Полина Охалова
Нескончаемые поминки
Глава первая
Красота вокруг была неописуемая. Живописная каменная гряда, спускающаяся к морю, бесконечный водный простор, сосны, вцепившиеся корнями в скалы, причал, возле которого призывно покачивался на волнах катерок.
Березовая аллея вела от моря к большому деревянному коттеджу, выкрашенному в традиционный финский темно-красный цвет. Дом напоминал трехглавый терем, но был начинен всеми нужными современному человеку изобретениями цивилизации. Никаких тебе, разумеется, туалетов типа сортир, грядок с чахлой морковью и ржавых бочек с отдающей болотом водой для полива. Тишь да гладь, да божья благодать!
«Все-таки умница Катерина и я молодец, что ее совета послушала», – подумала Ксения Петровна. Этот поросший лесом маленький островок с прекрасным современным дачным домом, ухоженной территорией вокруг него, причалом, катером и весельной лодкой был приобретен пару месяцев назад за два с небольшим миллиона евро.
Еще недавно скромной преподавательнице литературы Петрозаводского университета Ксении Петровне Морозовой фраза «приобретен за два с небольшим миллиона» показалась бы цитатой из какого-нибудь дурацкого гламурного романа, не имеющего никакой связи с жизнью реальных людей, а уж тем более с ее собственной.
Но два года назад ей на голову неожиданно свалилось наследство от умершей вдовы американского медиамагната Айрин Митчелл. История невероятная, странная, немыслимая и тем не менее реальная. И к тому же в жанре детектива со всеми его атрибутами: покушениями, убийствами, поджогами, интригами…
Правда, получить завещанные миллионы оказалось не так-то просто, конкуренты-наследники со стороны покойного мужа Айрин вступили в юридический поединок не на жизнь, а насмерть. В конце концов, а, вернее сказать, довольно быстро Ксения Петровна устала от бесконечной переписки, предоставления все новых и новых документов, переводов их на английский у правильно сертифицированных переводчиков, заполнения сложносочиненных анкет, попыток вникнуть в юридические тонкости и закавыки и т.д. и т.д. Она сдалась, подписала мировую и удовлетворилась какими-то «жалкими» тремя миллионами.
Мечты о кругосветных путешествиях на многоэтажных круизных лайнерах, которые поначалу роились в ее закружившейся от явления «золотой рыбки» головке, пожрал кровожадный вирус с уханьского рыбного рынка. Дочь Ксении Катерина предложила ей не класть деньги в банк, не покупать акции неизвестно каких предприятий (и даже известно каких – кто знает, как быстро пройдет их «мирская слава»), а вложить деньги во что-то осязаемое – в землю, дом, катер. Всем этим можно самим попользоваться и насладиться – а потом потомки, если захотят, – продадут, и пусть тогда вкладывают в акции хоть Макдональсов, хоть Лаговаза, если оные еще будут существовать.
Катерина, которая жила с мужем и сыном в Финляндии, в Тампере, развернула бурную деятельность – месяц не вылезала из компьютера и мобильника – и вот результат: Ксения Петровна с чашечкой «кофэ» сидит на террасе роскошного, но одновременно и уютного коттеджа на одном из островов архипелага возле города Турку и оглядывает хозяйским взглядом свои владенья. И даже вездесущий ковид где-то там – за горизонтом – «там, там, там -тарам, там-тарам».
Благодушные медитации на слова Роберта Рождественского были прерваны звонком мобильника. Энергичный голос дочери зазвенел в ушах пионерским горном. Бодрость голоса контрастировала с новостями, о которых сообщала Катерина.
Один из российских коллег мужа Игоря, работавший вместе с ним в большой проектной группе в Тамперском университете, скоропостижно скончался. Похороны через два дня. Несмотря на строгие антиковидные меры, родственников из России на похороны все же пускают. Но где провести поминки – вот проблема. А без поминок как-то не по -людски. В общем, они с Игорем предложили всем собраться на нашем острове, на даче. Тут Катя сделала паузу, чтоб Ксения Петровна смогла осознать предстоящие события, но не затянула ее настолько, чтобы мать успела опомниться и начать комментировать услышанное.
«Еду закажем через кейтеринговую компанию., – продолжала радовать сюрпризами Катя. – Да и будет всего человек семь: брат покойного Леонида Ивановича с женой, его взрослые сын и дочь, то бишь племянники покойного да пара коллег из проекта. Сам Игорь не сможет участвовать – какой-то там у него не отменимый и непереносимый по времени эксперимент как раз на подходе. Но привезет на катере гостей и двух официантов из кетейринга, а через пару дней снова приедет и на том же катере и увезет всех назад на материк.
После этих неожиданных известий, которые Катя пункт за пунктом излагала, будто гвозди вколачивала лихим молотком, дочь наконец решила, видать, для приличия поинтересоваться мнением хозяйки дома и острова. «Надеюсь, мама, ты ничего против не имеешь, надо же выручить людей в трудную и горестную минуту».
Ксения открыла было рот, но Катя, как бы предугадывая вопрос, заверила: «Если ты ковида опасаешься, то они все сделают тест, без этого и через границу не пустят. Местные тоже могут сделать, если ты хочешь. И покойник не от ковида умер, не бойся, а от инфаркта».
Собственно Ксения Петровна ничего про ковид спросить не собиралась, она и забыла в данный момент об этой напасти и не боялась заразиться от покойника, который к тому же вряд ли явится на собственные поминки. Она хотела поинтересоваться, кто займется приемом, размещением, обслуживанием этих совершенно незнакомых ей людей. А, если уж совсем быть честной, она хотела бы сказать, что в общем-то она против, ей совсем не хочется, чтобы ее покой и одиночество на острове нарушилось появлением целой бригады скорбящих. Но – как такое скажешь, у людей ведь горе, поминки не корпоративный банкет, к тому же, судя по всему, Катерина с Игорем все уже организовали, а ее только ставят в известность.
–– Но кто будет их размещать, принимать?» —все же проблеяла Ксения.
–– Мама, так я же приеду накануне и Ваську в помощь возьму, втроем как-нибудь управимся, да и гости, думаю, понимают, что едут не в турецкий отель «все включено».
Боже, еще и Ваську возьмет в помощники, ужаснулась Ксения. Пятнадцатилетний внук, который целыми вечерами пропадал (по его словам) на репетициях банда под умиротворяющим названием Flayed crocodile, как-то плохо смотрелся в роли «горничной». Ксения пыталась поинтересоваться у внука, почему банда и почему так кровожадно – Освежеванный крокодил, но напоролась на ответ: «А как бы тебе, баб, хотелось: вокально-инструментальный ансамбль «Лейся песня» что ли?» Знакомство Василия с историей советской эстрады не на шутку растрогало Ксению и примирило с жертвенными аллигаторами.
–– Ну в общем, мам, завтра мы с Васькой приедем – мы тут нашли человека с катером, который нас к тебе на остров привезет, а в пятницу Игорь доставит всех гостей и официантов с едой. Поминки в субботу, а в воскресенье к вечеру ты уже опять будешь свободна, как ветер. Ну мне надо бежать. Договорились, мамуля. Чмоки-чмоки.
Дочь отключилась, лишив Ксению права даже на дежурное ворчание. «Чмоки-чмоки» – мысленно передразнила она дочь. Далеко за тридцать дурочке, а все козой скачет. «Все девушкой, Минервой, все фрейлиной Екатерины первой», – тут же всплыла в мозгу банером подходящая цитата. Ксения иногда сама себя ненавидела за то, что, в какую бы жизненную ситуацию она ни попадала, ее память тут же вытаскивала на свет божий стишок или строчку – как фокусник кролика из потертого цилиндра. Но что поделаешь – классический случай профессиональной деформации. Ксения временами думала, что вот состарится она еще годков так на десять, впадет в деменцию, забудет родных и друзей, а цитаты по-прежнему бойко будут выпрыгивать из ее шамкающего рта. «Как голая проститутка их горящего публичного дома» – услужливо подсунула строчку из поэмы молодого Маяковского дура-память.
Впрочем, времени на саморефлексии под сенью дерев не было – надо было прикинуть, как и где размещать гостей, посмотреть, достаточно ли постельного белья, полотенец, ложек-вилок. Хотя посуду, наверное, люди из кейтеринга привезут с собой?
Дача или вилла – назови как нравится – была довольно вместительна: кроме большой общей залы с камином, с огромными окнами во всю высоту стены, которая занимала центральную часть дома, были еще два «теремка» справа и слева, где на первом и втором этаже находился целый ряд небольших гостевых комнат: в левом крыле четыре на втором этаже и три снизу, в правом – наверху тоже четыре комнаты, внизу еще одна, а также небольшая кухня, ванная с джакузи и две подсобки с инвентарем для уборки. Большая кухня располагалась в подвальном этаже, там же была прачечная и бельевая, сушилка, комната для одежды и обуви, сауна и еще пара помещений, где можно было сделать мастерскую, или тренажерный зал, или кладовку для банок с вареньями и соленьями. Ксения попыталась представить себе Игоря за верстаком с завитком свежей стружки в волосах, Катю, потеющую на велотренажере, или себя, повязанную платком с рогами спереди, в халате и фартуке лихо закатывающую банки, – ни одна из картинок не вырисовывалась. В данный момент две комнаты стояли пустыми, а одна была наполовину завалена коробками, чемоданами, какими-то палками/балками и прочей чепухой, которую по-хорошему давно надо было выбросить. Но на острове выбросить – означало рассортировать по мешкам, вывезти на катере и развести по соответствующим мусоросборникам. Этот подвиг друзей природы они неделю за неделей откладывали.
Мысли Ксении возвратились к нежданным гостям. Ну, в общем-то, все поместятся. Комнаты Кати, Васьки и Игоря были расположены на втором этаже правого крыла, там же, где и ее кабинет-спальня с кроватью и удобным диваном, на котором она чаще всего и спала. А в левом гостевом крыле разместим в одной комнате побольше брата с женой, а в комнатах поменьше племянника, племянницу и коллег, внизу могут расположиться и люди из кейтеринга.
Обходя дозором свои владения (опять цитата, черт, черт, черт!) Ксения, уже не в первый раз почувствовала себя не в своей тарелке. Как будто нечаянно попала на съемки голливудской мелодрамы о подтянутых красотках неопределимого возраста в скромных топиках от Версаче, меланхолично страдающих в лучах заката на террасах роскошных вилл, ожидая пришествия белозубых, щедро татуированных мачо, в то время, сама-то она чувствует себя в лучшем случае подругой Нади из новогоднего кинооливье: «Вагончик тронется, вагончик тронется…» ну и далее по тексту.
Она посмотрела на себя в зеркало встроенного шкафа в бельевой, куда забрела удостовериться, что постельного белья хватит всем гостям. Ничего голливудского отражение не продемонстрировало, хотя Ксения максимально втянула живот и подпустила в очи поволоки. Женщина за шестьдесят с пробивающейся сквозь краску сединой, с довольно усталым лицом, грузноватой фигурой, одетая в хорошо обжитые за пять лет джинсы и футболку от безымянного турецкого раскройщика.
Катерина все стыдила ее затрапезным видом – мол, миллионерши так не ходят, тебе нужен хороший парикмахер, стилист, косметолог… «А также гинеколог, уролог и дерматолог – не говоря уж о стоматологе, – перебивала ее Ксения. – Уймись, Катя, уже от этих миллионов не так много и осталось после покупки дома, пусть хоть какой-то запас будет, нам еще Ваську придется в недалеком будущем образовывать, а овес нынче дорог».
Убедившись, что постельного белья закуплено в расчете на пару взводов нежданных гостей, Ксения поднялась в зал и уже привычно замерла от красоты, которая открылась в огромном, во всю стену окне. Непонятно даже, можно ли это назвать окном: просто стена, обращенная к морю, была стеклянной от пола до потолка, и отсвет закатного солнца, которое яичным желтком растекалось в морской воде, покрывал теплым ковром деревянный пол гостиной. Ксения Петровна не раз уже испытывала искушение лечь на эти теплые доски и лежать там в йоговской позе мертвеца, пока не надоест. А почему, собственно говоря, нельзя уступить этому искушению, какой в этом грех, – подумала Ксения, присела, неловко завалилась на попу, но пока бултыхалась на полу, устраиваясь и растягиваясь, солнце зашло и свет померк.
Глава вторая
На следующий день, когда Ксения сидела за компьютером в своей комнате наверху, из распахнутого окна до нее донесся звук мотора, а потом до боли родной голос дочери, который почему-то вызвал в памяти утреннюю линейку в пионерлагере и команды старшей пионервожатой: «Отряд, к поднятию флага лагерной смены, смирно! Флаг поднять!» Катина искусственно-бодрая интонация означало почти безошибочно, что вместе с дочерью приехал внук, с которым Катерина обычно говорила громким командирским голосом, тем более что Васькины уши, как правило, были заткнуты наушниками, и на материнские призывы он отвечал кивками головы в ритме китайского болванчика, не вслушиваясь в суть распоряжений командования.
Ксения спустилась вниз и пошла по дорожке навстречу дочери и внуку, которые катили за собой объемные чемоданы на колесиках. Привезший их катерок, взревнув на прощанье мотором, умчался в морскую даль. «Это один знакомый из Турку нас подкинул, Игорь с ним договорился за умеренную плату», – ответила Катя на безмолвный вопрос матери.
–-А в чемоданах-то что?
–-Ну как? Несколько комплектов белья постельного, всякие там салфетки, вазочки, свечки, полотенца и ароматические масла для сауны, – ведь наверняка гости захотят в сауну сходить. Ну всякое такое…
–– Катя, так у нас вроде поминки, а не корпоративная вечеринка намечается, – вздохнула Ксения. Она знала, что дочь хлебом не корми, а дай походить по магазинам, торгующим разными прибамбасами и безделицами, которые обещают украсить и облагородить интерьер вашего жилища. Экономичные в языке финны называли все это Sisustus. Если попытаться по-русски сказать, то никак одним словом не обойдешься – даже таким универсальным как «фигня». Приходится по крайней мере еще и эпитет какой пристегнуть – фигня декоративная, например. Теперь, когда в семье завелись денежки, Катерина скупала этот сисустус в гомерических количествах. Кое-что из замечательных приобретений в нераспакованном виде лежало на полках подвальной кладовой. Последний раз Игорь, чертыхаясь, приволок на остров какую-то глиняную девицу, держащую на вытянутых руках пузатую вазу. Росту эта «баба с горшком», как назвал ее Василий, была неопределенного – для сада маловата, а для того, чтобы на полку поставить, великовата. Но запереть ее в кладовой Катя никак не согласилась, она пыталась всех убедить, что изгиб бедра у этой нимфы с амфорой необыкновенный, чудный – и только слепой этого не видит. Несмотря на то, что и Игорь, и Васька, и Ксения соглашались в этом случае со званием слепых и нечутких существ, Катя все же после долгих поисков нашла место для бедной девушки, и муж с сыном изощряясь в шутках над изгибобедрой глиняной красоткой, водрузили ее на подставку, от которой начинались широкие перила лестницы с первого на второй этаж. Катя была довольна: теперь любой человек не просто влачился вверх по ступеням, а приобщался к прекрасному, любуясь на пресловутый изгиб бедра. Правда обитатель крайней комнаты верхнего этажа, открывая дверь, непременно утыкался взглядом в глиняную попу, но счет таким счастливчикам пока не был открыт. На вилле жила обычно Ксения, довольно часто приезжала Катя, пару раз привозившая с собой приятельниц; коллеги Игоря однажды заезжали порыбачить и покупаться. Лето в этом году стояло теплое, для Финляндии, можно сказать, даже жаркое.
В чемодане, который тащил Васька, слава богу, оказался не сисустус, а в основном еда и вода. Гостей-то кормить будет кейтеринговая фирма за счет родных покойника, но ведь и самим надо что-то есть, и запас иметь на черный день. Ну да и вообще холодильник у тебя, небось, пустой —прозорливо отметила Катя.
Да, отсутствие на острове хотя бы завалящего сельмага создавало некоторые проблемы. Но до берега и ближайшего магазина было тридцать минут на моторке, а когда Ксения жила на острове одна или с вечно худеющей Катей, им много и не надо было. Даже хорошо, что не было соблазна по-быстрому смотаться за мороженкой или шоколадкой. Возле дома росла малина и смородиновые кусты, а к осени яблоки созреют, и мы их соберем и съедим, а не так как финны делают— сгребают свои яблоки в кучи, пакуют в мешки и выбрасывают или оставляют висеть на дереве, пока те не сморщатся от первых морозов. Катя спрашивала у своих немногочисленных финских знакомых – почему так, но они толком ответить не смогли.
Катя с Ксенией распаковали чемоданы, распихали еду в холодильник, консервы на полки в шкафу, белье в бельевую, декоративные красоты пока свалили в угол кладовой, разогрели в духовке пиццу, подзакусили сами, накормили дитя, отпустили его на рыбалку и уселись с банками пива на террасе, слушать шорох волн. Катя начала рассказывать новости, вычитанные из Интернета, критиковать антиковидные меры, обсуждать конспирологические теории о заговоре фармомафии. Ксения, пригревшись в шезлонге, задремала под шум Катиного голоса, который начал сливаться с плеском волн. Из нежных ручек Морфея ее вырвал настойчивый вопрос дочери (судя по интонационному напору, заданный не первый раз) «Ты согласна, мама?» Ксения закивала с готовностью дрессированной цирковой лошади, тут же вспомнив Ваську, который давно уже опытным путем пришел к выводу, что такая реакция –наименее энергозатратный вариант диалога с Катериной.
«Ну тогда так и сделаем», – произнесла Катя с чувством глубокого удовлетворения.
«Господи, – внутренне взволновалась Ксения. – Надеюсь я не согласилась сейчас приобрести по дешевке дом в Буркина-Фасо или передать остатки наследства на спасение каких-нибудь вымирающих американских хорьков!».
Она уже собралась окольными путями выведать у дочери, о чем шла речь, но тут тихие синие сумраки огласились победным воплем Василия. Мать и бабушка встали и направились ему навстречу, собираясь поздравить с удачной рыбалкой, но оказалось, что дело не в рыбе (поймал пару малявок и отпустил), а в том, что Васе удалось пробиться на какой-то немыслимый уровень в компьютерной игре, названия которых Ксения Петровна принципиально не хотела запоминать.
Накормив сосисками с картошкой нагулявшего в компьютерных битвах аппетит Василия, все трое, уткнувшись в свои мобильники, посидели на террасе до того времени, как автоматически зажглись фонари вдоль дорожки, и комары с завидным усердием принялись за старинное дело свое.
Глава третья
Утро пятницы опять выдалось безветренным и жарким, и больше всего хотелось упасть с книгой в шезлонг и иногда только вставать, чтобы нога за ногу добрести до небольшого пляжика возле причала и окунуться в прохладные морские воды. Но вместо этого надо было готовиться к встрече гостей – застилать постели, развешивать полотенца, искать скатерть для большого стола в гостиной, проверять, все ли в порядке в сауне, посылать Ваську искать березу, которую можно было бы «заломати».
Сев на крыльцо, чтобы связать пару-тройку свежих веников для бани из беспорядочной кучи березовых веток, притащенных внуком, Ксения Петровна подумала, как жутко для современных людей, особенно феминисток и зеленых, звучит народная песня, под которую в ее детстве плавали лебедушками однообразно-прекрасные девицы из ансамбля «Березка». «Некому березу заломати, некому кудряву заломати… Я пойду-пойду погуляю, белую березу заломаю, люли-люли погуляю, люли-люли заломаю». Ужас какой-то, прямо-таки песня о первом насилии и дефлорации. Вот как меняется восприятие, а раньше звучала нежно – и совсем не напрягала непросвещенное девичье сознание история о том, как заломают голубушку кудрявую, и сделают из нее три гудочка да балалайку». Ксения из любопытства полезла в Интернет посмотреть текст нежной песенки и оказалось, что речь-то в ней о другом, что это женщина поет и сначала она на балалаечке будет старому играть (мужу что ли?) и его будить: «Встань ты, мой старый, проснися. Вот тебе помои, умойся, Вот тебе рогожка, утрися, Вот тебе лопата, помолися!». А потом на той же березовой балалайке сыграет песенку милому, и ему, другу душевному, поднесет водицы, полотенчико и икону, а также башмачки и кафтанчик. «На словах «Вот тебе кафтанчик, оденься» песенка и кончается. Надо же, песенка-то оказывается вполне себе феминистская, чуть ли не «Леди Макбет Мценского уезда» – старому мужу лопата, а милому дружку кафтанчик на плечи и в бега. Сколько раз она в детстве и юности видела по телевизору хороводы красавиц сарафанных, мелко перебирающих ножками под эту музыку, но никогда песню до конца не пели, на изготовлении балалаечки все и кончалось.
Но у Ксении и до балалаек дело не дошло, она наплела из заломанной березки банальных безобидных веников, ровных, крепеньких, пахнущих зрелым летом, отнесла их в баню на берегу и замочила в деревянной шайке. Сауны на даче было две: одна в доме: небольшая, электрическая и одна на берегу, просторная, дровяная, от которой деревянные мостки вели в море, чтоб можно было нырнуть туда из парной.
За суетой незаметно прошла первая половина дня. Наскоро пообедав, они проверили хватит ли запасов пиццы и пива для гостей на сегодняшний вечер (кто знает, может, кейтеринг на сегодня и не заказан) и уселись в шезлонгах на террасе. Кажется, все было готово к приему гостей. Василий ушел на пляж и там не столько купался, сколько вел с кем-то бесконечные телефонные переговоры то почти шепотом, то на повышенных тонах. Ксения мечтала спокойно почитать и помолчать, но боялась, что Катя опять будет ее мучать критикой мужа, сына, русских властей, финских медиа, политики ВОЗ—критическое мышление у дочери было развито на пять с плюсом. Но, кажется, Катерина тоже устала, принялась слушать аудиокнигу, но быстро засопела, приоткрыв рот, и Ксения с умилением увидела, как во взрослой тетеньке проступили черты маленькой Катюшки, которая обладала в детстве удивительной способностью засыпать мгновенно в любой позе и вот так сладко посапывать, улыбаясь во сне.
Солнце готовилось уже потихоньку катиться к западу, когда послышался звук мотора, на горизонте показался белоснежный катер, вскоре приблизившийся настолько, что стало видно написанное на борту название Irene. Ксения крикнула внука, он побежал на причал, спустя несколько минут, принял брошенную отцом с катера веревку, которая называется как-то замысловато (швартовые? концы?) и надел петлю на столбик. Игорь слез с катера, закрепил мостки, и они с Василием стали помогать выходить приехавшим, а потом вместе с крепким молодым парнем, самостоятельно и лихо спрыгнувшим на причал, стали выгружать большие контейнеры—вероятно, с едой и посудой.
По дорожке гуськом потянулись к дому гости, все одетые в черное, и эта траурная процессия как будто перечеркнула картину звонкого и ясного летнего дня, полного света и синевы.
Ксения встречала гостей на террасе у входа в дом, называла каждому свое имя, пожимала руку, выражала соболезнование.
Первым шел очень высокий и какой-то мослатый пожилой мужчина. Он двигался немного шаркающей походкой. «Шаркающей кавалерийской походкой». Кстати, почему у Булгакова шаркающая походка названа кавалерийской? – все это мгновенно промелькнуло в мозгу Клавдии Петровны, пока мужчина приближался к ней. Руки мужчины тоже двигались немного странно, как будто были прикреплены к телу шарнирами. Седые волосы были коротко острижены, большие темные очки в солидной оправе крепко опирались на крупный нос, а тонкие губы были напряженно сжаты. Свое имя отчество он произнес, почти не разжимая рта, так что Ксения скорее догадалась, что это брат покойного – Николай Иванович. За ним шла довольно молодая полноватая женщина в брючном костюме и с кружевной косынкой на уложенных в замысловатую прическу волосах. Вид у нее был измученный, лицо казалось помятым и заплаканным. Наверное, племянница – видно, покойного дядю любила и горько оплакивает, – подумала Ксения, но дама, протянув вялую ручку, назвалась Натальей Иосифовной, в то время как брат усопшего только что представился Николаем. Племянницей оказалась не пухленькая блондинка, а стройная и поджарая брюнетка с ассиметричной прической и татуировкой на предплечье: из-под короткого рукава темного льняного платья высовывалась голова змеи с раздвоенным жалом. Брюнетка выглядела спортивно и моложаво, и имя Виктория сидело на ней, как влитое. Шедший следом мужчина средних лет, назвавшийся Валерием Николаевичем, был совсем не похож на сестру, но зато удивительно напоминал своего отца, хотя, казалось бы, все его черты лица по отдельности были совсем иными – и нос коротковат, и губы другой формы, и щеки как у хомячка, в то время как у батюшки они свисали бульдожьими складками. Но при этом в кровном родстве Николая Ивановича и Валерия Николаевича невозможно было сомневаться – та же шаркающая походка, та же посадка головы, то же ощущение, что человек тяготится вашим присутствием.
Шедшая за младшим барином (как мысленно Ксения Петровна окрестила Валерия), женщина в темно-синем платье с черной шалью – тяжеловатой для летнего дня – на плечах, назвалась Светланой или Светой – как пожелаете, но только без отчества. Хоть Светлана и улыбнулась светло, пожимая руку Ксении Петровны, было видно, что она изо всех сил удерживает слезы. После Натальи это был второй человек, по которому можно было догадаться, что вся компания едет с похорон.
Еще один коллега покойного Леонида Ивановича тоже оказался далеко не «возрастным», как сейчас деликатно выражаются, а вполне моложавым человеком лет сорока с небольшим, одетым несколько фривольно для поминок: в футболку и бермуды – правда то и другое антрацитово черного цвета. Он оглядывался вокруг с явным удовольствием, как бы предвкушая отдых на природе. Этот гость велел называть себя Митей и поцеловал Ксении ручку.
Завершали профессию мужчина и женщина, одетые в форменную одежду кейтеринговой фирмы (белый верх, черный низ), лица которых были почти полностью закрыты масками с респираторами. Женщина сказала что-то по-фински, и стоявшая рядом Катя перевела, что официантов зовут Лемпи и Райво и что по распоряжению своего начальства они обязаны в обществе клиентов постоянно находиться в масках, несмотря на то что они, разумеется, регулярно делают тест на ковид.
Игорь и Василий, несмотря на возражения, стали помогать носить на кухню контейнеры с едой и посудой, а Катя с Ксенией пошли размещать гостей. Ксения успела шепнуть Катерине: «А эта Иосифовна-то зареванная, кто покойному?» «Да я не знаю, как это называется, невестка что ли – ну она брата, Николая, жена». «Ого, – подумала, Ксения, брату-то на вид под семьдесят, а жене, несмотря на весь ее изможденный вид, вряд ли больше сорока». И уж, конечно, она не годится в матушки ни Валерию, ни Виктории» «Ей сорок лет, она третья жена Николая Ивановича, – успела прошептать всезнающая Катя».
Они проводили гостей в их комнаты: Николай с Натальей, Валерий, Виктория и Светлана разместились наверху в левом крыле. Митя и люди из кейтеринга там же внизу.
Игорь и Василий сгрузили на причал вещи приезжих. Митя, Светлана и Виктория вышли им помочь, а Валерий и Николай Иванович с Натальей остались ждать в своих комнатах. Ксения видела, как мрачнеет Игорь, а Васька откровенно злится – и понятно почему: вечная Катина услужливость, желание всем помочь и всех приютить превращало их сейчас невольно в обслугу – будто они были служащими в отеле «все включено», а не добрыми людьми согласившимися предоставить свою дачу для проведения поминок, так как ковид сделал практически невозможными все другие варианты. Но что теперь-то: «дело сделано, сказал слепой», тем более что Игорю грех на Катю сердиться – ведь это его коллегу завтра поминать собираются.
«Ксения Петровна, – окликнул тещу Игорь, – мне нужно ехать уже, чтоб успеть на поезд из Турку в Тампере. Вы спросите, пойдет ли кто-то в баню».
–– Спрошу сейчас, но мы-то с Катей в любом случае сходим.
–– Ну тогда я ее быстро раcтоплю и поеду. Дрова там рядом, в поленнице, так что дальше вы справитесь»
–– Да мы и растопим сами, невелика премудрость, ты поезжай!
Игорь кивнул, смотался в дом за сумкой, чмокнул Катю в щечку и побежал на пирс.
Ксения Петровна проводила взглядом уплывающий катер и отправилась к бане. Полюбовавшись, как весело заплясал огонь в печке, она пошла узнавать про желающих попариться. Митя и Виктория, сидевшие на пляже, с радостью согласились. Светлану Ксения нашла на причале. Та сидела, опустив ноги в воду и обернулась, испуганно вздрогнув, когда Ксения Петровна тронула ее за плечо и спросила, пойдет ли она в сауну. «Извините, я не слышала, как Вы подошли. Да, конечно, с удовольствием, Спасибо». Лицо ее было залито слезами.
«Надо же, как горюет по коллеге, – подумала Ксения.
Валерий, сидевший на диване в гостиной, уставившись в мобильник, от бани отказался. Николая Ивановича с Натальей нигде не было видно. Ксения поднялась по лестнице и уже собиралась постучать, как за дверью их комнаты послышался какой-то шум, резкий голос, потом, как ей показалось, раздался плач. Ксения хотела уже уйти, но потом все же решительно постучала. Шум за дверью затих. Она постучала еще раз. Дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова Николая Ивановича. «Что? – сказал он резко и высокомерно, но потом, как будто опомнившись, улыбнулся и вполне светским тоном продолжил: «Добрый вечер, Ксения.._ээ Павловна!
– Петровна, Ксения Петровна
– Да, да, извините, у меня плохая память на имена и особенно на отчества. – Он снова улыбнулся. Улыбка совершенно преображала лицо Николая Ивановича, – делала его моложе и привлекательнее.
–– Я только хотела спросить, вы в баню хотите? Сначала женщины пойдут, где-то минут через сорок, потом мужчины.
–– Благодарю покорно, но мы не любители. Я не любитель, – поправился он.
–– А ты как, Натуся? – он, не открывая дверь шире, обратился к жене вглубь комнаты. Ксения не расслышала ответа Натальи Иосифовны, но Демченко заверил ее, что и жена тоже не парильщица.
–– Ну тогда часа через два спускайтесь на вечерний чай с пиццей. А если уже сейчас проголодались, то там на кухне первого этажа есть чай, кофе, бутерброды».
–-Да, да, благодарю вас, – Николай Иванович еще раз белозубо улыбнулся и закрыл дверь.
Надо же – зубы как у юноши и улыбка какая располагающая. А первое впечатление было совсем другим. Показалось, что он суровый, нелюдимый и высокомерный. И еще показалось, что лицо знакомое. Где я могла его видеть?