Павел Барчук
13-й отдел НКВД. Книга 2
Глава 1
Возвращение домой вышло совсем не таким, как я ожидал. Это мягко говоря. Баба левая откуда? Говорит, жена. Ага! Непременно. Я, конечно, последний год думал о семье. После того, как остался совсем один частенько накатывала тоска. Но уж точно помню, что это были лишь планы. Тем более, сказать честно, дамочка вообще не в моем вкусе. Да и не столько я выпил, поминая деда, чтоб запамятовать удивительный факт собственной женитьбы. Это у меня не один день из головы должен исчезнуть.
Повертел башкой, осматривая кухню. Моя? Вроде, моя, родная. Стол, как стол. Табуретки – обычные. Оно сейчас поди разбери, все однотипное, если брать в пределах жизни среднего достатка. Я в ментовке получал не сказать, что жирно. Одному, конечно, хватало. Хотя, сильно не развернешься. Квартиру обставил мебелью ещё дед. После его смерти ничего менять не стал. Кровать только купил новую, с ортопедическим матрасом. Сто́ила, конечно, не вышепчешь. Будто не кровать, а запчасть для личного самолёта. Но очень уж хотелось.
Сидеть и дальше на полу было неудобно, но ещё больше – глупо. Поэтому упёрся ладонями о пол и поднялся на ноги. В этот момент обратил внимание на свой несколько удивительный наряд. Нижней его частью являлись спортивные трико с оттянутыми коленями, верхней – майка, которую в народе зовут «алкоголичкой». Все очень не новое, средней степени потёртости. Мы, конечно, не сильно привередливые в одежде, голубых кровей не имеем, но такое я бы не одел. Хотя бы потому, что осталась привычка к порядку. Вещи у меня всегда были чисто выстираны, идеально выглажены. Кроме того, опустив взгляд вниз, имел возможность наблюдать небольшой живот. Этакий домашний, уютный, пивной его вариант. Что за хрень? Все ещё не закончилось, что ли? В данном случае, я про мистические прибамбасы.
Выскочил из кухни в коридор и прямой наводкой к ванной. Очень сильно хотелось увидеть себя, родного. Надеюсь, именно себя.
Заскочил и чуть не взвыл от того, что там имелось. На крючках висели халат, полотенце, опять халат, ещё какая-то неведомая хрень. Типа ночнушки. Все это предназначалось исключительно для противоположного пола. Рюши, как и отвратительные грязно – розовые цвета, точно не в моем вкусе. На полочках – несколько ярких банок с кремами, я так понимаю, что это – крема, щипчики, ватные диски и много чего из женского арсенала.
Метнулся к зеркалу. Из отражения в заляпанном потеками стекле, смотрело мое, родное лицо, но только помятое, что ли, и обрюзгшее. Щеки обвисли, образуя собачьи брыли. Глянул на плечи, а потом на бицепсы. Точнее туда, где они должны быть. После того, как вернулся домой, за физической формой следил по привычке. Может, это и блажь, но мне нравилось, что тело остаётся спортивным. Теперь же, все выглядело очень грустно. Такое чувство, что в жизни я не сделал ни одного отжимания и ни разу не видел в глаза турник.
Несомненно, зеркало показывало мне меня, но в какой-то сильно другой сборке. Будто на заводе производителе оригинал заменили плохой, некачественной подделкой.
– Твою мать…
Открыл холодную воду и, зачерпнув ладонями влагу, плеснул ее себе в лицо. Снова глянул в зеркало. Хрена там.
Нет, после того, что было, после Иваныча и 1941, сейчас шок имел значительно меньшие размеры. Более того, формировалось четкое понимание, я не сошел с ума, просто что-то пошло не так. Надо понять, что именно, в какой момент, и какова ситуация. Хотя бы котов с разными мутными личностями, не видно. Правда, не знаю, так ли уж это хорошо.
Вышел из ванной комнаты и сразу носом уткнулся в особу, которая совсем недавно заходила в кухню.
– Ну?! Оклемался? Господи… говорила мне мама, выбери Толика. Толик, он сейчас главный инженер на авиационном заводе. Ходит – весь с иголочки. Красавец. Машину купил. Квартиру обставил. А женился на какой-то мымре. Все потому, что я отказала. Поверила тебе, алкашу.
Я обогнул дамочку и направился к комнате.
Квартира точно моя. Расположение, планировка. Все, как и было. Отличается обстановка. В спальне вместо плазменной панели – обычный телевизор. Не дешёвый, не дорогой. Кровати, конечно же, хрен вам. Диван и два кресла. Всю жизнь ненавидел диваны. На них спать невозможно. Дамочка, обозначившая себя моей второй половиной, не отставала. Двигалась след в след и зудела, словно назойливая муха. Не прихлопнуть бы.
– А мама знала. Знала. Как она меня отговаривала. Ох, как отговаривала. Ведь семейка у тебя та ещё. Отец – всю жизнь сантехником. Ни образования не дал сыну, ни правильного понимания жизни. Дед вообще сидел.
– Стоп! – Я резко повернулся к женщине, отчего она почти влетела в меня всем телом. Поймал ее за талию, вернее за хорошо спрятанные под мягкими валиками жирка остатки оной, отодвинул на безопасное расстояние. – Кто сидел? Какой дед?
– Ооооо… ясно. Допился. Говорю же. Ты, Симонов, доиграешься. Так скажу. Может, сухой закон отменили на днях, но столько лакать, это, конечно, вообще недостойно советского человека. Придут за тобой и отправят на принудительное лечение.
– Погоди… Какого человека? Советского? Какой сейчас год?
После того, что произошло, я сделал один несомненный вывод. Первое, что принципиально знать в любой непонятной ситуации – какое время на дворе. Может, Звезда промахнулась и закинула меня в начало 90-х? Но не похоже, вроде. Мебель все равно современная, как и техника. Да и рожа моя. Хоть испорченная.
Женщина осеклась на полуслове, затем посмотрела на меня очень внимательно.
– Вань, может, правда, на лечение?
– Какой год сейчас? – Я ухватил ее за предплечье, но это больше от желания быстрее получить ответ. Цели причинить вред незнакомому человеку, не имелось.
– Да что ж такое… Сейчас 2022 год. – Дамочка поморщилась и попыталась выдернуть руку.
– Почему ты называешь меня советским человеком? Ну? – Тряхнул ее сильнее.
Женщина жалобно хныкнула и начала с удвоенной силой тянуть родную конечность. Похоже, я реально делаю ей больно.
– Извини. – Разжал пальцы, – Просто ответь.
– Вань, я тебя боюсь. Советский человек – это тот, кто живёт в Советском Союзе. Ты чего? Жили бы мы в Гондурасе, я бы тебя назвала гондурасцем.
Вот так номер… Год правильно. Тело – правильно. Частично, конечно, понять бы почему оно такое, но в принципе не до капризов. Даже квартира правильно. А вот с остальным непонятно.
Я подошёл к дивану и плюхнулся на него, глядя в одну точку. Потом взгляд сам собой скользнул по стене, вдоль которой стояла ужасная, отвратительного вида «стенка». Рядом, чуть левее висел портрет человека в строгом пиджаке. Его лицо очень смутно показалось мне знакомым.
– Кто такой?
– Где? – дамочка покрутила головой, не понимая вопроса.
– Вот он. Кто такой? – Я ткнул пальцем в портрет.
– Ваня… ты поосторожнее с высказываниями. Сейчас, конечно, не военное время, но за подобные выкрутасы могут все равно забрать для профилактической беседы. Это – генеральный секретарь нашей партии. Его ты в любом состоянии должен помнить.
– Генеральный секретарь… коммунистической партии? Верно?
– Конечно! Какой же ещё? Товарищ Тихонов.
Твою мать… так вот почему он кажется мне знакомым. И правда, похож на майора сильно. Может, не один в один, однако, несомненно похож.
– Дай-ка свой паспорт. Он же имеется?
– Зачем? – Дамочка подбоченилась, явно собираясь снова пойти на новый круг словесных излияний.
– Дай паспорт, говорю. Быстрее!
– Предупреждала меня мама… – начала она опять свои стенания, но к «стенке» все-таки подошла. Выдвинула один из ящичков и достала оттуда документ в красной обложке.
– На!
Украшал его золотистый символ советского союза – серп и молот. Я открыл первую страницу. Симонова Ксения Николаевна, одна тысяча девятьсот девяносто первого года рождения. Выходит, ей тридцать один. Да уж. Выглядит чуть старше. Посмотрел пометку о семейном положении. И правда, десять лет назад был заключён брак с гражданином Симоновым Иваном Сергеевичем. С тревогой в сердце открыл страницу, где обычно указаны дети. Если сейчас окажется, что и они имеются в наличии, это вообще будет что-то с чем-то. К счастью, данный разворот был девственно чист.
Протянул дамочке паспорт, а потом обхватил голову руками, пытаясь собрать мысли в кучу.
Значит, выходит, я вернулся, но в какую-то другую реальность? Советский союз жив, а у руля стоит то ли внук, то ли брат, то ли сын Тихонова. Тут сложно просчитать. Смотря сколько лет этому товарищу.
Но, учитывая то, как на вопросы реагировала моя, прости Господи, жена, лучше пока придержать их при себе. А то хватит ума сдать родного мужа в психушку или, как там она сказала… для профилактической беседы. Интересно, кому?
Эх, как бы сейчас не помешали всякие мутные личности, типа Натальи Никаноровны или Клетчатого. Хоть кто-то, способный рассказать все внятно. А я ещё в 1941 кочевряжился. Тут бы хоть бабку, хоть дедку, хоть кота, можно даже в сапогах. Кого угодно.
– Вань… – Ксения, которая Николаевна, села рядышком и прижалась ко мне одним боком. – Ну, что с тобой? Правда допился? Я ведь тебе говорила, иди на завод. Вон Толика бы попросили, он тебя пристроит в какой-нибудь цех. Там, глядишь, до мастера дошел бы. Зарплата, как-никак стабильная. Ходил бы с мужиками на дежурство. С нормальными мужиками, а не с теми, у которых только водка да селёдка в голове. Тогда и детишек можно.
От ее последней фразы меня буквально передёрнуло. Детишек не хватает для полного счастья.
А почему она вообще говорит про завод? Я вскочил на ноги, чуть не уронив собственную супругу с дивана. Она то, не ожидая подвоха, уже легла всей грудью на мое хлипкое плечо. Похоже, собиралась приступить к реализации плана про деток раньше задуманного. Бросился к двухстворчатому шкафу. Да уж, небогато мы живём, если нормальную мебель себе позволить не можем. Распахнул дверцы и принялся лихорадочно перебирать висящую на вешалках одежду.
– Форма где?
– Какая форма. Вань, я тебя прошу, угомонись.
– Ментовская форма. Где моя форма?
– Да иди ты, блин… надоел твой цирк. Дед по статье за предательство и измену родине сидел, а ты про милицию говоришь. Совсем того? – Ксения покрутила указательным пальцем у виска, а потом вышла из комнаты, направившись к ванной.
Сука… Не дамочка. Это я для связки слов. Что ж выходит? Где-то в какой-то момент все пошло совсем не туда.
Голова уже привычно заболела, отдавая ломотой в затылок. Но зато, на фоне приступа боли, меня вдруг осенила мысль. Я бросился в кухню. На столе – тарелка с сиротливо порезанной кусочками колбасой, две рюмки и початая бутылка водки. Звезда. Где эта чертова Звезда?
Я принялся осматривать комнату, потом встал на колени и полез под стол. Когда увидел знакомый предмет с пятью лучами, чуть не взвыл от радости. Схватил его в руку, поднес к глазам, рассматривая. Почему опять нет одного луча? Должно быть шесть. Но в данный момент она похожа на обычную звезду. Только темная и круг соединяет концы. Подумал, потом потёр ее пальцами. Ничего. Ещё раз потёр. Ноль.
– Да как тебя заставить работать, тварь ты такая!
Что бы не произошло, но это точно было неправильно. Меня вернули обратно в настоящее, только это настоящее сильно изменилось. А самое хреновое – дед. Вот тут мне совсем стало тошно.
Ксения сказала, его посадили за измену родине. Деда! Что ж могло такого произойти? И какого черта семейство Тихонова теперь в верхах сидит. Я ведь даже не знаю, в 1941 был он женат или нет.
– Что ж ты наделал, гражданин Симонов…
Страдать, выть и биться головой о стену можно было сколько угодно. Но это ничего ровным счётом не изменит. Тем более, я уже имел опыт, подтверждающий, возможно даже то, что теоретически невозможно. Покрутил звезду и положил в карман трико. Хрен я ее из поля зрения выпущу. Из рук тоже.
Несомненно, первым делом мне нужно разобраться, насколько это настоящее отличается от моего настоящего. Советский союз, значит…
– Что ты там лазишь?
Ксения вышла из ванной и теперь наблюдала за мной с порога кухни. Она переоделась в брюки и блузку, причесала волосы, даже накрасила губы, но сильно от этого не похорошела. Где я вообще ее разыскал? Почему женился? Не было других вариантов? Очень сомневаюсь насчёт большой любви.
– Да так. Искал кое-что. Уже нашел.
– Кое-что… Лучше бы ты совесть искал и нашел. – Супруга, хотя данное определение сильно коробило мое внутреннее «я», фыркнула, а потом направилась к двери. – Поеду к маме. Давай тут, не натвори ничего. Скоро вернусь. И не пей больше. Завтра на работу тебе выходить. Из ЖЭКа искали. Спрашивали, когда в норму придёшь.
Как только дверь хлопнула, закрывшись за этой особой, я снова метнулся к шкафу. Выбор угнетал, если честно. Небольшое количество выцветших, растянутых футболок, спортивные штаны на завязках. Явно в этом настоящем я не слишком уж слежу за трендами. С горем пополам выбрал более-менее приличный вариант. Ну, как приличный… хотя бы он не вызывает ощущение, что его пытались на себя натягивать сразу двое человек одновременно.
С обувью тоже оказалось негусто. В наличие были только кеды, имевшие вид предсмертного состояния. Звезду сразу переложил в карман. Нужно держать ее при себе. Не думал, что скажу нечто подобное, но как только немного разберусь, где моя жизнь и жизнь деда свернули не туда, постараюсь разыскать Белиала или чёртову бабку – демона. Если они были в моем настоящем и в прошлом деда, значит, тут их найти тоже реально. Или… о Господи… или вызвать.
Меня совсем не устраивает нынешний расклад. Пусть в 1941 развернуться не имел возможности, но сейчас бездействовать не буду.
Поискал ключи от квартиры. Рядом с вешалкой, занятой верхней одеждой, обнаружился маленький гвоздик, на котором нашлась нужная связка. Форма ключа такая же, как и была. Издевательство настоящее.
Вышел из квартиры, закрыл дверь. Лестничная площадка точь в точь. Значит, и дом тот же самый. Какого черта тогда с одной стороны все, как под копирку, а с другой – жена, пьянка и Советский союз?
Спустился пешком, пытаясь найти отличия. Их не оказалось. Даже цвет соседских дверей соответствовал ожиданиям.
На улице было тепло и… очень чисто. Вдоль дома тянулся палисадник, в котором живописно, в художественном строгом рисунке, имелись цветы всех мастей. Аккуратный заборчик из ровных дощечек с острыми верхушками навевал мысли о деревенской красоте, потому что в городе я сто лет такого не видел. Среди астр и ещё каких-то растений, не садовод-любитель, не разбираюсь в этом, стояли симпатичные фигурки… солдатиков. Высотой где-то около сорока сантиметров, с ружьями на плече. Как садовые гномы, только солдаты.
Возле подъезда наблюдалась лавочка с изогнутыми ножками. Такие раньше встречал в парках. Чуть дальше, где ровным строем кучковались деревья, а они даже кучковались в каком-то парадном марше, виднелся стол с двумя лавочками по бокам. Но главное, за ним сидели трое мужиков, старше моего. Они играли в домино. Это, конечно, что-то с чем-то. Такое ощущение, будто случайно соединили две картинки – 2022 год и конец восьмидесятых, а то и пораньше.
В любом случае, подобные товарищи, как и бабушки на лавочках, которых, к сожалению, сейчас не наблюдалось, в смысле бабушек, лавочки то были, могли оказаться весьма полезным источником информации. Поэтому я прямой наводкой двинулся к ним, заодно оглядывая окрестности на предмет котов. Желательно, черных, наглых и жирных.
– О! Иван! Здорова. А говорят, ты приболел. – Один из мужиков щелкнул двумя пальцами по шее, намекая на «болезнь» определенного характера.
– Ага. Лёнька бей, не отвлекайся. Твоя тут вчера бабам жаловалась. – Хохотнул второй. – Рассказывала, что ты совсем от рук отбился. И опять про своего Толика. Весь двор смеётся, что Толик ее уже и знать не знает, и помнить не помнит, а она одно по одному.
– Привет, мужики. Не, все нормально. – Я уселся рядом с первым, которого, похоже, как раз, и звали Леонидом. – А вы тут что? Какие новости? Какие дела?
– Телевизор не смотришь, или что? Главная новость, Сухой закон свернули. Правильно рассудили, кстати. Хотя… самогон у тебя выходил отличный. Все равно гони. Понял? С ним ни одной «Столичной» не сравниться. – Леня со всей силы долбанул о стол ладонью, в которой лежала кость, а потом гаркнул: «Рыба!»
– Ага. Обязательно. – Про себя подумал, не так уж я плох, если в этом настоящем при запрете на алкоголь ухитрился самогон гнать. Интересно, продавал? Вот так вот. Был ментом, а стал подпольным бутлегером. Из крайности в крайность.
– Ещё что… Нам какой-то там по счету пакет санкций выписали. Хрен их знает, чё хотят. Уже лет двадцать ими обкладывают. А толку с гулькин нос. Правда говорят, капитализм – гнилое дело. Вообще не соображают. Что нам их санкции? О, мужики, Петрович идёт. Сейчас будет нотации читать.
Я посмотрел в ту сторону, куда указывал игрок. По двору, огибая не сильно большое количество машин, на которых, кстати, имелись значки отечественного производителя, хотя внешне тачки были очень даже приличные, шел подполковник Матвеев. Форма на нем не значительно, но все же отличалась от привычной, более напоминая прежний вариант, подходящий началу девяностых.
– Вот и участкового принесло… – Протянул Леня, а потом достаточно громко крикнул, – Здравия желаю, товарищ майор! Все – то Вы на службе, да на службе. Пора уже на пенсию.
– Ты мне поговори, Филимонов. Поговори. Почему опять не на работе? А ты, Симонов. Жена твоя опять жалобу накатала. В курсе? Говорит, порочишь ты образ советского человека. Это хорошо, она от небольшого ума мне их строчит. Но ее жалобы можно как отдельный том «Войны и мир» издавать. Опять в запое был?
Я смотрел на своего начальника и это было очень смешно. Правда. Подполковник тут, оказывается, майор, да ещё и участковый. Всегда знал, что он умом на прежнюю должность, как и звание, не дотягивал.
– Что молчишь, Симонов?
– Никак нет, товарищ начальник. Баба – дура. Сами в курсе. – Не знаю, почему, но перенял тон мужиков сидевших за столом.
– Это, да. Твоя – особенно. Ладно, ты у нас не Валера Леонтьев и даже не Стас Михайлов, но жену себе выбрал вообще караул. Так почему не на работе, спрашиваю? За тунеядство хотите получить?
Я, не выдержав, хохотнул. Такое чувство, что в кино снимаюсь. Если 1941 держал в тонусе, реально опасался лишнего сказать, тут же все иначе.
– Чё ты ржешь, Симонов? Вот объясни мне, что ты ржешь? – От фразы Матвеева стало как-то тепло на душе. Именно этими словами начиналось каждое совещание. – Пойдем поговорим. А вы сейчас быстро соберётесь и смоетесь по домам. Ясно? Завтра жду с объяснительными, почему в рабочее время ошивались здесь, а не трудились на заводе. От всех.
Николай Петрович кивнул мне, приглашая следовать за ним. Я, собственно говоря, был не против. У самого имелись кое-какие вопросы, а задавать их при посторонних будет лишним.
Глава 2
Матвеев отвёл меня в сторону, почти за угол дома. Беседа, похоже, предстояла серьезная.
– Иван, это уже не шутки. Долго так продолжаться не может. Если твою дуру кто-то надоумит написать в НКВД, а доброжелателей много у нас, там ты никому и ничего не объяснишь. Понимаешь, она в крайней жалобе обозначила, что ты – потенциальный враг народа. Потому как идёшь против решения партии вывести нашу страну на путь трезвости и здравомыслия. Сухой закон отменили, конечно. Но два дня назад. Да и сам понимаешь, кому-то простят. Тебе – нет. С таких, как ты, спросу больше.
– Извините, товарищ майор… куда ее надоумят написать? – Нет, слышал-то я нормально. Сложно не услышать, когда Матвеев стоит рядом и в ухо почти все это говорит. Но знакомое сочетание букв всё же удивило. То есть даже вот так… Не Комитет Государственной Безопасности, а все оставили в начальном варианте.
– Туда, Симонов! Вот именно, что туда! Думаешь, нынче не так все строго? Да щас! Не афишируется особо. А так-то не далеко ушли. Говорить разрешили, свободу мысли и гражданской позиции провозгласили, но в строго обозначенных рамках. Понятно, не 1938 год на дворе, сам догадываешься, о чем я. Однако, если заберут, там, на месте, уже ничего не докажешь. Тем более, сам знаешь, ситуация на политической мировой арене, ой какая напряжённая. Врага и в столбе увидеть могут. Просто потому, что этот столб не там стоит. Тем более, как КГБ приказал долго жить, и вернули народный комиссариат, они удила-то натянули слегка.
Я слушал Матвеева и поражался тому, насколько Николаю Петровичу на пользу оказалась работа участковым. Ты посмотри, знает слова «политическая арена», «афишируется». Вообще, в принципе, вникает в такие вещи. Помнится, на должности начальника отдела его интересовали только показатели и довольное руководство, стоящее над ним. Ну, ещё личное благосостояние. Не хуже и не больше, чем остальных, однако, стремление к хорошей жизни несомненно было. Теперь же, передо мной мент. Именно мент. Сильно звёзд не хватающий, но к своей работе относящийся добросовестно. Вон, воспитательные беседы приводит, о подопечных волнуется. Выходит, правильно буддисты говорят, самый страшный грех – быть не на своем месте. Вот сейчас Матвеев на своем месте, это точно.
– Иван, я к тебе хорошо отношусь. Не смотря ни на что. Отец твой нормальным человеком был, рабочим, честным. Если бы не сам знаешь какой факт из прошлого вашей семьи, может и в институт взяли бы. Бо́льшего мог бы добиться. Но тут уж, как сложилось. Тем не менее, не позорь его память. Завязывай по острию ходить.
– Да понял я. Можно вопрос? Точнее несколько.
– Валяй. – Матвеев поправил фуражку двумя пальцами за козырек, слегка сдвинув ее на затылок, жарковато на улице, это факт, и уставился на меня внимательным отеческим взглядом. Да как непривычно! Лицо одно и то же, а человек – другой.
– Про деда. Нормально? Ничего, если поговорим? – Решил зайти издалека. Прощупать почву.
– Эх… – Матвеев оглянулся, потом посмотрел вперёд, через мое плечо, проверяя, нет ли прохожих или случайных свидетелей, которые могли бы нас услышать. – Ну… давай. Тема не особо подходящая.
– Понимаю. Просто скажите, могу ли я где-то получить информацию по его делу? Возможно ли это вообще? Хоть какую-то информацию. Все, что реально узнать. Имею ввиду, не ту, которая обозначена официально, а что-то более правдивое. – Я понимал, реакция майора может быть резко негативной, но с другой стороны, особо ничего не теряю. Тут – моя жизнь. Соответственно, и руки развязаны больше. Это не при каждом слове на деда оглядываться.
– Зачем тебе? – Николай Петрович прищурился, выискивая что-то подозрительное на моем лице.
– Хочу знать, как так вышло.
– Как, как… кверху «каком». – Матвеев снова оглянулся и осмотрел окрестности на предмет посторонних личностей. – Опасная просьба.
– А давайте договоримся. Вас же беспокоит моя… – Вслух даже произносить тяжко. – Моя жена беспокоит. Верно? Если не угомонится, то проблем будет нам обоим. И мне, и Вам. Мне, ясное дело, побольше, однако, участкового эта ситуация тоже коснется. Тут к бабушке не ходи. Если вдруг чего, тоже спросят.
– Спросят, Симонов! Вот именно, что спросят! Скажут, как это ты, товарищ Матвеев, подвёл доверие партии? У себя под носом гнездо врага не увидел. А мне бы хотелось, тихо – мирно дослужить до пенсии. Потом на дачу уеду. Буду кроликов разводить. Ты и твои выкрутасы с большой вероятностью можете меня этой мечты лишить. Я, конечно, понимаю, твоя баба плетет, что ни попадя, потому и не хочу жизнь ломать тебе. Но там… там могут и не понять – Тихонов посмотрел сначала куда – то вверх, а потом на меня, так, будто я уже держал его воображаемых, но очень желанных кроликов под мышкой, собираясь с ними смыться.
– Вот! Поэтому есть такой вариант. Выгодный обоим. Помогите узнать про деда. Понимаю, конечно, дело Вам его в руки никто не даст, а если и дадут, то Вы мне его не покажете. Естественно. Но хотя бы в общих чертах. Как, что, почему? В ответ даю слово, что брошу пить и… ешкин кот… с женой помирюсь. Чтоб она больше никуда ничего не писала. Будет у нас идиллия, как в книжках. Даже круче.
– Правильно мыслишь, Симонов! – Участковый несколько раз хлопнул меня по плечу. – Очень правильно. Бабы они ж что… когда баба обласкана, так она на многое глаза закроет. Ей про любовь – морковь пару слов сказал, и все. Жизнь станет, как штиль на море. По своей знаю. Приобнял, в щёчку поцеловал, а там, может, не в щёчку, так даже лучше, не мне тебя учить, что со своей бабой делать, и все, сразу никаких вопросов у нее. Ладно… Дед говоришь… Попробую.
– Спасибо, Николай Петрович. – Я протянул руку майору, предлагая скрепить нашу договоренность.
– Но! Ничего не могу пока сказать точно. Приложу усилия. – Тихонов пожал крепко мою ладонь, – А ты чего заинтересовался-то? Сколько лет прошло. Наоборот, вроде, забыть бы лучше. Твой же дед не из простых. В высшем эшелоне служил. Это мелким сошкам могли что-то с рук спустить, а чекисту, тем более герою войны, нет. Он же символом был. Понимаешь? Почти как Жуков. А в итоге… Попробую, в общем.
– Понять хочу, как оно вышло. Озарение снизошло.
Чуть по чуть картина начинала прорисовываться. Значит, война неизбежно случилась, как говорила Наталья Никаноровна. Не смог Тихонов этого изменить. А дед, выходит, принял непосредственное в ней участие, да ещё и героическое, раз участковый Иваныча в один ряд с Жуковым поставил.
– Озарение… – Матвеев покачал головой. – Скажешь тоже. Все вопросы то? Закончили?
– Нет. Библиотека у нас одна? Центральная? Ближе ничего такого нет? – Судя по образу жизни, который веду в новом настоящем, думаю, Николая Петровича мой вопрос точно не удивит. Вот спросил бы, где ближайшая рюмочная, выглядело бы подозрительно. А тут – совершенно не нужная по идее мне вещь.
Из случившихся событий, благодаря которым началась вся эта муторная история, сделал один очень важный вывод. Чтоб понимать, надо знать. Вот попал я в 1941, и что? Дурак дураком. Потому как не соображал, что по чем. Время плохо знал, события тоже не особо, не считая основных, которые с войной связаны. В итоге, как слепой котенок, мордой по углам тыкался. А иной раз, даже меня тыкали, подозреваю не в углы, а туда, куда котят обычно тычут. И главное, на моей неосведомлённость некоторые хитрожопые сущности, да впрочем и чекисты, пусть неосознанно, в отличие от первых, неплохо играли. Что Ване в уши вольешь, то Ваня и примет за правду. Ну, уж нет. Такой ошибки больше не допущу. Значит, первым делом, надо получить как можно информации об этом настоящем. Библиотека – самый лучший вариант. И главное – без палева. Мало ли, решил гражданин просвещаться. Похвально. Никаких подозрений. Я, конечно, допускаю наличие интернета и гаджетов, хоть Советский Союз, а все же вряд ли он отстал в развитии, но неизвестно, как оно выглядит сейчас. У себя в квартире не заметил ни компьютера, ни мобильника. Может, я их пропил, бог его знает, но не ходить же по соседям с просьбой, люди добрые, дайте в сеть попасть.
– Библиотека? Симонов… – Николай Петрович наклонился чуть ближе и втянул воздух. – Пьяный что ли ещё?
Дежавю. Ситуация, один в один, как была. Только стояли мы в родном отделе. Эх… Не думал, что известие об отсутствии в моей жизни ментовки станет таким ударом. Всегда считал работу чем-то закономерным. А куда ещё я мог бы пойти? Но вот теперь, зная, что нет этого, ощущал прямо состояние большой утраты.
– Нет, товарищ майор. Я, как огурец. Вчера… – хотел сказать про деда, как и было, но потом осекся. Бог его знает, когда Иваныч умер. А то ляпну не рядом.
– Да я понял. Это же та самая дата. Его расстрела. Кто не знает ее. Она в учебниках прописана, как пример справедливой руки возмездия за предательство. Эх… Ведь героем войны был. Уважаемым человеком. Как он так то… Поминал? Не предполагал, что ты… – Матвеев замялся, не зная, как правильно выразить мысли, – Эх… В общем, думал гражданин Симонов совсем уже потерян для общества. На работу стал ходить через раз. А ты ведь сантехник, Вань, от бога… руки золотые у тебя. Потом спутался с этими… Им-то что? Украл, выпил, в тюрьму. У тебя, Иван, стержень есть. Глубоко, но есть. Как я просил, чтоб тебя в армию взяли. Но нет. Видишь, даже срочку исключили. Если с молодости правильно направить бы, то оно большой толк был бы… Думал, ты и не помнишь деда-то. А, видишь как… Поминал.
– Да. Немного.
– Понял. – Матвеев тяжело вздохнул, но потом словно щёлкнул тумблером, переключаясь на предыдущую тему. – Так а библиотека тебе на кой ляд?
– Говорю же, встал на путь исправления. Буду самообразованием заниматься. Сегодня библиотека и борьба с зелёным змием, а завтра – с гордо поднятой головой в светлое будущее.
– Аааа. Ну, так это, да. Это дело хорошее. Образование, оно много значит. Ясень пень, ты не знаешь, где у нас библиотека. Она тебе сроду была не нужна. Как связался со шпаной, так с неблагополучными отираешься рядом. В центр двигай. Там на площади увидишь здание народного комиссариата, а левее – библиотека имени Ленина. Не промахнешься. Давай, Симонов, пойду я. У меня ваш двор самый проблемный. Но так-то ещё есть дела.
Матвеев кивнул, прощаясь, и направился к соседнему дому. Шел, не оглядываясь.
Я несколько минут смотрел ему вслед, опять думая о том, как, однако, должность участкового Матвееву в тему. Совсем другой человек.
Все, конечно, хорошо, но у меня, ни документов с собой, ни денег. Живу я на одном берегу, а центр, который мне нужен, на другом. Пешком не доберешься. Хорошо хоть в родном городе. Это тебе не по Москве бродить вслепую. Конечно, я знал, где библиотека. Она у нас и в моем настоящем одна имелась. Просто нужно было уточнить, в этом плане изменений не произошло ли.
Развернулся и потопал обратно. Нужно вернуться в квартиру, взять все необходимое.
– Иван!
Тот из мужиков, который Леонид, окликнул меня, когда я уже был у подъезда.
– Слушай, такое дело… – Сосед подошёл близко, при этом несколько раз оглянувшись на товарищей, оставшихся за столом. – Там, в конце района, ближе к окружной дороге, лежит брусчатка. Бесхозная. Есть вариант. Нужно ее ночью в другое место перевезти. Не всю, конечно. Немного возьмём. Есть, кому предложить. Серёга из первого подъезда, на даче дорожки выкладывает. Так он возьмёт по двадцать пять рублей за штуку. Понимаешь, да?
– Бесхозная? – Я многозначительно поднял одну бровь.
– Ну… почти. Там стройка. Дом новый ставят. Да они не заметят даже. Мы не сильно много. Поможешь? В прошлый раз же с кирпичом спокойно все прошло. И наварились нормально.
Вот я молодец! Ладно, самогон могу понять. Но мне, похоже, и правда, если не в ментовку, так прямая дорога к темной стороне.
– Посмотрим. Матвееву обещал за ум взяться.
