Пирс Энтони
Заклинание для Хамелеона
– А василиски еще водятся? – встревоженно перебил кентаврицу Бинк, мгновенно вспомнив встречу с хамелеоном. Тот уставился на Бинка, прикинувшись василиском, да сам тут же и погиб, словно его магия против него и обернулась. Надо еще разобраться, что бы это все значило.
– Есть, но немного, – ответила Чери. – Над их истреблением потрудились и люди, и кентавры. Знаешь, их взгляд для нас тоже смертелен. И теперь они прячутся – знают, что стоит им таким образом убить хотя бы одно разумное существо, и на них обрушится целая армия мстителей в зеркальных масках. Василиск – не ровня предупрежденному человеку или кентавру, это всего лишь небольшая крылатая ящерица с головой и когтями курицы. И не очень умная. Да и ум им без надобности.
– Слушай, а может, разум и есть тот недостающий фактор? – воскликнул Бинк. – Существо может творить чудеса, быть чудом или иметь ум – или любые два из трех вариантов, но не все три вместе. Тогда мыш-крохобор может двигать предметы на расстоянии, а умный дракон не может.
Чери вновь повернула голову и посмотрела на Бинка:
– Мысль оригинальная. Ты и сам довольно умен. Мне надо над этим подумать. Но пока мы это не подтвердили, не стоит без защиты забираться в самую Глухомань: вдруг нарвешься на умного монстра, владеющего магией.
– В Глухомань я не полезу, – пообещал Бинк. – Во всяком случае, не сойду с проложенной тропы, пока не доберусь до замка волшебника. Не хочу, чтоб меня какие-то ящерицы насмерть засмотрели.
– Твои предки были более агрессивны, – заметила Чери, – потому так много их и погибло. Но они покорили Ксанф и создали анклав, где магия была под запретом. Понимаешь, страна им понравилась и плоды магии пришлись по душе, но не на пороге же собственного дома. Поэтому они вырубили весь лес, убили всех магических животных и растения и построили огромную каменную стену.
– Руины! – воскликнул Бинк. – Я-то думал, это старые камни от вражеского лагеря.
– Они остались с Первой волны, – твердо повторила Чери.
– Но я же сам потомок…
– Я предупреждала, что тебе не понравится.
– Мне и не нравится, – согласился он, – но выслушать я хочу. Каким образом мои предки…
– Они поселились в обнесенной стеной деревне, высадили обыкновенские семена, стали разводить обыкновенский скот. Бобы там, коров бескрылых… Переженились на женщинах, которых привели с собой или похитили в ближайших обыкновенских поселениях, детей завели. Ксанф оказался хорошей землей, даже в той немагической зоне. Но потом случилось нечто поразительное.
Чери снова повернула к нему лицо и посмотрела чуть искоса. У человеческих девушек такие взгляды получаются очень мило. Но и у девушки-кентавра вышло неплохо, особенно если прищуриться и видеть только ее человечью часть. Ну очень мила, хоть он и знает, что кентаврий век подольше человечьего и ей лет пятьдесят, не меньше. А выглядит на двадцать – да на какие двадцать! Людям и не мечталось. Да, такую красотку никакая уздечка не удержит!
– Что случилось? – спросил он, понимая, что она ждет от него вразумительной реакции. Кентавры – хорошие рассказчики и слушателей любят хороших.
– Их дети стали рождаться с магическими способностями.
– Ага! Значит, у Первой волны была магия!
– Не было! Магия – в самой земле Ксанфа. Эффект среды обитания. У детей он выражается сильнее – они податливей, а лучше всего – у младенцев, зачатых и рожденных здесь. Взрослые, даже живущие здесь давно, склонны подавлять в себе имеющиеся таланты, поскольку убеждены, что «этого не может быть». Но дети принимают все как есть. Поэтому у них не только больше врожденного таланта, но и более положительное его восприятие.
– Я ничего этого не знал, – сказал Бинк. – У родителей намного больше магии, чем у меня. Среди моих предков были волшебники. Но я… – он помрачнел. – Боюсь, я сильно разочаровал родителей. По идее, у меня должна бы быть очень сильная магия, может, даже на уровне волшебника. А выходит…
Чери деликатно воздержалась от комментариев.
– Сначала люди приходили в ужас. Но вскоре смирились и даже стали поощрять развитие некоторых талантов. Один из мальчишек умел превращать свинец в золото. Так они все холмы перерыли, свинец искали, а потом пришлось посылать за ним экспедицию в Обыкновению. Будто свинец оказался ценнее золота.
– Но Ксанф не имеет дел с Обыкновенней.
– Ты забываешь, что это древняя история.
– Прости еще раз. Я так часто перебиваю, потому что мне интересно.
– Ты отличный слушатель, – сказала Чери, и он обрадовался ее похвале. – Большинство людей вообще не стали бы слушать, потому что история для них не очень лестна.
– Может, и я не стал бы с такой охотой слушать, если бы мне не предстояло изгнание, – признался Бинк. – Я могу работать только головой и телом, поэтому лучше знать все, как оно есть.
– Похвальная философия. Кстати, я везу тебя дальше, чем собиралась, потому что ты так хорошо, внимательно слушаешь. В общем, свинец они получили, но заплатили за него страшную цену. В Обыкновении узнали о магии. Они там верны себе – алчные, завистливые. От мысли, что можно получить дешевое золото, совсем ошалели – вторглись в Ксанф, взяли стену штурмом и перебили всех мужчин и детей Первой волны.
– Но… – в ужасе возразил Бинк.
– То была Вторая волна, – участливо сказала Чери. – Женщин они убивать не стали: войско Второй волны состояло из одних мужчин. Они думали, что найдут машину, превращающую свинец в золото, или узнают тайную формулу для алхимического процесса. Они не особенно верили в магию – для них это было просто удобное слово для обозначения всего непонятного. Они слишком поздно поняли, что свинец превращала в золото магия ребенка. Они уничтожили то, за чем пришли.
– Какой ужас! – сказал Бинк. – Ты хочешь сказать, что я произошел от…
– От изнасилованной женщины Первой волны. Другими словами твою родословную не определить. Нам, кентаврам, люди Первой волны были малосимпатичны, но тогда нам стало их жалко. Вторая волна была намного хуже. Настоящие пираты, грабители. Если бы мы знали, то помогли бы людям Первой волны победить их. Наши лучники подстерегли бы их в засаде… – она пожала плечами. Мастерство лучников-кентавров вошло в легенды, и заострять на нем внимание не было надобности.
– Захватчики осели на наших землях, – продолжила Чери после паузы, – и разослали собственных стрелков по всему Ксанфу. Они убивали… – она замолчала, и Бинк понял, как тяжело она переживает горькую иронию ситуации, когда ее родичи пали от стрел, пущенных неумелыми людскими руками. Чери содрогнулась, едва не сбросив Бинка, и заставила себя продолжать:
– Отстреливали кентавров на мясо. Но потом мы организовались и напали на их лагерь, перебили половину, и только тогда они согласились оставить нас в покое. Но даже после этого не особенно соблюдали условия соглашения, ибо чувство чести им почти неведомо.
– А их дети рождались с магией, – подхватил Бинк, начиная понимать принцип. – А потом пришла Третья волна, перебила Вторую…
– Да, это случилось через несколько поколений и было не менее кровавым. К тому времени люди Второй волны стали относительно сносными соседями. И вновь уцелели только женщины, да и их немного. Эти женщины прожили в Ксанфе всю жизнь и обладали очень сильной магией. С ее помощью они поодиночке извели всех мужей-насильников и сумели отвести от себя все подозрения. Но их победа обернулась поражением – у них вовсе не осталось мужей. И тогда им самим пришлось пригласить обыкновенов…
– Какая мерзость! – воскликнул Бинк. – Я унаследовал тысячелетний позор!
– Не только. История человека в Ксанфе очень жестока, но в ней есть славные страницы, даже своего рода величие. Женщины Второй волны действовали обдуманно, они привели лучших мужчин, каких только сумели найти. Самых сильных, добрых, умных, справедливых, таких, кто понимал, куда идет, и шел по зову души, а не из жадности. Они поклялись хранить тайну Ксанфа и верность ему. Да, они были обыкновены, но благородные.
– Четвертая волна! – обрадовался Бинк. – Самая лучшая.
– Да. Женщины Ксанфа стали вдовами, жертвами насилия, наконец, убийцами. Иные из них состарились, война изувечила их тела и души. Но все они обладали сильной магией и железной волей; они пережили жесточайшее испытание, погубившее всех остальных людей в Ксанфе. Эти их качества были заметны любому. Когда прибывшие сюда мужчины узнали всю правду, некоторые из них сразу вернулись в Обыкновению. Но другим пришелся по вкусу брак с ведьмами. Они хотели, чтобы у их детей была сильная магия, и считали, что свойство это наследственное. Так что молодость и красота в расчет почти не принимались. Из них получились прекрасные мужья. Другие, экологи, хотели развить и защитить уникальный природный потенциал Ксанфа, а самым ценным богатством нашей земли они считали магию. К тому же Четвертая волна состояла не только из мужчин, были среди них и тщательно отобранные молодые женщины – будущие жены для подросших детей. Так удалось избежать ненужного кровосмешения. В общем, можно говорить не о захвате, а о мирной колонизации, основанной не на убийстве, а на разумных экономических и биологических принципах.
– Знаю, – сказал Бинк. – В той волне и появились первые великие волшебники.
– Именно так. Конечно, потом были и другие волны, но уже не столь значительные. Человек стал доминирующим видом в Ксанфе именно с Четвертой волны. В следующих нашествиях многие погибли, еще больше людей оказались вытеснены в самую глушь. Но цепь человеческих поколений больше не прерывалась. Почти каждый из вас, кто обладает умом или магией, ведет свой род от Четвертой волны. Убеждена, что и ты тоже.
– Да. У меня есть предки в каждой из шести первых волн. Но мне всегда казалось, что самая важная – Первая.
– Волны прекратились лишь с установкой щита. Он не пропускает обыкновенские существа в Ксанф, и наоборот. Ох, как его воспевали: спасение Ксанфа, гарант благоденствия! Только лучше отчего-то не стало. Словно поменяли одну беду на другую. За последнее столетие нашествия полностью прекратились, зато появились другие напасти.
– Вроде электрожучков, вжиков и плохого волшебника Трента, – подхватил Бинк. – Магические напасти.
– Трент не был плохим волшебником, – поправила Чери, – он был злой волшебник. Разница принципиальная.
– Ммм, да. Он был хороший злой волшебник. Какое счастье, что он не успел завоевать Ксанф!
– Разумеется. Но вдруг появится другой злой волшебник? Или снова вылезут вжики? Кто спасет Ксанф на этот раз?
– Не знаю, – честно ответил Бинк.
– Иногда я сомневаюсь, что щит – такое уж великое благо. Он создает своего рода парниковый эффект: усиливает магию в Ксанфе, не допуская рассеивания вовне. И магия будто накапливается до критической точки. С другой стороны, мне бы очень не хотелось вернуться во времена волн.
С подобной точкой зрения Бинк сталкивался впервые.
– Мне как-то не понять, что за беда, если магия в Ксанфе становится сильнее? – сказал он. – Лично мне хочется, чтобы ее было чуточку побольше. Чтоб хватило и на меня, на мой талант.
– Без него тебе было бы лучше, – отозвалась Чери. – Вот если бы король разрешил тебе остаться…
– Ха! По-твоему, выходит, мне лучше жить отшельником в самой Глухомани? В деревне-то не потерпят человека без таланта.
– Странная параллель, – пробормотала Чери.
– Что?
– Так, ничего. Просто вспомнился Герман-отшельник. Несколько лет назад его изгнали из нашего табуна за непристойность.
Бинк засмеялся:
– Что может быть непристойным для кентавра? Что он сделал?
– Дальше не поеду, – сухо сказала Чери, резко остановившись на самом краю симпатичной цветочной поляны.
Бинк понял, что сказал что-то не то:
– Я не хотел обидеть… Извини, если что…
Чери заметно смягчилась:
– Ну да, ты же не знаешь… От запаха этих цветов кентавры совсем дуреют. Приближаться к ним можно только в самых крайних случаях. По-моему, замок волшебника Хамфри милях в пяти на юг. Остерегайся злой магии. Надеюсь, ты найдешь свой талант.
– Спасибо! – с чувством сказал Бинк и соскользнул с ее спины.
От долгой езды ноги у него слегка задеревенели, но он знал, что Чери сэкономила ему целый день хода. Он обошел ее, встал лицом к лицу и протянул руку.
Чери пожала ее, а потом наклонила голову и поцеловала его – в лоб, по-матерински. Это она, конечно, зря… Но Бинк механически улыбнулся в ответ и пошел. За спиной он слышал удаляющийся стук ее копыт, и ему вдруг стало одиноко. К счастью, путь его подходил к концу.
Но любопытство не оставляло его: что же такое сотворил Герман-отшельник, что даже кентавры сочли непристойным?
Глава 3. Провал
Бинк в ужасе стоял на краю пропасти. Тропу пересекала еще одна трещина – нет, даже не трещина, а гигантский овраг шириной в полмили и немереной глубины. Кентаврица Чери, конечно же, не знала о нем, иначе предупредила бы Бинка. Значит, пропасть появилась совсем недавно, вероятнее всего, в последний месяц.
Такое громадное ущелье могло возникнуть только от мощного землетрясения – или природной магии. Поскольку Бинк не слыхал о таких землетрясениях, значит, тут не обошлось без магии. И поработал очень сильный волшебник.
Кто бы это? Такую пропасть мог бы сотворить король в свои лучшие годы, вызвав жестко управляемый ураган. Но это было ему совершенно ни к чему, к тому же сила у короля уже не та, ни на что такое он не способен. Злой волшебник Трент был превращателем и не умел двигать землю. Добрый волшебник владеет сотней всяких чар; наверное, есть среди них и такие, с помощью которых можно сотворить и столь мощный провал, но трудно себе представить, с чего бы Хамфри стал этим заниматься. Добрый волшебник ничего не делает без пользы для себя. Неужели в Ксанфе появился еще один великий волшебник?
Стоп! Поговаривают еще о каком-то мастере иллюзий. А ведь сделать якобы пропасть гораздо легче, чем пропасть настоящую. Такой же талант, как у Пшика с его ложными ямами, только намного сильнее. Пшик, конечно, никакой не волшебник, но если есть настоящий волшебник с талантом такого типа, то он вполне способен создать иллюзию такого рода. Может, если просто шагнуть в провал, нога ступит на тропинку?
Бинк посмотрел вниз. Под ним блаженно проплывало облачко. До облачка было локтей пятьсот. В лицо дохнул затхлый холодный ветерок. Бинк поежился – для иллюзии что-то больно реально.
– Ау-у-у! – крикнул он, и секунд через пять эхо откликнулось.
– У-у-у!
Бинк взял камешек и бросил его в пропасть. Он полетел в глубину. Звука падения Бинк не услышал. Тогда он опустился на колени и потрогал пальцем воздух за краем обрыва. Палец не встретил никакого сопротивления. Потрогал стенку – вполне материальна. И отвесна.
Хоть и неохотно, но пришлось поверить: провал настоящий.
Делать нечего, надо идти вкруговую. А это значит, что до места назначения не пять миль, а все пятьдесят, а то и сто – поди знай, сколько тянется эта расщелина?
Может, вернуться? Надо же сказать деревенским о новом чуде природы. А вдруг оно исчезнет до того, как он приведет сюда кого-нибудь взглянуть? Тогда его назовут не только нечудью, но и придурком вдобавок. А хуже того – трусом, который изобрел небылицу, чтобы не идти к волшебнику и не получить окончательного подтверждения собственной бездарности. То, что создано с помощью магии, можно и уничтожить с помощью магии, так что лучше попытаться обойти Провал.
Бинк с некоторой опаской посмотрел на небо. Солнце клонилось к западу. До сумерек оставалось около часа. И лучше бы за этот час отыскать дом, где можно переночевать. Меньше всего Бинку хотелось ночевать под открытым небом в незнакомой местности, отдавшись на милость неведомой магии. Пока что путешествие его протекало очень гладко благодаря Чери. Но теперь, с этим неожиданным препятствием, оно окажется куда сложнее.
Куда повернуть – на запад или на восток? Пропасть тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз. Но к востоку местность была чуть поглаже и потихоньку уходила вниз. Может, тот путь приведет на дно оврага и тогда потребуется перейти на ту сторону? К тому же фермеры предпочитают селиться в долинах, а не на горах: и с водой попроще, и злая магия гор не досаждает. Надо идти на восток.
Правда, заселены эти края негусто. На тропе Бинку не встретилось ни одного человеческого поселения. Он двинулся через лес, все ускоряя и ускоряя шаг. Когда опустились сумерки, Бинк увидел, как из пропасти вздымаются громадные черные тени, распускают перепончатые крылья, поднимают хищные клювы, посверкивают глазками: то ли стервятники, то ли что похуже. Ему стало сильно не по себе.
Теперь надо беречь припасы: неизвестно, насколько придется их растягивать. Бинк заметил хлебное дерево, оттяпал от него буханочку, но та оказалась недозрелой. Съешь такую – долго будешь животом маяться. Нет, надо найти ферму.
Деревья стали больше и корявей, вид у них был зловещий. Их скрюченные ветви стонали на ветру. Ничего особенно страшного в этом нет, и магия тут ни при чем. Но сердце у Бинка застучало быстрее, и он начал поминутно оглядываться. Ведь с относительно безопасной тропы пришлось свернуть, и он все дальше углублялся в дебри, а там может произойти все что угодно. Ночь – время запредельной магии, а она разнообразна и сильна. Сонный морок сосен тому пример, а есть ведь и страшильные мороки, и еще много всякого. Эх, найти бы какой-нибудь домик!
Да, искатель приключений из него тот еще! Чуть-чуть отошел от тропы, чуть-чуть стемнело – и тут же навоображал себе с три короба. На самом-то деле, это еще не настоящая Глухомань, и для осмотрительного путника опасностей тут немного. Доподлинная дичь и глушь начинается за замком доброго волшебника, по ту сторону пропасти.
Бинк заставил себя идти помедленней и смотреть только вперед. Просто иди себе и иди, да не забывай посохом махать и во все подозрительное тыкать, а не то…
Кончик палки ткнулся в пустоту. Пустота взмыла вверх, громко трепеща крыльями. Бинк попятился, шлепнулся на спину, прикрыв лицо руками.
– Кю-ю! – возмущенно курлыкнула пустота. Пустельга, догадался Бинк. На ночь прикинулась пустым местом, чтоб никто не доставал. Тварь совершенно безобидная, но, когда ткнут, может обидеться.
Если здесь гнездятся пустельги, стало быть, и для Бинка опасности нет. Всего-то дел – прилечь где-нибудь и заснуть. Почему бы так и не поступить?
«Да потому, что ночью страшно одному», – ответил он сам себе. Была бы хоть какая магия, тогда бы еще ничего. Ну хоть пустячный заговорчик на храбрость…
Впереди он заметил свет. Ура! Желтый квадратик – определенно, там человеческое жилье. Бинк обрадовался аж до слез. Он, конечно, не ребенок, но здесь, в неведомом лесу, какая разница – взрослый ты или шкет какой-нибудь? Ох, как без людей-то туго! Бинк поспешил на свет. Лишь бы это оказалась не иллюзия, не ловушка, поставленная какой-нибудь поганью.
Нет, настоящий. Из окошка фермерского дома на краю деревеньки. Такие же светлые квадратики виднелись и дальше в долине. Почти не сдерживая радости, Бинк постучал в дверь.
Она нехотя открылась. На пороге стояла некрасивая женщина в запачканном переднике и с подозрением глазела на Бинка.
– Что-то незнаком ты мне, – проворчала она, явно намереваясь закрыть дверь.
– Я Бинк из Северянки, – поспешно сказал он. – Шел весь день, а потом на ущелье наткнулся. Мне бы переночевать. За это готов отработать. Я сильный – могу дрова колоть, сено стоговать, камни перетаскивать…
– С этим делом мы и без магии справляемся, – сказала женщина.
– Так и я без магии! Голыми руками. Я…
– Почем мне знать, может, ты дух голодный?
Бинк сморщился и протянул левую ладонь:
– Уколи. Кровь пойдет.
Обычная в таких случаях проверка. У ночных нелюдей крови нет, разве что они недавно из кого-нибудь ее высосали. Но и тогда она из раны течь не будет.
– Кончай, Марта, – раздался из дома хрипатый мужской голос. – Духов-то в наших краях, почитай, лет десять не видывали, да они все одно безвредные. Впусти его, покорми. Будет жрать – значит, человек.
– Огры тоже жрут, – пробубнила она. Но дверь чуточку приоткрыла, и Бинк сумел протиснуться в дом.
Бинк увидел зверя, охраняющего жилище, – небольшой волколак, скорее всего, один из хозяйских детишек. Настоящих оборотней Бинку не встречалось, только люди, наделенные соответствующим талантом. Похоже, такие способности встречаются в последнее время все чаще. У волколака была типичная для этой семьи большая голова и плоская морда. Настоящего же оборотня от волка не отличить, пока человеком не обернется. Бинк протянул руку, которую юный волколак старательно обнюхал, и потрепал его по голове.
Звереныш превратился в мальчишку лет восьми.
– Классно напугал, скажи? – с мольбой в голосе спросил он.
– До жути, – отозвался Бинк.
Парнишка обернулся к отцу.
– Чистяк, батя. Магией и не пахнет, – заявил он.
– В том-то и беда, – пробормотал Бинк. – Будь у меня магия, черта с два поперся бы путешествовать! Но от своих слов я не отказываюсь. Работать руками я умею.
– Что ли, совсем нет магии? – осведомился мужчина, пока женщина наливала Бинку горячей похлебки в миску. Фермеру было за тридцать, такой же неказистый, как и жена, только морщинки вокруг рта и глаз выдают смешливый нрав. Худой, но жилистый – от физического труда люди крепнут. За разговором он то багровел, то зеленел, плавно меняя цвета всем телом, – такой у него талант. – Как же ты от самой Северянки за день дошагал?
– Кентаврица подвезла.
– Кобылка! Да, брат, подвезло тебе! Интересно, за что ты держался, когда она прыгала?
Бинк невесело улыбнулся.
– Пообещала в канаву вывалить, если еще раз подержусь, – сознался он.
– Ха! Ха! Ха! – заржал фермер.
Крестьяне – народ не слишком образованный, и юмор у них от сохи. Бинк заметил, что некрасивая жена не смеялась, а мальчишка недоуменно вылупил глаза.
Фермер перешел к делу:
– Значит, батраки мне сейчас вроде как без надобности. Но меня тут на одно разбирательство зовут, а я не хочу. Хозяйка против.
Бинк кивнул, хоть ничего и не понял. Он заметил, что жена фермера тоже хмуро кивнула. Что бы это такое значило?
– В общем, если хочешь стол и кров отработать, можешь за меня пойти, – продолжил фермер. – За часик управитесь, и делать ничего не надо, только соглашаться со всем, что пристав скажет. Непыльная работенка, а для тебя и вовсе пустяк, раз ты пришлый. Поиграешься насупротив хорошенькой… – он поймал сердитый взгляд жены и договаривать фразу не стал. – Ну так как?
– Чем могу, – без особого чувства произнес Бинк. Что это такое, насчет поиграться с хорошенькой? Пока хозяйка здесь, он этого точно не узнает. А Сабрина – она была бы против?
– Ну и чудненько! На чердаке есть сено и горшок, чтоб на двор не бегать. Только сильно не храпи – хозяйка этого не любит.
Хозяйка, видать, много чего не любит. И как человека угораздило на такой жениться? Интересно, а Сабрина тоже после замужества остервенеет? От этой мысли ему стало не по себе.
– Храпеть не буду, – пообещал он.
Похлебка была не очень вкусная, но голод утолила.
Он славно выспался на сене, а рядом с ним свернулся калачиком мальчишка-оборотень. Правда, пришлось сходить на горшок, и, будучи без крышки, тот вовсю благоухал целую ночь – однако все лучше, чем оставаться один на один с ночной магией. Раз выразив недовольство похлебкой, кишки его успокоились, так что жаловаться, в сущности, было не на что.
Завтракал он овсянкой, разогретой без огня, – такой был у жены фермера талант, в хозяйстве весьма полезный. Потом отправился вдоль ущелья в соседский дом на разбирательство.
Пристав оказался мужчиной крупным, медведистым. Когда он над чем-то сильно задумывался, у него над головой появлялось облачко.
– Что-нибудь о деле знаешь? – спросил он, когда Бинк представился.
– Ничего, – честно ответил Бинк. – Вы скажите мне, что делать надо.
– Ладно. Мы вроде как пьеску разыграем – чтобы и дело уладить, и никому репутацию не подмочить. Эрзац-магия по-научному. Смотри у меня, чтоб никакой настоящей магии!
– Никакой, – заверил Бинк.
– Просто отвечай «да» на любой мой вопрос. И все.
Бинк разволновался:
– Я, сударь, врать не привык.
– Это, мальчик мой, никакое не вранье. Только во благо, вот увидишь. Странно, что у вас в Северянке такого обычая нет.
