Пол Миллерд
Невидимый сценарий жизни. Как вырваться из оков навязанных установок и найти свой путь
Откуда взялись убеждения о работе?
Немецкий историк Макс Вебер обнаружил, что «дух капитализма» тяжело приживался в обществе с традиционными взглядами на работу. По его определению, рабочий традиционализм – это когда люди работают до тех пор, пока не достигают определенного уровня жизни, а затем перестают работать.
В путешествиях я обнаружил, что многие общества живут по этому принципу. В Мексике я как-то услышал обрывок разговора: «Нельзя переплачивать работникам, они же перестанут работать!» Идея, что люди могут внезапно прекратить работать, кажется немыслимой для многих. Но тот человек, вероятно, вырос в культуре, где работа на протяжении почти всей взрослой жизни является нормой.
Разница между работой для удовлетворения своих потребностей и удовлетворения ожиданий вызывает вопрос: когда произошел этот сдвиг и почему он не был повсеместным?
В Древней Греции, во времена Аристотеля, работа считалась необходимым злом. Философы того времени считали главной целью жизни эудамонию – в переводе «счастье» или «благополучие». Аристотель писал: «Чем больше трудностей, тем больше счастья в жизни». Созерцать свое место во вселенной было важнее зарабатывания на жизнь, что Аристотель считал «противоестественным человеческой природе… и самым бесполезным по отношению к чему-либо еще».
На протяжении следующих 1500 лет работа воспринималась скептически или ее считали способом удовлетворить базовые потребности. Католическая церковь поддерживала негативное восприятие труда. В Книге Бытия, первой книге Ветхого Завета, работа упоминается как наказание Богом Адама за вкушение плода с Дерева Жизни: «только через адский труд» Адам сможет поедать фрукты и «только с седьмым потом продолжит питаться до того, как вернется к истокам своим в земле». Позже, в Новом Завете, Святой Павел предупреждает: «Тот, кто не работает, не ест». О тех, кто отказывается следовать его словам, он заявляет: «Не прислушивайтесь к ним, ибо их постигнет стыд».
Урок прост: работа – это обязанность. И все же в довольно ограниченном смысле. В XIII веке католический священник Томас Аквинский рассуждал: «Работа необходима только для функционирования индивида и общества». Люди должны работать, чтобы удовлетворить потребности наших семей и сообществ.
В 1500-е Мартин Лютер и Джон Кальвин расширили это понимание во время протестантской Реформации. Они были разочарованы религиозными лидерами и критиковали их за жизнь в монастырях. Макс Вебер объяснил этот сдвиг сменой отношения к Богу: «Истинная вера в Бога проверяется не монастырским аскетизмом, а активной позицией в обществе». Лютер и Кальвин хотели подорвать авторитет католической церкви и развить личные отношения каждого человека с Богом.
Лютер критиковал систему индульгенций, где люди платили за отпущение грехов, и верил: каждый должен иметь личные взаимоотношения с Богом. Кальвин поддержал Лютера в развитии культа личной свободы. Он утверждал, что каждому предназначена особая миссия, и работа должна быть связана с ней, чтобы определить отношения с Богом.
В 1940-х годах философ Эрих Фромм описал трансформацию так: «В северноевропейских странах, начиная с XVI века, появилась обсессия вокруг феномена работы, ведь ранее у общества было гораздо меньше свободы в этом вопросе». После реформации люди стали воспринимать труд иначе: вместо следования католической церкви они сосредоточились на поиске личного призвания. Но вместе с большей свободой и самоотдачей пришли тревога и неуверенность – достаточно ли усилий прикладывается для достижения высшей цели? Церковь задавала границы добра и зла, но для многих эти рамки перестали существовать.
За последние 500 лет свобода вызвала в обществе колебания, но католические и протестантские концепции по-прежнему процветают. Когда предприниматель Гари Вайнерчук в своей книге «Сокрушая все» призывает «просыпаться раньше всех и работать до заката», он связывает работу со смыслом жизни. Опра Уинфри также развивает концепцию Кальвина, утверждая, что у каждого есть свое призвание. Для нее «лучший способ преуспеть – это обнаружить, чем на самом деле горишь, что любишь, и найти способ предложить это людям, упорно работать и позволить энергии вселенной вести тебя по верному пути».
Протестантские и католические взгляды на работу существенно повлияли на мировое восприятие трудовой этики, но они давно отделились от своих исторических корней. Исследователи религии отмечают, что протестантская трудовая этика больше похожа на слепую зависимость от работы. Она связана с экономностью, самодисциплиной и покорностью. И хотя некоторые люди ищут в религии жизненную мудрость, они сталкиваются с ее размытыми и нечеткими версиями.
Энн Хелен Петерсон в своем эссе «Как миллениалы стали поколением выгорания» выражает недоумение по поводу современной трудовой культуры: «Мне внушали, что я должна работать все свое время. Почему это убеждение укоренилось? Потому что все с самого детства намеренно и неосознанно подталкивало к этому».
Я могу понять Петерсон. С детства меня учили, что работа – важнейший аспект жизни, но я никогда не задумывался, почему это так. Взрослые постоянно говорили о работе и спрашивали, кем я хочу стать. В школе заставляли хорошо учиться, чтобы в будущем занять престижную должность. Карьера была представлена как самое важное в жизни. Лишь позже я понял, что это ненормальный взгляд на работу.
Это была аномалия!
Образованные и трудолюбивые продолжают делать то, что им велено, но более не получают того, что заслуживают.
Сэт Годин
Современная версия пути по умолчанию появилась после Второй мировой, в период беспрецедентного экономического роста. Этот подъем обеспечил стабильные рабочие места с высоким доходом, выгодными предложениями и карьерными возможностями, подарив среднему классу новый уровень благополучия и комфорта. Профессор Радж Четти обнаружил, что 9 из 10 людей, родившихся после Второй мировой, жили в лучших экономических условиях, чем их родители. Со временем люди стали ожидать постоянного улучшения своей жизни. Джон Стейнбек в своей книге America and Americans в 1966 году подметил это настроение:
«Более недопустимо, чтобы ребенок жил в тех же условиях, в каких жили его родители; он должен быть лучше, жить лучше, знать больше, одеваться богаче и, если возможно, работать по другой профессии, чем его отец. Эта мечта уже стала национальной».
К моменту моего выпуска в 2007 году идея, что жизнь должна строиться вокруг стабильной корпоративной работы, уже стала общепринятой. И все забыли, что всего 100 лет назад большинство людей трудилось на фермах.
Питер Тиль, представитель поколения, родившийся после поколения бэби-бумеров, размышляет об этой ментальности в своей книге Zero to One: «Тем, кто жил в благополучные времена, трудно представить, что такие карьеры могут не подойти их детям».
Менеджер активов и писатель-миллениал Джим О'Шоннесси считает главной ошибкой его поколения предположение, что пути, которые работали в прошлом, будут эффективны всегда:
«Это была ошибка моего поколения и наших родителей. Мы решили, что период с 1946 по 1980 годы стал новой нормой. Но это не так! Идея, что можно проработать всю жизнь на одной работе, вырастить семью с двумя детьми и прикупить золотые часы, – это была аномалия».
В то время было ошибкой отклоняться от стандартного пути, как отмечает Тиль: «Если ты был рожден с 1945 по 1955 год, все вокруг тебя улучшалось в течение 18 лет, и это не было твоей заслугой».
Спустя десятилетия после эпохи я выпустился и решил, что лучшим путем к успешной жизни будет стабильная карьера в большой компании. Теперь я понимаю, что это было лишь отголоском того времени. Пути, которые привели людей к успеху в прошлом, были результатом уникальных экономических и исторических обстоятельств, но теперь их больше не существует.
Компания, в которой мой отец проработал 41 год, подтверждает это. Первые 20 лет его карьеры продажи росли на 14 % ежегодно, а в следующие 21 год упали до скромных 4 %. Отец пришел в растущую, развивающуюся компанию, а ушел из большой и застойной фирмы.
К 30 годам я начал подозревать: я что-то упускаю. Как и почти все, кого знаю, я был холост, снимал квартиру и жил далеко от родного города. Те, кто завели семьи, рвали на себе волосы от расходов на детские сады, страховку и домработников. Мы ворвались во взрослую жизнь с уверенностью, что сможем повторить образ жизни родителей, но столкнулись с более сложной реальностью.
В начале карьеры я этого не осознавал. Более того, меня увлекла идея, что работа – это не просто средство для существования, а сама жизнь.
Ловушка значимой работы
Мое поколение пришло на рабочие места с высокими ожиданиями. Мы не хотели, чтобы работа была обузой – она должна была быть осмысленной и интересной. Мы стремились к новому пониманию «призвания», о котором говорила Опра.
Эта идея обрела популярность в конце 90-х. В исследовании Jobs, Careers, and Callings людей спрашивали, как они воспринимают свою работу: как долг, карьеру или призвание. Те, кто выбрали призвание, считали его неотделимым от жизни и работали не ради денег или карьерного роста, а для личного удовлетворения. Исследователи предположили, что, если человек найдет свое призвание, это улучшит его жизнь, здоровье и удовлетворенность работой.
Хотя Кальвин утверждал, что призвание предначертано свыше, Эми Вжесневски, автор исследования, предложила иной путь к удовлетворению: либо найти работу получше, либо изменить отношение к работе в целом. Эта идея нашла отклик у многих, включая меня, и вдохновила на поиск новых смыслов.
Когда я только начал работать в GE, компания в ответ на жалобы молодых сотрудников провела ребрендинг и создала внутренние социальные сети. Это было частью попытки представить себя как «крутую» компанию, привлекающую молодых специалистов. Они хотели конкурировать с Google.
Помню, как завидовал предложениям Google для выпускников:
«В Google вы можете постирать белье, получить бесплатный бензин и мойку автомобиля; заняться спортом в зале, посещать занятия с тренером, получить массаж; учить мандаринский, японский, испанский и французский языки; попросить персонального консьержа забронировать для вас столик в ресторане. Также мы предоставляем услуги парикмахеров. Хотите купить машину? Компания даст вам 5000$ на ее покупку».
Google был на верхушке списка моих мечт. Они выделялись на фоне остальных тем, что обещали: работа может быть веселой. Мое понимание здоровых отношений с работой заключалось в балансе «работа-дом», который был популярен в нулевых. Хотя этот концепт еще существует, он кажется устаревшим.
В 2010-х работа должна была быть значимой. Молодые люди хотели работать со страстью к делу, со смыслом и интересом. К 2019 году 78 % людей при выборе работы обращали внимание не только на зарплату и льготы, но и на ответственность руководителей за ментальное и физическое здоровье сотрудников.
Компании стремятся соответствовать растущим ожиданиям, это легко проследить по их карьерным страничкам. В 2021 году я создал список слоганов более сотни компаний.
• Facebook: «Самая осмысленная работа в твоей жизни»
• McKinsey: «Выбери карьеру по призванию»
• Ropes & Gray: «Напиши свою историю»
• Phillip Morris: «Измени мир»
• Comcast: «Построй будущее с нами»
• Microsoft: «Делай, что любишь»
• Sears: «Трансформируй свою карьеру»
• Citibank: «Открой свое следующее приключение»
В 2008 году обещание Google сделать работу веселой было уникальным. Сейчас все компании хотят быть как Google. Теперь целое поколение верит, что работа должна быть не только самым интересным занятием в их жизни, но и удовлетворять все потребности.
Исследование профессоров Бэйли и Мэдден от университета Сассекса ставит под сомнение такие ожидания. В исследовании участвовали 135 сотрудников разных профессий, которые делились самыми важными моментами в своей карьере. Результаты показали, что наиболее значимые моменты были не радостными, а связанными с дискомфортом или даже болезненными переживаниями.
Хотя я стремился к веселью и радости всю свою карьеру, оглядываясь на самые значимые моменты, я вижу преодоление трудностей или завершение проектов, которые казались мне непосильными.
Это сильно разнится с тем, что обещают компании, и тем более с тем, чего ожидает от работы новое поколение.
Общество зарплаты
Социолог Андре Горц посвятил вторую половину XX века изучению роли работы в обществе. Он утверждал, что большинство стран достигли такого уровня развития, при котором основным способом стать полноценным членом общества стала формальная работа. Горц называл такой социум «обществом зарплаты», где главным принципом было: «Неважно, кем ты работаешь, главное, что у тебя вообще есть работа».
Примером такого мышления может служить отношение к родителям, которые решают уйти в декрет и остаться дома. Их выбор зачастую описывают как «решение побыть дома», что отражает упрощенное восприятие и формирует убеждения, как надо жить и работать. Многие люди удивляются, что в США, одном из крупнейших «обществ зарплаты», только 40 % из 106 миллионов трудоспособных граждан работают более 35 часов в неделю.
До окончания Второй мировой войны работа не была центральным элементом хорошей жизни. Однако в 1946 году США приняли Закон о полной занятости, который заложил основу для оценки политической активности через призму создания рабочих мест. С тех пор политические лидеры делают все возможное, чтобы защитить или создать новые вакансии. Яркий пример – признание Барака Обамы, почему он не стал продвигать реформу здравоохранения:
«Каждый, кто поддерживает индивидуальную плату за страховку, говорит: „Посмотрите, сколько мы сэкономим на страховке и бумажной волоките“. Но ведь это работа одного, двух, трех миллионов людей, работающих в Blue Cross Blue Shield или Kaiser и в других местах. Как мы с ними поступим? Что им предложим?»
Вне зависимости от того, помогла страховка или нет, принятое решение доказывает, что в США правительство стремится сохранить рабочие места, даже если есть риск их потери.
Для большинства лучше иметь хоть какую-то работу, чем быть безработным, и это подтверждается многочисленными исследованиями. Ученые из Университета Стирлинга выяснили, что безработные люди становятся менее дружелюбными, трудолюбивыми и закрываются от нового опыта. Другое исследование показало, что, хотя у безработных мужчин больше свободного времени, они менее энергичны и инициативны, чем трудоустроенные мужчины.
На первый взгляд кажется, что работа – это хорошо. Но этот вывод ставится под сомнение изменениями в том, как люди работают. В 2016 экономисты Лоуренс Кац и Алан Крюгер обратили внимание на группу из 30 миллионов так называемых «альтернативных» работников в США и выяснили, что именно они создали более десяти миллионов новых рабочих мест с 2005 по 2015 год.
Компания McKinsey & Company выявила аналогичную тенденцию в Европе. Они подсчитали, что более 100 миллионов человек в США и Европе считаются нетрадиционными работниками. McKinsey сравнили их с «традиционными» сотрудниками и обнаружили, что первые более удовлетворены своей работой, зарплатой, независимостью, гибкостью графика, креативом и даже признанием. И хотя группа довольна большая, у нее нет единого голоса, и люди часто удивляются тому, что альтернативные сотрудники довольно счастливы.
Помимо игнорирования новых видов работы, мы также не замечаем огромного количества потраченной впустую энергии. Это проблема для многих должностей. В своей книге «Бредовая работа» Дэвид Гребер делится подробными историями людей, которые считают свою работу бессмысленной. Тем не менее, если человек вдруг оказывается на такой работе, он редко признается в этом окружающим.
Впервые я столкнулся с этим, будучи интерном в крупной корпорации на первом курсе колледжа. Спустя пару недель после начала стажировки вице-президент предложил мне особенный проект: провести несколько недель, разбирая коробки с документами. По слухам, в одной из коробок могли быть документы об оказании услуг Амелии Эрхарт. Поначалу казалось крутым работать с одним из лидеров компании, но восторг быстро испарился, когда я несколько дней подряд перебирал бумаги.
Когда я пытался выговориться о том, сколько времени я потерял на этом задании, люди быстро обесценивали мои слова: «Ну, может, работа так себе, зато будет что в резюме записать!», или «Все работают, а чего ты хотел?», или «Скажи спасибо, что тебе вообще заплатили». Никто не хотел задаться вопросом: почему так много взрослых тратят время на совершенно бессмысленные дела?
На второй стажировке в этой же компании, но в другом отделе, я сидел рядом с мужчиной лет пятидесяти. Он проводил по пять-шесть часов в день, читая сплетни о знаменитостях в интернете. Другой стажер приносил с собой подушку и спал в укромном уголке. Я надеялся использовать свои знания в математике и физике, но вместо этого провел лето, заполняя таблицы в Excel.
Мысль о том, что остаток жизни придется провести за такой бессмысленной работой, ужасала и мотивировала искать варианты получше. Это привело к попытке пробиться в стратегическое консультирование, где я надеялся проводить меньше времени за выполнением задач, которые совсем не интересовали.
Однако даже в McKinsey отношение к работе имело свою специфику. Хотя работа там была гораздо интереснее, казалось, что все постоянно ищут что-то лучше. В первую неделю работы менеджер сказал, что от меня ожидают 40–50 часов работы в неделю. Коллеги оставались в офисе по 50–60 часов и больше.
Коллеги смеялись, когда я уходил в 5:30. «Полу нормально, он не как мы», – говорили они. Я думал, что просто работаю эффективнее и не переживал. Но на самом деле я просто не поддавался менталитету «общества зарплаты» и не хотел делать работу центром своей жизни.
Но вскоре что-то должно было измениться.