Платон Беседин
Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня
Будни третьей обороны
О начале революции в Севастополе
25.02.2014
Севастополь – русский город. Здесь стоят памятники адмиралам Нахимову и Ушакову, а экскурсии водят на Малахов курган, в Панораму и Диораму, представляющие соответственно Первую и Вторую обороны Севастополя. Улицы названы в честь писателей Пушкина и Толстого, генерала Острякова и матроса Голубца.
Главные праздники – День Военно-Морского флота России и День Победы 9 мая. На День же Независимости Украины горожане выходят неохотно, лениво.
Поэтому когда на экранах появляются севастопольцы, слёзно рассказывающие о муках украинизации и любви ко всему русскому, то они не переигрывают и не врут. Есть и такие. Живущие в иной, нежели остальные украинцы, реальности, в иной матрице ценностей. Этакий отряд прикрытия Российской империи, о которой помнят только они.
Кажется, русскость впиталась в Севастополь вместе с морским бризом. Оттого непонятно, для чего этот дважды город-герой нужен Украине. Лазутчик, забравшийся в лагерь противника.
Но Украина держится за Севастополь настойчиво, крепко, как чиновник, задолжавший казино и уцепившийся за свое место. И двадцать с лишним лет власть перекраивает город и его жителей на свой незалежный манер. Шествия украинских националистов по центральному кольцу города с плакатами Бандеры и разбрасыванием проклятий, точно конфет на свадьбу, – лишь видимые уродливые швы непрекращающейся операции по смене национальной стратегии.
Но толку? 1999 год, футбольный матч Украина – Россия. И скандирование Севастополя вместе со стадионом в Москве «Бей хохлов – спасай Россию!». А после – спасибо Филимонову – траур. Странно, но так было.
И потому реакция нового украинского правительства на неповиновение Севастополя удивляет. Ведь предать можно лишь то, чему был верен.
Три месяца Евромайдана я метался между Киевом и Севастополем. Видел разные города, разных людей. Их отличало многое, но прежде всего ощущение причастности. В столице горели событиями в стране всем сердцем, всей душою, а в Севастополе жили так, будто происходящее их не касалось.
Но 23 февраля всё изменилось. На массовом 30‑тысячном митинге на центральной городской площади Нахимова я увидел других севастопольцев: решительных, волевых, патриотичных, готовых действовать. Они вышли не только ради протеста против пикирующей экономики и унизительной диктатуры, но прежде всего они вышли, чтобы определиться: кто они, твари дрожащие или право имеющие. Право на жизнь. Право на уважение. Право на бытие самим собой. И отсутствие украинских флагов на площади Нахимова – идентификация скорее культурная, нежели государственная.
В Киеве севастопольские события назвали сепаратизмом. Хотя происходящее отличалось от Евромайдана лишь вывеской. Ведь действовали севастопольцы точно так, как их научили в Киеве.
Для начала выбрали своего мэра. «Вы за Алексея Чалого?» – спросили людей на площади. И те ответили: «Да!». А после начали активизировать организованные ранее отряды самообороны и ставить вокруг города блокпосты.
Характеризуя Алексея Чалого, сына учёного, внука командующего Черноморской эскадрой, одни говорят – «крепкий хозяйственник», другие – «косит под Стива Джобса». Правы все. Происходящее в Раде Алексей Михайлович назвал «флудом», а бизнес создал работающий, эффективный.
Не случайно своё последнее обращение, в котором он призвал севастопольцев трудиться и сохранять спокойствие, Чалый подписал как «начальник управления по вопросам жизнеобеспечения».
Начальник первым делом переподчинил городу «Беркут». И побеседовал с украинским адмиралом Юрием Ильиным, причем так, что того госпитализировали с сердечным приступом.
Работы предстоит много. Для начала необходимо собрать деньги. Ведь на митинге Севастополь отказался платить налоги Киеву, следовательно, обратный поток также невозможен. Открыты счета для помощи городу. На данный момент «удалось мобилизовать денежные средства в размере 100 миллионов гривен». И это главное достижение и задача на сегодня.
Всё это происходит в условиях, когда на один квадратный сантиметр правды давит 16 тонн лжи, и сохранять спокойствие действительно сложно. То говорят о российских войсках, то об активистах «Правого сектора», но больше всего – о русской революции в Севастополе. Мол, гордимся, восхищаемся, верим.
В революционной пропаганде по обыкновению особенно усердствуют российские политики, культурные и общественные деятели. Те, которые преимущественно либо не доехали до Украины, либо заехали всего на час. Раздайте автоматы, введите войска, кричат они. И обвиняют севастопольцев в мягкости: почему не идут в атаку? Эти подстрекатели, горлопаны и провокаторы, сбежавшиеся на третью севастопольскую оборону, как пенсионеры на полки с уцененным товаром, собственно, и есть главные враги нормальной жизнедеятельности города.
Своими безответственными, популистскими заявлениями они только дестабилизируют обстановку, усиливают раскол, протягивая алчно трясущиеся, сальные ручонки к Севастополю.
С другой стороны – украинские наблюдатели, патриоты, бьющиеся в истерике, «потеряли город», «утратили целостность Украины», бредящие фразами «севастопольцы – пешки в российской игре». Эти адепты двойных стандартов боятся, что кто-то начнёт действовать их методами, озвучит иную, отличную от их, правду. Ведь им можно – другим нельзя. Убийственная логика титульной нации, на которую нынче ощетинившаяся автоматами, вспыхивающая «коктейлями Молотова» мода.
Никакой революции в Севастополе нет. И отделения от Украины, присоединения к России тоже нет. Пока нет. Это надо понять. Принять. И запомнить. На данный момент. Потому что горячих голов из касты «ломать – не строить», конечно, хватает, но их не большинство. Ведь против экономики и географии, что называется, не попрёшь.
Говорить о революции хорошо, сладко, когда на полках магазинов ещё есть продукты, когда выплачивают пенсии и зарплаты, когда не прессуют москвичи, когда нет угрозы терроризма, когда не перекрыто единственное железнодорожное сообщение города. Тогда можно потешить себя иллюзиями, используя их в качестве приятного стимулятора для подкожных имперских амбиций.
Вопрос в том, насколько долго способен ты говорить. Валуев и Жириновский уедут, а севастопольцы останутся. Один на один со своими проблемами, один на один с Украиной. Вдалеке от России, так и не сделавшей главного официального заявления относительно статуса и претензий Севастополя, в котором цветы носят и к памятнику Пушкину, и к памятнику Шевченко.
Город-то русский, но уважение, гражданскую позицию никто не отменял. И не отменит. Сколько бэтээров и «поездов дружбы» ни снаряжай.
В Севастополе ныне есть здоровый патриотизм и желание работать. Есть силы убедить и российских, и украинских товарищей в том, что город имеет право на свою самоидентификацию, на свою историю, на то, чтобы его (обратное тоже верно) уважали.
И те сотни, тысячи человек, выходящие к зданию администрации на площадь Нахимова, стоят там не ради войны, но ради мира. Ради нормальной жизни. Без страха, диктатуры и разделения. С верой, что город выстоит, и третья оборона Севастополя обойдется без крови и жертв.
Иначе – вся история города тому подтверждение – как говаривал герой Виктора Сухорукова в «Брате‑2»: «Вы ещё, суки, за Севастополь ответите!»
По-настоящему. Все.
В ночь с 22 на 23 февраля того года случилось событие, которое, с одной стороны, было закономерно и предопределено, а с другой – само стало тем болезненным, резким движением, что вывернуло сустав украинской истории, украинской нации. Виктор Янукович бежал из Украины. Чтобы окончательно приговорить, расколоть её.
До сих пор ищутся, смакуются детали его бегства. И лепятся статьи, репортажи о том, как Виктор Фёдорович ужаснулся, когда увидел милицию, покидающую, согласно распоряжению Верховной Рады, территорию президентской администрации. О том, как поспешно он собирал вещи в Межигорье. О том, как его транспортная колонна шла в Крым, а по шинам машин стреляли, в том числе и татары, порой точно, порой нет, но бравые члены самообороны прикрывали отход. И культовый режиссёр Оливер Стоун взял четырёхчасовое интервью у беглого украинского президента, дабы снять кино о государственном перевороте в Украине.
Впрочем, главное, особенно сахаристое – то, что озвучил Владимир Путин в фильме «Крым. Путь на родину»: он лично контролировал спасение Виктора Януковича, иначе его бы просто растерзали. Странное, как, собственно, и весь фильм, заявление.
Желать смерти, безусловно, кощунственно, но в некоторых ситуациях, говорили древние, возможно, если не лучше, то честнее быть растерзанным. Иначе – судьба ледяными клещами возьмёт своё, выполняя лежащий в основе бытия закон компенсации.
Янукович оказался проклятым, отверженным, ненавистным для слишком многих. Он стал символом и коррупции, и глупости, и жадности, и трусости, и бездействия. К нему – в общем-то, не самому плохому человеку – у подавляющего большинства нет ни жалости, ни уважения. Только едкая, злая насмешка или рафинированная, клокочущая ненависть. «Будь ты проклят, Янукович, гори в аду!» – слышу я жуткое, вопиющее и в Черкассах, и в Полтаве, и в Киеве, и в Севастополе. Везде, где бываю, путешествуя по Украине, после президентского бегства. И это чревато, конечно.
Мог ли действовать он иначе? Мог ли разорвать смирительную рубашку предопределённости? С одной стороны – да, конечно, ведь президент, первое лицо государства, пусть и такой, но полномочия его не отнять, не упрятать. А с другой – если рыть глубже, то, безусловно, нет. У Януковича не было ни единого шанса. В силу его жизненной конституции. Он был рождён не для этой работы. Ему бы существовать там, где не надо нести ответственность, там, где нет места для принятия кровоточащих, трудных решений.
Он ведь, конечно, знал о готовящихся беспорядках. Ещё за год до начала Евромайдана СБУ докладывало ему о революционных брожениях. Он мог, он обязан был действовать. Но не стал этого делать.
А потом – как всегда поздно. А потом – судороги, больше напоминавшие предвестие, а может, и начало агонии. Нелепый кровавый разгон. Нелепые сумбурные переговоры. Нелепые истеричные попытки заручиться поддержкой России и европейских стран.
Янукович мог бы искупить свой грех, если бы его судили, как Слободана Милошевича, или забили камнями, как Муаммара Каддафи, но он вновь предпочёл самый простой вариант.
Да, человек лёгких решений – так можно наречь, окрестить его. Но фокус в том, что им не место в президентстве, особенно такой страны, как Украина. Здесь необходима, как говорят в футболе, игра кость в кость. «Сиськи мять» – это в других местах. И их Виктор Фёдорович лучше моего знает. Но к той жёсткости, беспощадности, что была свойственна ему в донецких разборках, – иначе бы он не вылез, не поднялся – на новой, президентской, ступени должны были добавиться иные вариации, надстройки, апгрейды. Что ж, не срослось.
Осуждать легко? Безусловно. Но лично для меня нет задачи – наставить на Викторе Фёдоровиче энное число клейм вины и позора. Речь исключительно о той тени кромешной обречённости, что нависла над ним. Даже если он так, вероятно, ничего и не понял. Речь, прежде всего, о попытке сочувствия и осознания.
Даже если выбили на скрижалях: Виктор Янукович – тот, кто сдал Украину. Тот, кто позволил ей кончиться как государству. И это не просто клеймо – это «чёрная метка», с которой не пустят ни в одно тёплое место ни здесь, ни там. Прощайте, Виктор Фёдорович.
…Во время редактуры этих строк – я делаю это в деревне, изолированный от информационного мира, – мне позвонила жена, сообщила: «Младший сын Януковича погиб, представляешь? Кошмар! Говорят, утонул в Байкале».
Да, кошмар. И, к сожалению, логичный, предсказуемый. Колесо кармы перемалывает именно так – через детей. Что насколько закономерно, настолько и жутко.
Весна 2014
Той весной многое, если не всё, изменилось. Так говорят. И добавляют: «Нам ещё предстоит осмыслить, понять данные события в полной мере». Всё верно. Русская весна стала украинскими заморозками. Отделение Крыма, начало войны в Донбассе, приход к власти в Киеве странных людей – вот главные константы того времени. Жуткого, яркого, динамичного.
То, что произошло в Крыму, то, что началось в Донбассе, – прежде всего следствие Евромайдана. И развивалось оно по тем же лекалам.
Весной 2014 года весь мир либо узнал, либо вспомнил о Крыме. Много патоки, много слащавости разлилось по мятежному полуострову. И агитпроп украинский бился с агитпропом российским, упражняясь в фантасмагории и макабре. Мерзости, лжи хватало. А под кожей, как жир, накапливался страх перемен.
Но вместе с тем – и это главное – во многих крымчанах засиял, заискрился истинный, природный патриотизм. Тех, кто ещё недавно трясся в маршрутках, томился в кабинетах, ругался в очередях, вдруг озарил внутренний свет, и он рвался наружу, чтобы служить маяком в окружающей невнятице и суете. Многие раскрылись по-новому, стали лучше, чище, сильнее. Это чувствовалось на уровне рефлексов, флюидов.
Крым наконец ощутил те великие исторические корни, коими он врос в землю, но которые в последние годы, казалось, обрубила хандра обыденности. Корни эти питали крымчан, лечили сомнения, что и как будет дальше.
Да, сейчас в сознании многих есть лишь титаны, идущие из России в Крым через Чёрное море, там их ждали стальные люди, полвека грезившие пришествием богов, но Крымской весной всё было немного иначе. Люди, конечно же, сомневались, метались, боялись. На всех уровнях, во всех сферах. Однако единство, уверенность в главном заставляли действовать их, идти вперёд, и через эту поступь изгонялись неуверенность, страх.
Когда «зелёные человечки», которых многие крымчане сначала приняли за украинских солдат, в конце февраля заняли аэропорты, блокпосты и другие объекты, Крым уже навсегда отошёл от Украины. Россия сделала свой исторический выбор. И одни говорят, что тем она подписала себе смертный приговор, другие утверждают, что, наоборот, отыскала национальный раствор, коим можно скрепить народ.
Время, как говорится, покажет, но весной 2014‑го на полуострове многие им были рады. Национальный подъём и появление «зелёных человечков» спасли Крым от бойни, судьбы Донбасса, но породили иную битву, лишь отсрочив войну.
Форпост посреди татарской пустыни
Будни крымского блокпоста
02.03.2014
Первое, что замечаю на севастопольском блокпосте – полутораметровую, наверное, распечатку иконы Богоматери на красном фоне. Затем – автобусную остановку, рядом с которой нагромождения паллет, ящиков, два старых разбитых кресла. И несколько людей с милицейскими дубинками, ручки которых перемотаны синей изолентой. Люди перекидываются короткими фразами, следят за проезжающими машинами. Руки стянуты георгиевскими и кислотно-зелёными (опознавательными) ленточками.
Чуть дальше, в сторонке у небольшой рощицы, пятеро со стальными милицейскими щитами отрабатывают блокировку и остановку противника. Лица сосредоточенные, напряжённые, но без шуток, улыбок тренировка не обходится.
Досматривают останавливаемый транспорт два человека в камуфляже. К ним командирован сотрудник ДПС, чтобы не возникало сомнений относительно законности проверки документов и автомобилей.
– Были реальные проблемы, нарушители? – спрашиваю я у них вечером, у костра. Худощавый паренёк с необычайно широкой георгиевской ленточкой, стягивающей предплечье, кормит пламя досками и ветками. Чуть дальше, в яме, сложены дрова и ящики на костёр.
– Всякое было, – смутно отвечает парень Семён с наивным лицом добродушного сельского хлопца.
– А «зелёные человечки»?
– Да, были тут пару раз, но вообще они где-то в других, отдалённых, местах дежурят…
Он физик по образованию, но занимается СЕО-продвижением. Когда в Севастополе в конце января начались первые волнения с попытками организовать Евромайдан, Семён примкнул к его противникам, а после записался в севастопольскую самооборону. Теперь он – на блокпосте.
Большая часть людей подтягивается сюда к семи вечера, освободившись после работы.
– Разобрался с делами и на блокпост, – улыбается, он вообще всегда улыбается, инженер Костя. Родился в Ивано-Франковске, учился в Киеве, работал в Сирии.
– А как в Севастополе оказался?
На этот вопрос Костя никогда не отвечает. Но зато охотно распространяется, почему записался в самооборону:
– Украинскую власть ненавижу! Евромайдан ненавижу! Надо было всех на… из автоматов снять!
Большая часть разговоров о происходящем в Украине здесь именно в таком безапелляционном духе. И много сравнений с Великой Отечественной войной. При этом хватает ребят, прекрасно знающих крымскую и мировую историю. За чашкой чая щедрыми пригоршнями они отсыпают любопытную информацию.
Впрочем, продолжительные беседы на блокпосте не в чести. Расслабляют, делают сонными, а необходимо быть всегда наготове.
– Мчал тут один с киевскими номерами, – рассказывают мне уже в другой смене, – прокурор. Мол, что за дела, почему остановили? Стал «права качать». Ничего, успокоили…
Водители останавливаемых машин реагируют на досмотр по-разному. Кто-то относится с пониманием, многие – с благодарностью («охраняют, обеспечивают покой»), но есть и те, кто отчаянно недоволен.
– Ты журналист, да? – напирает на меня рыхлый мужчина в синей кожаной куртке.
– Нет, писатель.
– Но пишешь же, да? Вот и напиши, что захватили крымскую землю эти вот пацаны, – он тычет в ребят с блокпоста, – устанавливают, суки, свои правила. А я коренной симферополец, понял?
Подобные жалобы я озвучиваю вечером. Ребята с блокпоста либо отмалчиваются, либо отшучиваются. Возмущается один только полный Богдан:
– Мы им добро делаем, а они недовольны. Ну и народ!
И всё же ночью у костра предпочитают говорить о другом. Продукты, сигареты, которые выдаются здесь под учёт, расходуются быстрее обычного. Кухня блокпоста, огороженная паллетами, – за остановкой.
– Главное – постоянно поддерживать огонь, – разъясняет костровой, – чтобы всегда был чай…
Пакетики и заварка плавают в закопчённом котле. Огонь полыхает в металлической бочке. От неё идёт жар, люди греются им. А иногда, если кто-то расщедрится, готовят нечто особенное.
– Вчера шашлычок был, – улыбается Семён. – Васёк приносил…
Есть ещё знаменитая тётя Валя, которая ежедневно подвозит горячее, свежеприготовленное в огромных эмалированных кастрюлях: то борщ, то плов, то суп, то кашу с тушёнкой. Из частых гостей также – корреспонденты и верующие с крестными ходами, дарящие иконку с изображением великомученика Родиона (российского солдата, отказавшегося снять нательный крест и обезглавленного за это чеченскими боевиками).
Продукты, салфетки, утварь, химия сложены в привезённом строительном вагончике, под замком. Нет разве что алкоголя – на блокпосте строгий «сухой закон». Мне открывают вагончик, показывают: макароны, консервы, масло, крупы. Вода – отдельно, в пяти-шестилитровых баклажках.
– Это российская гуманитарка?
– Нет, это то, что местные принесли…
Люди и правда откликаются живо, помогают блокпосту массово. Даже бензиновый генератор, старенький, местами проржавевший, притащили из соседнего села. Он вечно ломается, и его чинят едва ли не каждый день. Хотя, говорят, на других блокпостах пользуются тем, что передали «Ночные волки».
– Шмотки вот не знаем куда девать…
Одежды на блокпост перебросили, кажется, ещё больше, чем продуктов. Она свалена, запакованная в полиэтиленовые мешки, в припаркованном военном «Урале» без номеров, над ним реет Андреевский флаг. Заходи – выбирай. Попадаются, конечно, и достойные, нужные вещи, но в целом – хлам. И главное – нет специальной одежды. Вот её на блокпосте не хватает.
Хотя тащат подчас самые разные вещи. На моих глазах на задыхающемся газике двое мужичков в синих ватниках привезли относительно целый диван. Предложили ребятам с блокпоста. Те долго решали – брать или не брать. Мужички, бубня в рыжеватые от курева бороды, настаивали. Диван всё же взяли, занесли под тент.
Но времени отдыхать на нём нет. У каждого на блокпосте – своя задача. Поддерживать костёр. Досматривать машины. Готовить. Растянуть «ежа» в случае опасности. Тренироваться со щитами. Двое ребят – те, у кого были охотничьи ружья, – дежурят на холме: там вырыли окоп, обложили «эпицентровскими» мешками с землёй, вывесили российский триколор, организовали подобие укрепления для прицельной стрельбы в случае прорыва.
Впрочем, «мощных угроз», говорят, ещё не было. Но некоторых задержали.
– Последний был из Хмельницкой области, шёл на прорыв в четыре утра, – рассказывает Семён, – между сиденьями нашли разобранный автомат…
Подозрительные действительно едут в основном ночью, под утро. Думают, что дежурные устали, заснули. В сон, и правда клонит, сколько пахучего чая в себя ни вливай. Днём иная проблема – нехватка людей.
– Я пришёл именно поэтому. Сказали, три-четыре человека, бывает, стоит днём…
Это мне говорит Толик. Он севастопольский художник. Довольно известный; его картины выставляются в российских, украинских, европейских галереях.
– Сначала меня отправили на кухню, затем помогать врачу…
Медпункт – в дальнем углу блокпоста. Ответственный за него, Ильич, говорит, что лекарств хватает. Жертвуют люди, никакой помощи от муниципальных властей. Ильич украсил медпункт специализированными плакатами. Периодически проводит медицинский ликбез.
За медпунктом, под растянутым навесом, накрытые брезентом, стоят в ряд готовые к применению «коктейли Молотова». Зажигательная смесь уже залита в бутылки.
– Команда «огонь» – и полетели…
Всё здесь продумано, всё обустроено. Хотя ещё недавно подобное казалось лишь фантазией, странным вывертом сознания.
– Да, сейчас взялись, организовали, а начиналось всё абсолютно стихийно…
Толик в севастопольской самообороне с первого дня. Я знаю его по университету, по творческой деятельности. И следуя канонам журналистики, должен был бы написать что-то вроде: глядя на него, худощавого, длинноволосого, интеллигентного, чуть заикающегося, трудно поверить, что он денно и нощно станет нести вахту с оружием в руках.
Да, оно, может, и так. Но мне кажется, что события этой зимы открыли неожиданное во многих крымчанах, проявив их новые черты, грани. «Думаю, что каждый человек способен на многое. Но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен…» Крымский подъём, ставший антитезой евромайдановскому движению, помог крымчанам узнать, кто они есть на самом деле и на что они действительно способны. Пришло время больших, красивых поступков и ответственных, волевых решений.
– Для меня эта оборона сродни Великой Отечественной, – говорит Толик, – может, звучит пафосно, но это действительно так. Моё участие абсолютно естественно и неслучайно…
Толик увидел на площади Нахимова человек двадцать – в основном пенсионерок, – митингующих против Евромайдана. Присоединился. Постепенно образовалась группа единомышленников.
– Когда депутат Зеленчук у кинотеатра «Украина» назначил сбор Евромайдана, в интернете появилась инфа об этом. Я поехал туда. Нас, антимайдановцев, было человек триста. Мы не дали провести акцию…
После Толик нёс вахту, охраняя городскую администрацию.
– Тогда по всей Украине захватывали здания. Мы не должны были дать это сделать…
Записался в самооборону. Оружия никакого не было. Но прямо у администрации знающие люди проводили тренировки, как оборонять здание.
– До 11 часов вечера – просто собрание людей, – вспоминает Толик, – потом выходит тренер, говорит: «Построились те, кто остаётся на ночь…».
Главный же бой состоялся в Симферополе, когда крымские татары вместе с евромайдановскими провокаторами и профессиональными боевиками штурмовали здание Совета министров Крыма.
– Тогда из Севастополя приехало шесть автобусов. Помню, мы все без оружия, а у них – арматура, биты, газовые баллончики, заправленные, так говорили, веществом из люминесцентных ламп. Они напирали – мы стояли. Тогда только на моих глазах погибло трое. Одному древком флага, в которое был залит свинец, проломили зубы. Не прям татары «воду мутили», нет – провокаторы. Многие татары были с георгиевскими ленточками, за нас, а другие просто не понимали, что происходит…
Я и сам ездил на один из таких митингов в Симферополь. Так что отлично понимал, о чём говорил Толик. Дело ведь было не в татарах, а в общем хаосе разрушения. Ощущение бурлящего ненавистью, гневом островка посреди общего спокойствия. Когда вокруг мирная, относительно размеренная жизнь, но сделай шаг, второй, переступи черту, и оказываешься внутри боя, внутри пламени, где перестаёт существовать твоя инициатива, твоё мнение, твой выбор – ты часть бедлама, ты кирпич в стене паники.
– Да, в той толпе, – соглашается Толик, – я почувствовал, насколько мал человек и в то же время насколько важна его воля. Я как бы и не был собой. Они напирали – мы защищали, вот и вся история…
Соглашаюсь, потому что именно воля позволила этим ребятам выстоять.
– Как всё кончилось? Вышел Чубаров и просто сказал татарам: «Расходитесь». Ну, они и пошли. Почему так? Говорят, Кадыров Чубарову позвонил, но это лишь слух, сам понимаешь…
Понять что-то в этой кутерьме, определиться довольно-таки сложно. Переменных, неизвестных хватает. И люди, несмотря на постоянную информационную «накачку», чуть выйдя из матрицы агитпропа, начинают сомневаться, бояться, как и что будет дальше.
Иногда весь Крым превращается в подобие крепости, описанной Дино Буццати в романе «Татарская пустыня», вдохновившем, к слову, нобелевского лауреата Джозефа Кутзее на другое замечательное произведение – «В ожидании варваров». Так и крымчане застыли, ждут, когда на их форпост нападут «татарские орды» и «красно-чёрные варвары». И ожидание это становится чем длительнее, тем тревожнее – ведь всё больше, всё навязчивее сомнительность и неопределённость, порождающие страх.
Однако на блокпосте эти терзания рассеиваются. Здесь есть лишь сила, воля, уверенность в том, кто виноват и что делать. Всё очевидно и потому просто. Люди на блокпосте считают себя правыми, творящими, как они выражаются, богоугодное дело. Клич «враг не пройдёт» даёт им и цель, и образ действия, делая жизнь, хотя бы на время, упорядоченной, ясной. А в окружающей смуте это куда больше, чем кажется на первый взгляд.
