Холодный пот заливал глаза, и, к моему отчаянию, оставалось всего пять минут до того, как он выйдет из дома. Если сейчас не возьму себя в руки, то уже никогда не смогу решиться. Внезапно вспышка боли накрыла затылок, тут же горячими толчками запульсировав в висках. В глазах потемнело, и передо мной возникло измученное папино лицо, его последние мгновения. Он что-то пытался сказать, но я не слышал, всхлипывая от ужаса:
– Папа, пожалуйста, не оставляй меня…
Казалось, на миг сердце замерло, словно раздумывая, а не разорваться ли ему прямо здесь и сейчас, но вместо этого застучало медленно и ритмично, и я увидел себя со стороны ― несчастного, оглушённого бедой мальчишку, не услышавшего дорогого человека, когда разбитые в кровь губы шептали:
– Не смей, Саша… Не ломай себе жизнь, ради меня… Помни, ты дал слово…
Тот человек вышел из дома в сопровождении телохранителя, наглый и самоуверенный, с гордо поднятой бритой головой в распахнутом дорогом пальто, и, остановившись у машины, начал отчитывать покорно замершего перед ним водителя. Я спокойно поднял винтовку, поймав цель в перекрестие, палец уверенно лежал на курке.
Подождал, когда вдоволь наоравшийся бизнесмен вытер платком покрасневшее лицо, и взглядом проводил его до дверей автомобиля. Не отрывая глаз от прицела, шепнул:
– Выстрел, он упал, ― и несколько мгновений отрешённо смотрел, как отъезжает чёрный мерседес, навсегда увозя мою цель. В душе плескались странная, сосущая пустота, от которой, казалось, все внутренности покрылись инеем. Привычными движениями собрал винтовку и через минуту с футляром через плечо уже был на чердаке…
Я не стал возвращаться к ребятам, наверняка уже собравшимся в зале, а, набрав Димкин номер, пожаловался на внезапно скрутившую боль, поклявшись, что отлежусь дома, а вечером, сто пудов, буду на выступлении…
– Я хоть раз подводил тебя, Димыч? Раз сказал, значит, сделаю…
Друг расстроенно выдохнул в трубку:
– Вот же… Ну что поделать, бывает, Сашка, ты ― хороший парень, с чего бы мне тебе не верить? Ребята, конечно, поорут немного, но я всё разрулю. Смотри, чтобы полседьмого был на месте, иначе своими руками придушу… За гитарой присмотрю, не бойся. Лечись, придурок!
Я усмехнулся:
– Димка, как всегда в своём репертуаре… Хороший парень, говоришь, ну-ну… почему тогда мне кажется, что я никудышный сын?
Что-то холодное капнуло на руку ― крупные капли дождя, одна за одной забарабанили по голове и, смешиваясь со слезами, заструились по щекам. Я растерянно поднял голову к быстро потемневшему небу и, не надевая капюшон, медленно доплёлся до остановки, вскочив в подъехавший автобус. В голове крутилось: