Петр Заспа
Баржа обречённых
© Заспа П., 2016
© ИК «Крылов», 2016
* * *
Реальность НЕ ТАКАЯ, как мы ее видим, НО не настолько, как того хотелось бы…
Английский физик Дэвид Бом
Глава первая
Отчуждение
Вялый оборот вентилятора под потолком – хлоп, хлоп. Лениво застывший воздух, словно обволакивающая вата. Вата, с трудом заползающая в клетку. Вата, от которой звон в ушах. От которой плавятся мозги. И вдруг – будто раскат грома!
– Виновен!
Гай вздрогнул.
Белые букли парика взлетели вслед за молотком правосудия и рассыпались по вороту широкой не по размеру мантии. Багровое лицо судьи перекосилось в злобной судороге и, стукнув молотком по дубовому столу, он нервно выкрикнул, повторяя как заклятие:
– Виновен! Виновен!
Тяжело выдохнув и дернув ворот, сдавивший объемную, в складках шею, судья Добман брезгливо смерил с головы до ног подсудимого сквозь прутья клетки, затем, порывшись для вида в папке с бумагами, недовольно заметил:
– Коэффициент твоей полезности довольно высок… – Его справедливость поморщился, явно оставшись недоволен подчеркнутой в документе цифрой, выдернул из папки лист и, скомкав, швырнул под стол. – Но это не оправдывает твое преступление. Гай Грин, ты признаешься виновным в том, что покусился на безопасность городской общины и наплевал на закон. Проявив слабость и опустившись до жалости, ты посмел нарушить свой профессиональный кодекс. Ты не оправдал оказанное правительством доверие! Ты преступник и наказанием тебе будет….
Судья сделал глубокую паузу, и Гай замер, до боли сжав кулаки.
Только бы не то, о чем он боялся даже подумать! Только бы не это…. Пусть вышлют в пустынную резервацию прокаженных или даже за горное плато, где, как правило, выживают лишь суррогаты! Пусть отправят на меловой карьер или в затопленную угольную шахту! Там гибнут, но все же есть шанс выжить… Только бы не это….
– Отчуждение! – в третий раз грохнул молоток, ставя жирную точку в судьбе Гая, и судья Добман торопливо встал, дабы не слышать надоевшие мольбы или приевшиеся проклятия в свой адрес.
Но Гай молчал.
Воздух в груди вдруг стал тягучим, сердце с трудом толкнуло сдавившие его ребра и, казалось, остановилось. Пол под ногами качнулся, тусклый свет эконом-лампы расплылся в бесформенное пятно, тесное помещение зала суда вновь наполнилось ватой, поглощая окружающие звуки – это был конец!
Отсутствующим взглядом Гай проводил спину судьи, поднес кисть под зажужжавший печатник, поставивший ему клеймо отчужденного, и безропотно дал надеть ошейник-удавку.
Еще не так давно отчуждение было редким приговором, который выносился лишь отъявленным убийцам и каннибалам. Но в последнее время он звучал все чаще и чаще. И причиной тому стала с каждым днем уменьшающаяся территория суши. Несмотря на принимаемые правительством меры, людское поголовье сокращалось куда медленнее, чем поглощаемая океаном земля. Бессильным оказался закон, поначалу запрещавший иметь в семье больше одного ребенка. Существенно население это не уменьшило. Затем право на рождение пришлось разыгрывать в государственную лотерею, и ребенок стал роскошью. Но даже это не смогло решить проблему. Законы сыпались один за другим, но лучше не становилось. Не помогало и ограничение на продолжительность жизни, определенное сорока пятью годами, с обязательной последующей утилизацией. Даже эта эффективная мера проблему не решила. Ресурсов становилось все меньше, каждый рот превращался в непосильную обузу, в результате лишних людей становилось все больше и больше. А океан наступал.
Рука полицейского, затянутая в кожаную крагу, легла на плечо, затем грубо вытолкнула из клетки.
– Не задерживайся! Освободи место следующему.
Словно в забытье, с закрытыми глазами, Гай на затекших ногах сделал пару шагов, и вдруг наступил на чей-то ботинок.
– Недоумок, раскрой бельма, – зашипел на ухо чей-то злобный голос.
Встрепенувшись, Гай попятился, уступая узкий проход. Перед ним, ожидая своей очереди в клетку, стоял хмурый квадратный тип, с обезображенной шрамом челюстью. Хотя Гай и казался выше его ростом, но почувствовал себя хрупким подростком рядом с непомерно широкими плечами и выпирающим сквозь рубаху с оторванными пуговицами животом верзилы. Да и полицейские не скрывали тревоги, беспокойно выставив перед собой жала парализаторов. В отличие от Гая, которого сопровождали всего двое полицейских, этого заключенного вели шестеро, в бронированных стеклянных шлемах.
– Уйди с дороги! – выкрикнул один из них и, натянуто улыбнувшись, кивнул своему подопечному на открытую дверь. – Шак, не нервничай. Он уже освободил твое место.
Захлопнув за подсудимым дверь из стальных прутьев, полицейский, не скрывая облегчения, шумно выдохнул и вытер вспотевший лоб.
– Станьте у двери и по периметру! – приказал он помощникам.
Дальше Гая вывели в освещавшийся лишь сквозь узкие стекла коридор, и чем все закончилось, он не увидел.
Через секунду забыв о верзиле Шаке, Гай шел, с трудом переставляя ноги, все еще скованные досудебной цепью, и думал о собственном будущем. Оно казалось безрадостным. А вернее, его не было вовсе. Отчуждение ставило на его короткой линии жизни крест.
В глаза ударило солнце и, остановившись на пороге суда, Гай поднял голову, подставив лицо под жгучие лучи.
Теперь судебные полицейские вручили его с рук на руки полицейским сопровождения, и к крыльцу подкатил крытый фургон на широких ржавых гусеницах.
– Куда? – спросил капрал в черной форме, с шевроном в виде ошейника-удавки.
– На побережье, – передал ему сложенный вчетверо приговор стюард, с весами правосудия на кокарде.
– Его справедливость оригинальностью не блещет, – хмыкнул капрал. – Какой уж день одно и то же.
– Угу… – опасливо оглянулся стюард и, доверительно понизив голос, шепнул. – Наш Добман на всех обозлился, будто на него самого надели ошейник. Раньше такого не было.
– Я слышал, что на западе под воду ушел еще один остров. Говорят, там были плодородные земли, и его облюбовали вельможи из правительства. Теперь нам приходится потесниться. Вот народ и прореживают.
– Может, и поэтому, – согласился стюард.
Капрал поставил Гая лицом к фургону, затем, надавив в спину штырем парализатора, поднес к ошейнику активатор.
– Не дергайся, – предупредил он, прижав голову к раскалившемуся на солнце железу двери. – Придется потерпеть.
Активатор зажужжал, и ошейник, оживая, тут же откликнулся, сдавив шею. В глазах у Гая потемнело, в висках молотом ударил пульс, он качнулся и едва не упал, навалившись на поручни фургона. Ловя раскрытым ртом воздух, Гай испуганно оглянулся на ухмыляющегося капрала, захрипев из последних сил сквозь сдавленное горло:
– Задыхаюсь…
– А я предупреждал, – похлопал тот его по плечу. – Нужно было вдохнуть поглубже. И не пытайся снять или сломать. При любой попытке он срабатывает на удушение.
Дальше ошейник нащупал сигнал транслятора и, пикнув в ответ, ослабил хватку. Капрал расстегнул на ногах Гая цепи, затем швырнул на ступени лестницы.
– Теперь они ему не нужны, – сказал он стюарду. – Удавка надежней любых оков. Каждый раз ловлю себя на мысли, что самому интересно попробовать – что это такое, и чего они всякий раз так корчатся?
– Только без меня, – поежился в ответ стюард. – Хотя с таким подходом скоро очередь дойдет и до нас.
Гай тяжело поднялся в фургон и рухнул на горячую скамейку. Здесь было не так жарко, как на открытом солнце, но воздух казался удушливым, с примесью дорожной пыли. Дверь за ним не закрыли, и она громко хлопнула, откликнувшись на тронувшийся вездеход. Запрыгнув на ходу на подножку, капрал сел рядом с водителем. Оглянувшись через стекло кабины, он красноречиво похлопал по шкале транслятора, показав Гаю, что установил его на единицу – минимально возможную дистанцию связи с ошейником. За пределами фургона транслятор уже был бессилен.
Вездеход выехал за городские ворота, и за пыльным стеклом, качнувшись, потянулся унылый ландшафт, изрезанный растрескавшейся землей с чахлыми, полуживыми кустарниками. Перед узким окном проплыли, словно памятники медленно гибнущей цивилизации, глыбы вывороченной красной глины. Пересохшее русло перегородило дорогу, и вездеход взвыл, взбираясь по проседающей под гусеницами насыпи. Дальше дорога и вовсе исчезла, превратившись в едва заметную за клубами пыли колею. В распахивающуюся на колдобинах дверь Гай увидел удаляющиеся небоскребы города, и сердце сжалось, прощаясь с его серыми каменными джунглями. Гай никогда не покидал пределы мегаполиса и теперь смотрел на выгоревший пустынный горизонт затравленным взглядом обреченной жертвы. Пробежав не меньше часа по безжизненной раскаленной равнине, вездеход неожиданно перестал раскачиваться, зашуршав гусеницами по гладкому и ослепительно белому песку. Пыльный хвост остался позади, и в воздухе почувствовался незнакомый неприятный привкус, напоминавший горчащее лекарство. Прильнув к щели, Гай потянул носом неизвестный запах, затем выглянул, прикрывая глаза от слепящего солнца. Сквозь колышущееся марево горячего воздуха он заметил залившую горизонт бесконечную синеву. Гай никогда его раньше не видел, но не сомневался, что это именно он. Точно такой, как рассказывали прятавшиеся в подвале его дома суррогаты. Огромный, безмолвный, неподвижный, всесильный Океан!
Затормозив, вездеход неожиданно дернулся, и Гай очнулся, оторвавшись от гипнотического зрелища. Капрал заглянул в фургон и, словно лучшему другу, улыбнулся двумя рядами желтых зубов.
– Приехали! Теперь ты в зоне прибрежного транслятора. Иди к тому штырю. Там уже таких бедолаг, как ты, наберется с два десятка.
Дождавшись, когда Гай спрыгнет с лестницы, капрал еще раз махнул рукой вдоль берега, показав на торчавшую антенну, и проворно запрыгнул в кабину. Вездеход окутался облаком гари, затем, развернувшись, помчался назад в город. Потеряв с ним контакт, угрожающе заскрипел ошейник, больно сдавив шею. Опасаясь блуждающих вокруг транслятора осужденных, капрал явно не доехал в устойчивую зону, высадив Гая гораздо дальше. Схватившись за впившиеся в горло стальные дуги, Гай попытался их разжать, но с таким же успехом можно было бороться в перетягивании каната с вездеходом – ошейник не поддался ни на миллиметр. На глаза вновь опустилась красная пелена, и, с трудом рассмотрев вдали штырь антенны, задыхаясь и спотыкаясь, он побежал вдоль берега. Вязкий песок сменился жухлой травой, оставив океан позади. Под ногами захрустел ракушник, и Гай увидел мачту с растянутыми в стороны тросами, торчавшую из бронированного купола транслятора. Узкая полоска суши, зажатая с одной стороны побережьем, с другой пологим обрывом, оголившим рыжие пласты, тянулась с добрую сотню метров, затем упиралась в глыбы выкорчеванного гранита. Словно вылезшая из земли пятерня, в небо смотрели пять острых каменных пальцев, отбрасывающих короткие тени. Но они были единственным, что нарушало ровную как стол поверхность протянувшегося к воде клочка высушенной земли.
Нащупав устойчивый сигнал, ошейник ослаб, и Гай остановился, заметив впереди поднявшихся навстречу двух отчужденных. Они закрывали головы руками от палящего солнца, и он никак не мог рассмотреть их лица. Один был по пояс голый, со следами солнечных ожогов на груди, другой прихрамывал и, согнувшись, пытался спрятаться в тени своего товарища. Гай заметил еще несколько фигур, сидевших вокруг восьмиугольного корпуса транслятора и закрывавших головы от сжигающего солнца оставшимися от одежды лохмотьями. Еще с десяток лежали в тени гранитных пальцев.
– Ты кто? – спросил, приподняв ладонь над глазами, тот, что был покрыт красными пятнами, словно обваренный овощ.
– Гай! – поспешил представиться Гай, протянув руку. – Гай Грин.
– А я Тобиас.
Тобиас пожал руку и кивнул на своего товарища:
– Это Сид. Он совсем плох. Наверное, баржу не дождется. А ты за что попал в отчуждение?
Гай уже открыл рот, чтобы начать объяснять всю несуразность и несправедливость объявленного ему сурового приговора, как вдруг заметил еще двух арестантов, идущих со стороны каменных глыб. Первый шагал, словно отмерявший расстояние землемер, медленно переставляя длинные худые ноги. Второй был пониже, с более пропорциональной фигурой и, в отличие от бледного первого, с отливающей синевой черной кожей. Заметив их, Тобиас с Сидом поспешили отступить, вмиг потеряв к Гаю всяческий интерес. Закрывая ладонями макушки, они пошли к антенне, в поисках хоть какой-нибудь тени.
– Пожрать есть?
Долговязый подошел вплотную, толкнув Гая впалой грудью, затем похлопал его по карманам. Дернув рукав, он пощупал ткань еще довольно целой, хотя и выгоревшей рубашки.
– Снимай!
– Простите? – Гай повел ухом, решив, что ослышался.
– Лич, он тебя не слышит! – заржал чернокожий. – Он глухой!
Лич наморщил лоб, словно решая непосильную задачу, затем, взяв Гая за ворот, рванул, разорвав рубаху надвое. Внимательно осмотрев оставшийся в руках лоскут, он завязал его на голове банданой.
– Пусть еще вывернет карманы, – подсказал напарник.
– Ты слышал? – ухмыльнулся Лич растерянному Гаю. – Карманы выверни! Крэк, он и вправду глухой. Прочисть ему уши.
Чернокожий неторопливо зашел Гаю за спину, с любопытством потрогал повисший обрывок рукава, затем, сложив ладони в замок, неожиданно ударил в затылок. Ноги у Гая подкосились, и он растянулся, поперхнувшись взлетевшей в лицо пылью, под аккомпанемент взорвавшегося ржания.
– Твое место там! – глядя сверху вниз, кивнул Крэк на изнывающих на солнце отчужденных рядом с транслятором.
Презрительно сплюнув, он переступил через вытянутые ноги и пошел следом за Личем, торопившимся спрятаться в тень.
– Эй! – тяжело поднялся Гай, обхватив загудевшую голову. – Стой!
Но Крэк его уже не слышал. Он достал из кармана семена синтетического дурмана и, положив на вмиг позеленевший язык, нервно передернулся.
– Лич, взбодрись! – блаженно зажмурившись, Крэк протянул ладонь с горсткой мелких кристаллов. – Здесь хватит еще на десяток припаев.
– Для бодрости мне хватает представить, как ты пронес люмин в своей заднице! – хмыкнул его напарник, но остановился и, обернувшись, протянул руку.
Внезапно он изменился в лице. Продолжая стоять с протянутой рукой, он бессвязно замычал, силясь произнести хоть что-то членораздельное, чтобы предупредить Крэка. За его спиной, нагнув голову, бежал Гай, нацелившись на выглядывавшую из-под короткой жилетки черную поясницу. Словно раненый бык, Гай врезался лбом в спину Крэку и, сложив его пополам, повалил к ногам Лича. Кристаллы люмина вылетели из рук и рассыпались, исчезнув в пыли.
– Э-э-э… – захрипел Крэк, хлопнув ртом, хватая воздух.
Перевернувшись на живот, он испуганно сгреб пальцами землю вместе с наркотиком и поднес к лицу.
– Убью!
Прощупав пальцами пыль, Крэк поднял налившиеся кровью глаза.
– Точно убью!
Он встал и, не размахиваясь, коротко всадил кулак в живот Гаю.
– Здесь было целое состояние! – произнес он, примеряясь для следующего удара. – Здесь было не меньше дюжины припаев! Я берег люмин, чтобы скоротать долгие дни на барже. А ты…. Тебе конец!
Не привыкший решать проблемы кулаками, Гай не успел закрыться, пропустив удар в челюсть, и мир вокруг качнулся, опрокинувшись вместо рыжей земли на голубое небо. Рухнув на спину, Гай попытался увернуться от следующего удара, но опять не успел. Крэк сел на него верхом и теперь бил наотмашь, стараясь достать сквозь ладони окрасившееся кровью лицо.
– Убью! Размажу! Растерзаю! – хрипел он, вкладывая в каждый удар всю силу, на какую только был способен. – Твоя шкура не стоила и одного кристалла!
Гай закрывался, изворачивался, пытался ответить, но все было напрасно. Он чувствовал, как с каждым ударом в голове будто что-то лопается, в глазах на фоне перекошенной физиономии Крэка вспыхивают фонтаны искр, и сознание вот-вот сорвется с тонкой нити рассудка.
Неожиданно чья-то рука перехватила занесенный кулак.
– Крэк, хватит! Заканчивай.
– Я закончу, когда его прикончу! – попытался освободиться Крэк.
– Хватит, я сказал!
На этот раз, почувствовав стальную хватку, Крэк замер и возмущенно произнес:
– Лич, это был мой люмин! И ты не можешь запретить мне убить этого недоумка!
– Никуда он от тебя не денется.
– Так какого дьявола ты виснешь у меня на руках?!
– Крэк, баржа придет уже завтра. Полицейские его недосчитаются, а кто-нибудь из той швали, – Лич кивнул в сторону антенны, – тебя тут же заложит. Ты хочешь, чтобы тебя оставили на берегу, позабыв снять ошейник, рядом с выключенным транслятором? Успокойся, Крэк, – Лич великодушно похлопал напарника по плечу. – У нас вся ночь впереди. Так что никуда он от тебя не денется.
Крэк тяжело выдохнул и, ударив напоследок Гая в грудь, нехотя встал.
– Живи… пока… – многозначительно хмыкнул он, не удержавшись, чтобы еще раз не двинуть носком ботинка в бок.
Дождавшись, когда Лич с Крэком ушли, Гай тяжело поднялся и, сплюнув окровавленными губами, пошел к транслятору, откуда за ним наблюдали Тобиас с Сидом.
– Зря ты с ними связался, – тихо заметил Сид. – Эти выродки тебя не оставят.
– Не я их первым тронул, – присел рядом Гай.
– Оно того стоило, – выглянул из узкой полоски тени худощавый паренек с опухшим от побоев лицом. – Я, когда увидел рожу Крэка, так даже вспомнил, что еще умею радоваться. Ты суррогат?
– С чего ты взял?! – Гай испуганно посмотрел на свои пальцы – уж не появились между ними перепонки? Потом пощупал за ушами.
– Руки у тебя длинные. Сам худой, жилистый, непропорциональный. Вот я и подумал. А суррогаты уже не те, что были раньше. Выдающие их наросты на ушных раковинах давно исчезли.
– Нет, я не суррогат, – постарался как можно уверенней ответить Гай. – Ты, кстати, тоже на них похож. У тебя кожа бронзовая, как у суррогатов. Стойкая против солнечных ожогов.
– Получил, Свимми? – хмыкнул, вступившись за Гая Тобиас. – Ты в каждом новичке видишь суррогата. А я уже года два как не встречал ни одного.
– Оттого что они ушли за горы, – ответил Свимми. – А те, что остались внизу, научились маскироваться. Их преследуют, потому что боятся. А зря. И от них могла быть польза. Я знал одного суррогата, у которого коэффициент полезности был выше, чем у префекта главного правительственного компьютера.
– У префектов коэффициент не замеряют, – возразил Тобиас. – Он у них высокий по определению. Уж это я точно знаю. А суррогатов правительство боится как раз из-за их способностей.
Гай хотел рассказать, что в подвале его дома прятались двое суррогатов. Он даже тайно носил им еду. У одного были гибкие кости рук, и он мог обвивать ими словно веревками. Второй видел все вокруг с закрытыми глазами. Гай каждый раз гадал, какого цвета его глаза, но так и не узнал, потому что Сплин их открывал очень редко, это ему и не нужно было. Он чувствовал спускающегося в подвал Гая за несколько бетонных стен. Но решив, что такая дружба оттолкнет его новых знакомых, Гай предусмотрительно промолчал.
Неожиданно их прервал громко засипевший Сид. Хрипя и содрогаясь, он повалился в пыль, зашедшись длинным, выворачивающим легкие кашлем.
– Что с ним? – спросил Гай.
– Рядом с океаном ночи холодные, – ответил Тобиас. – Днем жара, ночью холод. Не каждый выдержит.
– При чем здесь холод? – вмешался Свимми. – Сида мы грели собственными телами. Ему отбил легкие Неженка Ахилл.
– И то, и другое не пошло Сиду на пользу, – нехотя согласился Тобиас. – Удивлюсь, если он переживет эту ночь. После того как он проиграл собственную жизнь, удача от бедняги отвернулась. А без фортуны такому игроку как Сид жить дальше нет смысла.
– Сид – игрок? – с любопытством взглянул на Сида Гай. Игроков ему приходилось видеть еще реже, чем суррогатов.
– Еще какой! Играл на все. Было время, когда он был богаче, чем правительственный вельможа. Занимал два этажа в зеленой зоне города. Потом встретил более удачливого, но скрывающегося от отчуждения игрока. Сид сыграл на его приговор и впервые проиграл. И теперь он вместо другого носит удавку на собственной шее.
– А ты сам за что угодил на баржу? – как бы между делом спросил Гай.
– Я? – нервно заерзал Тобиас. – Это не важно. Расскажу как-нибудь в другой раз.
– Тоби у нас слишком много болтал! – засмеялся Свимми. – Слишком много знал и слишком много болтал. Он из наладчиков главного компьютера.
Гай с уважением посмотрел на своего нового знакомого.
– Ты работал с главным компьютером? Это же почти правительственный кластер? Я и не знал, что они своих отдают в отчуждение?
– Бывает! – хмыкнул Свимми. – Если начать рассказывать тайны этого кластера всем встречным подряд.
– Потому что не мог терпеть вранья! – вспыхнул Тобиас.
– А кому нужна твоя правда? – не сдавался Свимми. – То, что наш мир катится в преисподнюю, ясно всем и без твоих откровений. Это интересно разве что Святоше Джо, – Свимми неопределенно кивнул на сидевших в потянувшейся от транслятора тени арестантов. – Что бы там ни проповедовало правительство о нашем исключительном положении и великой роли, кто ему верит? Нам тоже придет конец, как и всему миру.
– Я верю, – тихо возразил Гай. – И кто тебе сказал, что весь мир погиб?
– Он! – Свимми похлопал по колену Тобиаса. – И я ему верю! Хотя много ума не нужно, чтобы обо всем догадаться самому. А ты, похоже, из тех дураков, что до сих пор доверяют нашим зажравшимся вельможам?
– Ну, ну, остынь, – увидев, как вспыхнули глаза Гая, примирительно обнял его за плечи Тобиас. – Он прав. Не нужно верить всему, что тебе говорит правительство. Я в этом убедился на собственной шкуре. Мне обещали помилование, если я прилюдно покаюсь и скажу, что обо всем наврал. Я сделал все, как они приказали, и все равно оказался здесь. А на счет остального мира он тоже прав. Еще два-три поколения, и у нас не останется суши. Все поглотит океан. Когда на орбите еще висел чудом уцелевший спутник, он уже показывал, что от материков остались лишь жалкие огрызки, где было высокогорье. Непонятно с чего вдруг климат вдруг резко потеплел и растопил на полюсах льды. И теперь мы медленно тонем, хотя старательно делаем вид, что ничего не происходит. Когда я пытался об этом рассказать горожанам за пределами кластера, мне этого не простили. Хотя ты прав – в правительственном кластере прощается многое. Ты не поверишь, но однажды от скуки во время дежурства я запрограммировал одну ветвь компьютера на личный выход и создал на экране собственный мир. Я заселял его людьми, управлял их судьбами. Строил города, выращивал огромные леса, тянул длинные дороги. В моем мире бушевали исчезнувшие грозы, вращались давно забытые ураганы. Вершины гор покрывал снег. Но главное, я создал разных людей, каждого со своим характером и собственной жизнью. Для них я был Богом. Потом я так увлекся, что не заметил, как за этим занятием меня застал главный куратор. Согласно внутреннему кодексу наладчиков, я совершил преступление. Но меня простили. Даже не сменили сектор дежурства. А стоило мне во всеуслышанье сказать, что мы гибнем и нужно что-то делать, как меня тут же приговорили к отчуждению. Правительство, конечно, знает, что все мы обречены, но предпочитает оставшееся время прожить ни в чем себе не отказывая. Узнай люди правду, начнутся волнения, ненужные претензии, неудобные вопросы. А нашим вельможам это совсем ни к чему. Проще убеждать таких как ты, Гай, простаков, что они о нас заботятся. Они гарант стабильности и спокойствия. А рухнет все только в том случае, если наше правительство станет испытывать в чем-нибудь нужду.
– Такие речи я не слышал, даже когда заблудился и оказался в самом трущобном районе города, где жили мусорщики, – смутился Гай. – Тебя из-за твоей опасности должны были сразу отправить на утилизацию.
– Перестань, – угрюмо хмыкнул Тобиас. – Они и так меня уничтожили, с той лишь разницей, что вместо мгновенной утилизации обрекли на длительное мученье. В чем их отличие от Неженки Ахилла? – Тобиас недобро покосился в сторону каменных глыб. – Этот садист покалечил Сида лишь за то, что он когда-то жил достойной жизнью, с избытком пресной воды и прохладой в каменных стенах. А узнает кто я, так мне не пережить и одной ночи. Хотя убивать они нас боятся. Перед ошейниками все равны, а полицейские ни с кем разбираться не станут. Они могут вообще просто выключить транслятор, если по какой-то причине нам не хватит баржи. Вот когда окажемся один на один с этим отребьем в океане, вот тогда с нами и покончат. Им не привыкать есть человечину, и мы для них превратимся в еду. Яхо, я знаю точно, ел людей. Да и Лич, думаю, тоже.
Гай нервно вздрогнул, брезгливо оглянувшись на прятавшихся в тени гранитных глыб арестантов. В городе людоедства не было. Но ему рассказывали, что за его стенами – это не редкость. А в пустыне, куда вывозили прокаженных, это и вовсе было нормой.
– Я не дамся, – еле слышно шепнул он.
Но Тобиас его услышал.
– А по мне, так уж лучше сразу, чем мучиться на барже без еды и воды.
– Не слушай его, – вмешался Свимми. – Тоби любит поиграть на нервах. Не хочешь на баржу – чего проще? Топай к карьеру, где не достает транслятор, и все – отмучился!
Далеко в небе, над застывшей гладью океана, Гай заметил медленно парящую точку. В городе, где за серыми небоскребами небосвод не виден, он редко смотрел вверх и потому не удержался от вопроса:
– Кто это?
– Водный гриф, – со знанием дела ответил Тобиас. – Еще насмотришься, когда нас выбросят в океан. Как передохнем, так на барже от них отбоя не будет.
– Ну ты, Тоби, и негодяй! – хмыкнул Свимми, заметив, как передернулся Гай. – То ты боишься, что тебя съедят дружки Лича, то – что водные грифы. Ты уж пугай нас кем-то одним.
– Сначала выродки Лича покончат с нами, потом грифы сожрут их, – не сдавался Тобиас.
Гай заглянул ему в лицо, надеясь, что он сейчас не выдержит и рассмеется, признавшись, что все это было розыгрышем. Но Тобиас сидел, нахмурившись, и, обняв колени, смотрел вдаль за горизонт.
– Баржу может вынести к какой-нибудь суше, – несмело возразил Гай. – Вдруг нам повезет, и мы выживем?
– Нет. Не тешь себя глупой надеждой. Не осталось больше суши, кроме нашей. Мы на компьютере моделировали рельеф материков, с учетом поднимающегося уровня океана – все уже под водой. Да и рассказать о других островах некому. Ни одна баржа не вернулась. Так что не надейся. Ждать осталось недолго. Мы раньше, остальные чуть позже. Поговаривают, что буксир притянет баржу уже завтра. Нас вытянут за мыс, где проходит течение, и прощай, суша. Больше ты ее никогда не увидишь. Можешь насыпать в карман песка с глиной – будешь, покуда жив, вспоминать, какая она была на ощупь.
На этот раз не нашелся что ответить даже не унывающий Свимми. Блуждающая улыбка сошла с его лица и, отвернувшись, он замолчал, надолго уйдя в себя.
Опустившись, солнце коснулось океана, и с берега потянулась спасительная прохлада. Колеблющийся от жары воздух успокоился и, скрывавшийся в его испарениях горизонт внезапно будто обнажился, открывшись на многие километры. Гаю показалось, что он видит кривизну планеты. И куда ни доставал глаз, всюду был океан. Спокойный, неподвижный и могущественный. Впервые Гаю стало по-настоящему страшно. Даже услышав приговор, он понимал, что наказание слишком сурово и несправедливо. Отчуждение – это плохо. Это самое плохое, что могло с ним произойти. Страшнее только – досрочная утилизация. Его отрывают от людей, лишают их общества, отнимают маленький, но ставший родным мирок. Но сейчас пришло понимание, что это еще не самое ужасное. Его отдали в руки чему-то жуткому, всесильному и беспощадному. Он песчинка, микроб, мусор, который океан проглотит и не заметит. Сейчас он представлял его чем-то живым, с мерзким оскалом, проглатывающим баржи с отданными ему на забаву людьми.
– Нет, не верю. Зачем тогда с нами так жестоко играть? – произнес задумчиво Гай, ни к кому не обращаясь. – Ведь правительство говорит, что дает нам шанс, пусть даже в наказание. Оно отправляет нас на поиски новой суши. Да, это лотерея, но кому-то, наверное, везет? Спросите Сида, он как игрок вам подтвердит, что выигрыш бывает даже при минимальных ставках! – Гай чувствовал, что заводится, переходит на крик, и к нему начинают прислушиваться другие арестанты. В них он надеялся найти поддержку таких же как и сам оптимистов. – А вы в своих расчетах могли и ошибаться! Что мешало правительству нас всех просто утилизировать? Зачем ему с нами возиться и давать баржу? И если ни одну баржу не принесло обратно, это еще не значит, что все они погибли. Может, как раз в эту минуту кто-то наслаждается жизнью на зеленом острове, кто-то из тех, кто тоже ни во что не верил?
– Во всем наказанье божье! – вдруг встрепенулся заключенный в изношенной черной рясе с дырами на локтях. Отделившись от стенки транслятора, он пополз к Гаю, сверля его лихорадочно блестящими глазами. – Мы все отребье, предавшее Господа! За то и пьем чашу геенны огненной!
– Заткнись, Святоша Джо! – огрызнулся Свимми. – Без тебя тошно. Ты за свою ересь попал на баржу, а все неймется. Мог же, как все церковники, прославлять правительство и жить, ни в чем себе не отказывая?
Святоша Джо не удостоил Свимми ответом и, схватив Гая за ногу, прошипел, запекшимися, с остатками засохшей пены, губами:
– Земля уходит у нас из-под ног! Солнце выжигает наши души! Вспомни – разве не так говорилось в святом писании? Бог отвернулся от забывших слово пастыря! Послушай его! – Святоша Джо ткнул растопыренной пятерней в Тобиаса. – В нем тлеет искра ниспосланного Господом разума!
– Замолчи! – на этот раз не сдержался Тобиас, и Гай заметил, что Святоша Джо тут же осекся. – Я слышал, что горожане живут в собственном мире, предпочитая глупое неведение элементарной логике. Но ты, Гай, выделяешься даже среди них. Чтобы утилизировать всех приговоренных к отчуждению, нужна бесценная энергия. А с этим-то как раз и главная проблема. Ее и так уходит слишком много на утилизируемых, достигших возрастного лимита. Да и предавать земле, как это делали наши предки, нельзя – нынче земля в городе слишком дорога. А за городскими стенами – лишь плодить трупоедов. И не от хорошей жизни нас убеждают есть сырое мясо, якобы оно полезней. Вранье! Вельможи сырое не едят. Все ради того, чтобы сэкономить лишний джоуль энергии. Выбросить нас в океан – это самое простое, что могло придумать правительство. Они избавляются от нас предельно дешевым способом. Когда-то люди плавали по океану по собственной воле. Но это было очень давно. Океан потерял берега, и мы стали его бояться. Да и все та же пресловутая энергия. Чтобы отправить корабли в экспедиции, нужны сотни тонн топлива. А такой роскоши у нас давно нет. Едва хватает на прибрежные полицейские буксиры. Вот и гниют корабли, что еще не порезаны на металл, за дамбой. Нашли применение лишь баржам. Но и тех остается все меньше и меньше. Так что выжить нам невозможно по определению. Мы все обречены. И я, и ты, и Сид, и Лич со своими выродками. Послушай меня и оставь эти глупые бредни о спасении! Для нас все кончено.
