Пелам Гренвилл Вудхаус
Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник)
Полная луна
Глава 1
1
Печальная луна, приставленная к Бландингскому замку, почти достигла полноты, и обиталище девятого графа из рода Эмсвортов заливал серебряный свет. Он играл на башнях и бойницах, почтительно заглядывал к леди Гермионе, удобрявшей кремом лицо в синей спальне, глядел в соседнюю спальню, где, не задернув занавесок, лежала прекрасная дочь леди Гермионы, думая о том, что нечего надеть на бал, нет приличных бриллиантов.
Конечно, девушке нужны лишь алмазы юности, чистоты и здоровья, но тот, кто возьмется объяснить это Веронике Уэдж, будет обречен на провал.
Двигаясь дальше, лунный свет встретил полковника Уэджа, вылезавшего из местного такси, а там и самого хозяина. Девятый граф стоял, точнее, висел у ограды небольшого участка, где жила Императрица.
Упоение и умиление, посещавшие графа, когда он бывал со своей свиньей, полноты не достигли, ибо в этот вечер она предпочла вигвам у задней стенки и он ее не видел. Но слышал – она глубоко дышала, и дивные звуки услаждали его не меньше, чем самый лучший концерт, пока запах сигары не оповестил о том, что рядом кто-то есть. Надев пенсне, лорд Эмсворт с удивлением увидел своего бравого зятя. Удивился он потому, что вчера полковник явно уехал в Лондон; но тут же понял, что тот мог и вернуться. Так оно и было.
– А, Эгберт!.. – учтиво сказал он, отрываясь от ограды.
Полковник решил пройтись и честно думал, что он наедине с природой. Узнав внезапно, что ворох старых тряпок – это человек, да еще родственник, он немного оторопел.
– Господи, Кларенс, это ты? – сказал он. – Что ты здесь делаешь?
У лорда Эмсворта не было тайн, особенно от близких. Он ответил, что слушает свинью. Полковник дернулся, словно у него заболела старая рана.
– Слушаешь эту свою свинью? – повторил он. – Ты бы лучше лег. Простудишься, опять будет прострел. Ну подумай сам!
– И то правда, – сказал лорд Эмсворт, приноравливаясь к его шагу.
Сперва они молчали, думая каждый о своем. Потом, как часто бывает, заговорили сразу оба: полковник – о том, что встретил в Лондоне Фредди, лорд Эмсворт – о том, зашел ли зять в Лондоне к Мэйбл. Полковник удивился:
– К Мэйбл?
– Ну, к Доре. К моей сестре.
– Ах, к Доре! Нет. Когда я езжу на один день, я время зря не трачу.
Это лорд Эмсворт понял и одобрил.
– Ясно, ясно, – поспешил заверить он, – кто к ней пойдет по доброй воле!.. Понимаешь, я ей послал письмо, чтобы нашла художника. Хочу написать ее портрет. А Дора так грубо ответила: «Не позорь себя». Нет, какие у нас ужасные женщины – ты посмотри на Констанс, ты посмотри на Джулию! Посмотри на Гермиону…
– Она моя жена, – сухо заметил полковник.
– Вот именно. – Лорд Эмсворт погладил его по руке. – Да, почему я спросил, видел ли ты Дору?.. Зачем-то ведь спросил… А, вот! Гермиона получила от нее письмо, Дора горюет.
– О чем?
– Страшно горюет.
– Почему?
– Понятия не имею.
– Гермиона тебе сказала?
– Сказала, как не сказать. Все объяснила, а я забыл. Что-то про кроликов.
– Кроликов?
– Так она сказала.
– Зачем Доре кролики?
– Кто ее знает… – огорченно промолвил граф и вдруг просиял: – Наверное, они объедают клумбы.
Полковник сердито хрюкнул.
– Твоя сестра Дора, – напомнил он, – живет на четвертом этаже, в центре. У нее нет никаких клумб.
– Тогда не знаю, – отвечал лорд Эмсворт. – А вот ты скажи, ты правда получил письмо от Фредди?
– Нет.
– Нет?
– Я встретил его.
– Встретил?
– Да. На Пиккадилли. С каким-то пьяным типом.
– Типом?
Полковник не отличался терпением. Собственно, подражание горному эху довело бы кого угодно.
– Да, с типом. С молодым человеком, выпившим больше, чем нужно.
– А, да-да!.. С пьяным типом, конечно, только это был не Фредди. Кто-то еще.
Полковник стиснул зубы. Человек послабее ими заскрежетал бы.
– Что я, кретин? Почему это кто-то еще?
– Фредди в Америке.
– Нет.
– Да, – не сдавался лорд Эмсворт. – Ты не помнишь? Он женился на дочери собачьего корма и уехал в Америку.
– Значит, вернулся.
– Господи!
– Тесть его послал, у них будет английское отделение.
– Господи! – повторил граф. Долгий опыт внушил ему, что его сын может открыть рот, когда ест, но не чаще.
– Он с женой, она сейчас в Париже, – продолжал полковник. – А завтра он приедет сюда, к тебе.
Лорд Эмсворт подпрыгнул, потом застыл. Здесь, в замке, Фредди слонялся как опечаленная овца, и самый вид его длинной сигареты замораживал райские сады.
– Сюда? Фредди? Ненадолго?
– Надолго. Скорее всего навсегда. А, забыл! Типа он тоже привезет. Спокойной ночи. – И, радуясь тому, что вконец нарушил покой ближнего, полковник быстро зашагал к синей спальне, где его жена, удобрив кремом лицо, лежала и читала.
2
Когда полковник вошел, она радостно вскрикнула:
– Эгберт!
– Здравствуй, дорогая, – отозвался он.
В отличие от сестер, леди Гермиона была невысокой и круглой. В лучшие минуты она походила на кухарку, довольную последним суфле, в худшие – на кухарку, заявляющую об уходе, и в те и в другие – на кухарку с характером. Однако взор любви проникает глубже, и преданный муж, избегая крема, нежно поцеловал ее в чепчик. Брак у них был счастливый. Почти все, встречаясь с леди Гермионой, тряслись от одного ее взгляда, как лорд Эмсворт, но полковник Уэдж ни разу не пожалел о том, что ответил когда-то: «А? Что? Ну конечно!» на вопрос: «Берешь ли ты, Эгберт, эту Гермиону?» Грозным взглядом он восхищался.
– Вот и я, старушка, – сообщил он. – Поезд запоздал, и я еще прошелся по саду. Встретил Кларенса.
– Надеюсь, он не гулял?
– Именно гулял. Схватит простуду. Что это с Дорой? Утром я встретил Пруденс, она вывела этих своих собак, но ничего мне не сказала. А Кларенс говорит, Дора горюет из-за кроликов.
Леди Гермиона поцокала языком, что бывало, когда речь шла о графе.
– Лучше бы он слушал, а не зевал, – сказала она. – Я ему говорила, что Дора огорчена, потому что какой-то мужчина назвал Пруденс кроликом своей мечты.
– Вон что! А кто он такой?
– Она понятия не имеет, потому и волнуется. Вчера дворецкий сказал, что кто-то просит Пруденс к телефону, а ее не было дома, Дора подошла и услышала: «Алло! Кролик моей мечты?..»
– А она что?
– Рассердилась, что же еще! Как всегда, глупо. Надо было подождать, послушать, а она сказала, что это не кролик. Он охнул и повесил трубку. Конечно, она спросила Пруденс, кто это может сказать, но та ответила: «Кто угодно».
– И то верно, – заметил полковник. – Чем только теперь друг друга не называют!
– Но не кроликом мечты.
– Ты думаешь, это слишком?
– Если бы Веронику так назвали, я бы уж все перевернула. Дора говорит, Пруденс в последнее время часто виделась с Галли. Кто-кто, а он подсунет впечатлительной девушке любого проходимца – игрока, шулера…
Полковник Уэдж замялся, как всякий человек, чья любимая жена не одобряет его кумира. Он знал, что сестры считают Галахада позором их гордой семьи.
– Да, – сказал он, – у Галли есть странные друзья. Один залез мне в карман. Он был на обеде.
– Вор?
– Нет, Галли.
– Где ему и быть!
– Ну, старушка, это же не оргия! И потом, Галли живет полезной жизнью. Смотри, как он выглядит в свои годы. Он приедет к Веронике на день рождения.
– Знаю, – сказала леди Гермиона без особой радости. – И Фредди. Кларенс тебе говорил, что приедет Фредди с приятелем?
– Я ему говорил. Понимаешь, я встретил Фредди в городе. Разве Кларенс уже знал? Он очень удивился, потом расстроился.
– Сил никаких нет от его тупости.
– Тупости? – Полковник Уэдж не любил эвфемизмов. – Это не тупость, старушка. Он сумасшедший. Ничего не попишешь, спятил. Когда я на тебе женился, он уже был того и лучше не стал. Где, ты думаешь, я его встретил? У свинарника. Смотрю, на ограде что-то висит, думаю – свинарь оставил куртку, и тут он взвивается, как кобра, и кричит: «Эгберт!» Я чуть сигару не проглотил. Спрашиваю, что он делает, а он говорит: «Слушаю свинью».
– Слушает свинью?
– Вот именно. А что она, по-твоему, делала? Читала стихи? Нет. Сопела. Это же ужас какой-то – сидеть тут в полнолуние вместе с Кларенсом, Фредди и еще каким-то Плимсолом. Просто необитаемый остров с цирковыми клоунами!
– Плимсол?
– Это приятель Фредди.
– Его фамилия Плимсол?
– Ну, мне Фредди сказал. Сам он ничего сказать не мог. Пока мы разговаривали, он одной рукой держался за фонарь, а другой ловил невидимых мошек. Черт знает что, как набрался!
Леди Гермиона чуть-чуть наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить:
– Какой он с виду?
– Длинный и тощий. Вроде Кларенса. Если ты можешь представить, что Кларенс молодой, пьяный и в роговых очках, это будет он. Ты что, его знаешь?
– Вроде бы да. Фамилию точно слышала. Фредди ничего о нем не говорил?
– Не успел. Он вечно куда-то бежит. Сказал, что приедет в замок и привезет Типтона Плимсола.
– Типтон! Ну конечно!
– Так ты его знаешь?
– Мы не знакомы. Мне показали его в ресторане, сейчас, перед отъездом. Он учился в Англии. Ужасно богатый.
– Богатый?
– Ужасно.
– Господи!
Они взглянули друг на друга и, словно сговорившись, перевели взгляд на стену, отделявшую их от комнаты, где лежала и размышляла Вероника. Леди Гермиона задышала чаще. Полковник, перебиравший пальчики ее ног, мурлыкал: «Едет свинка на базар». Лицо у него было точно такое, как у мистиков. Наконец он откашлялся и сказал:
– Веронике с ним будет веселей.
Жена согласилась:
– Молодым людям… э… в сельской местности… очень полезно гулять вдвоем.
– Да. Он приятный с виду?
– Очаровательный. Правда, насосался, как селедка…
– Это не так важно. Видимо, не умеет пить.
– Именно. А с Фредди только держись. И потом, Веронике всякий понравится.
– То есть как?
– Она была помолвлена с Фредди.
– Ой, и правда! Надо ей сказать, чтобы она об этом молчала. Предупреди Кларенса.
– Пойду скажу.
– Спокойной ночи, дорогой.
Четкое лицо полковника Уэджа мягко светилось. Он редко мечтал, но сейчас выхода не было. Он видел, что стоит в библиотеке замка, положив руку на плечо высокого стройного молодого человека в красивых роговых очках, который только что спросил, можно ли поговорить с ним наедине.
– Ухаживать за моей дочерью? – говорит он, полковник. – Конечно, дорогой, ухаживайте на здоровье!
3
Дочь, лежа в алой спальне, размышляла и печалилась. Она привыкла сверкать на балах вроде канделябра, но сейчас на это было мало надежды. Опыт учил ее не ждать ко дню рождения бриллиантовых колье. Самое большее, дядя Галахад подарит брошку, а Фредди – какую-нибудь мелочь. Исполнялось ей двадцать три года. Размышления ее прервал скрип двери, светлая полоска под которой и привлекла полковника. Вероника приподняла голову и обратила к отцу огромные глаза.
– Привет, пап-па, – сказала она приятным голосом, очень похожим на взбитые сливки, если обратить их в звук.
– Здравствуй, Ви. Как живешь?
– Хорошо, пап-па.
Полковник присел на край кровати, удивляясь, как всегда, почему у них с Гермионой, напоминающих репу, именно такая дочь. Без всяких сомнений, Вероника была самой красивой из всех, кто упомянут в книге знатных родов. Куриные мозги (если курица еще и стукнется головой о землю) сочетались с сияющей красотой, порождавшей среди фотографов ожесточенное соревнование.
– Когда ты вернулся, пап-па?
– Только что. Поезд запоздал.
– Хороший обед?
– Прекрасный. Там был твой дядя Галахад.
– Он приедет на день рождения.
– Да, он говорил. И Фредди приедет.
Вероника Уэдж не проявила особых чувств. Если разрыв с кузеном и его женитьба причинили ей муки, они, несомненно, прошли.
– С другом. Такой Типтон Плимсол.
– Вот как!
– Ты его видела?
– Да, нам с мамой его показали. В ресторане. Он очень богатый. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж?
– Господи, – сказал полковник, – откуда ты взяла! Ей и в голову не приходило.
Вероника немного подумала. Это бывало редко, давалось нелегко, но сейчас пришлось.
– Я не против, – сказала она. – Он ничего.
Джульетта, по всей вероятности, говорила иначе о Ромео, но полковнику эти слова усладили слух. Радостно чмокнув дочь, он пошел к двери, но вспомнил, что это не все.
– Да, кстати, – сказал он, – тебя не называли кроликом чьей-нибудь мечты?
– Нет, пап-па.
– Как бы ты к этому отнеслась? Теперь друг друга называют чем угодно – но это ведь слишком, да?
– Конечно, пап-па.
– Ха! – сказал полковник.
Вернувшись в синюю спальню, он позвал:
– Старушка!
– Ой, Эгберт, я сплю!
– Прости. Я думал, тебе важно, что мы с Вероникой поговорили. Она заинтересовалась. Кажется, она была с тобой, когда ты его видела. Он ей скорее нравится. Да, кстати. «Кролик мечты» – это слишком. Даже для них. Ты бы сказала Доре – за Пруденс нужен глаз да глаз. Ну, спи. Я пойду загляну к Кларенсу.
4
Лорд Эмсворт не спал. Он читал в постели о свиньях, но, когда полковник вошел, как раз отложил книгу, чтобы подумать о своей беде. Мало им Фредди, еще и какой-то пьяный тип. Тут дрогнет храбрейший из графов.
– А, Эгберт… – печально сказал он.
– Прости, я на минуту. Помнишь, я тебе говорил, что Фредди привезет Плимсола?
Лорд Эмсворт затрепетал:
– И пьяного типа?
– Плимсол и есть пьяный тип. Так вот, не говори при нем, что Вероника была обручена с Фредди. Ты запиши – забудешь.
– Конечно, конечно. Есть у тебя карандаш?
– Вот.
– Спасибо, спасибо, – сказал лорд Эмсворт, записывая что-то на обороте титульного листа. – Спокойной ночи. – И положил было карандаш в карман.
– Спокойной ночи, – ответил полковник, карандаш отнимая. Потом закрыл дверь, а бедный граф вернулся к невеселым мыслям.
5
Бландингский замок спал. Полковнику Уэджу снились богатые зятья. Леди Гермиона напоминала себе, засыпая, что утром надо будет позвонить сестре. Вероника смотрела в потолок, мягко улыбаясь. Она внезапно поняла, что Типтон Плимсол – именно тот человек, который подарит бриллианты, что там – просто ими осыплет. Лорд Эмсворт снова взял свою книгу и смотрел сквозь пенсне на такие слова: «Плимсол. Сказать, что Вероника была обручена с Фредди». Он не совсем понял, почему полковник сам этого не скажет, но давно перестал искать логику у тех, кто его окружал. Найдя сорок седьмую страницу, бедный граф перечитал золотые слова о болтанке из отрубей и забыл обо всем.
Луна светила на башни и бойницы. Она еще не достигла полноты, но надеялась достигнуть завтра-послезавтра.
Глава 2
Стрелки тех лондонских часов, которые случайно не отстали от Гринвичской обсерватории, показывали девять двадцать, когда распахнулись узорные двери особняка на Гровнор-сквер, а оттуда вышли ровным строем старый спаниель, молодой спаниель, ирландский сеттер средних лет и девушка в синем. Перейдя дорогу, девушка отомкнула калитку огороженного садика, и ее питомцы кинулись к траве – сперва молодой спаниель, потом старый, потом сеттер, которого отвлек по дороге интересный запах.
Никто не определил, какие свойства дают девушкам право называться кроликом чьей-то мечты, но непредвзятый судья без колебаний причислил бы к достойным юную Пруденс, дочь леди Доры и покойного сэра Эверарда. Конечно, ее красота не валила с ног, фотографы не бегали за ней, как за ее кузиной Вероникой, но в своем роде – миниатюрная, беленькая, нежная – она вполне заслуживала таких слов.
Привлекательней же всего была в ней редкостная радость. Так и казалось, что она вот-вот взлетит. Глаза у нее сияли, ножки приплясывали, и ко всему этому она пела – не так громко, чтобы побеспокоить соседей, но вполне достаточно, чтобы молодой человек, появившийся рядом с нею, сурово ткнул ее в спину зонтиком.
– Уймись, юная Пру, – сказал он. – Нашла время!
Часы, как мы говорили, показывали девять двадцать, и тем не менее то был Фредерик, младший сын лорда Эмсворта. Да, он уже встал и вышел – все ради своей фирмы. Верный корму Доналдсона, он хотел потолковать о делах со своей тетей Дорой.
Конечно, победа над ней не так уж важна, флаг над Лонг-Айлендом не поднимут, но все же хозяйку двух спаниелей и одного сеттера со счета не спишешь. Прикинем так: двадцать галет в день на спаниеля, немного больше на сеттера – сколько же это в год? Мастер своего дела не упустит и такой малости.
Появление Фредди удивило его кузину не меньше, чем появление полковника удивило вчера лорда Эмсворта.
– Ой, Фредди! – воскликнула она. – Уже встал!
Слова эти явно уязвили мастера.
– Уже? То есть как – уже? Дома я выхожу в семь ноль-ноль, а в это время мы готовимся ко второму заседанию.
– Тебя туда пускают?
– Еще как!
– Ну, знаешь!.. Я думала, ты вроде рассыльного.
– Я? Вице-президент. А тетя дома?
– Да. Ей сейчас кто-то звонил из замка.
– Мне надо с ней поговорить. Насчет собак. На чем они у вас живут?
– На креслах.
Фредди пощелкал языком. Такие шутки занятны, но неуместны и мешают делу.
– Не дури. Чем вы их кормите?
– Чем-то таким. Мама скажет. Какой-то Питер…
Фредди вздрогнул, словно его укусили за ногу:
– Не собачий корм Питерсона?
– Он самый.
– О Господи! – вскричал Фредди, не помня себя. – Вы что тут, с ума сошли? Пятый случай за две недели. А еще говорят, англичане любят животных. Хотите, чтобы у собак был ревматизм, рахит, радикулит, гастрит и малокровие? Что ж, травите их кормом, в котором нет витаминов! Питерсон – нет, не могу! Доналдсон – вот кто им нужен. Корм Доналдсона во дворцах и в хижинах! Собака, которую им кормят, сильна, стройна, смела, благородна, уверенна. Спаниель превзойдет себя! Сеттер станет суперсеттером! Ясный взгляд, бодрый хвост, холодный нос – вот что такое корм Доналдсона! Содержит…
– Фредди!
– Да?
– Заткнись!
– Это я?
Пруденс Гарланд проявляла признаки нетерпения:
– Да, ты. Господи, прямо шквал какой-то! Тут поверишь в эти заседания. Наверное, ты там самый шустрый.
Фредди поправил галстук и заметил:
– С моим мнением считаются.
– Еще бы! А то и оглохнуть недолго.
– Я повысил голос?
– Да.
– Что ж, увлекаешься…
– Именно. Ты что, правда такой мастер?
– Ну, если шеф доверил мне Англию… Посуди сама.
– А ведь никогда ничего не делал!
– Да, опыта у меня не было. Но вдохновение…
Пруденс глотнула воздух:
– Что ж, ясно. Если ты преуспел – значит, всякий может.
– Я бы так не сказал.
– А я бы сказала. Какое счастье, что ты пришел! Теперь я смогу убедить Генри.
– Генри?
– Теперь он от меня не уйдет. Это же ясно. Самый обычный кретин…
– Прости, это кто?
– …женится и превращается в истинную акулу. Значит, главное – жениться.
Ту т Фредди был согласен:
– Да, ты права. Я обязан буквально всем моей же…
– Никто ничего не добьется, пока не женится.
– …не, лучшему другу и суро…
– Возьми Генриха VIII.
– …вейшему критику.
– Или Соломона. Так и Генри. Он говорит, он художник, не делец какой-нибудь. А я говорю, ты женись, там посмотрим. И приведу пример. «Ну а Фредди?» – скажу я. Ответить нечего.
– Кто этот Генри?
– Один мой знакомый. Крестный сын дяди Галли. – Пруденс огляделась, потом прибавила: – Вот он.
Нельзя сказать, что человек на фотографии был красив. Нос несколько расплылся, уши торчали, подбородок выдавался вперед. Словом, вполне могло оказаться, что снималась приветливая горилла. Да, приветливая; и на любительском снимке было видно, что глаза добрые, улыбка искренняя. Общий же вид подсказал бы писательнице Викторианской эпохи словосочетание «великолепное уродство»; и Фредди удивился, зачем такой человек снимается.
Чувство это, однако, сменилось неподдельным интересом. Поправив монокль, Фредди вгляделся в фотографию:
– А я его не встречал?
– Откуда мне знать?
– Встречал.
– Где же ты его видел?
– В Оксфорде.
– Он там не учился. Он художник.
– Я говорю не про университет, а про город. На окраине есть кабачок под названием «Шелковица». Я там часто бывал, а он – просто все время. Поговаривали, что он служит привидением.
– Нет. Он племянник владельца.
– Вон что? Тогда понятно. Я туда заходил три раза в день, не меньше, и мы немало общались. Его фамилия была Листер.
– Сейчас тоже.
– Генри Листер. Называли – Глист. Он художник, это ты права. Я еще удивлялся. С таким лицом…
– С каким?
– Ну, с таким.
– Ты на себя посмотри, – холодно сказала Пруденс. – Генри очень красивый. Странно, что ты с ним дружил.
– Ничего странного. Его все любили. Значит, он племянник владельца?
– Нет, он владелец. Дядя умер.
– Собаки есть?
– Откуда мне знать?
– Ты спроси. Есть – скажи мне. Да, так этот кабачок. За него много дадут. Права, движимость, недвижимость, погреб – сама понимаешь.
– В том-то и суть! – вскричала Пруденс. – Я не понимаю – я хочу, чтобы кабачок был наш. Расстояние от колледжей – точно такое, как надо, клиентура обеспечена. Сделаем корт, устроим бассейн, дадим рекламу в столичные газеты. Будут ездить, как в Бекингемшир. Конечно, нам нужны деньги.
Если дело не касалось корма, Фредди не очень быстро думал, но и более тупой человек удивился бы выбору местоимений:
– Кому это «нам»?
– Мне и Генри. Мы поженимся.
– Вот это да! Ты что, его любишь?
– Пламенно и безумно.
– А он?
– Еще безумней.
– Ну, знаешь! А что тетя Дора?
– Она об этом не слышала.
Фредди помрачнел. Он любил кузину и боялся за ее счастье.
– Услышит – не обрадуется.
– Да.
– Не хотел бы ее осуждать, но она снобиха номер один.
– Мама – ангел.
– Возможно, я этой стороны не видел. Но социальные различия ощущает очень остро. Племянник кабатчика… Может быть, этот дядя – аристократ-эксцентрик? А кто там папа?
– Спортивный репортер. Наш Галли с ним выпивал в одном кабачке.
– Все время у тебя кабачки! А мама?
– Гимнастка из мюзик-холла. Большой друг дяди Галли. Вообще-то она умерла, он ее раньше знал. Он говорит – вязала банты из кочерги.
Фредди вынул и протер монокль. Он был очень серьезен.
– Итак, – подытожил он, – у Глиста есть кабачок и сердце.
– Да.
– Конечно, для тебя это много. Сердце, думаешь ты, дороже короны. А тетя? Галли для нее не авторитет. Вряд ли ей все это понравится.
– Поэтому мы и женимся сегодня, сами.
– Что?!
– То, что ты слышал. Я все продумала. Мы должны поставить их перед… как это по-французски?
– Oh la la?
– Fait accompli[1]. Против него не поспоришь. Понимаешь, нам нужны деньги. Даст их дядя Кларенс.
– Ты думаешь?
– Ну, он же глава семьи. Это его долг. Так вот, ставим перед fait accompli, идем к дяде Кларенсу и говорим: «Я ваша племянница. Генри теперь тоже ваш племянник. Кровь не водица. Помогите нам с этим кабачком, что вам стоит? Дело верное». Права я?
Энтузиазм ее передался Фредди. В конце концов, и он женился тайно, а что вышло! Вспомнив день, когда они с Ниагарой стали мужем и женой, он совсем расчувствовался:
– Вообще-то права.
– Фредди, ты душечка! – вскричала Пруденс, сияя светлыми глазами. Теперь ей казалось, что она всегда любила принца кормоторговцев, и страшно было вспомнить, как в десять лет она сбила с него цилиндр уголком кирпича. – Спасибо! Ты сейчас занят?
– Да нет, не особенно. Должен зайти к ювелиру, а так – нет.
– Зачем тебе ювелир? Подарок для Ви?
– Я ей куплю кулончик, но вообще-то надо отдать в починку Ниагарино ожерелье. Неудобно получается – она мне его оставила, то-се, я не иду, она пишет, а сегодня пришла телеграмма. Почему ты спрашиваешь? Я тебе нужен?
– Скорее да. Генри непременно забудет привести свидетеля. А шофера такси не хотелось бы.
– Я тебя понимаю. Мы с Агги позвали именно шофера, и он нам все испортил. Шумный такой… Увязался в ресторан. А разве Галли не придет? Вроде бы он ваш покровитель.
– Что ты, дядя Галли к двенадцати не встанет. Я думаю, он лег часов в шесть. Ну Фредди, ну миленький!..
– Чего там, приду. Мы, Трипвуды, верны друзьям. Со мной будет такой Плимсол.
– Зачем?
– Надо. Я его везу в замок, он может сбежать. Это очень важно.
– Он что, особенный?
– Еще какой особенный! Он Типтон.
– Это что такое?
– Ты не слышала о магазинах Типтона? Сразу видно, в Америке не была. Они есть в любом городке. Продают все, включая наш корм. То есть я хотел бы, чтоб наш, у них всякий бывает. Если поставить коробки корма, который они продают за год, выйдет от Мэна до Флориды. Может, и дальше.
– А твой Плимсол – переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет баки и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».
Фредди поставил ее на место.
– У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, – контрольный пакет акций, – сказал он. – Моя цель – чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.
– Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?
– Вообще-то, – признался честный Фредди, – с вице-президента у нас начинают. Я бы хотел стать помощником главного продавца… ну, чем-нибудь таким.
– Что ж, желаю удачи. А надежда есть?
– То есть, то нету. Понимаешь, Типпи недавно принял наследство, месяца два, и все не просохнет.
– Такой человек понравится дяде Галли. Родственная душа.
– Никак не поймаю нужной минуты. То он пера держать не может, то ему все противно, кроме питьевой соды. В Бландинге легче, то есть мне, ему труднее. Он там не достанет всего, что нужно.
– И никуда не денется, ты загонишь его в угол.
– Верно! Этого я не учел. Ну, козявка, мне пора. Где эта ваша свадьба?
– На Бромтон-роуд. За гостиницей «Парк-отель».
– Когда?
– Ровно в двенадцать.
– Так. Успею поработать с тетей Дорой и заглянуть к ювелиру. Потом звоню Типпи, договариваюсь – и к вам.
– Маме не проговорись.
– Дорогое дитя! О чем ты? Если я замкнул уста – они, это… замкнуты.
Минут через двадцать он вышел от леди Доры, серьезный и печальный. Работал он тщетно. Верный слову, уста он замкнул, и сейчас ему казалось, что он мог бы их вообще не отмыкать.
Тетя не отвергла его, но была рассеянна и неоднократно намекала, что лучше ей остаться одной. Она пообещала испытать образчик корма, и все же, выходя уже от ювелира, Фредди понимал тех, кто тщетно охмурял глухого аспида.
Однако он позвонил в пристанище богатых, отель «Баррибо», вызвал мистера Типтона и услышал хриплый голос:
– Алло!..
– Привет, Типпи. Это Фредди.
– А, Фредди… Привет. А я как раз ухожу.
– Куда это?
– К доктору.
– Худо тебе?
– Да нет, ничего. Даже очень хорошо, только сыпь какая-то. У тебя бывала сыпь на груди?
– Вроде нет.
– Была бы, ты бы знал. Такая розовая, похожа на летнюю зарю. А я корью не болел.
– Что ж это ты? Ладно, можешь прийти к двенадцати на Бромтон-роуд? В регистратуру. Один приятель женится.
– Бывают же идиоты! Ну, желаю удачи. Не обещаю – это нет, но желаю. Значит, Бромтон-роуд, регистратура, двенадцать часов.
– Там рядом гостиница. Можно поесть.
– Это хорошо.
– Вещи не забудь, я на машине. Поедем прямо в Бландинг. К обеду успеем.
– Бландинг… – сказал Плимсол. – Ах да, конечно! Я же знал, что должен тебе что-то сказать. Я не еду.
– Что?!
– Не еду. Зачем мне чистый воздух? Я и так бодрее некуда.
– Да, Типпи…
– Все, – твердо сказал миллионер. – А вот поесть – это я согласен. Ты удивишься, какой я бодрый. Алкоголь – лучшее лекарство, я всегда говорил. Мало пьют, потому и не знают. В двенадцать, ну, там. Прекрасно. Замечательно. Ура-ура. – И Плимсол повесил трубку.
Фредди подумал было, не вызвать ли его заново, но тут же решил, что надежней обрабатывать медленно, за столом. «Доналдсон Инкорпорейтед» хорошо тренирует своих сынов. Они могут споткнуться – но не упасть.
Что до Плимсола, он взял шляпу, пожонглировал зонтиком, вышел и вызвал лифт. Через несколько минут бывший король Руритании подсаживал его в такси.
– Харли-стрит, – сказал миллионер шоферу, – лошадей не жалейте.
Как известно, именно на Харли-стрит собираются в шайку врачи, а потому по всей улице проступила сыпь медных табличек. Только один квартал соединил Хартли Ремпинга, П.П. Борстала, Г.В. Чизрайта, сэра Аберкромби Фиг-Фига и Э. Джимсона Мергатройда. К Мергатройду Типтон и ехал.
