Петр Ингвин
Ольф. Книга шестая
Нужное место нашлось быстро. Назвать его пляжем значило покривить душой. Голые тела – в основном парами, а также одиночно и группами – нежились под солнцем на огромных камнях-скалах, составлявших «песок», по которому спуск к воде превращался в экспедицию с риском для жизни. Чтобы каменный берег показался песчаным, ступня великана должна быть размером примерно с Сан-Марино и другие микро-государства вроде него. Неподалеку от скалистого берега на травяной лужайке стояли палатки тех, кто прибыл надолго, там шла отдельная бурная жизнь, но я направил чертог к водной кромке, где почти на всех ровных поверхностях расположились любители отдыхать от морали.
Почему я выбрал такое место, а не повез Машу в уединенное место, каких знал сотни после путешествий с Элей и ее заместительницами? Тропическая зелень, ярко-белый или черный песок, крики диких попугаев и других экзотических птиц, пальмы с кокосами, в воде – удивительные по красоте, формам и расцветке рыбы и другие существа… Маше понравилось бы. Понравилось бы – да, но и только. А поставленная мною цель выполнена не будет. Чтобы Маша полностью разделась, вокруг должны быть раздетыми все, другие варианты не сработают.
Маша с непонятным мне чувством косилась на миловавшиеся парочки и (я не успел увести чертог за ближайшую скалу, и Маша увидела) не только парочки внутренне свободных индивидуумов, приехавших сюда со всего мира, чтобы не ограничивать себя в свободе делать что заблагорассудится. Для счастья отдыхающим было достаточно полотенца, расстеленного поверх камней, а некоторые даже подстилку считали излишеством. Зато кроссовки или, в крайнем случае, резиновые танки-вьетнамки были у всех – поранить ногу при передвижении по камням было проще простого.
Я завел чертог в такое место между скал, где можно выйти наружу не будучи замеченными со стороны. Предосторожность была излишней, здесь никто не смотрел по сторонам, все были заняты друг другом или загорали с закрытыми глазами.
– Прости. Я сам попал сюда впервые. У тебя нет купальника, у меня нет плавок, вот я и выбрал местечко, где купаются без них.
Маша еще раз покосилась на окружающих.
– Не только купаются.
Я не уловил интонацию. Неужели Маша меня стеснялась? Маша?! Меня, с которой у нее было все и даже кое-что сверх того, что другие могут представить?!
В недавние времена меня порадовал бы факт, что Маша умеет стесняться. Сейчас, когда от нее требовалось обратное, новое для Маши качество вызывало неприятие.
Она поняла, почему мы прибыли именно в такое место.
– Ты привез меня сюда, чтобы я не смущалась? Спасибо. Честно говоря, я не так представляла себе настоящий нудистский пляж. – Маша поглядела на парочки, активно возившиеся на камнях и в воде. – Свобода тела и свобода духа – вещи разные. Я всецело выступаю за свободу тела, но она не должна мешать свободе духа.
– Что ты понимаешь под свободой духа?
– Жить по тем правилам, которые устраивают меня и не мешают тем, кто меня окружает. Где мы сейчас?
– Адриатика.
– Ты можешь найти что-нибудь более безлюдное?
Мои надежды не оправдались. Я вздохнул.
– Могу перенести тебя в любую точку мира, на самые красивые и самые уединенные пляжи, где нас никто не увидит, но мне хотелось, чтобы в моем обществе ты не чувствовала себя неуютно.
– Спасибо. Но от того, что я вижу здесь, мне еще более неуютно.
Раньше Машу такое не смущало. Раньше ее вообще ничего не смущало. Тенденция не в мою пользу.
– Выбирай любое место на планете. Советую острова Индийского океана или Карибское море. Мне больше нравится Полинезия, но над Тихим океаном сейчас ночь. Зато у купания под звездами есть другие плюсы. Впечатлений останется много.
Маша словно очнулась:
– Сколько сейчас времени по-нашему? Наверное, мне пора домой. Без телефона как без рук.
– Работа?
– К девяти вечера за мной приедут. Совсем во времени потерялась. Восемь уже есть?
– Нет. У нас еще пара часов в запасе.
«У нас». Как было бы здорово, чтобы действительно «у нас», в старом смысле.
– Где у тебя часы?
– В чертоге нет часов.
Без интернета узнать точное время стало проблемой, но после обретения всемогущества оно меня не интересовало, мне хватало передвижений солнца. Рассвет, полдень, закат, а все остальное – между ними. Если требовалось, часовые пояса показывал голографический глобус, на котором я строил маршруты. Я продемонстрировал его Маше.
– Значит, теперь ты живешь без часов, – улыбнулась она. – «Счастливые часов не наблюдают»? Наверное, ты очень счастлив.
По интонации было непонятно, утверждает она или спрашивает. Я решил ответить.
– Сейчас – да.
В присутствии полуобнаженной Маши я был счастлив. Впервые за долгое время. Не по-настоящему счастлив в смысле покоя и надежности, когда хорошо от того, что хорошо будет долго, а счастлив сиюминутным удовольствием. Тоже счастье. Градацию счастья еще не придумали. Это как с любовью. Кто-то любит Родину, кто-то – человека, кто-то – шоколад или футбол по телевизору. Та же история со счастьем.
– Мне было хорошо, а рядом с тобой стало еще лучше, – добавил я. – Ты как солнечный луч в пасмурную погоду. Я счастлив, что у меня есть такой друг.
Мои слова растрогали Машу, она подняла на меня взгляд, полный сомнений, где прежняя Маша, открытая миру и не признающая границ, боролась с новой – мечтающей о вечном счастье с одним-единственным человеком:
– Если я тебя обниму, ты не посчитаешь это слабостью с моей стороны или намеком на что-то?
– Наоборот, почту за честь.
Мы обнялись.
Волшебные ощущения. Маша знала, как сделать парня счастливым. Ее дружеские объятия были нежными, грудь – мягкой, щека, прижавшаяся к моей щеке – теплой и, можно сказать, родной. Мне не хотелось отрываться.
Маша тоже не торопилась уходить из моих рук.
– Спасибо, – прошептала она.
– Это тебе спасибо…
– Нет, тебе. За понимание, за терпение и в целом за чудесный вечер. Ты мог провести его с кем угодно, а выбрал меня, я это ценю. Молчи. – Она помотала головой, почувствовав, что я собираюсь заговорить. – Мне хорошо с тобой, но мое счастье – с Юрой. Отвези меня, пожалуйста, домой. Я не хочу секретов от любимого человека, а о тебе придется молчать. Это меня напрягает.
– Зря. Правду обо мне не знает никто. Кроме тебя. Я тебе доверяю, поэтому рассказал все. Я знал, что ты умеешь хранить чужие тайны.
– Не люблю тайн.
– А кто их любит? Но они есть у всех.
«И у твоего разлюбезного Юрочки» – хотелось добавить. Скоро я прослежу за ним и узнаю, что он скрывает от Маши и вообще от всех, и тогда…
Сцепка рук и тел разорвалась.
– Мне пора домой.
Маша отстранилась, и меня словно ограбили. Я не хотел ее отпускать. А надо. В шахматах это называется гамбит – отдать пешку или фигуру, чтобы выиграть партию.
– А помыться? – предпринял я последнюю попытку достичь цели, поставленной себе на сегодня. – Хотя бы сходи к воде. Все-таки море. Когда еще выберешься?
– Очень хочу искупаться, но некогда, время поджимает. Ты сказал, что в чертоге есть душ.
– Еще я сказал, что есть ванна.
– И умывальник. Сейчас мне сгодится и он.
– Но сначала ты спросила про душ.
Чтобы принять душ, нужно раздеться полностью. Пусть за стенкой, но Маша сделает это в моем присутствии. Хотелось бы без стенки, для того я и стараюсь, постепенно открывая «окна Овертона» – чтобы шаг за шагом категорически отрицаемое Машей превратилось для нее в приемлемое. Невозможное возможно, я знаю это как никто другой.
Маша подумала и кивнула:
– Раз уж есть выбор, я предпочту душ, это тоже быстро. Полотенце найдется?
– И шампунь, и прочее. Ты выбрала душ, потому что ванна долго набирается?
Маша кивнула. То есть, она согласилась бы и на ванну, и на купание в море, но боится опоздать на работу. Надо срочно что-то придумать. Пока Маша со мной, не все потеряно. За короткое время я добился многого: ошарашил и заинтересовал возможностями, наполовину раздел, вбил маленький (первый, но далеко не последний) клин в отношения Маши и Юры – у нее появилась тайна от него. Вспомнилось, как в двадцатом веке в одном из пограничных споров между Индией и Китаем две армии встали лагерями вдоль границ, оставив спорную территорию посередине. Велись переговоры, никто не стрелял, один спокойный день проходил за другим… И вдруг индийцы обнаружили, что видят лица китайских солдат, хотя раньше едва различали палатки. Объяснилось все просто: каждую ночь китайцы передвигали лагерь на один метр. За время противостояния они заняли практически всю спорную территорию, а со стороны никто ничего не заметил. Так же стоило поступать мне.
Невидимый чертог взмыл за облака. Маша вновь прильнула ко мне, с опаской глядя на проносящиеся внизу виды. Если бы я притянул ее к себе или дал волю рукам, на нежной «дружбе», позволяющей Маше находиться рядом со мной с голой грудью, сразу можно поставить крест. Я держался.
– На Кайласе ты сказал, что чертог передвигается в пределах планеты. Почему мы перемещаемся не в нем?
– Еще я сказал, что при необходимости он становится видимым или невидимым. – Щелчок пальцами сомкнул пространство вокруг нас, поместив в зелено-серое мрачноватое помещение.
– Мы все время были в нем? С самого начала – с того момента, когда ты появился у моего окна? Фантастика. – Маша помолчала, и по выражению ее лица я понял, что сейчас прозвучит что-то важное. – Зачем ты вернулся?
– Прости, но отвечу прямо. Ты сама догадываешься почему. Соскучился. Захотелось тебя увидеть.
– Только увидеть?
– Пригласить в гости и… – Я замялся. Маша знала, что нужно парню, который пришел к девушке. Все мужчины приходят к женщинам с разными словами, прикрывающими правду. Я подобрал наиболее подходящие слова для своей правды. – И составить компанию в приключениях. Одному очень одиноко.
– И несмотря на то, что стал всесильным, ты выбрал меня? Звучит лестно, и я тебе благодарна, но, прости, я тоже выскажусь прямо. Ничего больше я дать тебе не могу. Любая другая с удовольствием составит тебе компанию, а со мной у тебя теперь не может быть того, что когда-то было.
– Мне достаточно того, что рядом. Я говорил и повторю: отныне у тебя есть друг с большими возможностями, друг, который ценит в тебе прежде всего человека и который поддержит всегда, что бы ни случилось. И, как друга, меня мучает вопрос, который не могу не задать. Почему ты вернулась к Юре? Он обманывал тебя, встречался с другими, врал насчет развода…
– Не врал. Он прямо говорил, что уйдет от жены не раньше, чем закончится реорганизации фирмы, а до тех пор обязан делать вид, что у них все нормально хотя бы внешне. С другими он встречался потому, что я обманывала его. В нашем с ним разрыве я виновата не меньше, а то и больше.
Люба-номер-два говорила о Юре: «Мерзавец, пробу ставить негде. Он в нашем салоне поочередно со всеми, даже с Мелиндой. Алена Сергеевна обо всем догадывается, а сделать ничего не может, все финансы в руках урода-муженька». Информацию о том, что все финансы находятся в руках мужа, а не жены, я передал Маше сразу после того, как мы встретили Юру в клубе. Маша в тот момент была в шоке от его измены и, наверное, пропустила мимо ушей, а потом, похоже, решила не верить. Скорее всего, Юра наплел еще с три короба небылиц, где он оказывался белым и пушистым, а все вокруг старались его очернить. Но если отбросить мою личную заинтересованность и подумать о ситуации отстраненно…
Переубедить тех, кто «твердо» знает некие факты (знает, естественно, со слов других), трудно, а чаще невозможно. Сменить мнение о чем-то – это признать, что был неправ. Иными словами, сказать всем: «Какой же я был дурак!» А кому охота выглядеть дураком? Человек приходит к какому-то мнению на сравнении разных точек зрения, не зря же в суде кроме прокурора есть адвокат. Если же кто-то поверил определенным авторитетным людям или средствам массовой информации без сравнения с другими точками зрениями – Бог ему судья. Люди верят не фактам, они верят фактам в изложении других людей. В свое время Геббельс знал эту тонкость и результативно пользовался.
Почему я думаю, что Юра обманывает Машу? Во-первых, со слов Любы-номер-два, во-вторых, потому что мне нравится так думать. Сейчас у меня есть две версии, по одной Юра – подлец и обманщик, по другой – жертва поклепа со стороны женщины, которая тоже могла солгать. Почему я безоговорочно поверил Любе-номер-два? Ответ прост, о нем я уже сказал: мне нравится считать соперника непорядочным. В сравнении с гнусным конкурентом я кажусь образцом, на который надо равняться и с которым, единственным, дружить и все прочее. На том же принципе построена мировая политика. Вместо доверительных разговоров – громогласные пустые обвинения, а мы, зрители, верим не в то, что подкреплено фактами, а в то, что нам приятнее. Англичане, например, задолго до Геббельса знали метод очернения конкурентов, достаточно почитать Шекспира. Будет обидно, если Юра окажется честным человеком. Тьфу, совсем не то хотелось сказать. То, что он честен с Машей, будет здорово, но мне будет обидно, что я сел в лужу.
Всю подноготную о Юре я вскоре выясню, а сейчас – время воздействия на Машу. У нее должно остаться как можно больше воспоминаний обо мне. Хороших. Приятных. Желанных для повторения. И, желательно, таких, которые надо держать в секрете даже от самого близкого человека.
– Ты торопишься домой, чтобы подготовиться к работе? Могу сэкономить тебе уйму времени. Если помнишь, перед тобой – мастер Нежные Руки. Я давно не практиковался, но вряд ли что-то забыл. Набрать ванну – тоже не проблема, это дело одной секунды. Я выйду, а ты располагайся. Теплая вода появится по твоему приказу, именно такой температуры, какой тебе захочется. Остывать вода не будет. Горячее или холоднее делай ее сама, просто произноси приказ вслух, и сказанное исполнится. Когда будешь готова – позови.
Я исчез за появившейся перегородкой. Маша еще вникала в сказанное, а возможностей возразить не осталось. Зато появилась ванна – прямо под ней, в виде провала в кровати, окружив Машу высокими стенками.
«Сделать перегородку односторонней», – приказал я мысленно. Преграда стала прозрачной. Маша удивленно озиралась, меня она не видела, по ее мнению я ушел в другое помещение. Обожаю чертог.
Перед тем, как принять ванну, Маша слезла на пол и прошлась по чертогу, потрогала руками теплые мерцающие стены, даже лизнула. В какой-то момент она еще раз ущипнула себя, на этот раз за руку. До сих пор не верит, что происходящее с ней – не сон. Чтобы узнать, спишь ты или нет, нужно отследить логичность слов и перемещений в пространстве, а самый надежный способ – совершить что-то, что невозможно в реальности. Можно взлететь, как птица. Или увидеть давно умершего человека, зная, что он умер. Сон разрушится, когда мозг заметит нестыковки с явью. Маше придраться было не к чему, она не спала. Мне стало интересно: а изменила бы она Юре, если бы твердо знала, что дело происходит во сне?
Под шортами у Маши оказались черные трусики, которые, наконец, вместе с шортами отправились на пол. Окна Овертона работали. Я молодец.
Глядя в пустую выемку ванны Маша произнесла с некоторым сомнением:
– Вода, включись.
Наверное, ей казалось, что откуда-то должно политься, а вода хлынула из каждой клеточки вещества, из которого состояли бортики созданной мною ванны. Чтобы наполнить, ушло мгновение. От поверхности поднимался пар. Маша влезла внутрь и с удовольствием вытянулась. От обычной ванны «эльфийскую» отличал только цвет, стенки и дно вместо привычно белых были такими же, как остальное вещество чертога.
Поблаженствовав и распарившись, Маша позвала меня. Я прибыл во всеоружии, бритва и гели у меня давно были заготовлены, на всякий случай. В свое время я собирался приложить нежность рук к бывшей хозяйке чертога, затем – к многочисленным Эй, большинству из которых такая процедура не помешала бы. Бритва дождалась звездного часа. Второй раз она выступила незаменимым сближающим фактором в отношениях между мной и Машей.
Я вел себя как мастер-профессионал. Не глядя на прикрывшуюся руками «клиентку», я разделся до трусов, чтобы не намекать на желание чего-то большего, и влез в воду с другой стороны ванны. В свое время именно Маша настояла, чтобы я снял лишний, по ее тогдашнему мнению, элемент одежды. Ситуация перевернулась. Маша меня стеснялась. Ее желание казаться скромной выглядело глупо, стеснение должно прививаться с детства, оно должно быть естественным. Открывая мне поле деятельности, Маша прикрыла руками грудь. Даже ребенок понял бы, насколько наивно смотрелись потуги быть застенчивой и недосягаемой, Маша будто бы играла в игру, правил которой не знала. На мой взгляд, ей следовало сказать мне жесткое «нет» по поводу возможных домогательств, а в остальном остаться собой. Игры в недотрогу были неприятны.
В остальном жаловаться не приходилось.
– Убавить воду, убрать пар, поднять температуру воздуха, – бросил я в пространство четкие приказы, – дать мощный свет.
Уровень воды снизился до необходимого, стало теплее, а стены вспыхнули еще ни разу не заказанной мною яркостью, как в фотостудии или в хирургическом кабинете. Без хорошего освещения в предстоящем деле не обойтись, иначе о качестве работы можно забыть.
Я выдавил в ладонь колбаску прозрачного геля для бритья.
– Погоди. – Маша отобрала у меня флакон и намылилась сама.
Это что-то новенькое. Раньше приятная обязанность входила в состав работ как неотъемлемая часть. Маша снова показала мне, что выстроенная ею стена между нами надежна, и ломать ее не следует, чтобы не раздавило.
Как когда-то, мы оказались в тесной посудине лицом друг к другу, я – сидя на коленях, чуть возвышаясь, Маша – полулежа, сдобной мягкостью под водой почти упираясь в мои колени.
– Готова? – спросил я почти сурово, а глаза глядели строго вниз, чтобы ни голос, ни взгляд не выдали торжества победителя.
Маша замешкалась с ответом. Как бы она ни решила, что интимная услуга бывшего дружка – совсем не то, что позволительно в изначально оговоренных ею рамках. «Костюм номер два, без верхней одежды, только в трусах», – скомандовал я про себя, а вслух произнес:
– Ты единственная в мире, кто похвастается, что пользовался услугами эльфа. Во все времена происходило наоборот.
Маша оглядела меня-эльфа с нескрываемым восторгом. Высокий рост, невероятно широкие плечи, несравнимые с реальными, объемистые пластины мышц на груди, рельефные кубики пресса, а главное – выглядывавшие из-под длинной шевелюры острые уши и невероятная, отливавшая сталью кожа без единого волоска, вся из гладких ячеек, будто покрытая сросшейся чешуей, и с мерцающими витиеватыми узорами вроде татуировок. Казалось, сейчас сопротивление Маши сломается, и ее «золотой фонд» пополнится красавчиком-эльфом.
Не сломалось. Не пополнится. Пока.
Маша вздохнула, закрыла глаза и съехала спиной по заднему бортику вниз, на дно, отчего ее ягодицы взобрались на мои сдвинутые над уровнем воды колени, а ноги разошлись к бортикам ванной:
– Я готова.
Глава 3
Надежда, что нежные руки заставят Машу передумать, не оправдались. Сколько я ни старался, как ни повышал градус нежности, а Маша держалась стойко.
Надо бы о чем-то поговорить, чтобы тягостная тишина не принесла с собой тягостные мысли.
Маша подумала о том же и заговорила первой.
– В чем теперь состоит цель твоей жизни?
– Я же сказал. Стать богом, единственным для всех.
– Каким образом?
Я пожал плечами:
– Пока не знаю. Способов много. Мне не хочется проливать кровь или насаждать свою власть насилием. Мне приятно знать, что для людей я уже бог, просто они не знают о моем существовании.
– Почему же не заявишь о себе во всеуслышание? Тебе же некого опасаться, ты единственный в своем роде, все соперники эльфы сгинули.
– Знаешь историю Ахиллеса?
– Из фильма про Трою. Его играл…
– Забудь про кино, я имею в виду легенду о смерти Ахиллеса, я говорю о пятке, за которую его держала мать. У меня, с виду всесильного и неуязвимого, тоже есть своя «пятка». Я могу многое, но не все. Люди могут причинить мне вред. Лучший выход для меня – оставаться в тени, пока я не решу, что делать с миром.
– Можно тебя попросить? Не делай ничего такого, чего не хотел бы по отношению к себе, когда ты был человеком.
– Обещаю. Я с удовольствием советовался бы с тобой и дальше, в том числе по другим поводам…
Фраза осталась незаконченной специально. Как сказала Маша, это был тонкий намек на толстые обстоятельства. Повод задуматься о чем-то большем, чем сожительство с великовозрастным обманщиком.
Но если включить внутреннего адвоката и рассмотреть доводы второй стороны…
Маловероятно, но вдруг Юра окажется честным человеком? Обвинения не имеют права на существование, пока вина не доказана фактами. К тому же я сам – такой же обманщик, причем о собственном обмане Маши ради временного сожительства с ней я знаю точно, мой изначальный план полностью построен на обмане. И что же? Врут все. Разница в том, что в результате моей лжи Маша станет счастливее, она обретет друга с невероятными возможностями, а обман Юры оставит ее у разбитого корыта. Из двух зол выбирают меньшее. Сейчас Маша думает, что выбрала Юру. Пусть думает. Недолго осталось.
Мне, к сожалению, сейчас тоже осталось недолго. Чувственный труд неумолимо стремился к завершению, как ни старался я всеми силами оттянуть конец. Открывшийся мне, как мастеру, вид скоро исчезнет, и увижу ли я его вновь, зависело от множества факторов. Завтра я начну работу по тем из них, которые связаны со счастливым соперником, а сейчас следовало получить последнее удовольствие и не испортить так удачно сложившуюся ситуацию. Все шло хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу. Я не суеверный, но в природные закономерности верю. Пресловутый «закон подлости» – такой же закон физики, как те, что изучают в школе. Надо бы и закон подлости ввести программу младших классов, чтобы дети знали, насколько подлой бывает жизнь и насколько зла ее ирония.
Бритва последний раз коснулась гладкой кожи, придерживаемой сбоку пальцами второй руки, и работа завершилась. Я выпрямился, Маша свела ноги. Дело сделано. Пришла пора расставаться. Но у нас появился запас времени. Чертог получил неслышимый приказ переместиться на один из островков у побережья западной Африки. Красивейшее безлюдное местечко нашла Эля, мы ночевали там однажды. Люди и звери без пресной воды не выживают, а для отдыха с чертогом – идеально.
– Жаль, что у тебя с Юрой все так серьезно, – продолжил я вслух, убирая бритву, – мне хотелось взять тебя с собой в путешествие. Если у тебя однажды появятся желание и возможность побывать еще где-то – я в твоем полном распоряжении. Одну секунду. – Я поднял глаза вверх и приказал: – Ванну очистить, воду сменить, дать полотенца.
Чертог выполнил распоряжения, но полотенца из-за неточности формулировки подал сделанные из собственного материала, а не те, что лежали в кладовке. Так получилось даже лучше. Мы не в гостинице, а в технологическом чуде чужой расы. Пусть Маша не забывает, кто перед ней и какие возможности светят той, кто составит мне компанию в приключениях.
Я галантно помог Маше подняться и протянул зеленое полотнище:
– Вытирайся, одевайся, а я выйду, чтобы ты чувствовала себя спокойнее.
– Спасибо. Можно спросить, куда ты выходишь?
– Когда нужно, чертог дублирует жилое помещение. – Через открывшийся проем я показал половинку-копию с еще одной кроватью. – Будь у тебя время провести со мной хотя бы день, я поселил бы тебя отдельно, и твои отношения с Юрой ничуть бы не пострадали.
– Я бы очень хотела, но не могу. И все равно большое спасибо. Ой, где мы?!
Панорамные окна стали прозрачными, глазам открылось буйство красок изумрудного моря, лазурного неба, желтого пляжа и тропической зелени.
Маша еще даже не вытерлась, и я стоял рядом в мокром исподнем – самое время искупаться по-настоящему, как и планировалось, в образе безгрешных Адама и Евы. Ну, в соответствии с моим планом – безгрешных пока.
– Сэкономленное время можно использовать с толком. Прошу пожаловать в воду, Атлантический океан к твоим услугам. – Я сделал приглашающий жест в открывшийся проем наружу.
– Спасибо!!!
Маша бросилась по песку к шумящим волнам.
– Не возражаешь, если я пойду с тобой? – крикнул я вдогонку.
На полпути Маша остановилась и обернулась.
– Не только не возражаю, а настаиваю! Всего этого, – она восхищенно развела руками, – без тебя бы не было. Жду в воде!
Недавнее стеснение оказалось отброшенным и забытым. О том, что из-за слова, которое Маша дала Юре, ей надо хоть как-то прикрыться, она больше не вспоминала. С ликующими воплями Маша неслась к пенившемуся берегу, наслаждаясь природой и свободой, из-под ног взметались песочные взрывчики, раскинутые руки обнимали мир.
«Отмена Костюма», – скомандовал я. Из чертога следовало выходить только в образе человека: неизвестно, насколько далеко сохранялась надетая личина. Эля говорила, что единственный недостаток Костюмов, как и прочих функций чертога – действие на коротком расстоянии. Жаль, что я не узнал точную дистанцию. Со временем надо поставить эксперимент, а до тех пор – соблюдать осторожность.
Я совершил следующий шаг на пути к цели: к морю, где в набегавших волнах с визгом барахталась Маша, я побежал тоже голым.
Возражений не было. Мы вместе поплавали, я позволил Маше несколько раз прыгнуть в воду с моих плеч, а когда мы оказались на мелководье, где воды по колено, Маша вновь меня застеснялась. Она обхватила себя руками, а глаза скосились на пульт, болтавшийся у меня на шее. Маша давно его заметила, и, видимо, пришло время удовлетворить интерес.
– Можно посмотреть?
Никому другому я даже на миг не отдал бы самую ценную вещь в мире. Но. Чертог был далеко, мне ничего не грозило, и нужно было раз и навсегда покончить с любопытством, которому в ином случае конца и края не будет. Пульт следовало превратить в ничего не стоящий и потому никому, кроме меня, не нужный предмет.
Давно известно: хочешь что-то спрятать – оставь на виду. Я остановился, небрежно снял пульт с шеи и отдал Маше.
Сил, чтобы «любоваться окрестностями», пока Маша рассматривала странную вещицу, хватило на пару секунд. Нервы были на пределе, даже лоб вспотел. А если Маша уронит пульт в воду?! Или бросится к чертогу, и…
О чем я думал, когда отдавал?! Отбирать поздно, будет только хуже. Я старательно сохранял невозмутимость.
Маша вглядывалась в похожий на оплавленную монету кусочек неизвестного вещества, напоминавшего одновременно пластик, металл и камень. Просто кусок камня-пластика-металла. Ничего интересного.
– Дай-ка. – Я забрал пульт из рук Маши и надел ей на шею. – Нет, как украшение не смотрится. Пусть уж висит у меня.
С непередаваемым облегчением я вернул пульт на место. Кажется, Маша даже обрадовалась, что я перестал до нее дотрагиваться и глядеть в район груди, куда только что надевал странную штуку.
– Память об отце?
– Да. Когда-то это было что-то вроде украшения, но в него попали из оружия, которое ныне людям неизвестно. – Я врал напропалую. Проверить невозможно, можно говорить что угодно. – Украшение принадлежало моей бабушке-эльфийке, маме моего папы. Бабушку распылило на атомы, а висевший на ее шее кулон просто оплавился. Папа сохранил его, а после смерти папы я забрал кулон себе как напоминание о предках.
Все, тема закрыта. Теперь в глазах Маши пульт превратится в невидимку.
В чертоге мы оделись, за прозрачными стенами мелькали облака, внизу проносились пустыни, моря, горы и леса. Я вез Машу домой. День прошел не так, как хотелось, но лучше, чем могло быть. Закончить бы его чем-то ударным и еще более запоминающимся…
История с пультом навела на мысль. Я протянул руку в стену и достал золотой медальон на цепочке, с околозанзибарской яхты. Ничего особенного медальон собой представлял, но он был золотым и красивым. Девчонкам такое нравится.
– На память о сегодняшнем дне. – Я хотел надеть цепочку Маше на шею, но не получилось, Маша отстранилась.
– Не надо.
– Надо. Это подарок.
– Я не смогу его носить. Не смогу объяснить, откуда он взялся.
– Тогда пусть лежит где-нибудь. Когда-нибудь наступит день, когда тебе захочется вспомнить сегодняшний день, и медальон докажет, что путешествие по горам, странам и морям тебе не приснилось.
Я насильно всунул подарок в карман Машиных шортов.
Остаток обратного пути прошел в молчании. Маша остановилась перед прикрытым окном, откуда вышла ко мне несколько часов назад. Осталось толкнуть стеклянную створку и сделать шаг. Казалось, Маше хотелось меня обнять или даже поцеловать, но она сдержалась, только тихо спросила:
– Прилетишь еще?
То есть, множить тайны от Юры она согласна. Это успех.
– Обязательно. Завтра же.
– Нет, завтра вторник. Лучше в четверг.
Я едва подавил злость. Вторник и среда – дни свидания с Юрой. В жизни Маши ничего не поменялось. Два дня с конкурентом. Не допущу.
Надеюсь, мой голос во время ответа был достаточно спокоен и убедителен:
– Хорошо.
***
Забирая и возвращая Машу, я включал режим подавления технических средств, но глаза возможным свидетелям не закроешь. Где-то в соседних домах у окна мог сидеть человек, который именно в тот момент бросил взгляд на соседнее здание и увидел…
А что он увидел? Я зря переживаю. На таком расстоянии видно только чье-то мельтешение в створке окна, которое открылось и сразу закрылось. Маша могла просто выглянуть наружу или протереть стекло. Проблемы нет, если нет снимков или видеозаписи, а их создания при команде «подавление» чертог не допустит. Легкое помешательство на безопасности позволило мне оставаться для мира невидимым, но оно же отдалило мир от меня. Встреча с Машей вернула мне желание жить полной жизнью. Захотелось куража и безумств. Женщины не лучшим образом действуют на мужчин. Наверняка, Наполеон и прочие завоеватели, от самых древних до недавних, затевали свои глобальные авантюры ради того, чтобы женщины оценили их крутизну.
На какую авантюру пойду я, чтобы завоевать Машу? Неизвестно. Но рамки дозволенного у меня в мозгу явно сдвинулись. Не попасть бы в компанию к Наполеону.
Чертог остался на месте, у окон Маши. Невидимый, я вглядывался в стекла, но Маша не включала свет, а из помещения в помещение пробегала полностью одетой. Похоже, она допускала, что я слежу за ней. Ночью шторы, наверняка, будут закрыты во всех комнатах.
Конечно, я остался не для того, чтобы следить за Машей и смотреть, как она переодевается. Я ждал, когда она отправится на работу.
Примерно через полчаса Маша вышла из подъезда, около автобусной остановки ее забрала машина – обычная малолитражка, ничем не приметная, серого цвета. Я следил сверху. Тайна, где расположен клуб «Мурад» должна перестать быть тайной, как минимум, для меня. Что делать с такой информацией дальше, я придумаю позже. В целом клуб был не хуже многих других; со слов сокурсников я знал о том, что в некоторых ночных клубах творится полный беспредел. Но в «Мураде» мне не нравилось отношение начальника безопасности, небезызвестного Константина Георгиевича, к молодым сотрудницам. Показываемые по телевизору смерти и издевательства душу не трогают, а когда к чему-то неприемлемому принуждают близкого человека, это заставляет думать, что же сделать в ответ.
