bannerbannerbanner
История с привидениями

Питер Страуб
История с привидениями

Полная версия

Peter Straub

Ghost Story

Copyright © 1979 by Peter Straub

© Александр Крышан, перевод, 2021

© Сергей Неживясов, иллюстрация, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Посвящается Валли Шайо и Грегорио Кохону



Всюду под нами разверста мрачная бездна, и преисподняя – лишь преддверие ее.

Натаниэль Готорн. Мраморный фавн


Призраки всегда алчны.

Р. Д. Джеймисон

Пролог. На юг

1

– Каким был твой самый дурной поступок?

– Я не скажу вам этого, но поведаю о худшем в моей жизни происшествии… о самом чудовищном…

2

Он опасался возможных проблем при перевозе ребенка через канадскую границу и отправился на юг, избегая городов и пользуясь уединенными шоссе, – путешествуя, словно по параллельной стране. Однообразие так успокаивало и вдохновляло его, что за первый день удалось проехать двадцать часов кряду. Они подкреплялись в «Макдоналдсах» и придорожных закусочных: проголодавшись, он съезжал с автострады и катил по параллельной ей второстепенной дороге, зная, что делает крюк не более 15–20 миль. Затем он будил ребенка, и они вдвоем вгрызались в гамбургеры. Девочка никогда первой не заговаривала с ним, ограничивалась только просьбами о самом необходимом. Большую часть времени она спала. Он помнил, как в первую ночь номера его машины подсвечивались лампочками, и – потом оказалось, что это было ни к чему, – он съехал с автострады на неосвещенную дорогу, выкрутил лампочки и забросил их в поле, после чего, зачерпывая пригоршни грязи с обочины, замазал номера. Вытирая руки о штаны, он вернулся к машине и открыл дверь. Девочка спала сидя, выпрямившись в кресле, рот закрыт. Она казалась абсолютно спокойной, а он по-прежнему не знал, что с ней делать.

В Западной Вирджинии он вдруг очнулся как от толчка и понял, что на несколько секунд заснул за рулем.

– Сейчас съедем в сторонку и немного вздремнем, – сказал он. Девочка кивнула.

Он свернул с автострады за Кларксбургом и ехал по шоссе до тех пор, пока не увидел большой красно-белый вращающийся знак с надписью: «Пионер Вилледж». Лишь усилием воли ему удавалось держать глаза открытыми. И с рассудком творилось неладное: ему казалось, что в глазах стоят слезы и он вот-вот разрыдается. Зарулив на парковку у торгового центра, он направился к самому дальнему от въезда ряду и сдал назад, к проволочной изгороди. Позади находилось квадратное кирпичное здание фабрики по изготовлению пластиковых копий животных, которые устанавливали на грузовики «Голден Чикен». Асфальтированный двор был наполовину завален гигантскими пластмассовыми цыплятами и коровами. В самом центре возвышался громадный голубой бык. Уныло-белые некрашеные цыплята казались крупнее коров.

Впереди тянулся почти пустой ряд парковки, далее – песочного цвета здания торгового центра.

– Можно посмотреть больших цыплят? – спросила девочка.

Он отрицательно покачал головой:

– Из машины выходить не будем, просто поспим здесь. – Он закрыл все двери на замки и поднял стекла. Под пристальным взглядом девочки нагнулся, нащупал под сиденьем веревку и велел: – Вытяни руки.

Почти улыбаясь, она протянула ему маленькие ручки со сжатыми кулачками. Он дважды обмотал веревкой запястья, затем связал ей лодыжки. Увидев, что остался запас веревки, он зажал ее свободный конец в одной руке, а другой грубо притянул девочку к себе. Затем обвязал ее и себя и, уже растянувшись на переднем сиденье, сделал последний узел.

Она лежала на нем, ее руки упирались ему в середину живота, голова покоилась у него на груди. Она легко и ровно дышала, будто знала заранее, что он ее привяжет. Часы на приборной панели показывали пять тридцать; становилось прохладнее. Он вытянул ноги, опустил голову на подлокотник и заснул под гудение транспорта.

Ему показалось, что проснулся он сразу же; лицо покрывал пот, и раздражал резкий запах сальных немытых волос девочки. Уже стемнело; он проспал, наверное, несколько часов. Их так и не обнаружили – забавно было бы, если бы его нашли спящим на парковке торгового центра в Кларксбурге, Западная Вирджиния, в обнимку со связанной девочкой! Он зевнул, чуть отодвинулся от девочки и разбудил ее. Как и он сам, она мгновенно проснулась; затем отклонила назад голову и внимательно посмотрела на него. В ее взгляде не было страха – только напряженность. Он поспешно развязал узлы и вытащил из-под их тел веревку. Шею кольнуло, когда он выпрямился.

– Хочешь в туалет? – спросил он.

Она кивнула:

– Где?

– За машиной.

– Прямо здесь? На парковке?

– Ты слышала.

Ему снова показалось, что она слегка улыбнулась. Он взглянул на ее напряженное лицо, обрамленное темными волосами.

– Ты меня выпустишь?

– Подержу за руку.

– Но ты не будешь подглядывать? – Впервые в ее словах прозвучала неуверенность.

Он покачал головой.

Она протянула руку, чтобы открыть дверь, но он снова покачал головой и твердо взял ее за запястье.

– Выйдешь с моей стороны, – велел он и выбрался наружу, все еще крепко сжимая тоненькое запястье. Она начала боком пролезать к двери – малышка семи-восьми лет с коротко остриженными темными волосами, в коротеньком розовом платьице. Прямо на босые ноги надеты голубые простроченные тенниски, стоптанные на каблуках. Совсем по-детски она сначала опустила на землю одну ногу, поерзала, затем опустила другую и выбралась из автомобиля.

Он обвел ее вокруг машины к проволочному забору фабрики. Девочка наклонила голову и взглянула на него исподлобья:

– Ты обещал мне. Не смотри.

– Не буду, – ответил он.

Он не стал смотреть – просто откинул голову назад, когда она согнулась, вынуждая его склониться вбок. Его взгляд скользил по гротескным пластмассовым животным за забором. Потом он услышал шуршание ткани и взглянул вниз. Она, насколько было возможно, вытянула левую руку и, задрав дешевое розовое платьице до талии, тоже разглядывала пластиковых животных. Когда девочка привела себя в порядок, он отвел от нее взгляд. Она поднялась и теперь ждала, что он прикажет делать дальше. Он повел ее назад к машине.

– Чем ты зарабатываешь себе на жизнь? – спросила она.

От удивления он рассмеялся в голос: вот так светский вопрос!

– Ничем.

– А куда мы едем? Куда ты меня везешь?

Он открыл дверь и отступил в сторону, а она пролезла на свое место.

– Кое-куда, – ответил он. – Везу тебя в одно место.

Он сел за руль.

– Куда?

– Приедем – увидишь.

И снова они ехали всю ночь, и снова девочка почти все время спала, иногда просыпаясь, чтобы поглядеть в ветровое стекло (во сне она сидела в кресле очень прямо, словно кукла в розовом платье и синих теннисках) и задать ему странные вопросы.

– Ты полицейский? – спросила она его однажды, затем, увидев въездной знак: – А что такое Колумбия?

– Город.

– Как Нью-Йорк?

– Да.

– Как Кларксбург?

Он кивнул.

– Мы всегда будем спать в машине?

– Не всегда.

– Можно включить радио?

Он разрешил, и она потянулась вперед и нажала кнопку. Машина наполнилась помехами и двумя-тремя одновременно говорящими голосами. Она нажала другую кнопку – тот же результат.

– Покрути настройку, – подсказал он.

Сосредоточенно нахмурив брови, девочка начала медленно вращать ручку настройки. Через мгновение она нашла чистый сигнал – пела Долли Партон.

– Вот это мне нравится, – заявила она.

Следующие четыре часа они ехали на юг под песни и ритмы кантри. Станции слабели, угасая и сменяя друг друга, чередовались голоса и акценты диск-жокеев, спонсоры соперничали друг с другом в перечнях страховых услуг, зубной пасты, мыла, пепси-колы, погребальных услуг, дешевых наручных часов, шампуня от перхоти… И лишь музыка оставалась неизменной: бесконечно повторялись истории, в которых женщины выходили замуж за фермеров и бродяг и оставались верны им до развода, а мужчины сидели в полных соблазнов барах и мечтали вернуться домой, и возвращались, и воссоединялись с бывшими женами, и снова с отвращением расходились, унося в душе тоску о детях…

Однажды он спросил ее:

– Ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Эдвард Вандерлей?

Она не ответила, но изучающе взглянула на него.

– Так слышала?

– А кто это?

– Он был моим дядей, – сказал он, и девочка улыбнулась ему.

– А о человеке по имени Сирс Джеймс?

Она помотала головой, продолжая улыбаться.

– А о человеке по имени Рики Готорн?

Она снова покачала головой. Не было смысла продолжать. Он сам не знал, зачем задавал ей эти вопросы. Вполне возможно, что этих имен она никогда не слышала. Да конечно не слышала.

Как-то раз, еще в Южной Каролине, ему показалось, что патрульный полицейский увязался за ними: полицейский автомобиль шел позади в 20 ярдах, не меняя дистанции. Ему даже показалось, что полицейский говорит что-то по рации. Он сразу же сбросил скорость на пять миль и сменил ряд, но патрульная машина не обогнала его. Сердце его упало: он уже представлял себе, как полицейский обгоняет, включает сирену, приказывая прижаться к обочине. Потом начнутся вопросы. В этот час – около шести вечера – автострада была переполнена машинами: он чувствовал, что попал в ловушку: беспомощный, пассивный участник напряженного движения, уповающий на милость того, кто сидел в патрульной машине. Надо что-то придумать. Его просто влекло общим потоком к Чарльстону, миля за милей по равнине, поросшей кустарником. Вдали виднелись группки убогих домов с остовами гаражей. Номера этой магистрали он не помнил. В зеркале заднего вида он увидел, как в хвосте нескончаемой вереницы машин, позади полицейского автомобиля, старый грузовик выпустил длинный столб черного дыма из похожей на печную выхлопной трубы рядом с двигателем. Он с ужасом представил, как полицейский заорет ему: «Выходи!» и как закричит высоким тонким голосом девочка: «Он заставил меня поехать с ним, он привязывает меня к себе, когда спит!» Южное солнце, казалось, атаковало его лицо, впилось в поры. Патрульная машина сменила ряд и начала приближаться. «Ублюдок, это не твой ребенок! Кто она?!»

 

Потом его посадят в камеру и начнут бить, методично обрабатывая дубинками…

Однако ничего этого не произошло.

3

Вскоре после восьми он съехал на узкий проселок, покрытый словно недавно выкопанной рыжей грязью. Он уже не был уверен, в каком штате находится: в Южной Каролине или Джорджии; они – как, впрочем, и все остальные штаты, – словно жидкость, перетекали друг в друга и сливались один с другим, устремляясь вперед, как автострады. Все было неправильно. И находился он в неправильном месте: и жилья здесь не могло быть, и просто находиться здесь нельзя было, в этом диком и враждебном краю. Незнакомые виноградные лозы зелеными плетьми цеплялись за бампер. Последние полчаса указатель топлива стоял на «Е». Все было не так. Все! Он взглянул на девочку – девочку, которую похитил. Она спала, как кукла, спина прямая, ноги в теннисках не доставали до пола. Она слишком много спит. Может, больна, может, умирает.

Она проснулась под его взглядом.

– Мне опять нужно в туалет, – проговорила она.

– С тобой все в порядке? Ты не больна?

– В туалет хочу.

– Ладно, – проворчал он и потянулся открыть дверь.

– Можно я сама? Я не убегу. Я ничего такого не сделаю, правда.

Он взглянул на ее серьезное лицо, темные глаза на оливковой коже лица.

– Ну, куда я денусь? Я даже не знаю, где я.

– Я тоже.

– Так можно?

Когда-нибудь это должно было произойти: он не мог держать ее за руку все время.

– Обещаешь? – спросил он, зная, что задает глупый вопрос.

Она кивнула.

– Хорошо, – сказал он.

– А ты обещаешь, что не уедешь?

– Обещаю.

Она открыла дверь и вышла из машины. Это было испытанием – не следить за ней. Проверкой. Ему бы очень хотелось, чтобы ее рука была привязана к его руке. Вот сейчас она пустится наутек, закричит… Но нет, она не кричала. Все-таки часто, думал он, что-то ужасное, чего со страхом ждешь, не происходит: злой рок дает сбой, и все встает на свои места – словно ничего и не было. Он испытал громадное облегчение, когда девочка вернулась, – вот и опять не разверзлась черная пропасть под ним.

Он закрыл глаза и увидел разделенное белыми полосами пустое шоссе, разматывающееся перед ним.

– Надо найти мотель, – произнес он.

Она вытянулась в кресле, ожидая его указаний. Тихонько мурлыкало радио – нежное, ласкающее пение гитары. На мгновение мелькнул образ: девочка мертва, язык высунут, глаза вылезли. Она совершенно не сопротивлялась ему! А потом он стоял – ему так казалось – на улице Нью-Йорка, одной из Восточных Пятидесятых, одной из тех улиц, где хорошо одетые женщины выгуливали овчарок. И была там одна из тех женщин, и тоже прогуливалась. Высокая, в красиво вытертых джинсах и дорогой рубашке, очень загорелая, солнечные очки сдвинуты на лоб – она прошла мимо него. Большая овчарка трусила позади, виляя задом. Он стоял достаточно близко к женщине, чтобы разглядеть веснушки в вырезе расстегнутого ворота ее рубашки.

Ах…

Когда он очнулся от своих мыслей, гитара все еще ласково пела, и, перед тем как включить зажигание, он погладил девочку по голове.

– Поехали, найдем гостиницу, – проговорил он.

Долгий час он просто продолжал движение вперед, защищенный коконом оцепенения и механикой вождения: почти один на темном шоссе.

– Ты не обидишь меня?

– Откуда ж мне знать.

– Не обидишь, я знаю. Ты мой друг.

А затем он не «как будто» перенесся на улицу Нью-Йорка – он на самом деле очутился там, на той самой улице, глядя, как загорелая женщина с собакой приближается к нему. И снова он разглядел редкие веснушки в вырезе воротника – он знал, каково будет на вкус коснуться языком этого места. Как это часто бывало в Нью-Йорке, солнца он не видел, но чувствовал его – тяжелое, агрессивное солнце. Женщина была никто – так, прохожая… он и не знал ее совсем, просто она была похожа на… Мимо пролетело такси, металлические поручни справа, надписи на стеклах французского ресторана на другой стороне улицы. Тротуар жег сквозь подошвы ботинок. Где-то наверху мужчина выкрикивал одно и то же слово снова и снова. Он был там, он был: очевидно, какие-то чувства отразились на его лице, потому что женщина с собакой удивленно взглянула на него, сделала строгое лицо и перешла на противоположную сторону тротуара.

Может, она сказала что-то? Могут люди в галлюцинациях нормально, по-человечески, разговаривать? Можно ли их о чем-то спрашивать и получать ответы на свои вопросы? Он открыл рот. «Мне надо…»

Найти выход, хотел сказать он, но снова оказался в машине. Сырой комок, бывший когда-то картофельным чипсом, лежал у него на языке.

Каким был твой худший поступок?

Судя по карте, он находился всего лишь в нескольких милях от Валдосты. Он чисто механически вел машину, не решаясь взглянуть на девочку и не зная, спит она или нет, но тем не менее чувствуя на себе ее взгляд. Наконец он проехал указатель: судя по нему, до Самого Дружелюбного Города на Юге оставалось десять миль.

Это был типичный южный городок: немного промышленных зданий на въезде, мастерские, прессовальные цеха, сюрреалистические скопления металлических бараков под дуговыми фонарями, дворы, уставленные полуразобранными грузовиками. Далее – деревянные дома, нуждающиеся в покраске, группы чернокожих мужчин по углам, их лица неразличимы в темноте, новые дороги начинались и вдруг обрывались, всюду бурьян; всюду по городу бесцельно разъезжают подростки в допотопных машинах.

Он миновал низкое, неуместно новое здание, знамение Нового Юга, с вывеской: «Пальметто Мотор-Инн», притормозил и сдал назад к нему.

Девушка с начесом и конфетно-розово накрашенными губами одарила его бессмысленной и безжизненной улыбкой и двуспальным номером «для меня и моей дочери». В регистрационном журнале он написал: «Ламар Бурже, 155 Ридж Роуд, Стоннингтон, Коннектикут». Вручив дежурной плату за ночь, он взамен получил ключ.

В комнате имелись две односпальные кровати, жесткий коричневый ковер и ядовито-зеленые стены, которые украшали две картины: на одной – наклонивший голову котенок, на другой – индеец, глядящий с вершины утеса на укрытое листвой ущелье, дверь в отделанную голубой плиткой уборную. Он присел на сиденье унитаза, дожидаясь, пока девочка разделась и улеглась в кровать.

Когда он выглянул проверить, как она там, девочка лежала лицом к стене, укрывшись простыней. Ее одежда была разбросана по полу, почти пустой пакет чипсов валялся рядом на кровати. Он забрался в уборную, разделся и встал под душ. Какое блаженство… На мгновение ему показалось, что он вернулся в прежнюю жизнь, что он не Ламар Бурже, а Дон Вандерлей, живший когда-то в Болинасе, автор двух романов (один из которых принес немного денег), бывший любовник Альмы Мобли, брат покойного Дэвида Вандерлея. Так оно и было. Воспоминания мешали ему – он не мог выкинуть все это из памяти. Его память – ловушка, он словно в замурованной пещере. Однако придется вернуться к реальности. Сейчас он здесь, в мотеле «Пальметто Мотор-Инн». Он выключил душ, и от наслаждения не осталось и следа.

В маленьком номере, освещенном слабым светом прикроватного ночника, он снял джинсы и открыл свой чемодан. Охотничий нож был завернут в рубашку, и он раскатал ее – нож выпал на кровать.

Зажав в руке короткую костяную рукоять, он подошел к кровати девочки. Она спала с открытым ртом; пот блестел на ее лице.

Он долго сидел рядом с ней, держа нож в правой руке, готовый пустить его в ход.

Но в эту ночь не смог. Сдавшись и отступив, он тряс руку девочки, пока ее ресницы не затрепетали.

– Кто ты? – спросил он.

– Я хочу спать.

– Кто ты?

– Отстань. Пожалуйста.

– Кто ты? Я спрашиваю, кто ты?

– Ты знаешь.

– Знаю?

– Знаешь. Я говорила.

– Как тебя зовут?

– Анджи.

– Анджи?..

– Анджи Маул. Я тебе уже говорила.

Он держал нож за спиной так, чтобы она не видела.

– Я хочу спать, – проговорила она. – А ты меня разбудил.

Она вновь повернулась к нему спиной. Словно загипнотизированный, он наблюдал, как она засыпает: кончики пальцев дрогнули, веки сомкнулись, дыхание изменилось. Словно она заставила себя заснуть. Анджи – Анджела? Анджела Маул. Когда она впервые оказалась у него в машине, она назвалась совсем по-другому. Миносо? Миннорси? Что-то вроде этого, какое-то итальянское имя – но не Маул.

Он взял нож обеими руками, черная костяная ручка уперлась в его оголенный живот, локти расставлены: оставалось лишь ударить им изо всех сил…

Наконец около трех утра он вернулся в свою кровать.

4

На следующее утро, перед самой выпиской, когда он изучал карты, она заговорила с ним:

– Ты не должен задавать мне такие вопросы.

– Какие вопросы?

Он сидел к ней спиной – по ее просьбе, – пока она надевала розовое платье, и вдруг почувствовал, что должен повернуться, прямо сейчас, чтобы видеть ее. Он вдруг представил свой нож в ее руках (хотя тот лежал на дне чемодана, завернутый в рубашку), почувствовал, как он уже колет его кожу.

– Я уже могу повернуться?

– Да, конечно.

Медленно, все еще чувствуя, как нож, его нож, входит в тело, он развернулся вместе со стулом. Девочка сидела на неубранной кровати, наблюдая за ним. Напряженное некрасивое лицо.

– Какие вопросы?

– Сам знаешь.

– Ну, скажи.

Она покачала головой и промолчала.

– Хочешь, покажу, куда мы едем?

Девочка подошла к нему, не медленно, но как бы взвешенно, словно не желая показать недоверие.

– Вот сюда, – сказал он, указывая на точку на карте. – Панама-Сити, это во Флориде.

– Мы увидим море?

– Возможно.

– И не будем больше спать в машине?

– Нет.

– Это далеко?

– Можно доехать за ночь. Поедем по этой дороге – вот этой, – видишь?

– Угу.

Ей было неинтересно. Она немного наклонилась вбок и безучастно спросила:

– Как ты думаешь, я хорошенькая?

Что в твоей жизни было наихудшим? То, что ты однажды ночью раздевался у кровати девятилетней девочки? Что ты держал в руке нож? Нож, которым хотел убить ее?

Нет. Все остальное было намного хуже.

Не доезжая до крупной автострады, они остановились возле белого здания с вывеской: «Бадди Саплайз».

– Анджи, пойдешь со мной?

Она открыла дверь со своей стороны и все так же по-детски, словно спускаясь по лестнице, вылезла из машины. Он открыл входную дверь и пропустил ее вперед. Полный мужчина в белой рубашке, похожий на Ухти-Тухти, возвышался над прилавком.

– Вы скрываете свои доходы, – с ходу заявил он. – И вы у меня сегодня первые покупатели. Можете поверить? Полтретьего, а вы – первый человек здесь. Нет, – продолжил он, подавшись вперед, и впился в них взглядом. – Ни черта. Ты тот самый парень, что позавчера укокошил четыре-пять человек в Талласси.

– Что? – опешил он. – Я пришел, чтоб купить немного еды… Моя дочь…

– Попался, – сказал толстяк. – Я бывший коп. Аллентаун, Пенсильвания. Двадцать лет. Купил эту лавку, потому что мне сказали, что она будет приносить больше ста долларов в неделю. Повсюду полно жуликов. Кто бы ни вошел сюда, я жулика вижу насквозь. Вот и ты попался. Ты не убийца. Ты – похититель детей.

– Нет, я… – Он почувствовал, как струйки пота потекли по бокам. – Моя девочка…

– Не вкручивай мне. Двадцать лет в полиции.

Он в беспокойстве оглядел лавку в поисках девочки. Наконец увидел ее – она внимательно рассматривала полку, уставленную банками с ореховым маслом.

– Анджи! – позвал он. – Анджи, поди сюда.

– А, да ладно, – сказал толстяк. – Я просто попугал тебя. Расслабься. Хочешь орехового масла, девочка?

Анджи взглянула на него и кивнула.

– Ну так возьми с полки и неси сюда. Что-нибудь еще, мистер? Если ты – Бруно Гауптман[1], я должен буду тебя задержать. У меня с собой служебный пистолет. Завалю сразу, можешь не сомневаться.

 

Он видел, что толстяк просто грубо забавляется, однако с трудом скрывал дрожь. Может, этот экс-коп заметил что-нибудь? Он повернулся к проходу между полками.

– Эй, послушай, – сказал ему в спину Бадди. – Если с тобой что не так – проваливай отсюда к черту, да поскорее.

– Нет-нет, – ответил он. – Мне нужно купить кое-что…

– А вы с ней не очень-то похожи.

Не видя ничего перед собой, он начал снимать с полок продукты подряд, без разбору. Банка маринованных огурцов, яблочный джем, консервированная ветчина, две или три банки, на которые он даже не взглянул. Все это он притащил к кассе.

Толстяк Бадди подозрительно уставился на него.

– Ну вы меня и напугали, – сказал он толстяку. – Я сегодня не выспался: едем уже несколько дней… – фантазия иссякла. – Я везу малышку к бабушке, в Тампу. – Анджи крутнулась на одной ноге, держа в руках две банки орехового масла, и изумленно смотрела на него, пока он говорил. – Угу, в Тампу. По милости ее мамочки мы с женой разбежались, и мне теперь надо найти работу, чтобы как-то привести дела в порядок, да, Анджи?

Челюсть у девочки отвисла.

– Тебя зовут Анджи? – спросил толстяк у нее.

Она кивнула.

– А это твой папа?

Он почувствовал, что сейчас упадет.

– Теперь да, – сказала она.

Толстяк рассмеялся.

– «Теперь да»! Во дает! Черт возьми. Устами младенца глаголет истина. Ладно, психи, гоните монету. – Даже не потрудившись встать, он оформил их покупки. – Вам точно пора отдохнуть немного. Вы мне напоминаете те два миллиона жуликов, которых я перетаскал в свой участок.

Уже снаружи Вандерлей проговорил:

– Спасибо, что сказала так.

– Что сказала?

А затем, чисто механически, качая головой, как китайский болванчик:

– Что сказала? Что сказала? Что сказала?

1Бруно Ричард Гауптман – немецкий нелегал, обвиненный в похищении и убийстве сына знаменитых авиаторов Чарльза Линдберга и Анны Морроу Линдберг. Двадцатимесячный Чарльз Август Линдберг был похищен с требованием выкупа в 50 тысяч долларов. Выкуп выплатили, но ребенка так и не вернули. 12 мая 1932 года его сильно разложившееся тело было обнаружено в нескольких милях от дома Линдбергов. В 1935 г. Гауптман был признан судом виновным и казнен.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38 
Рейтинг@Mail.ru