Павел Сергеевич Иевлев
Хранители Мультиверсума. Книга шестая: Небо над дорогой
– Кто это? Я так испугалась.
– Цыгане. Не бойся, я с ними договорился. В целом. Но двери теперь держим закрытыми и вещей снаружи без присмотра не бросаем. Народец это ненадёжный. И помни – мы в своём праве. Никто из них не должен попасть внутрь. Ни под каким предлогом. Ясно?
– Да, я поняла, не волнуйтесь. Я понятливая. Хотите есть? Я суп сварила. Гороховый, с копчёностями. Сейчас разогрею…
Она убежала вниз, а я с трудом отклеил от себя Эли. Она хоть и не тяжелая, но уцепилась так, что ходить мешает. После сегодняшней ночи уже и не знаю, как к ней относиться. Я бы, грешным делом, не отказался попробовать, как у нас выйдет с женой и с ней. Но жена мне важнее.
Главцыган явился не один, а с… Как это правильно? Клоунесса? Клоуница? Клоунка? Не силён в феминитивах. Самка клоуна, в общем. Круглая как колобок невысокая тётя, разрисованная броским гримом по лицу. Наряд её ярок, но экономичен – серебристый лифчик, на три размера меньше, чем стоило бы, трусы из такой же ткани, узкие настолько, что не скрывают пренебрежения эпиляцией зоны бикини, поясок среди складок жира там, где у других людей случается талия. С пояска свисают до колен редкие разноцветные ленты, образуя подобие намёка на юбку, которая, впрочем, ничуть не скрывает монументальную задницу и изрядные окорока. Скифская баба, богиня плодородия. Браслеты и фенечки до локтей пухлых ручек, а волосы из подмышек не то что торчат, но даже и покрашены. Слева – в зелёный, справа – в розовый. Бодипозитивненько.
– При-и-ива… – сказало это чудо тоненьким голоском и тряхнуло головой, как ужаленная оводом лошадь. Мотнулся водопад крашеных в разные цвета мелких длинных косичек с вплетёнными нитками, колечками, бубенчиками и прочим мусором, по телу пробежала от сисек к ягодицам волна колыхания жира. Завораживающее зрелище. Человек-желе.
– Это моя глойти, – пояснил Марко.
– Очень, э… приятно. Наверное.
– Она – хорошая глойти, – укоризненно сказал цыган. – Она нашла этот маяк.
Я не испытал приступа благодарности к этому крашеному колобку. Лучше бы она ничего не находила.
– Она хочет на него посмотреть, для неё это важно.
– Позязя! – тоненько проблеяла тётка.
– Пусть смотрит. Но отсюда. Внутрь не пущу.
– Она посмотрит отсюда, но ты не мог бы его… включить? Если ты не знаешь как, она подскажет!
Женщина-холодец энергично закивала, перекатываясь волнами внутри себя.
– Нет. Я не буду включать маяк. Что-то ещё?
Нашёл дурака. Включить, чтобы на его сигнал сбежались все халявщики обитаемого Мультиверсума?
– Ладно, ладно, понял тебя, Сергей. Жаль, конечно, но ты тут хозяин. Вот, принёс зоры.
Он вытащил из кармана три белых цилиндрика.
– Один твой, – вздохнул он, закатывая глаза в немом страдании от моей корыстности и несговорчивости.
Я не повёлся. Молча сгреб акки.
– Сейчас поставлю на зарядку.
– Она постоит тут, ничего? – спросил Марко. – Она так стремилась к маяку, разреши ей! Она не будет подходить ближе.
– Если не будет – пусть стоит.
– Пасип, чмоки! – пискнула тётка и, хотя разговор был про «постоять», тут же уселась огромной мягкой жопой на дорожку, растекаясь жиром живота на целлюлит бёдер.
Ноги в резиновых шлёпках оказались волосатее моих. Экая нимфа, туды её в качель.
Подозрительно глянув в спину удаляющемуся Марко, пошёл в башню. Зуб даю, что-то они мутят. Но придраться вроде не к чему. Ладно, заряжу им акки, и пусть проваливают. Моё «тихое место у моря» превратилось в какой-то проходной двор. Теперь ещё тащить будут всё, что гвоздями не приколочено. Знаю я эту братию, в Гаражищах у нас одно время шарашились. Ничего без присмотра оставить нельзя было. Я тогда их слов и нахватался немного. Потом, как я подозреваю, грёмлёнг потихоньку эту шайку отвадили. Как конкурентов по скупке железа.
Спустился вниз, вставил акк в гнездо на консоли, повернул рычажок. Кристаллы в основании заныли, защёлкали разряды, запахло озоном, застонала металлом штанга привода, центральная колонна начала нагреваться. Пошёл процесс. Ладно, лишний акк мне пригодится. Так-то у меня аж три – один в УИНе, он же «джедайский мультитул», один – в винтовке, один – подключён к электропитанию башни. Я его спрятал внизу за фальшпанелями на всякий случай и проводами всё развёл. Но запас карман не тянет. Ценная штука.
Через пару минут я понял, что что-то идет не так. Я уже заряжал акки здесь, и это выглядело как-то спокойнее. Сейчас башня заметно вибрировала, а стон конструкций стоял такой, как будто вот-вот рванёт. Кристаллы уже были не видны, превратившись в комок трещащих разрядов и фиолетовых микромолний. Даже подойти выключить было страшно – волосы во всех местах стояли дыбом. В протянутую к рычажку руку чувствительно стрельнуло искрой и я, ругаясь, её отдёрнул. Что за фигня?
– Дядя Сергей, идите сюда, скорее! – закричала сверху Настя. – Там тётя что-то странное делает.
«Тётя» сидела там же, где я её оставил, но глаза были закачены, зубы оскалены, руки вытянуты в сторону купола башни, и от них, клянусь, что-то такое туда устремлялось – почти невидимое, прозрачное, как будто лёгкое марево горячего воздуха, сплетённое в тонкий жгут. Мне показалось, что лепестки купола дрожат и вот-вот раскроются, и из-под них прорывается сияние маяка.
– Ты что творишь, сучка крашена? – заорал я и побежал, вытаскивая на ходу пистолет.
Там же основные рычаги не включены, охлаждение не подается – а ну как спалит сейчас эта дура ушельскую технику?
Тётка была в трансе и никак не реагировала. Я приставил к её башке пистолет, но, оглянувшись, увидел смотрящую на меня из дверей Настю. Глаза её были огромными и испуганными. Так что пистолет я убрал, а вместо этого отвесил по толстой жопе мощного футбольного пенделя.
Как будто резиновый мешок с водой пнул. Чёртова шаманка заколыхалась, как медуза в прибое, но главное – прекратила делать то, что она там делала. Рот закрыла, глаза выкатила обратно, руки опустила.
– Ой, бона! Дамажишь, челик! Кринжово! – заблажила тётка непонятное.
– Сейчас ещё не так бона будет!
Вдалеке к нам бежал, наплевав на солидность, цыганский барон.
– А ну, марш отсюда, заливная рыба!
Шаманка, злобно шипя и колыхаясь, поднялась и потрусила прочь, забавно переваливаясь на толстых коротких ножках. Примерился было добавить поджопник для скорости, но вспомнил про Настю и не стал. Непедагогично.
С баро они встретились посреди луга, где она запрыгала перед ним, потрясая руками. Ябедничает. Утопала к табору, а цыган направился ко мне, но я развернулся, ушёл в башню и двери закрыл. Пусть теперь думает, отдам я ему акки или нет. После такой-то подставы.
Акк теперь заряжался штатно. Внизу гудело, потрескивало, постанывало – но сразу чувствовалось, что это нормально.
– Па… Ой, дядя Сергей! А что это она…
– Стоп. Это что за «па» сейчас было?
– Я случайно, оговорилась, я…
– Настя. Иди сюда. Сядь.
Мы сели за стол друг напротив друга. Девочка сложила руки перед собой, как примерная школьница и сделала внимательное лицо.
– Милое дитя, – сказал я серьёзно, – кончай вот эту херню прямо сейчас.
– Но…
– Дослушай. Я тебе не «па» и не «ма». Я тебе никто и звать меня никак. Ты пытаешься мной манипулировать, провоцируя на отцовские чувства – это тупо. У меня уже есть дети. У тебя уже есть один как бы папа. Давай каждый останется при своём. Вернётся твой блудный папаша, сдам тебя ему по описи «девица белобрысая, одна» – и валите себе. Если у него всё получилось, там тебе будет целых три мамы. Придётся три косички заплетать вместо двух.
– Волос не хватит!
– А кому легко? Отрастишь.
Хихикнула, чуть расслабилась.
– Я не специально. Честно.
– Может быть, – согласился я, – но это значит только, что ты не осознаёшь своих мотиваций. Ты растеряна, напугана, вырвана из привычного окружения, не знаешь, что с тобой будет дальше. Ты ищешь защиты, того, за кем можно спрятаться, кто будет заботиться о тебе. Для ребёнка это родитель. Вот ты и пытаешься назначить на вакантное место абы кого.
– Вы – не абы кто, – буркнула она, – но вы правы, я не знаю, что со мной будет. И мне страшно.
– Девочка, да никто этого не знает. Ни один человек на свете понятия не имеет, что с ним будет даже через пять минут. Просто у них обычно нет повода об этом задуматься.
– И как же мне жить?
– День за днём, как все живут. Сейчас будущее кажется тебе беспросветным, но оно просто неизвестное. Оно всегда неизвестное, на самом деле, люди себя обманывают планами и мечтами, а потом жизнь щёлкает их по носу – и вот так. И ещё – ты считаешь себя брошенной, никчёмной, никому не нужной, так? И я сейчас усугубляю это отказом занять отцовскую позицию?
– Да, – сказала она тихо, но твёрдо, – я никому не нужна. И вам не нужна тоже.
– Это неправда, – покачал головой я. – Артём, конечно, балбес, но очень ответственный и искренне к тебе привязался. Не только потому, что ты к нему в башку розовых соплей напустила.
Надулась, губы поджала, слеза блестит. Ничего, иногда полезно послушать правду.
– Он хотел любить кого-нибудь именно как отец. Ты дала ему эту любовь. Для него это важно, и он обязательно за тобой вернётся.
«Если ему не оторвут где-нибудь его дурную башку», – подумал я при этом, но вслух не сказал, конечно.
– Дальше. Я тебе не папа и не хочу им быть. У меня не такое большое сердце, чтобы полюбить всех несчастных детей Мультиверсума. Несчастье – это норма, а не исключение. Но я тебя не брошу, на мороз не выгоню и позабочусь о тебе в меру своих скромных возможностей. Накормлю, помогу, в обиду не дам. Это, ей-богу, максимум того, что один человек может ожидать от другого. Поняла?
– Да. Спасибо, па.
– Что-о?
– Шучу! Вот сейчас шучу, честно! Это была шутка!
Вот засранка.
Цыган вышагивал возле башни взад и вперёд, но установленной границы не пересекал. Я любовался им сверху. Не верю этому паскуднику. Через какое-то время пара цыганят притащила ему складной шезлонг, столик, бутылку и стакан, и он расположился с удобством, собираясь, видимо, меня пересидеть. Упорный, чёрт. Помариновал до вечера, пока его акки не зарядились, потом вышел всё-таки.
– Прости, хороший человек Сергей, так было надо.
Не вижу ни малейших признаков раскаяния.
– Надо было что?
– Подать сигнал, что мы нашли маяк. Это вопрос выживания нашего народа.
– Теперь весь ваш народ припрётся мне под дверь?
– Все, кто сможет добраться. Пойми, ты не сможешь оставить маяк себе. Он слишком для всех важен.
– Ну что же, я, как ты верно заметил, найду себе новый дом. Но башню я запру и ключ утоплю в море. Я бы её назло вам взорвал, но хер её взорвёшь. Зато и взломать невозможно. Так что поздравляю – твой народ только что лишился последних шансов. А ты – твоих зоров. Штраф за мудачество.
Сука, больше всего ненавижу, когда меня пытаются вот так нагло нагнуть. Развернулся уже уходить, чтобы не слушать возмущенные вопли, но он очень спокойно сказал:
– Забери мои зоры, но выслушай.
– Я тебя послушал уже один раз и дома лишился.
– Не меня. С тобой церковник говорить хочет.
– Какой ещё церковник?
– Церкви Искупителя. Выслушай его.
– На кой он мне хрен? – удивился я. – Я про Искупителя вашего ничего не знаю.
– И тебе не интересно?
Поймал. Интересно. На что можно подманить аналитика? – На вкусный кусочек свежих ароматных новых данных! Пока он будет обнюхивать их длинным розовым носом, дрожа от возбуждения мозговыми вибриссами, бери его голыми руками и набивай чучелко.
И всё же – не хватает мне этого кусочка мозаики, чтобы понять, что вокруг творится.
– От тебя же не убудет, если ты его послушаешь?
Вот не факт. Мало ли чего наплетёт этот служитель культа. Как осознанный атеист я понимаю социальную важность религий, но их существование неприятно напоминает мне о том, что люди неспособны принять реальность такой, какова она есть. Им непременно необходима какая-нибудь системная ложь.
– Ну… ладно, пусть читает свою проповедь. Только недолго, мне ещё вещи собирать.
– Я передам ему, он придёт.
На том и разошлись.
– А можно я тоже его послушаю? – спросила Настя. – Мне отчего-то кажется, что это важно. Для меня важно.
– У меня есть знакомые священники, – ответил я, – некоторые из них вполне приличные люди. Но я тебя уверяю, любое кино интереснее их рассуждений. Даже артхаус вызывает меньше зевоты.
– Ну пожалуйста!
– Да ради бога, как бы он у них ни назывался. Вилку только не забудь.
– Зачем вилку?
– Лапшу с ушей снимать.
Эли увязалась за нами – она целый день таскалась за мной хвостиком, стараясь не упускать из виду и при любой возможности держать телесный контакт. Садилась на колени, обнимала или просто путалась в ногах, как голодный котик. Я чувствовал, что она тревожится, но не мог понять, от чего именно. Так-то поводов, откровенно говоря, хватало. Я и сам на нервах.
Цыгане припёрли ещё два складных кресла, а на столик поставили бутыль и стаканы. Я решил, что даже нюхать это не буду. С них станется клофелина туда подмешать.
Церковник имеет вид классического бродячего монаха – дерюжная хламида, капюшон. Думал, он мне сейчас задвинет из-под капюшона замогильным голосом что-нибудь пафосное про то, что бог велел делиться. Причём именно мне и именно с ним. Но он сумел меня удивить: непринуждённо сел в кресло, закинул ногу на ногу, набулькал в стакан вина, откинул капюшон – и оказался довольно обычным человеком лет слегка за тридцать. Небольшая аккуратная бородка, коротко стриженые чуть рыжеватые волосы, открытое, располагающее лицо. Приятная улыбка хорошего парня.
В общем, крайне подозрительный тип.
– Привет, меня зовут Олег.
– Отец Олег? – уточнил я.
– Какой я вам отец? – засмеялся он. – Молод я ещё для таких детишек.
– Извиняюсь, культурный шаблон.
– Когда-то меня так называли, – кивнул он, – но с тех пор многое изменилось. Теперь я не в церкви отцов, а в церкви детей.
– Так что тебя ни к чему не обязывает! – неожиданно широко улыбнулся он. – В отличие от той церкви, эта не пастырская.
– И какой тогда в ней смысл?
– Она даёт надежду.
– Им? – я махнул рукой в сторону табора.
– А им не нужно?
– Что им нужно, так это поменьше разевать рот на чужое имущество.
– Расскажите про Искупителя! – вдруг пискнула Настя.
Не замечал за ней раньше стремления встревать в чужие разговоры. С чего это её разобрало? Вот заведёт он сейчас ликбез на пару часов, и что?
– Это просто старая история, девочка, – не оправдал моих опасений священник, – не в ней суть.
– О чём она?
– О том, что, когда Мультиверсум начинает гибнуть, рассыпаясь, как выпущенная из рук колода карт, то в нём непременно рождается Искупитель. Тот, кто примет в себя его суть и переплавит её в новое бытие для всех. Рождённый от дочерей трёх народов, он будет обладать достаточной полнотой восприятия, чтобы Вместить Мультиверсум во всей его совокупности и стать его Новым Носителем. Там ещё много заглавных букв, это я вкратце.
– Один от трёх родится? – удивился я. – Тут даже непорочное зачатие отдыхает как концепция.
– Это легенда, – мягко ответил Олег, – кто знает, как исказилась она за тысячелетия устной традиции? Кроме того, поверь, я видел уже много удивительных вещей.
– Когда он должен родиться? – не отставала Настя.
– Многие считают, что вот-вот. Некоторые – что уже. Мультиверсум трясёт, срезы коллапсируют один за другим, это пугает. Цыганские глойти уверены, что он грядёт.
– Где его искать?
– Девочка, – удивился Олег, – никто не знает. Некоторые вообще считают, что это собирательный образ, аллегория единения людей перед лицом опасности. Мультиверсум не спасёт никто, кроме нас самих.
Настя неожиданно резко встала и, не попрощавшись, ушла в башню. Эка её таращит-то. Эли, вздрогнув, прижалась к моей ноге. Тревога нарастала, а я так и не понял, чего она боится.
– Знаете, – сказал я, – доводилось мне видеть людей перед лицом опасности. Так вот, чёрта с два они единялись. Кто дрался, кто прятался, кто счёты сводил, кто мародёрствовал под шумок. Оставались людьми, в общем. Существами злобными, но забавными.
– По-всякому бывает, – не стал спорить Олег, – но я пришёл поговорить о маяке.
– Да кто бы сомневался, – вздохнул я.
– Я расскажу вам кое-что. Этот маяк – второй рабочий на весь обитаемый Мультиверсум. Возможно где-то есть ещё, но никто не знает, как их искать. Первый – в Чёрном Городе. В нём храм Церкви Искупителя. Рядом – приют для странников, обменный рынок, место помощи и ночлега, но главное – храм. Три раза в сутки служители включают маяк, и все идущие по Дороге могут сориентироваться. В остальное время там заряжают зоры, чтобы Люди Дороги могли идти дальше. Зоры, или как их ещё называют, акки, заряжает и Коммуна, но у них только зарядная станция. Маяк не работает. Да и цены их не для бродяг.
– Я вижу, к чему ты ведёшь, – мрачно сказал я, – к переделу зарядного рынка за счёт моей недвижимости.
– Дослушай, пожалуйста. Маяк Чёрного Города почти выработал ресурс и скоро погаснет. Возможно, это станет концом Дороги Миров. Говорят, когда-то Дорога была доступна и безопасна, чтобы выйти на неё, не нужны были зоры. Система маяков своими импульсами поддерживала её структуру столетиями, но Первые ушли, и маяки гасли один за другим. Теперь Дорога – опасное место, но она ещё есть. Не станет её – Мультиверсум распадётся. Кросс-локусы работать перестанут, возможно, и реперный резонанс будет недоступен. Никто не знает точно.
– Звучит как полный бред, – сказал я. – Ни за что не поверю, что базовая структура Мультиверсума поддерживается этой залупой с лампочкой.
Я махнул рукой в сторону башни.
– Масштабы несопоставимы. Уровни энергий. Два пьезоэлемента размером с голову, приливной привод, конструкция унитазного бачка с поплавком – и от этого Вселенная крутится? Соври чего посмешнее.
– Я не знаю, как это работает, – признался Олег, – но так написано в книгах, которые я читал. Иногда малое управляет большим. Слабенький импульс на управляющем контакте реле коммутирует огромные токи исполнительных устройств.
Я задумался – да, в этом что-то есть. Такая аналогия мне понятна.
– Марко очень испугался, когда ты сказал, что запрёшь башню и выкинешь ключ. Авторитет Церкви для цыган абсолютен, и он не представляет, что кому-то на неё плевать, как тебе.
– Зачем тебе это всё?
Я показал на дерюжную рясу с капюшоном.
– Мы земляки, а значит ты, даже считая себя атеистом, наверняка помнишь христианский символ веры.
– Не очень чётко, – признался я. – «Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца…»
– …и в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного с Отцом… – подхватил Олег. – Мы верим, что Иисус был рожденным без греха сыном Бога, распятым за их грехи и воскресшим. Но суть христианства не в этом. Его смысл – заповеди, учения отцов, наставления старцев, проповеди священников, исповеди и отпущение грехов. То, что отделяет общество людей от стаи хищных обезьян.
– А что-то таки отделяет? – не удержался я, но священник только головой покачал.
– Я недавно в Церкви, – сказал он, – мне ещё многое предстоит узнать. Но она хранит наследие Первых, помогает лишившимся дома, даёт ориентир тем, кто потерялся между миров…
– …И для этого ей позарез нужен мой маяк! – закончил я его мысль. – Не знаешь, почему все песни про справедливость заканчиваются экспроприациями?
– Никто не отнимет у тебя маяк, – сказал он печально. – Жаль, что ты меня не слышишь, но я запретил цыганам трогать тебя и твое имущество. Они не уйдут, но ты можешь не запирать дверей. Они не тронут тебя и другим не дадут. Я прошу лишь одно – не совершай поспешных необратимых поступков. Не закрывай маяк, не выкидывай ключ. Вряд ли тебя привлекает слава Герострата.
– Я подумаю, – сказал я серьёзно.
Так-то я и не собирался, если честно. Порыв прошёл, я даже на Марко уже не так сильно злился. Он же верил, что ни много ни мало – Вселенную спасает. От жадного эгоиста меня.
– Рад был познакомиться, – сказал Олег, вставая, – хотя ты и не представился.
– Сергей меня зовут. Или «Зелёный». На вот, отдай этому золотозубому долбоящеру.
Я протянул ему два заряженных акка.
– Скажи, что зла не держу, но в следующий раз он так легко не отделается.
– Спасибо, – кивнул он, – это хороший поступок.
– Глупый.
– Хороший. Интересная у тебя девочка, – показал он на Эли.
– Она девочка только в том смысле, что не мальчик. Подозреваю, она нас обоих старше.
– Я читал про таких. Несчастные, искалеченные из дурной прихоти существа. Не обижай её.
– И в мыслях не было.
Эли цеплялась за меня так, что в башню её пришлось отнести на руках. Она излучала невнятную тревогу, что-то её пугало. Знать бы ещё, что… Может, и мне пора бояться?
Настя сидела наверху, на кровати, нахохлившаяся и мрачная. Разговаривать не пожелала. «Ничего. Всё со мной нормально». Ну, нормально и нормально. Ребёнок входит в подростковый кризис? Очень вовремя, блин. Так до вечера и не разговаривали, и даже ужин я сам приготовил.
Цыгане больше не лезли и к башне не приближались, но двери я на всякий случай закрыл. Церковь церковью, а долбоёбов никто не отменял. На Аллаха надейся, но верблюда привязывай. Эли немного успокоилась, а ночью, когда пришла спать ко мне подмышку, совсем расслабилась и даже замурлыкала по-своему. Не знаю, у кого поднимется рука её обидеть. Это как котёнка пнуть. В ту памятную ночь с Криспи я убедился, что она… не везде такая маленькая, в общем. И, наверное, захоти я этим воспользоваться, она была бы не против. Но в том, как она сопела мне под ухом, не было ни грамма эротики. Пусть так и дальше будет.
Утром сварил кофе, сделал омлет себе и детям, поднялся будить Настю – а кровать пустая. Дверь башни открыта, просто притворена. Вот ещё не хватало! Подёргался туда и сюда, огляделся – нигде нет девчонки. С тяжёлым сердцем направился к табору. Я бы предпочел игнорировать цыган полностью, да вот – не получается. Не дай бог, они ребёнка обидят!
– Она сама пришла! – сразу заявил выбежавший мне навстречу Марко.
Видимо, что-то было у меня в лице такое… Хотя выглядел я скорее нелепо. Трудно выглядеть свирепым мстителем, если на тебе висит этаким рюкзачком Эли. Оставаться одна в башне она категорически отказалась, а идти сама – ножки маленькие. Уцепилась за плечи, обхватила талию ногами – и так поехала. Я не возражал – случись со мной чего дурное, она в закрытой башне просто с голоду умрёт. Пусть висит, не тяжёлая.
– Надо же, – пригляделся к ней цыган, – я думал, таких уже не осталось. Продай, а? Два зора дам!
– Так. Вот сразу нахрен пошёл с такими идеями.
– Два зора и племянницу свою! Шестнадцать лет, самый сок!
– Меня сейчас плохо слышно было?
– Три! Три зора! Племянницу смотреть будешь?
– Что непонятного в слове «нахрен»?
А прибеднялся-то. Зоры, мол, последние, нищие мы, несчастные…
– Девочка где?
– Слушай, интересная у тебя дочка!
– Она мне не дочка. Но я за неё отвечаю. Где она?
– Пришла, просила рассказать про Искупителя. Не могу же я прогнать девочку? Я мало знаю, отвел к своей глойти, они разговаривают! Не надо сердиться! Никто её не тронет!
– Ещё скажи, вы детей не воруете…
Вокруг бегала с жуткими воплями толпа грязнуль мал-мала-меньше, и разноцветье голов намекало, что не все они уродились «фараоновым племенем».
– Всякое бывает, – не стал спорить Марко, – но им лучше у нас, чем там, где они были. Пойдём, провожу.
Мы пошли через табор, который, к моему немалому огорчению, уже выглядит так, как будто был тут всегда. Вокруг машин раскинулись шатры и палатки, галдят пёстрые тётки, висят на верёвках мокрые тряпки, несёт дымом, едой, портянками и сортиром. Это у меня тут теперь постоянный аттракцион, что ли? Я как бы против.
Палатка глойти чуть в стороне и представляет собой кислотно-розовый шатёр из потрёпанной парусины. Увидев меня, женщина-колобок возмущённо затрясла жирами:
– Уди, кринжовый чел!
Они с Настей сидят на коврике друг напротив друга и пьют чай. Перед глойти здоровенная, размером с ведро, плошка с выпечкой. Пахнет потом, корицей и дешёвой косметикой.
– Пойдем-ка домой, – мягко сказал я девочке, протягивая руку.
– Да, наверное… – она задумчиво взялась за мою кисть, и я легко поднял её на ноги.
– Ты меня напугала, – сказал я, когда мы отошли подальше.
Эли так и висела у меня на спине и это уже начинало утомлять. Как она сама не устаёт?
– Мне нужно было узнать про Искупителя.
– Зачем?
– Не знаю. Нужно.
– Тебе это не кажется странным?
– Кажется. Наверное. Не знаю. Прости.
Отлично поговорили, блин. Сразу всё понятно стало. Пожалуй, единственное, чего мне не хватает сейчас для полного счастья – это подросткового религиозного психоза.
Эли пискнула мне в ухо и задёргала за плечо. Я обернулся, нервно хватаясь за пистолет, обнаружил, что он под её бедром. Отличный из меня ганфайтер, с девицей поверх кобуры. Но это всего лишь открылся портал. Из него вышли Криспи и Ниэла. Крис помахала мне рукой, я помахал в ответ. Неужели хорошие новости?
Криспи чмокнула меня в щеку, обняла Настю, потрепала по голове Эли и, кажется, была искренне рада нас видеть. Ниэла сухо поздоровалась. Она вообще ко мне не очень, я заметил. Ревнует немного, я думаю. Не в том смысле, а к тому, что я как бы занял при Крис её место наставника.
– Сергей, мы начали, – сказала Криспи, когда мы собрались за столом в башне.
При Ниэле она стесняется сокращать моё имя до интимного Се и даже дружеского Сер. Тоже, видимо, чувствует напряг.
– Начали что? – не понял я.
– Нашу, как ты говоришь, «революцию». Я знаю, что тебе не нравится эта идея, но дальше тянуть нельзя.
– Альтерион задыхается под гнётом Совета! – пафосно объявила Ниэла.
Надо же, не замечал за ней никогда такой страсти к лозунгам. Казалась более вменяемой, если честно.
– Ну, флаг вам в руки, девушки, барабан на шею и бронепоезд навстречу. А по моему вопросу что?
– Мы созвали экстренное заседание Совета, – не слушая меня продолжала Ниэла, – и мы будем транслировать его в информ. Мы обвиним их в узурпации власти, употреблении Вещества, и социальных манипуляциях. Мы потребуем полных прав для всех мзее и закрытии «Дела Молодых». И это увидит каждый альтери!
– Вы наглухо пизданулись, но это не моё дело. Что с моей семьей?
– Крис настаивает на твоём участии, – сказала Ниэла, скривившись, – ты нам нужен.
Чёрта с два она считала, что я нужен. Но Крис Юная, и без неё эту тетку на Совет даже не пустят. Будет, как все, по телеку смотреть.
– Семья.
– Если ты нам поможешь, заберёшь семью обратно. Или будешь жить с ней в Альтерионе как полноправный гражданин. Твоё дело. Но сначала – помощь.
– Крис, – спросил я, демонстративно игнорируя Ниэлу, – вы ещё даже не начали, а ты уже берёшь заложников? Интересные у тебя представления о всеобщей справедливости. Далеко пойдёшь.
– Сергей…
Настя принесла нам чай и присела с чашкой неподалёку.
– Сергей, помоги нам, пожалуйста.
Если бы она сказала «мне» – я бы, может быть, задумался.
– Крис. Я могу помочь только тебе и только одним. Когда вас, ебанутых анархисток, начнут там к стенке ставить – а начнут непременно, поверь, – открывай портал и беги сюда. Я закрою за тобой дверь башни и помогу отстреливаться из окон. Но при одном условии – моя семья будет со мной.
– Я говорила тебе, Крис, – презрительно сказал Ниэла, – он просто трус.
Так я вроде и не отрицал никогда?
– Он не может думать ни о чём, кроме семьи. Он не нужен.
Криспи смотрела на меня молча и печально. Мне её жалко, честно, это всё плохо кончится. Но мою семью мне гораздо, гораздо жальче.
– У меня для тебя есть ещё один вариант, – сказала Ниэла. – Не хочешь бороться за правое дело и заслужить – купи. Крис сказала, что в твоей башне можно заряжать акки. Преодоление энергетического дефицита Альтериона – это будет мощнейший аргумент в пользу наших реформ. Ты нам башню – мы тебе семью.
– Ого, уже и выкуп требуете? Крис, ты уверена, что на правильной стороне?
Криспи сидела и молча глядела в стол. Надеюсь, ей хотя бы стыдно. Ну почему борцы за светлое будущее так любят делать это за чужой счет? И главное – почему этот счет мой?
– Мы ведь можем и настоять, – вкрадчиво сказала Ниэла. – Подумай.
– Шантаж? Угрозы? Девушки, вы просто ходячая реклама социальных преобразований Альтериона. Страшно представить, как расцветёт справедливость от ваших реформ.
– Не надо, Сергей, – тихо сказала Криспи, – мне очень неловко, но у нас нет другого выхода. Пойдем, Ниэл.
– Вот ещё! И не подумаю! Нам нужна башня! Хватит его облизывать!
Ниэла ловко вытащила из-под складок свободного платья штуку, похожую на пластмассовый китайский миксер с венчиками для взбивания крема. Только эта штука взбивает не крем, а мозги. Нелетальная, но очень неприятная глушилка альтери. Полицейское оружие общества, в котором формально нет полиции.
– Ну, вообще зашибись, – сказал я, – не вижу отсюда, там есть мушка, чтобы её спилить?
Вряд ли они поняли шутку.
– Ниэл, не надо… – начала Криспи, но тут внезапно отожгла Настя.
– Оставьте его в покое! – она не кричала, но говорила таким жутким безжизненным голосом, что даже я покрылся холодным потом.
От неё не просто фонило – она давила, как гидравлический пресс.
– Не. Смейте. Ему. Угрожать!
Может, она хотела нагнуть конкретно Ниэлу, но накрыло всех. Женщина уронила свой миксер и, побледнев, схватилась за голову. Крис, закатив глаза, сползала под стол, у меня поплыли цветные круги и сильно закололо сердце. Вот дам я сейчас дуба, и что тогда? Я хотел сказать ей, чтобы прекратила, но у меня никак не получалось.
В каминный зал вбежала Эли. Кинувшись к Насте, встала перед ней и закричала. В первый раз слышу от неё что-то кроме тихого писка. Маленькая женщина кричала на девочку как сирена тревоги, на одном высоком тоне, громко и повелительно. И нас постепенно отпустило.
Настя вдруг прекратила давить, вскрикнула, зарыдала и, закрыв лицо руками, убежала наверх. Эли замолкла и тихо повалилась на пол там, где стояла. Я бросился её поднимать, не забыв по пути прихватить валяющийся «миксер». Вроде бы, ничего страшного – просто бледная, вспотела и дышит тяжело. Перенапряглась.
– Активный эмпат, – сказала странным тоном Ниэла, – и такой сильный… Это интересно.
– Убирайтесь. Проваливайте. Вы заслужили всё, что с вами скоро произойдёт. Криспи, от тебя такого паскудства не ожидал, правда. Ниэла – в следующий раз я выстрелю первым.
Криспи что-то пыталась мне сказать, но после Настиного перфоманса, слова и мысли у неё путались. Вроде бы, она сожалела. Не понял только, о чём именно. Да и неважно. Они ещё какое-то время ждали портал, но я в ту сторону даже не смотрел. Не хотел видеть Криспи. Давно мне не было так погано.
До вечера суетился вокруг Насти. Её то колотило в сухой истерике, то прорывало слезами горьких рыданий, то бросало в ступор, когда она сидела с каменным лицом, смотря в стену. Последнее было особенно страшно. Эли то пыталась её утешить, то в ужасе от неё шарахалась, а я чувствовал себя санитаром в дурдоме.
