Полина Люро
Акула
Не знаю, кто тянул меня за язык:
– Для тебя, может быть, и гадость, а «сухопутной крысе» ― самое то…
Ещё больше помрачневший Фил молча залез в машину. От этого почему-то вдруг стало стыдно и одновременно паршиво на душе, зато боль мгновенно прошла, словно «ей» эти слова понравились…
По дороге все молчали, и как только колёса пикапа зарылись в разноцветную гальку дикого пляжа, Фил, взяв свой «Роникс»1, ушёл к воде, так ни разу и не оглянувшись. Разозлился? Неужели наконец удалось вывести весельчака из себя? Похоже… Вот только, как ни странно, радости от этой победы я не почувствовал ― скорее, наоборот…
Приунывшая Марта, собрав длинные волосы в высокий хвост, уже лежала под большим зонтом, делая вид, что листает журнал, и громко вздыхала, надеясь привлечь моё внимание. Зря старалась ― на душе было погано и по-настоящему тревожно, как будто я шёл не к голубым, лижущим голые пятки волнам, а чему-то ужасному. Но самое неприятное заключалось в том, что, прекрасно осознавая грозившую всем опасность, я продолжал двигаться вперёд, словно невидимый ветер настойчиво подталкивал меня в спину. Хотя, на самом деле, чертовски хотел рвануть назад к машине и, ударив по газам, умчаться подальше от пляжа и этой безбрежной, загадочной и пугающей своей дикой силой глади, имя которой ― океан…
Но вместо того чтобы прислушаться к собственным инстинктам, я, словно очарованный, скинув одежду и бросив простенький сёрф на воду, лёг на него животом, медленно гребя вдоль берега. Глаза с завистью смотрели, как ловко Фил управляется со своим «Рониксом» даже на небольшой волне. Все ребята, выросшие здесь, на зелёных островах, а не как я ― в городской сутолоке, где шумный аквапарк заменял далёкое море ― с детства прекрасно плавали, гоняя на самодельных досках по воде не хуже, чем на скейтах по дороге.
– Мне никогда за ними не угнаться. Да и не очень-то хотелось… ― это было неважное утешение, но вернувшаяся боль в плече отвлекла от грустных размышлений. ― Нет, не сейчас, когда берег уже далеко. Кто бы ты ни был ― мистическая тварь или ненормальное подсознание ― отстань, не хочу тебя слушать…
Я перестал грести, заткнув уши руками. Конечно, это не помогло ― насмешливый голос в голове хмыкнул:
– Не будь размазнёй, Бенни! Посмотри на него ― этот самодовольный болван возомнил, что он во всём лучше тебя только из-за того, что научился крепко держаться на паршивой доске. Его надо проучить, верно? Давай сделаем это вместе ― просто пожелай, и придурок больше никогда не посмеет смеяться над тобой…
Меня накрыла ненавистью, но не к Филу, а тому, кто пытался управлять «бешенным Бенни» ― сцепив зубы, я молча грёб, изо всех сил стараясь развернуть сёрф к берегу. Сердце разрывалось от страха, что не успею, ведь внезапно выросшая за спиной волна грозила сломать хрупкое тело как тростинку, унеся его в тёмный пенный омут. Наверное, отчаяние придало мне сил, и в последнем рывке я выбросился на пляж, рыча и сплёвывая попавшую в рот солёную горечь, цепляясь непослушными пальцами за сползающие вниз скользкие камни.
Остатки волны, разбившись о берег, отступили назад. Кое-как поднявшись на дрожащие от напряжения ноги и отойдя подальше от кромки прибоя, я провожал взглядом свой исчезающий в глубине сёрф:
– Чтоб ты подавилась, гадина…
В голове что-то неприятно зашуршало, напомнив уже подзабытый хриплый смех пьяного отчима, сжимавшего в жилистом кулаке ремень с грубой и очень твёрдой пряжкой. Это ещё больше подстегнуло ненависть ― мне вдруг стало страшно за ничего не подозревавшего Фила, этого большого ребёнка, доверчиво игравшего с грозной, обманчиво спокойной синевой.
Взгляд впился в пульсирующее плечо, где ненастоящая акула, вращая маленькими злобными глазами, в бешенстве била хвостом из стороны в сторону. Я осторожно опустился на крупный песок, нащупывая замеченный у большого валуна обломок с острой гранью, и, прошептав:
