на паре черепиц и подумал, что было бы просто гениально упасть уже на финишной прямой, просто оступившись.
Я отошел от края и заметил Элену, которая сидела у стеклянной крыши и смотрела на меня сверху. Она все еще сидела, подтянув колени к груди, распущенные русые волосы завивались на плечах, на ней были все те же самые кроссовки, в которых я ее видел, когда она не носила обувь для скалодрома. На ней был топ, в котором ей, наверное, было холодно, и капри, которые она, скорее всего, пожалела, что надела.
Пока я потихоньку приближался, внимательный к каждому своему шагу, она в недоумении наблюдала за мной, и вот наконец я сел рядом с ней.
Внутренний дворик остался внизу. Фонари еле-еле освещали самые высокие ветви деревьев, достающие до самой крыши. Между листьями проглядывали блики оконного света.
А впереди – Мадрид.
Множество освещенных дорог, золотистые здания, ясное темное небо без единой звезды и огни, сотни огней.
На несколько секунд у меня перехватило дыхание.
Затем локон Элены вырвался на волю и легонько коснулся моей шеи.
Я повернулся к ней и вспомнил, почему она забралась наверх, на эту крышу, без какой-либо страховки.
– Ты залезла на мою крышу, – бросил я.
– Ага.
Я посмотрел на дворик, на остальные крыши, на здания; обычно, чтобы это все увидеть, нужно было задрать голову…
Я не совсем понимал, что должен был сказать, что убедить ее спуститься.
– Я до этого здесь никогда не был, – прошептал я.
– От этого вида захватывает дух.
Я снова повернулся, чтобы посмотреть на Элену. Ее глаза блестели. Ветер был слабый, но накатывал волнами, время от времени раздувая ее волосы; ей приходилось убирать их с лица.
– И правда, – признал я и снял с себя куртку, чтобы отдать ей.
Элена посмотрела на нее так, как если бы я протягивал ей сковородку.
– Тут прохладно, – пояснил я.
– Я думала, ты пришел, чтобы спустить меня, – отозвалась она.
– Ты нас слышала? – спросил я.
Казалось, она за нами не наблюдала, но, возможно, звуки доносились через открытый балкон…
Она покачала головой. У нее было особое выражение лица, отрешенный взгляд, наводненный всеми этими городскими огнями, пустой и в то же время переполненный всеми этими темными пустотами, из которых рождаются золотистые искры.
– Я вас не слышала, но вижу, что они там внизу нервничают, – ответила она, наблюдая за нашими друзьями по ту сторону стекла.
Все трое в ожидании смотрели наверх.
– Надень куртку, Элена. Холодно, – повторил я уже мягче.
Она неуверенно взяла ее:
– Ты не хочешь, чтобы я спустилась?
– Спустишься, если попрошу? – На ее губах появилась неуловимая улыбка. – Не думаю, что было бы благоразумно вытаскивать тебя отсюда насильно.
Она надела куртку без лишних слов и натянула на голову капюшон, укрыв свой силуэт в тени.
В течение нескольких секунд все заполнила тишина. Это была приятная тишина.
– Теперь, когда мы посоревновались на Kilter Board и вместе попрактиковались в свободном лазанье, возможно, имело бы смысл посоревноваться на какой-нибудь трассе на скорость.
Элена посмотрела на меня в недоумении. А потом снова чуть заметно улыбнулась:
– Я же уже говорила, что не люблю соревноваться.
Я засмеялся:
– Ага, конечно.
Она чуть пошевелила ногами и крепче обняла колени.
– Ты так говоришь из-за того, что случилось на скалодроме?
Я кивнул.
Элена вдохнула и неспешно выдохнула:
– Я соревновалась не с тобой, а с собой.
Я ничего не понимал. Выжидал, но не отводил глаз, чтобы она знала, что я ее слушаю.
– Не важно, – заключила она. – Дело в том, что… мне все равно, опередит ли меня кто-то, но я себя возненавижу, если буду лазать хуже, чем вчера. Понимаешь?
– Ты не можешь постоянно пытаться обойти себя саму. Это безумие.
– Я не говорю о том, чтобы превзойти, я говорю о поддержании уровня, – объяснила она. – В своем обычном состоянии я бы тебя побила на Kilter Board. Я лучше тебя в любой зоне скалодрома.
Не в состоянии сдержаться, я рассмеялся. И засмеялся еще сильнее, когда Элена повернулась ко мне и по румянцу я понял, что она говорила всерьез.
– Слава богу, ты не любишь соревноваться. Кто знает, что бы тогда могло произойти.
Она тоже посмеялась хриплым, слегка надтреснутым голосом. Потом покашляла, будто бы хотела это скрыть, а мне захотелось рассмешить ее еще и еще раз.
– Я не хотела показаться высокомерной.
– Я в этом уверен. – Я осознавал, что говорю. Она не хотела показаться высокомерной, но вышло у нее так себе. – Ты и правда ушла сегодня со скалодрома, потому что у тебя получалось хуже, чем вчера?
Она вновь опустила взгляд и, потягиваясь, смотрела на свои ноги.
– Видимо, я все-таки люблю соревноваться, просто немного в другом ключе, – призналась она.
В ее голосе чувствовалась вина, что-то, что мучило ее, из-за чего она перестала смотреть на меня, да и на все, что ее окружало.
– У тебя сегодня, должно быть, жуткое похмелье, – предположил я осторожно.
Элена посмотрела на меня выжидающе.
– Да, так и есть.
– София сказала, что тебя не было дома весь день, что она не видела тебя до самого вечера, – продолжил я.
Она засомневалась, потому что еще не поняла, к чему я клоню.
– Мне надо было на работу. После я сразу пошла на скалодром.
– Мне кажется, не стоит переживать из-за того, что ты не можешь забраться по стене с похмельем и после целого дня на работе.
– Наверное, ты прав, – на мое удивление, ответила она.
– Кроме того, не стоит забывать о вчерашнем падении. Ты сказала, что не ушиблась, но…
– Можем поговорить о чем-то другом?
Я замолчал, легко кивнув.
Но я не хотел, чтобы мы сидели молча. Я хотел говорить и говорить с ней.
– Знаешь, почему я работаю в «У Райли»?
Она покачала головой.
– Хочу накопить и открыть «Офелию».
Я увидел, как она развернулась ко мне.
– А что это – «Офелия»? – прошептала она с интересом.
Ее голос почти слился с шорохом ветра.
– Эта самый красивый книжный магазин в Мадриде. – Я следил за рассеянной бабочкой, потерявшейся в темноте. – В Литературном квартале есть одно помещение, которое стоит закрытым, сколько я себя помню. Я не знаю, что там было раньше, но знаю, чем оно станет – я заполню его книгами.
– Хороший план.
– А у тебя есть какой-нибудь план?
– Признаться честно, нет, – искренне ответила она и пожала плечами. – Расскажи мне еще про «Офелию».
Я не стал медлить. Под видом плана я рассказал ей про эту мечту, про одну из немногих определенных вещей, которые направляли меня в жизни. Пока мы разговаривали, внизу нас ожидали, а мы решили еще немного потянуть время.
Мы спустились довольно быстро. Первой была Элена, и я был благодарен тому, что мог следить за тем, куда она ступала, за что цеплялась крепкими руками, потому что спуск оказался намного сложнее подъема.
Когда мы появились, Даниель зааплодировал, София заключила Элену в объятия, а потом заявила, что в следующий раз убьет ее. По правде говоря, София была насколько миниатюрна, так что не знаю, удалось ли бы ей это…
Вечеринка продолжалась недолго, ровно столько, сколько нужно, чтобы все немного выдохнули до того, как Элена и София уйдут к себе домой.
Мы с Евой спустились с ними до выхода из подъезда и оставались там, пока они не скрылись из виду. После того как Ева в последний раз помахала рукой на прощание, мы вернулись внутрь, и я задал ей вопрос, который беспокоил меня уже некоторое время:
– Ева, кто такой Габриель? – Казалось, вопрос ее удивил. – Я слышал, как София о нем упоминала.
Она не ответила, но достала из кармана брюк телефон и, пока мы заходили в квартиру, показала мне профиль в соцсети. На экране появились фотографии нашего ровесника, высокого и худощавого. У него были светлые волосы, и похоже, что временами он отращивал их, отчего казался вечно растрепанным. У него было приятное, улыбчивое лицо.
Ева прокручивала фотографии на экране телефона и показывала короткие видео.
Этот парень был руфером – так называли скалолазов, которые не просто занимались свободным лазаньем, а делали это на зданиях города.
– Габриель, – сообщила Ева, – поставил рекорд. В свободном лазанье до него никто не поднимался так высоко, это был небоскреб высотой шестьсот метров в Тяньцзине.
У меня перехватило дыхание.
– Ух ты.
– Как видишь, он был очень популярен, – продолжила Ева. – Разные бренды платили, чтобы он носил их одежду, когда лазал. Он был настолько знаменит, что ему удавалось получать разрешения на подъемы, но и нелегально он этим тоже занимался.
Фотографии были невероятные, удивительные виды. Я никогда не испытывал страха перед высотой (мне нравилось скалолазание), но при взгляде на некоторые изображения я инстинктивно пытался за что-то схватиться.
Включилось короткое видео, которое проигрывалось снова и снова, на нем Габриель смеялся, подмигивал и посылал воздушный поцелуй в камеру.
– Он умер несколько месяцев назад, – закончила Ева, но продолжила показывать фотографии, эти обрывки утерянной жизни.
У меня внутри все сжалось.
Мне это показалось неправильным. Я не хотел продолжать разнюхивать и понял, что больше не буду этого делать.
Я отвел взгляд и отошел от Евы. Она закрыла приложение и убрала телефон.
– Я знаю не больше твоего, – пояснила она. – София переживала, потому что смерть Габриеля, похоже, сильно отразилась на Элене. Она боится, что та сделает какую-нибудь глупость, что заберется слишком высоко.
Я замолчал, пытаясь переварить все, что узнал.
Говорить больше было не о чем. Я не хотел строить догадки. Не хотел задавать вопросы. Мне показалось, что я вмешался туда, куда не должен был. Поэтому я просто кивнул. Больше упоминать о Габриеле мы не стали. Мы немного поболтали о Еве и Софии, пока еще могли держаться, а потом попрощались.
Той ночью мы не стали говорить об Элене, но я лег спать, думая о ней.
9
Третье письмо
Дорогой друг, дорогой напарник!
Мы с этим парнем едва знакомы, но я чувствую, что, когда мы разговариваем, между нами что-то происходит, появляется какая-то нить, даже если мы не говорим ни слова. Есть что-то едва ощутимое, тонкое и волнующее в том, чтобы быть посвященным в секреты, сны и желания другого человека. От этого по коже бегут мурашки, точно так же, как когда я занимаюсь скалолазанием.
Мы с тобой много раз разделяли высоту. Ты помнишь? Там, наверху, я крепко держала тебя за руку, чувствовала себя неуязвимой. Это было ощущение, совсем не похожее на скалолазание со страховкой.
Там, без ремней, не было никаких гарантий. В каком-то смысле дисбаланс дарил мне спокойствие. Ответственность лежала на мне, контроль тоже принадлежал мне.
Шаг вперед. Шаг назад.
Я решала сама.
Я могла оступиться. Могла упасть в любую секунду, но в некоторой степени падение тоже было бы моим решением.
Прошло так много времени с тех пор, как я с кем-то говорила о тебе откровенно, ничего не скрывая; возможно, слишком много. Он меня тоже не спрашивал, хотя подозреваю, что он в курсе. По крайней мере, он точно что-то подозревает. Если ему никто ничего не рассказал, если София или остальные решили промолчать, думая, что таким образом защищают его, то скоро он начнет задавать вопросы. Я даже могу себе это представить.
Мне страшно. Я признаюсь, что было бы лучше, если бы он не знал. Иногда мне хочется, чтобы никто не знал.
София меня любит и очень обо мне заботится. Не знаю, что бы я без нее делала. И все же я возненавидела ее полные печали звонки, возненавидела манеру, с которой она заламывает руки, когда переживает… И я ненавижу то, какой многие меня видят вот уже целый год: я словно размытая картина, чьи контуры потускнели и практически стерлись, их унесли волны, разъела соль. Я знаю, что эта моя тень существует, и она такая насыщенная, такая синяя, что порой поглощает весь свет. Мой свет.
Я не хочу, чтобы он видел только эту тень, эту нелепую, грустную картину, вечно затопленную, вечно холодную, как морское дно.
Я не хочу, чтобы он перестал видеть меня саму.
10
Элена и Нико
Октябрь
Неожиданно наступил октябрь, и его холодным вечерами мы стали чаще собираться дома у Даниеля.
София все еще была без ума от Евы, но так и не могла ей ни в чем признаться. Даниель сразу же принял нас, как еще двух самых закадычных подруг. Я быстро поняла, что таким он был человеком: ему нравилось быть окруженным людьми и делать им приятное.
Иногда по вечерам, когда у Нико была смена, мы шли в «У Райли». А если он не работал, то предпочитали оставаться дома. Очень часто мы приходили в гости, чтобы скоротать вместе вечер, и в конце концов проводили его еще насыщеннее, чем в караоке, а это уже о многом говорит.
Той ночью Нико не работал, и нас позвали встретиться в десять вечера. Мы чуть было не остались дома. По крайней мере, я. София же с самого начала знала, что не упустит ни единой возможности увидеться с Евой.
Она заставила меня переодеться, мы захватили зонты, и она потащила меня к Даниелю. Наши дома располагались довольно близко друг от друга, и спустя двадцать минут – вышло бы меньше, если бы мы поторопились, – мы прибыли к Даниелю.
Когда Ева открыла нам, на часах было одиннадцать. На Еве была юбка, на которую София сразу же обратила внимание. Юбка была самая обычная, но Ева была из тех людей, которые выглядели нарядно и элегантно в чем угодно. Когда мы поздоровались и она отошла, чтобы дать нам пройти, моя подруга так многозначительно на меня посмотрела, что я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться.
Та ночь была одной из самых странных по атмосфере за все время наших встреч; даже если принять во внимание ту, когда Ева и София сбили статую тележкой из супермаркета.
Ребята сидели в гостиной, они переставили мебель – передвинули диваны, а сами устроились на полу, под стеклянной крышей, перед которой я не устояла несколько дней назад.
Они отодвинули в сторону стол, как тогда, на вечеринке, когда я впервые попала сюда, а журнальный столик, стоявший обычно на коврике тускло-синего света, куда-то исчез. Сейчас же на каждом из четырех углов ковра находились предметы, абсолютно не связанные между собой. Керамическая статуэтка в форме лебедя, стопка из четырех книг, кусок… уличной плитки? И ваза с сухим растением.
Мы сели к ребятам на пол. Они играли в карты, у Нико были влажные волосы и промокшие до самых колен штаны. Он сказал, что так и не нашел свой зонтик, но каким образом ему удалось так промокнуть, осталось загадкой. Мы не стали настаивать на объяснении.
– Что за новый интерьер?
– Мне помогли попробовать что-то новенькое, – отозвался Даниель, собрав карты в колоду и раздав их всем заново, включая нас. – Как вам?
Я огляделась, посмотрела на бездумно расставленную мебель, на стоящий в стороне стол…
– Не особо практично.
– Кто так говорит? – поинтересовался Даниель.
– Обычная логика, – ответила я.
Даниель нахмурился, как будто бы и вправду был обижен. Нико взял свои карты и усмехнулся, но не решился ничего сказать.
Его было легко рассмешить, у него была красивая улыбка.
– А там что такое? – спросила София, показывая на коврик.
– Я же говорил, если уберешь стол, то они спросят про дыру, – подал голос Нико.
– О дыре не упоминать! – в унисон сказали Ева и Даниель.
Мы с Софией на секунду замолчали.
– Что еще за дыра? – Мне хотелось знать.
– Простите, дамы, но в этом доме мы не говорим о дыре. – Ева взяла карты и как ни в чем не бывало продолжила играть. – У нас есть определенные правила.
– Какие такие правила? – рискнула София, которой, как и мне, было любопытно.
Вот сейчас я не могла отвести взгляд от этого старого ковра и его углов, на которых стояли эти странные предметы. Они и правда пытались удержать ковер на месте, потому что… он мог упасть в дыру под ним? Там и правда была дыра?
– Ни слова больше, – добавил монотонно Нико. – Никто не упоминает дыру, а Нико не готовит выпечку, если только его кто-то об этом не попросит.
Последнее, казалось, действительно его волновало.
– Почему? – спросила я, не зная, что еще сказать.
– У него проблемы с контролем, – ответила спокойно Ева. – Поэтому Нико решил, во благо своего здоровья и здоровья других, не готовить выпечку, только если кто-то его об этом попросит. Так ведь, Нико?
Он посмотрел на меня, а я на него. Я видела, как он открыл рот, засомневался и опустил взгляд.
– Все так.
Я не смогла сдержать смеха.
– Мне нужно больше информации про дыру.
– О дыре ни слова, – хором произнесли Нико, Даниэль и Ева.
София продолжала смеяться, не веря своим ушам.
– У вас и правда тут дыра? Зачем?
Я поднялась на ноги, не в силах сдержаться. Игра в карты завершилась. Когда Даниель увидел, что я собиралась сделать, то бросил пустой пластиковый стакан, протестуя.
– Элена, соблюдай правила! – вмешался Нико.
Ему это казалось забавным, он готов был вот-вот рассмеяться.
Мне тоже хотелось смеяться.
– Только взгляну одним глазком, – оправдывалась я, шагая назад.
Ева чуть-чуть привстала:
– Нельзя.
– Одним глазком, и тогда я приму ваши правила. И больше ни слова о дыре.
Нико, Даниэль и Ева переглянулись.
Наконец Ева кивнула:
– Одним глазком.
Я так разнервничалась, что чуть не врезалась в одно из кресел. София тоже привстала на колени, чтобы лучше видеть.
Я убрала статуэтку лебедя. Приподняла уголок ковра и…
– Господи боже мой.
Все так. Под ковром обнаружилась гребаная дыра. Внизу, в темноте, виднелась какая-то комната. Я успела разглядеть только письменный стол с книгами и тетрадями, но поняла, что это была квартира Нико и Евы.
Я повернулась к ним, в голове вертелась тысяча вопросов, но правила есть правила.
У Софии было такое же выражение лица, как и у меня. Я села к ним, сделала глоток из своего стакана и промолчала.
В течение всей оставшейся ночи мы делали вид, что посреди гостиной не было никакой чертовой дыры. Чуть позже, когда вечер был в самом разгаре, Даниель захотел снова переставить мебель.
Мы перепробовали три разные комбинации, пока не решили оставить мебель стоять так, как было в самом начале. Мы танцевали, играли в карты, я пошутила про то, что снова залезу на крышу, и у Софии чуть не случился инфаркт, мы выпивали… Возможно, слишком много.
В ту ночь мы плакали трижды, каждый раз по разным причинам.
Первым заплакал Даниель.
– В этой песне поется не про девушку, – повторяла Ева.
Даниель сидел на диване с Нико, мы с Евой напротив, а София заняла кресло, потому что в последнюю секунду до того, как опуститься рядом с Евой, струсила.
– Да нет же, – настаивал Даниель. – Послушай, послушай внимательно. «Звезда всех крыш. Ни в ком больше не было столько рок-н-ролла», – напевал он протяжно. – Здесь говорится про девушку, которая всех сводила с ума.
Уже в третий раз из колонок звучала песня Лэйвы[5] «Леди Мадрид», потому что Даниель решил крутить ее до тех пор, пока мы все не признаем его правоту.
– Даниель, в ней поется про кокаин, – заключила Ева, снова прилегла на диван и скрестила на груди руки. – «Ни в ком больше не было столько рок-н-ролла. А мы, коты, подсели…» Тебе это ничего не напоминает?
Даниель упрямо покачал головой. Он все еще держал большой палец на экране телефона, готовый включить песню в четвертый раз, если понадобится.
– И правда, кажется, что здесь поется про наркотики, – вставил Нико.
Даниель бросил на него убийственный взгляд.
– София! – взмолился он.
– Мне нравится версия Даниеля, – тихо ответила она примирительным тоном.
Ева вскинула бровь, но ничего не сказала. Слегка улыбнулась. Ей было смешно. Ей на самом деле было все равно, а вот Даниелю…
– Элена?
– Вот Ева сейчас заикнулась… и я уже не могу выбросить это из головы. Прости, – извинилась я.
Даниель замолчал. Он так долго сидел и молчал, что мы начали нервно друг на друга поглядывать. Его лицо будто бы застыло без единой эмоции, а потом он расплакался. Сидящий рядом с ним Нико был в шоке.
Ева прикрыла губы рукой, подозреваю, что так она хотела скрыть приступ смеха. София удивленно моргала, а я… Я в недоумении раскрыла рот.
Даниель гневно вытер слезы и резко встал. Нико удивленно проследовал за ним в ванную, посмотрел на меня и сказал:
– Ладно уж, хватит.
Я еще шире раскрыла глаза:
– Но ты же тоже сказал, что… Это же вообще Ева!
Я не знала, что сказать. Мы остались втроем сидеть на диване в гостиной, а «Леди Мадрид» продолжала играть на полной громкости, потому что, похоже, Даниель поставил ее на повтор.
– Он много выпил, – сказала Ева, чтобы разбавить тишину.
Мы посмотрели друг на друга, но ничего не сказали.
Это был первый случай, когда той ночью кто-то расплакался. Второй раз был еще хуже, выглядело это еще более странно и сюрреалистично.
Если бы существовали категории абсурдных истерик, то первые два раза из той ночи были бы в первой тройке, разделяя топ с тем случаем, когда мы с Софией плакали, потому что не могли переключить радиостанцию после случая со статуей.
Наступил тот самый момент, когда стало понятно, что пора уходить. Мы всегда уходили с вечеринок без проблем; хорошо проводили время, дурачились, и вдруг наступал тот час, когда мы с Софией переглядывались и без лишних слов понимали, что пора возвращаться домой. Однако той ночью мы несколько раз переглядывались, как бы спрашивая друг друга, и каждый раз глупо улыбались и поднимали бокалы.
В эти часы в той квартире было что-то притягательное.
Ни одна из нас не думала уходить. Думаю, никто из нас не спрашивал себя всерьез, когда нужно остановиться. В этой квартире с дырой посреди гостиной время остановилось и растянулось до бесконечности. Эта ночь была бесконечной.
Водка закончилась, и Даниель достал пиво, и даже я решила выпить, хотя мне никогда особо не нравился вкус. Вообще-то я так хорошо проводила время, что, когда Даниель заверил, что его миссия заключалась в том, чтобы мне понравилось пиво, я согласилась попробовать.
В тот момент Нико и Даниель были очень пьяны. На самом деле мы все были очень пьяны.
Они подняли руки, и Нико приложил свою ладонь к ладони Даниеля. Какое-то время они их сравнивали, а я не знала, смотреть на них или же на Еву с Софией, которые стали изображать Нико и Даниеля и таким образом нашли идеальный предлог для того, чтобы прикоснуться друг к другу. Было трудно сказать, которая из двух девушек раскраснелась сильнее.
Я посмотрела на Нико и Даниеля: они наконец закончили искать различия и перестали спорить о том, чей безымянный палец длиннее или же чьи костяшки пальцев больше выпирают.
Один из них сказал что-то про змей. А другой энергично закивал головой.
И вот Нико подался чуть вперед, уперся локтями в колени, абсолютно раздавленный. Даниель закрыл лицо ладонями.
У змей не было рук.
Осознав это, они начали плакать. В это же время я пыталась переварить происходящее, а Ева с Софией так и остались с переплетенными пальцами, уже без какой-либо очевидной на то причины.
После этого мы немного расслабились; возможно, это послужило своего рода предупреждением.