bannerbannerbanner
Проект письма к министру народного просвещения

Петр Вяземский
Проект письма к министру народного просвещения

Полная версия

Вспомните еще, что Карамзин писал тогда историю не совершенно в духе Государя, что, по странной перемене в ролях, писатель был в некоторой оппозиции с правительством, являясь проповедником самодержавия, в то время, когда правительство в известной речи при открытии первого Польского сейма в Варшаве, так сказать, отрекалось от своего самодержавия. Соображая все сии обстоятельства, легко постигнуть, как досаден был Карамзин сим молодым умам, алкавшим преобразований и политического переворота. Они призвали в писателе личного врага себе и действовали против него неприятельски.

Самый IX-й том, в котором Карамзин с откровенным негодованием благородной души живописал яркими красками тиранию ослепленного царя [1], самый сей том должен был усилить к нему вражду противников мнения его. Замечательно, что, не ослабевая в изображении ужасных событий, не утаивая ни одного преступления державной власти и, так сказать, утомясь рукою и сокрушенным духом в исчислении бесконечных сих преступлений, Карамзин ни на минуту не сомневается в святости мнения своего, ни на минуту не изменяет ему. Он остается верен началу самодержавия, хотя, как историк, не щадит самодержца пред неизбежным зерцалом потомства. Умиляяся над жертвами, он жалостью своею не увлекается в противоречия себе: в долготерпении их видит он народную добродетель и торжество государственной необходимости. Вера его в Провидение служит ему здесь утешением и руководителем в решении политической задачи. Дальновиднее в этом случае тех поверхностных и односторонних судей, которые видят в ИХ-м томе Карамзина соблазнительную откровенность, противники самодержавия увидели в этом томе торжество убеждений писателя, верного себе и мнению своему. И самое 14 декабря не было ли впоследствии времени так сказать критика вооруженною рукою на мнение, исповедуемое Карамзиным, то есть Историею Государства Российского, хотя, конечно, участвующие в нем тогда не думали ни о Карамзине, ни о труде его [2].

Изустная и политическая оппозиция труду Карамзина перешла скоро в оппозицию журнальную и по наружному виду литературную, хотя и тут литература была только вывеской. В Русском журнале явился Польский писатель Лелевель. Под формами беспристрастия, вежливости и учености, начал он наносить удары книге Карамзина. Мнения и дух писателя сего, раскрывшиеся после, во дни польского мятежа, позволяют нам заключить, без обиды чести его, что вероятно не любовь в России и в пользе просвещения нашего побудила его подвизаться на поприще критика. Позже два другие журнала, более прочих, сделались отголосками ожесточенных приговоров Истории Государства Российского. Они оба впоследствии времени запрещены были правительством по причине направления своего, несообразного с существующим порядком, и по суемыслию и вредному пустословию содержащихся в них статей. Телеграф и Телескоп истощили в оскорблениях памяти Карамзина и труда его все, что могла изобресть ожесточенная ненависть, и гораздо более того, что должна была допустить цензура, знающая свои обязанности и постигающая дух своего правительства. Выберем один пример из тысячи: «Карамзина теперь читают мало, со скукой; его история дурна именно там, где он хотел щеголять слогом. От чего же это? От того, что Карамзин не был истинен, верен самому себе; от того, что он часто притворялся, от того, что его слезы были слезы театральные, его одушевление – сценическая декламация». Боже сохрани меня, в подобных указаниях на лица и действия их искать политической, положительной связи с печальными событиями, омрачившими страницу нашей современной истории. Я не заражен болезнью мнительности политической. Многие ищут всегда обдуманное злоумышление в явлениях, непостижимых для здравого суждения и отступающих от общего порядка; я обыкновенно из 20-ти подобных примеров отдаю одну долю на неблагонамеренность, а 19-ть на безразсудность и упоение самолюбия. И моя выкладка кажется вернее. Но не менее того из несообразностей частных, положим совершенно невинных в побуждении своем, может впоследствии произойти общий вред. На случай этой возможности правительство именно и облечено силою и средствами для заблаговременного противодействия злу. Иначе, если оно оплошает в предусмотрительности своей, то ответственность за содеянное зло падает на него гораздо более, нежели на тех, которые в проступке своем могли быть увлечены предубеждениями своими, самонадеянностью и даже потворством и безмолвным одобрением заведывающей власти.

1«Мучителя» (Заметка Пушкина).
2Место со слов: «и самое 14 декабря» Пушкин очертил и написал против него: «Не лишнее-ли?»
Рейтинг@Mail.ru