Полина Денисова
Б.О.М.Ж.
Опустошенный, он стоял на перроне, и впервые за долгое время вдруг заплакал. И вместе с ним громко и настойчиво заплакал малыш в кустах. Марк закрыл уши руками и быстро пошел в другую сторону. Обойдя вокзал, он снова подергал дверь главного входа. Закрыто. Он сел прямо на землю и закурил. Пригляделся к темному небу, надеясь разглядеть в нем признаки просветления и утра. Но небо по-прежнему было чернильно-черным. Марк замерз и поднялся с земли, попрыгал и пожалел, что не надел кроссовки. И подумал о малыше, который лежит на холодной земле в тоненькой, наверняка мокрой пеленке.
Он бегом бросился обратно, смахивая на ходу неожиданные слезы. Из кустов акации не доносилось ни звука. Марк осторожно раздвинул ветки и чиркнул зажигалкой. Ребенок был на месте, но никаких звуков не издавал. Марик по-медвежьи вломился в заросли, подхватил его на руки. Малыш был очень легким, словно кукла. Зажигалка потухла, и Марк не мог разглядеть, как там ребенок. Он бережно выбрался из кустов, склонившись и укрыв малыша своим телом, и только выйдя на открытое пространство, пригляделся к маленькому личику. Глазки его были полузакрыты, ротик плотно сжат. Марк склонился ухом к его личику и услышал тихое, едва слышное дыхание. От малыша пахло чем-то сладко-кислым, но это не было неприятно, и Марк неожиданно прижался к бедолаге лицом и глубоко вдохнул его щенячий запах. Малыш слегка дернулся и уцепился холодными пальчиками за мариково ухо.
"Господи, да он же весь мокрый!", – подумал Марк, почувствовав холод мокрой пеленки на руке. Он отошел к зданию вокзала, присел на корточки, упершись спиной в стену и устроил малыша на коленях. Неловко, цепляясь локтями, стащил с себя футболку. Одной рукой расстелил ее на земле, аккуратно переложил на нее малыша.
– Не бойся, я быстро! – проговорил младенцу. Раскрутил мокрую, холодную пеленку и как смог завернул его в свою футболку. Успел заметить, что это мальчик. Тельце ребенка оказалось таким крохотным, что Марику стало страшно. Как же он жив, такой маленький? Он взял его на руки и, стараясь не давить, прижал к себе. Без футболки было прохладно, но младенец был теплым и Марик поймал себя на том, что ему приятно прижимать к себе этого чужого ребенка. Мальчик послушно лежал, лишь изредка вздрагивая веками. В темноте Марик не мог хорошо разглядеть его личико, даже цвет волос был неопределим. Он снова прижался лицом и вдохнул теплый детский запах. И снова в глазах закипели непрошенные слезы. Малыш закряхтел.
– Ну-ну, чего ты, дружище, чего ты, а? – неожиданно для себя заговорил с ним Марик. – Тебя кинули, да? Вот и меня тоже кинули.
Он начал укачивать ребенка в руках, осторожно поднялся и немного прошел вдоль темного вокзала.
– Ничего, пацан, все наладится, – уговаривал он малыша. – Вот увидишь, все наладится, и все будет хорошо.
Стало холодно, и Марик вернулся и подобрал выброшенную было пеленку, накинул себе на плечи. Влажная ткань сначала неприятно холодила кожу, но скоро немного согрела. Марик энергично ходил вдоль перрона, стараясь не разбудить младенца.
Мысли прыгали и придумать план действий не получалось. Он решил просто дождаться утра, вот только время тянулось очень медленно. Сколько он уже провел в этом месте? Два часа? Три?
Вдруг Марик увидел, как из-за другого конца вокзала вышел человек с багажом и направился к железнодорожному полотну. Марик развернулся и прибавил шагу. Человек неспешно пересек перрон и, тяжело перетаскивая сумки, начал перешагивать через рельсы.
– Извините пожалуйста! – Марик подошел довольно близко, но тот, казалось, не обращал на него никакого внимания.
– Простите, эээ… уважаемый! – Марик остановился.
Мужик повернулся. Это был бомж. Грязный, лохматый, с рюкзаком за плечами и множеством пластиковых пакетов в руках.
– Чего тебе? – неприветливо спросил бомж.
Марик смутился. Он никогда еще не общался с таким контингентом. Брезгливо отворачивался, встретив на улице или в переходе, принципиально не подавал милостыню и едва ли считал бомжей людьми.
– Да… да нет, все нормально, извините, – глупо пробормотал Марик, развернулся и, прижимая малыша, зашагал обратно. Камешки больно врезались в ноги, но отчего-то ему было важно идти ровно. Он отошел уже метров на двадцать, когда услышал позади звон стекла и шуршание.
– Слышь, мужик, постой! – услышал он голос бомжа. Остановился.
Бомж уже вернулся на перрон и освобождался от своей поклажи.
Он оставил свои пакеты и подошел ближе. В нос Марику ударил едкий запах давно немытого тела, еды и, кажется, костра.
– У тебя все нормально? – спросил незнакомец. Он говорил невнятно, неприятно шамкая губами.
– Да-да, все нормально, спасибо, – слишком быстро ответил Марик, понимая, как глупо выглядит такой ответ от полуголого и босого человека с младенцем, стоящего ночью на вокзале.
Бомж многозначительно смерил его взглядом и вдруг спросил:
– Слышь, тебе, может, одежи какой дать?
Марик смутился.
– Нет-нет, спасибо, все в порядке. Поезд скоро придет, – добавил он и даже зачем-то сделал движение, будто смотрит на часы.
Бомж недоверчиво смотрел на этот маскарад. Затем длинно откашлялся. Марик сделал пару шагов назад.
– Ну, как знаешь, – сказал бомж. Марик развернулся и снова пошел ровно, несмотря на нещадно впивавшиеся в ноги камешки.
– Слышь, брат! – раздалось ему в спину. – Здесь поезда не останавливаются.
Марк остановился и обернулся.
– Как это не останавливаются?
Бомж пожал плечами, но в темноте Марик не разглядел этого.
– Станция в двадцати километрах, – бомж по-шоферски делал ударение на "о". – А здесь только электричка.
Марик почувствовал, как в висках зашумела кровь.
– А во сколько первая электричка, не знаете?
Бомж развел руками:
– Она первая, она же и последняя. В семь вечера примерно туда, через час обратно.
Марику захотелось завыть.
– Слышь, брат, куртку может возьмешь? У меня есть куртка-то… справная куртка.
Марик не ответил, а бомж тем временем присел на корточки возле своих пакетов и начал активно шуршать ими в поисках куртки.
– Да куда ж она… куда я ее засунул-то… – приговаривал он сам себе, вываливая содержимое пакетов на землю. Марик не смотрел, он старался подавить волну паники, которая сдавила горло и почти не давала дышать.
Наконец куртка нашлась, и бомж гордо продемонстрировал ее Марку.
– А чего? Справная куртка, почти новая, – приговаривал он, слегка потряхивая курткой, словно торговка в базарный день. – Я думал Валерке продать, но раз такое дело, носи на здоровье…
– Спасибо, – преодолев брезгливость, Марик взял одной рукой куртку, другой бережно прижимал к себе малыша.
Бомж принялся укладывать свои пакеты, время от времени тихонько матерясь.
Малыш забеспокоился и тихонько запищал. Марик принялся укачивать его, но ребенок плакал все настойчивее. Бомж оторвался от своих сумок и подошел к Марку, через руку заглянул в лицо малышу. И в страхе уставился на Марика.
– Слышь, братишка, а… а мамка-то мальца где? Он же малой совсем!
Марик устало покачал головой. Рассказывать свою глупую историю этому случайному человеку не хотелось. И он просто сказал:
– Не знаю я, где мамка его. Я его вон в тех кустах нашел.
Бомж недоверчиво посмотрел на кусты акации, потом на Марка снизу вверх, ростом он был едва ли ему по плечо.
– Е-мое… – сочувственно протянул он. – И куда ты его теперь?
