bannerbannerbanner
Трибунал

Павел Смородин
Трибунал

Полная версия

Хорист растирал горло и хрипел.

– Ты. Понял. Меня? – чеканя каждое слово, произнес парень и поправил слетевший в драке капюшон. Шрам слишком приметен, вдруг кто-то заметит его.

– П-п-понял. – Мужчина откашлялся и сплюнул на землю. Постарался дышать ровнее, не обращая внимания на хрипы в гортани.

– Мне не надо будет повторять эту беседу?

– Нет.

– Кивни.

В ответ последовала недовольная гримаса и короткий кивок. Дальше Кузнечик не смотрел, все его внимание захватил странный мужчина в длинном плаще и шляпе. Фигура казалась ему смутно знакомой. Тип расталкивал толпу журналистов и направлялся в здание суда.

Вокруг него кричали люди, но не было слышно, что именно. Наблюдатель напряг слух, стараясь расслышать хоть что-то, но чертово расстояние и шум улицы помешали.

– Вам заплатили?

Снова что-то неразборчивое от какого-то картавого недоноска. Мимо пронесся грузовик и не дал понять ответ.

– Сколько стоит совесть, инспектор? – Вот это Кузнечик точно разобрал. Верещала какая-то наглая баба, так что ее бы расслышал и глухой в Хайгардене.

Неприятная сволочь.

Коп, к которому обратилась журналистка, остановился. Даже с другой стороны улицы Кузнечик почувствовал жажду убийства. Крайне знакомое ощущение.

– Сколько стоит совесть? У вас хочу узнать! – огрызнулся Дырокол. – Пишите что хотите, комментариев не будет!

Кузнечик смотрел молча за тем, как немного постаревший и хорошо обросший волосами сержант удаляется внутрь здания суда.

Размяк.

Йона определенно размяк. Десять лет назад он один переломал бы этим острословам пальцы. А тут…

– Колебаться вредно, старик. Колебаться вредно, – прошептал Кузнечик и пошел прочь.

Глава 3

Мари просто до невозможного устала.

Став самым молодым полицейским инспектором в городе, она полностью ощутила, что такое – жизнь бешеной собаки. Сейчас, год спустя, ее первые робкие шаги в должности напоминали обычную детскую возню. А вот когда она стала полноценным членом команды, проблемы стали куда крупнее. Например, одной была та, что день у нее теперь не нормированный, а точного времени отпуска нет.

В любой момент дня и ночи ей можно было позвонить, и будьте добры, госпожа инспектор, явиться конно, людно и оружно на место очередного побоища или резонансного убийства. И совершенно не важно, она с температурой, просто спит или на мужике.

За год Мари забыла еще и по такие вещи, как личная жизнь и приватность. Журналисты нашли нового перспективного персонажа и теперь отрывались по полной.

Репортеры криминальных хроник следили за ней, как за звездой первой величины. Устраивали «облавы», караулили под окнами, в надежде поймать в объектив очередного проходного любовника. Кажется, что потому они и не задерживались дольше двух-трех недель.

Частная жизнь? Приватность? Это что, мадмуазель?

Простите, но мы не говорим не по-геройски. Вы же герой, госпожа д’Алтон?

Герой!

Вот и не нойте о том, что ваши любовные похождения интересуют наших читательниц ничуть не меньше оторванной головы вот того бедняги.

Фото, пожалуйста. А встаньте вот так? А, пожалуйста, у вашего мотоцикла. Всего минуту. Ну хорошо, десять. Офицер, вы куда?

Постоянные брюзжание Камаля и споры на любые темы стали теперь куда понятнее. Они с д’эви просто задолбались вкрай от постоянных переработок и всеобщего внимания – вот и все. Мари вытянула вверх руки, и позвоночник щелкнул, расслабляясь.

Хорошо.

После долгих часов, которые Мари просидела не разгибаясь, короткая передышка была глотком свежего воздуха. Девушка прикрыла глаза и сосчитала до ста.

– Простите, где я могу найти инспектора д’Алтон? – прозвучал знакомый голос из коридора.

Первой мыслью было: «Да быть такого не может». Но затем инспектор услышала голос снова, и теперь тот звучал еще громче.

– Ну нет, – прошептала девушка и помолилась, в надежде на то, что у нее просто галлюцинации на фоне стресса и переработок.

Мари вскочила со стула и высунулась в коридор. И это было точно не сумасшествие. Мама стояла у проходной и требовала пропустить ее внутрь.

– Простите, но вы по какому делу? – спокойный Талли все еще пытался понять, что именно эта странная мадам в дорогущем платье забыла тут у них?

– Талли, пропусти. Она ко мне. – Д’Алтон буквально пролетела весь коридор и едва ли не просунулась в окошко к дежурному.

– Куколка, так не положено, – попытался возражать Талли, но ответ прилетел, откуда не ждали.

– Не Куколка, а инспектор, – вдруг вызверилась на нем женщина. – Имейте понятие о субординации, молодой человек.

«Молодой человек» был младше мамы на каких-то пятнадцать лет, но врожденная субтильность и низкий рост еще со школы играли с ним злую шутку.

– Мама, хватит! – цыкнула на мать Мари и с мольбой взглянула на дежурного. Она придвинулась к стеклу и прошептала: – Под мою ответственность.

– Радд мне башку открутит и в футбол ею сыграет, – так же тихо произнес Талли.

– Ну пожалуйста.

– С тебя шоколад.

Турникет пропустил Патрисию д’Алтон на закрытую территорию.

– Рекомендовала бы вам клянчить не шоколад, а пить побольше молока, молодой человек, иначе таким и останетесь, – холодно произнесла мама, проходя мимо открытой двери дежурки. Не ждавший такого Талли так и замер, а старшая д’Алтон с видом победителя прошла вслед за дочкой.

Мари завела маму в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь.

– Как у вас тут пыльно, Марианна, доченька, вам бы нужно тут убраться.

– Мам.

– Вся эта пыль, дым. Ты же этим дышишь.

– Ты по делу?

– Ты не рада мне? – прозвучали холодные нотки. Мама умела надавить на жалость. Только ближе к семнадцати Марианна смогла понять, как именно мама играет на ее чувстве вины. Понять, конечно, поняла, вот только противостоять ей было просто невозможно.

– Рада. – Девушка плюхнулась в кресло и указала на гору документов. – Просто много работы, которую никто не сделает за меня.

– Почему не возьмете четвертого в кабинет? У вас вон и стол есть.

Патрисия отодвинула кресло и собиралась усесться, как вдруг ее оборвал голос Мари.

– Не сюда!

– Да я просто посижу.

– Не. Сюда. Пожалуйста.

– Да что за муха тебя укусила, дочка?

– Мама, пожалуйста, поставь все как было и сядь на любой другой стул. Этот не трогай.

– Я не хотела тебя обидеть…

– Просто сделай, как я прошу. И скандала не будет.

– Это его место, да? Того мальчика.

Мари кивнула. Слезы сами подступили к глазам, она пару раз шмыгнула носом, как в детстве, чтобы не расплакаться. Вот как мамы так легко и походя умудряются делать больно. И сами ведь того не замечают. Все, что касалось Кенни, было для нее под запретом. Мари старательно о нем не думала, а вот теперь… мама потревожила ее алтарь.

Трудно жить, когда твой мозг с дефектом и не может ничего забыть.

Первого мая, когда его хоронили, она впервые в жизни напилась. Даже не так – натурально нажралась. Надеялась, что забудет заплаканное лицо госпожи Оберин, превратившееся в каменную маску. Эта маленькая сгорбленная женщина не проронила ни слова и промолчала всю церемонию прощания с сыном.

Через месяц она повесится.

Тело найдут на четвертый день соседи, когда запах дойдет до них.

Но тогда, первого мая, Мари хотела допиться до органического поражения мозга. Она выбрала самый дешевый и грязный бар в районе. Именно оттуда каждую пятницу к ним в КПЗ привозили самых «теплых» гостей на постой. Д'Алтон завалилась туда и принялась заливать бельма в одиночку. Она выдула три своих обычные нормы, проблевалась в самом грязном сортире, который только видела, вышла и догналась еще двумя своими «я все, девчонки».

Забвения даже не намечалось. А вот приключений захотелось сильнее обычного. Захотелось снять какого-то «счастливчика», вот только проклятые швы на животе еще не сняли, как и полный половой запрет. До его снятия было еще два месяца.

Заигрывать с мужчинами это, правда, Мари не мешало.

В конце вечера она даже почти ответила взаимностью на ухаживания какого-то парня, но то слишком настойчиво пытался затащить ее в свой номер.

Лысый тип так часто повторял про номера, что нервы у д’Алтон просто сдали. Тремя ударами его головой о барную стойку она избавила этого хмыря от целой надбровной дуги, верхнего золотого клыка и кратковременной памяти.

Приехавшая полиция собиралась вязать ее «тепленькой», но кто-то из офицеров – цепкий и внимательный – опознал в побитом ею мужчине разыскиваемого сутенера. Пьетро Вулл или как-то так. Марианне было наплевать на его имя, так что она не очень внимательно слушала.

Искали господина Вулла начали семь лет назад, сразу после того, как он спалил одной своей девочке кислотой все лицо. Красотка собиралась завязать, уйти из бизнеса или найти себе «папика» – черт его знает, что она придумала. Так или иначе, но Пьетро должен был забыть о деньгах, которые она приносила. А на такое он точно не был согласен.

Взять быстро эту скотину не получилось, а вот теперь, благодаря везению Марианны, смогли.

Урод явно думал, что срок давности по его делу вышел. Вернулся. Вот только он не узнал, что бедняжка умерла в больнице и дело переквалифицировали в «убийство с отягчающими». А оно бессрочное. Следующее утро Мари встретила с похмельем и своим угрюмым лицом на фото под заголовком Стальная Роза не сбавляет темп – молодая перспективная полицейская задерживает опасного преступника сразу после похорон коллеги».

Затем было еще три случая.

Марианна даже вывела странное умозаключение, что как только она вспоминает об Оберине, то тут же провидение решает ее показательно наказать всеобщей похвалой. Наказание через синдром самозванца. Что ж, похоже, мама сейчас невольно затронула какую-то очередную кармическую нить и скоро в почетном уголке их с отцом дома появится еще одна передовица в рамке.

 

Патрисия ухватила один из стульев и придвинула к столу дочери.

– Тебя давно не было в гостях, – произнесла мать с легкой обидой.

«Да, потому что ты душишь меня заботой», – хотелось произнести в ответ, но вместо этого Мари снова указала на гору бумаг.

– Сама видишь, чем я занимаюсь. Каждое дело – это чья-то смерть или горе. Лучше я потрачу три часа на них…

– Чем на нас?

Ну, приехали. Похоже, что мать решила научить манерам не только Талли, но и ее.

– Чем на дорогу до Хайгардена и обратно, – объяснила ей Мари, как маленькой.

– Ты могла бы перевестись в отделение поближе к нам.

– Нет, мам, я нужна здесь.

– Ага, чтобы разъезжать на этом своем монстре в компании странных личностей.

Марианна побагровела. Мать уловила этот момент и максимально быстро решила сменить тему.

– Так когда у тебя выходной?

– Когда у меня будет выходной, то я буду спать. Мам, ну без обид. Я реально не могу.

– Ты превращаешься в своего отца.

– Мам, не начинай. – Голос девушки дрогнул. – Я просто очень занята.

– Мне нужна была бы твоя помощь и компания на этих выходных.

– Где?

– Клиника «Палстеро».

Ну просто отлично! Еще одна клиника, где ее разденут, осмотрят, а потом скажут с умным видом: «Знаете, мадам, у вашей дочери, экстренная гистерэктомия была проведена. Медицина здесь бессильна. У вас никогда не будет внуков».

Мама раскиснет, пустит слезу и вывалил чуть ли не половину своей жизни. Врачи будут слушать, кивать, а иногда, в нужные моменты, тяжело вздыхать.

Дальше будут волшебные слова, произнесенные заговорщическим тоном: «Но есть одно непроверенное средство. Нам нельзя его назначать кому попало, но вам мы пойдем на уступку. Да еще и за сущие гроши».

Доктора эти будут смотреть так жалостливо и участливо, что смогут выклянчить немного денег на «лечебные процедуры». Толку от них не будет, и все закончится тем, что маму просто облапошит очередное «светило медицины».

Мать дойдет до этого через месяц или два, когда отец заметит выписки по чекам и закатит допрос с пристрастием.

Уже три раза это происходило как по алгоритму. Так что сейчас, на условной своей территории, Мари решила взбрыкнуть:

– Мама!

– Что – мама?

– Я. Туда. Не. Поеду, – произнесла четко д’Алтон. – Точка.

– Но я…

– То-о-очка!

Женщина надулась, словно мышь на крупу. Взгляд ее был каким-то жалостливым и полным боли. Казалось, она собиралась о чем-то попросить, но внезапно передумала.

– Мама, ты говорила, что по делу, – произнесла Марианна, успокоившись. – Переходи к нему. Ты в кабинете инспектора имперского сыска, а не в комнате у своей дочурки. Я на работе, от которой ты меня уже двадцать минут отвлекаешь! Так что, если ты сейчас начнешь говорить про мой мотоцикл, мой образ жизни, моих мужчин, мой дом, да про что угодно, кроме дела, то, господь свидетель, я тебя выведу из здания сама, посажу в машину к Альберту и прикажу никогда больше тебя сюда не привозить.

– Ну хорошо. – Женщина вдруг стала серьезной. – Го-о-оспожа инспектор, я бы хотела заявить о незаконном проникновении в жилище.

– Чье? – Мамино утверждение д’Алтон встретила без особенного трепета.

– Наше! Наше с твоим отцом. В чье же еще?

– Ты сейчас не шутишь?

– Нет. Серьезна, как инфаркт.

– Так. – Дочь протянула ручку и лист бумаги. – Пиши вот тут в бланке свои данные, а затем…

– А ты за меня не можешь?

– Мама, черт, это – официальный документ! Он должен быть заполнен тобой, только твоей рукой и тушью одного цвета. Ты про Кабинет Бдительности вообще никогда не слышала?

– Могут арестовать? – Женщина впервые взглянула на дочь с испугом и уважением.

– Мне, как медиатору первого ранга, могут дать до трех лет, если решат, что я мухлюю с раскрываемостью.

Челюсть у женщины отвисла.

– И потому твое дело я вести не смогу. Конфликт интересов.

– Каких?

– Таких. Если кто-то решит, что я пользуюсь своим служебным положением, чтобы помочь тебе, то я получу по голове, и это еще в лучшем случае. А как вариант – увольнение и запрет на профессию. На обе, чтобы ты понимала.

– Да господи, что у вас все так строго?

– Мама, просто расскажи, что случилось. А я уже решу, к кому тебя направить.

– Ну, ладно. – Женщина отодвинула от себя лист бланка и перо. – Все началось…

Все началось пару недель назад. Тогда они с отцом вернулись из длительной поездки, и мать заметила, что некоторые вещи не на своих местах. Кое-где они передвинуты, чего-то просто не было, как старинной игрушки Яни. Собственную возрастную забывчивость Патрисия признавать отказывалась. Отгоняла она эту мысль так настойчиво, что дочь не могла не поверить.

Да и какая нормальная женщина признает, что у ее мамы, как это называл Нелин, «фляга начала свистеть»?

Список странностей пополнялся: пропавшие яблоки у соседей, шумы на чердаке. Женщина так и продолжила бы перечислять, если бы Марианна ее не остановила.

– Так, – судя по тому, с каким видом мать говорила, версию она уже придумала, – ну и твои мысли?

– Мне кажется… – она придвинулась к дочери ближе, почти согнулась над столом и прошептала: – что в нашем доме скрывается этот самый Джек-прыгун.

Ну… Внутри девушки все оборвалось. Мать до последнего тянула интригу, и младшая д’Алтон верила в серьезность проблемы. А выходило так, что это еще один случай массовой истерии. Двадцатый за месяц. Не было ни дня, когда кто-то не увидел бы этого монстра в каком-нибудь районе города.

– Мам, Камаль его поймал три недели назад, – как полной дуре, объясняла полицейская.

– Он взял не того. Я читала про все нестыковки. Мартин – приличный мальчик и не смог бы… нет. Он точно ложно обвинен.

– В газетах?

– Что «в газетах»? Говори нормально, я не понимаю!

– Прочла ты про нестыковки в газетах?

– Да-а-а. – Мать взглянула на дочь, словно на умалишенную. – А где бы я еще это прочла.

– Не из материалов следствия? А газеты не принадлежат ли случаем «Дуарте логистикс»?

– И что это меняет? Как это меняет тот факт, что у нас на чердаке кто-то живет. Какой-то рукокрылый монстр, который уже покалечил семерых, залег над моей постелью, а ты…

Мари захотелось заорать: «Мама, какие монстры? У тебя соседка – варра, ей за сотню, а она выглядит лучше меня. Очнись – монстры уже давно живут вокруг тебя. Зачем ты веришь в эту чушь?»

Но вместо этого она только проводила маму до двери, старательно убеждая вызвать на денек дератизатора или дезинсектора. Талли пропустил женщину без возражений и, судя по жестам, осенил себя защитным знаком. Все – лишь бы не встречаться с вот такой мамашей снова.

Д’Алтон усадила мать в машину, напоследок повторив речь про совпадение, и велела водителю ехать домой. Мост в это время еще свободен. Если они выедут сейчас, то без проблем прибудут к вечерней радиопостановке. Аргумент Марианны возымел действие, и автомобиль умчался в направлении дома.

Когда машина скрылась из виду, Мари вытащила тонкую сигарету и закурила. Новость, что она теперь еще и курит, девушка решила придержать до лучшего дня. К счастью, Патрисия так и не просекла, что в почти пустом кабинете сигаретный дым мог исходить только от одного человека.

В три длинные затяжки она выкурила свой тонкий «гвоздик для гроба» до самого фильтра, и пошла обратно на работу.

– Инспектор, – помахал ей Талли.

– Да, прости за маму. Она…

– Плевать. Работа появилась.

– Что там? – Инспектор д’Алтон напряглась. Раз дежурный остановил ее, то там минимум есть труп, или дело просто сложнее, чем обычный гоп-стоп.

– Малкей и Стаур семнадцать.

– Это где?

– У самой границы участков. Там длинный угловой дом, который разделен между нашим округом и восьмым.

– А. – Мари кивнула. Она не помнила точный адрес, а вот сам дом вспомнила. Всем он был известен, как «половинка». Граница между участками прошла в этом месте так, что одна половина длиннющего доходного дома была прикреплена к ним, а половина – к восьмому участку.

Чем только руководствовались люди, когда так нарезали округа? Наверно, им просто было плевать.

– Ну и что там? Тебе сказали.

– Труп. Может, криминал. Убит на нашей половине дома.

– Давно?

– Говорят, что слышали борьбу, крик и после только стук часов.

– Херово. Чего ждали-то?

– Так… хозяева вызвали не сразу. Плюс туда-сюда. Они с другой половины дома, вызвали парней с восьмого, а те уже нас.

– Что, там уже кто-то работает?

– Там парень из наряда нормальный – Пол Бартон. Тебе понравится.

– Ладно, скажи, что я выезжаю. Только куртку нацеплю и шлем. И Талли…

– Что?

– Ни слова про мою маму, иначе я тебя на мотоцикле перееду, понял?

Глава 4

Прокурором был не д’Алтон, и это чувствовалось. Четвертак не разводил бы политесы, а каждым словом заколачивал бы по гвоздю в крышку гроба малыша-Мартина. Сейчас же, глядя на то, как прокурор мямлит что-то невнятное и бессмысленное, Камаль захотел подойти и отвесить ему оплеуху.

«Не позорь юридический факультет, придурок. Профессор МакКолл использовал бы тебя как боксерскую грушу на первом же практическом занятии. И был бы еще добр», – мелькали мысли в голове Йоны. Периодически он поглядывал на скамью присяжных. Слова обвинителя не вызывали в людях такого живого отклика, как прокурор рассчитывал. То ли дело было в том, что он не лучший оратор, то ли сыграл роль не самый большой опыт обвинителя. Хотя Йона сам грешил на то, что Джин Дексли просто прочел без интонации выжимку из сути дела, подготовленную заранее.

Было это настолько плохо, что даже опытный полицейский терял интерес к собственному делу. Наконец, бубнение с изложением сути обвинения стихло. Настал черед заслушать сторону защиты. И вот тут стало видно явное, абсолютно избыточное преимущество. Йона смотрел на то, как работает защита, и не мог не отдать должное – Ланн отрабатывал каждый потраченный на себя медяк. Даже если получает он три своих тарифных максимума, то эти деньги точно отбились.

В своем приветственном слове Элмер принялся на всевозможные лады рассказывать, каким отличным парнем является его клиент. Молод, красив (был до рокового задержания), лучший ученик в своей группе. Если бы Камаль лично не был тем, кто Мартина вязал, то сейчас бы и сам требовал отпустить этого несчастного мальчишку. Вот только он точно знал – это лишь маска.

Мартин Дуарте V – мелкий и ссыкливый говнюк каких мало.

Папочка может купить ему все – отличный диплом лучшего вуза страны, дорогую машину, даже зубы ему фарфоровые за деньги подберут такими, каких не бывает у нормальных людей. А вот мужество, как и честь, к сожалению, не продаются. Ланн продолжал нахваливать своего подзащитного, а Йона только вспоминал тех, кому не повезло родиться в простой семье.

Агнес Уард – ткачиха на фабрике «Делер и Ко». Бедняжка недавно лишилась мужа, так что двое детей ее быстро разорили. Чтобы хоть как-то заработать, мадам Уард перевелась работать в ночную смену. Денег выходило немного больше. Вот только теперь эта разница покрывает не содержание ее детей, а больничные расходы. Три месяца назад она возвращалась со смены и стала первой жертвой того, кого газетчики назвали Джеком-прыгуном.

Она не только выжила, но и смогла выдать более-менее осмысленный рассказ о том, что с ней случилось.

В ту злосчастную ночь вдова задержалась дольше обычного и решила срезать путь через заброшенный двор. Бедняжка почти прошла его, как вдруг на нее с неба спикировал какой-то монстр. Длинный плащ, похожий на крылья, руки с когтями и гигантские ноги наподобие козьих.

Набожная прихожанка церкви Уард быстро сопоставила все факты, сообразила, что перед ней предстал сам дьявол, и бросилась бежать. Не сделай она этого, возможно и не отделалась бы так легко. В свете дальнейшего развития событий сожженная на спине кожа и полная потеря волос – не большая цена.

Второй жертвой была Дорма Би – молодая проститутка, перебравшаяся в город из Берренгри. Ей монстр разодрал клыками и ножом лицо и часть шеи. Чтобы собрать несчастной хотя бы подобие лица, врачам понадобилось наложить почти две сотни швов. Дорма сейчас походила на тряпичную куклу, угодившую в вольер к собакам. Теперь она уже точно не вернется на панель – любителей такого продажного секса даже на улицах Зверинца не найдешь.

«Хороший мальчик» входил во вкус. Частота нападений все увеличивалась, как и жестокость. Первый труп нарисовался примерно через три недели после первого нападения. Младший Дуарте в своем костюме Джека-прыгуна напал на одинокую женщину неизвестного возраста. Имя и род занятий также установить не удалось.

У бедняжки не было ни одного документа, а в качестве «знаков отличия» только длинные острые уши. Мертвую д’эви нашли утром, возле железнодорожного перегона, куда ее выкинул убийца. Она была так изуродована, что нашедший ее путевой обходчик решил, что беднягу переехал поезд. Только при ближайшем рассмотрении он догадается, что поезда не оставляют на телах следов зубов.

 

На теле неизвестной насчитали суммарно около тридцати ножевых ударов, а также следы побоев и глубокие укусы. Убийца буквально отгрызал от еще живой жертвы куски мяса. Собравшиеся мужики из Зверинца устроили четырехдневную облаву на бродячих собак, перестреляли несколько сотен дворняг. Вот только следствию приказали придержать информацию о том, что врачам удалось снять слепок с одного из укусов. И был он точно человеческим. Не было ни одного признака, говорившего об обратном.

Дальше были еще случаи.

Суммарно Мартин изувечил семь женщин. Простых – низкого происхождения, не имеющих за спиной ни огромного клана корабельных промышленников, ни высшего балла на инженерных дисциплинах, о которых так рьяно говорил Ланн. Они не ездили на дорогущих машинах, не посещали элитные мужские клубы. Они были заурядными и обычными обывателями, не чета «голубой крови».

Этот богатенький ублюдок превратил ради забавы жизнь семерых человек в ад. И теперь Камаль превратит в ад его жизнь. Он себе не простит слабость в этом вопросе. Только каторга или вышка – никаких «лечений на море», домашнего ареста или чего-то такого.

Между тем Ланн уложился в отведенные три минуты «Приветственного слова» и теперь восседал с видом отличника. Как же хотелось сейчас вмазать по его довольной роже тростью. В строю беззубых аморальных ублюдков прибавилось бы, ну да и что с того?

Интересно, а не брось Йона институт на четвертом курсе и не запишись добровольцем, сидел бы он с таким же надменным видом? Или тут дело не в человеке, а в деньгах, которые сводят его с ума? Может быть, где-то в душе Элмер сидит сейчас и думает, что нужно что-то поменять. Взять на защиту какого-нибудь беднягу pro bono, так… чисто для сохранения равновесия добра и зла в мире.

Не-е-е-ет, бредятина какая-то.

Ничего такого Элмер не думает, моральные метания – это точно не для него. Дорогой парфюм, шампунь и лучшие шлюхи города – вот выбор таких парней.

«Что же… дело труба», – мелькнуло в голове у инспектора, когда судья в очередной раз отклонил возражение прокурора. Да, похоже, что слова старшего Дуарте о скором освобождении вот-вот окажутся пророческими. На стадии рассмотрения дела по существу Ланн показал разницу в классе еще более явно. Если на арест можно было бы поставить деньги, то Йона бы сейчас не рискнул.

Слишком уж очевиден исход, так что никто не даст ему сделать такую ставку.

Адвокат едва ли не буквально вытирал ноги о прокурора Дексли. Это выглядело почти физически больно и максимально не спортивно. Абсолютно каждое заключение стороны обвинения он оспаривал. Делал он это, мастерски ловя прокурора на противоречиях и формальных пунктах. Йона в какой-то момент понял, что по Элмеру можно сверять часы. Любое обвинительное утверждение в адрес Мартина Дуарте V оспаривалось буквально через две секунды. Звучало «Возражение, ваша честь», а дальше путем словесной эквилибристики и манипулирования фактами утверждение разносилось буквально на атомы.

Дексли выглядел мелким и жалким на фоне титана. После очередного принятого протеста государственный обвинитель даже как будто физически сжался и уменьшился. Его словно простирнули в кипятке и забыли отжать.

«Сюда бы д’Алтона», – мелькнуло в мыслях у инспектора, когда очередное возражение защиты было принято судом. Урод умудрился скомпрометировать пятую улику подряд, и, судя по тому, с каким лицом это было сделано, он от этого кайфовал.

По версии адвоката, Дуарте был либо самым невезучим ублюдком во всем городе, либо жертвой полицейской подставы. Никто этого, конечно, не озвучивал, но многозначительные фразочки, которые Ланн иногда себе позволял, закладывали присяжным в голову эту мысль.

Между тем очередной довод следствия был отклонен защитой. Ну отлично, просто отлично. Теперь у них нет полной уверенности в отпечатках пальцев на орудии и костюме.

– Таким образом, – адвокат перекатился с пятки на носок, – ваша честь, я утверждаю, что не нож, найденный на месте преступления, ни то, что в материалах следствия названо, цитирую, «прыжковый костюм», не имеет к моему клиенту никакого отношения.

Прокурор вскочил:

– Отпечатки.

– Отпечатки моего клиента попали на них, когда он, по собственному любопытству, что пока еще не преступление, решил проверить, что лежало на краю крыши.

– Сам факт того, что он был на крыше…

– Ничего не доказывает. У него была прогулка.

– На крыше в Олдтауне?

– Да.

– Возражение прокурора отклонено, – отозвался судья. – Защитник, продолжайте.

– У меня больше нет ничего по существу. Причина нашего нахождения здесь – ошибка следствия, его халатное ведение и… простите, ваша честь, снимается. Причина нашего нахождения здесь – недоразумение.

Трюк был красивый. Сначала оскорбил и вбросил в голову присяжным мысль, а затем мимоходом от нее отказался, чтобы не получить замечание от суда. Йона обожал такие мелкие уловки, когда еще учился. Делаешь буквально очень громкое заявление, а затем опровергаешь его, но уже тихо.

Эта хитрость практически всегда работала с большинством людей.

Йона наблюдал за тем, с какими лицами это высказывание встретили присяжные. И чутье подсказывало, что у них наклевываются проблемы.

– Объявляю перерыв на полчаса.

Судья с силой ударил молотком по кафедре, после чего покинул зал для заседания. Приставы вывели из зала присяжных, и тут же весь зал заполнил гомон.

– Пойду пройдусь, – произнес Камаль, поднимаясь со скамьи. – Заодно покурю.

– Хорошо. – Виктор Басов привстал, пропуская инспектора к выходу.

Инспектор вышел на улицу и взглянул на город с высоты тридцати ступеней. Было… так себе. Начал накрапывать мелкий дождик, от которого все укрывались под колоннадой. Все курильщики разом собрались здесь, так что было не протолкнуться. И хотя незаметные поиски должны были быть сильной стороной инспектора, но Элмер Ланн нашел его первым.

– Камаль.

На мгновение Йоне показалось, что его окликнул кто-то другой, настолько «обычный» и «рабочий» голоса адвоката различались.

Во рту Ланн держал длинную тонкую сигарету, как те, которыми смолила в кабинете Мари. Мерзкие такие сигареты с ароматом гвоздики и ментола. Юрист протянул руку. Уголок рта инспектора рефлекторно дернулся, и это не укрылось от взгляда адвоката.

– Пожалуйста, не надо все усложнять, Камаль. Пожми мне руку, и давай просто поговорим за сигаретой.

Инспектор достал свой старенький портсигар, вытянул одну крепкую самокрутку, к которым пристрастился еще в армии, и прикурил. Все это время адвокат терпеливо держал руку и молча улыбался. Жест этот был не столько искренним, сколько театральным. Однако усложнять отношения с лучшим юристом такого толка не очень хотелось.

– Мы теперь на «ты»? – Йона неохотно пожал протянутую руку. Рукопожатие Лана было властным и уверенным.

– Я со всеми выпускниками своего любимого юрфака на «ты», – продолжал адвокат, не отпуская при этом руки инспектора. – Мы как щенки одной породы – если покопаться достаточно долго в родословной, найдется общий предок.

Инспектор хмыкнул:

– Весьма художественный образ. Долго его придумывал?

– Экспромт. – Адвокат расплылся в широченной улыбке. – Иногда на меня находит внезапное вдохновение.

– Отпустишь меня или мне применить силу?

Элмер картинно отпустил руку, словно на нее вылили кипяток.

– Давай-ка отойдем в сторону, не будем мешать людям, бегущим покурить.

Мужчины отошли в сторону от прохода, встав у спуска справа.

– Дам тебе совет, Камаль, – произнес Ланн спокойно и едва слышно. – Не надо идти войной на моего клиента. А если пойдешь, то готовься к тому, что война будет серьезной. До смерти.

– Угроза? – Левая бровь Камаля сама собой поползла вверх.

– Дружеский совет от старшего товарища недоучившемуся младшему.

– Закончил экстерном в первый год после войны, – непонятно зачем поправил его инспектор.

– Да, я знаю, а еще ускоренные полицейские курсы, скоропись и быструю печать. Я много чего о тебе знаю. Даже в какую девчонку ты был влюблен на третьем курсе.

– Ты же знаешь, что сбор таких данных об офицере полиции незаконен.

– До года и штраф. Именно поэтому у меня отличная память – профессиональная необходимость. Но что это мы отвлеклись. Не стану тебя воспитывать, это твоя жизнь, но имей в виду – переговоров с тобой не будет. Я первый и единственный раз говорю с тобой, как с другом, и даю тебе непрошеный совет: если будет вариант размазать моего клиента – размажь. Четвертого, пятого, любого. Просто так их не оставляй, иначе сам об этом быстро пожалеешь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru