Зная его словоохотливость, всегда восторженную и полную движения речь, мы не сомневаемся, что он языка своего не щадит; но сумма, предоставленная ему, осталась в целости и возвращена была казне. Он удовольствовался тем, что, записавшись первый в ратники Московского ополчения, внес в приношение на триста рублей серебра из скромного своего имущества.
С того дня Глинка перенес литературу свою на площадь; он попал на свою колею. Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства. Он умел по-православному говорить с народом православным. Речами своими он успокаивал и ободрял народ. И то и другое, по обстоятельствам, было нужно. Было уныние, но было и волнение. Не веря, чтобы неприятель мог подойти к Москве, не имея тайных сношений в городе, народ везде искал предателей и шпионов. Он ловил на улицах людей, которых подозревал быть подозрительными. Русский дворянин, немой от рождения, был схвачен толпою потому, что, подойдя к лавке, объяснялся знаками. Это показалось подозрительно. Я сам был свидетелем такого случая. Может быть за месяц до сдачи Москвы, сидел я с двумя или тремя приятелями на террасе дома, занимаемого мною на Кисловке; вдруг услышали мы на улице шум и жалобные крики. Едва успели мы перескочить через стену, чтобы выручить из рук толпы немца, с которым она готова была разделаться потому, что немец на вопрос ее отвечал худым и ломаным русским языком. Чтобы успокоить народ, отдали мы немца на руки полицейскому чиновнику. Немец оказался совершенно невинным.
Граф Ростопчин имел, вероятно, и дальнейшие виды на Глинку. За несколько дней до Бородинского сражения был я вечером у графа Ростопчина, на даче которого жил тогда Карамзин. Сдача Москвы неприятелю казалась тогда только возможностью, но не вероятностью. По крайней мере граф не допускал ее. Говоря о мерах, которые, в случае крайности, должно будет предпринять, сказал он между прочим, что если французы подступят к Москве, то он намерен поголовно поднять весь народ Московский и ночью вооруженною рукою напасть врасплох на неприятельский стан и предать его огню и истреблению. Можно сомневаться в успехе подобной попытки, но если бы она была приведена в исполнение, то нет сомнения, что в этом случае Глинка содействовал бы графу кликнуть клич и не отстал бы от охотников.