Виктор Поротников
Дарий
Глава шестая
Прексасп
Гаумата и Смердис были из племени магов, знаменитого тем, что последователи Заратуштры, прибывшие в Мидию из Маргианы, распространили зороастризм сначала среди магов и лишь позднее – среди прочих мидийских племён. Маги, познавшие учение Заратуштры прежде прочих мидян, стали племенем жрецов. В своих обрядах жрецы-маги не просто служили светлым богам-язата, сотворённым Ахурамаздой, но приспособили для новой религии священнодействия, связанные с богами прежнего культа, олицетворявшими солнце, луну, землю, воду и ветры. Благодаря такому сплаву нового со старым, привычным миропониманием дуалистическое учение пророка Заратуштры довольно легко и быстро укоренилось среди мидян, перейдя от них к парфянам, персам, гирканцам, бактрийцам и согдам.
С той далёкой поры магов стали воспринимать именно как жрецов-огнепоклонников. Не всякий маг был жрецом, но всякий жрец непременно был магом, во всяком случае, среди мидян.
Поэтому Атосса не удивилась, когда узнала от Смердиса, что он в юности был жрецом, вернее, помощником жреца.
– Что же входило в твои обязанности? – поинтересовалась Атосса.
– Я лишал девственности девушек, приходивших в храм Астарты[29], – простодушно признался Смердис.
– И скольких же девушек ты лишил невинности за всё время своего пребывания в храме Астарты? – В голосе Атоссы прозвучали неприязненные нотки.
Но Смердис не заметил этого, ответив с горделивым видом:
– Через моё ложе прошло более двух тысяч девушек. Я пробыл в храме три года. Потом мне это надоело и я стал воином, как мой брат.
– Почему Гаумата не пошёл в жрецы? – вновь спросила Атосса.
– Гаумата с юных лет рвался служить царям, а не богам, – ответил Смердис. – В общем-то, я тоже не стремился стать жрецом, меня взяли в храм только из-за размеров моего…
Смердис запнулся, но Атосса поняла, что он имел в виду.
С каждым днём Атосса всё больше убеждалась в том, что Смердис отнюдь не блистает умственными способностями. Он более тяготеет к сексуальным утехам, нежели к государственным делам.
Во время самой первой встречи Смердиса с Прексаспом, на которой присутствовала и Атосса, всё шло хорошо, пока Смердис молчал, слушая, что говорит ему Прексасп. Но едва Смердис открыл рот, как то же самое сделал Прексасп, внимая той бессмыслице, которую тот нёс, даже не понимая сути вопроса. Атосса то бледнела, то краснела. Наконец, не видя иного выхода, она прервала словесные излияния мужа, поцеловав его долгим поцелуем в уста. Смутившийся Смердис враз онемел, и Атосса живо выпроводила его за дверь.
– Что случилось с царём? – недоумевая, обратился к Атоссе Прексасп. – Я не узнаю Бардию. Его будто подменили!
Атосса тоже изобразила сильнейшие недоумение и тревогу, сказав Прексаспу, что её супруг, видимо, не совсем здоров.
– Для усиления своей мужской потенции царь принял какое-то дурманящее зелье, и это, похоже, повлияло на его разум, – заявила Атосса ошарашенному Прексаспу. – Не только ты, друг мой, но и я тоже обеспокоена самочувствием Бардии.
Прексасп удалился, пообещав прислать к царю опытного лекаря-индуса.
Это был единственный случай, когда у Атоссы от волнения тряслись руки.
Лекарь-индус не обнаружил у Смердиса никакой болезни. Напротив, он сказал, что не встречал более здорового человека, чем царь.
Атосса подкупила лекаря, убедив его сказать Прексаспу, будто у царя случилось небольшое помешательство рассудка и ему нужен покой.
На следующую встречу с Прексаспом Атосса отправилась одна.
Поскольку Прексасп не привык обсуждать серьёзные дела с женщинами, даже если они царского рода, поэтому беседы у них не получилось. Атосса держалась скованно. Прексасп был подозрителен и замкнут.
Атоссе пришлось уговаривать Гаумату какое-то время встречаться с Прексаспом вместо Смердиса. Гаумата долго упирался, но затем согласился. При этом вид у него был мрачный.
Угрюмое настроение Гауматы сильно тревожило Атоссу, поэтому она решила подслушать его разговор с Прексаспом. Впрочем, из этой затеи у Атоссы ничего не вышло. Прексасп и Гаумата встретились не в царской канцелярии, а в трапезной – было время обеда.
Выждав немного, Атосса нарушила уединённую беседу Гауматы и Прексаспа. Она пришла к ним под предлогом, якобы желая сообщить Прексаспу о самочувствии царя. К удивлению Атоссы, выяснилось, что Прексасп и Гаумата обсуждают не государственные дела, а делятся впечатлениями о странностях Бардии, чего с ним прежде не бывало.
Когда Прексасп ушёл, Гаумата грубо накричал на Атоссу, возмущаясь, что та появилась некстати и не позволила ему выведать у Прексаспа то, что он хотел.
– Ах, я так беспокоюсь за царя! – передразнил Атоссу Гаумата. – Ах, он не желает лечиться! Ах! Ах!.. Кому нужны твои показные охи и ахи, дорогая? Думаешь, Прексасп настолько глуп, что не понимает, когда ты искренна, а когда притворяешься таковой!
Атосса тоже не осталась в долгу, обругав Гаумату, помянув при этом и Смердиса.
– Всё, на что способен твой брат, это лишать невинности юных девушек в храме Астарты, – раздражённо молвила она. – В постели Смердис – бог, зато на троне он – ничтожество!
Услышав эту гневную перепалку, в трапезную заглянул евнух из свиты царицы.
В тот же миг Гаумата склонился в низком поклоне перед Атоссой, которая сделала вид, что отчитывает его за какую-то провинность.
Такая двойная жизнь скоро стала Атоссе в тягость. По сути дела, все государственные дела и заботы по управлению обширным царским хозяйством лежали на ней и на Гаумате. Они вдвоём опекали Смердиса, как маленького ребёнка, постоянно следили, чтобы он не сказал что-нибудь несуразное в присутствии посторонних людей, ограждали его от встреч с Прексаспом.
У Атоссы оставалась надежда, что Смердис сможет проявить себя хотя бы на военном поприще, поскольку кони и оружие были его слабостью. Смердис не раз показывал дворцовым стражникам свою меткость в стрельбе из лука, а копьё он метал с такой силой, что пробивал насквозь медный щит с сорока шагов. В этом отношении Смердис ничуть не отличался от Бардии.
Однако на ежегодном летнем военном смотре случилось непредвиденное.
Сначала любимый конь Бардии сбросил Смердиса наземь в присутствии его телохранителей. Смердис потребовал себе другую лошадь и выехал к войску верхом на ней. Затем, объезжая конные отряды, выстроившиеся на равнине, Смердис перепутал имена некоторых военачальников, иные и вовсе позабыл, ибо перед этим он выпил вина для храбрости, но явно превысил меру. Военачальники видели, что царь пьян, и усмехались украдкой.
Однако Гаумата обратил внимание, что некоторые из сатрапов с какой-то подозрительной пристальностью приглядываются к Смердису. И особенно пристально Смердиса сверлил долгим взглядом Прексасп.
Своими опасениями Гаумата сразу после военного смотра поделился с Атоссой.
– Конечно, необходимо время, чтобы Смердис постиг все премудрости царской власти, запомнил имена и лица всех друзей Бардии, осознал его замыслы и научился мыслить, как мой умерший брат, – молвила Атосса. – Это будет трудный период в жизни Смердиса, но он должен его преодолеть с нашей помощью. Зато по истечении нескольких месяцев Смердис как бы переродится в Бардию, и тогда наступит спокойная жизнь для него и для нас с тобой.
– Боюсь, к тому времени Прексасп или кто-нибудь другой из царской свиты разоблачит моего брата, – проворчал Гаумата. Он был настроен весьма скептически.
Понимая, что, пряча Смердиса от Прексаспа, они тем самым лишь усиливают его подозрения, Атосса и Гаумата были вынуждены возобновить встречи царя и патиакша[30]. Впрочем, на этих встречах непременно присутствовали либо Гаумата, либо Атосса. Беседуя с Прексаспом, Смердис теперь держался более уверенно и уже довольно разумно рассуждал о разных государственных делах. Постепенно Смердис усваивал и привычки Бардии, которые были хорошо известны близко знавшим его людям.
Так прошёл месяц.
В начале осени у Атоссы состоялся разговор с одной из царских наложниц – Фейдимой, дочерью Отаны.
Фейдима была дружна с Атоссой. Они иногда вместе коротали вечера, поскольку Атосса находила отдохновение от повседневных забот в общении именно с Фейдимой. Атосса и Фейдима были одногодки, у них во многом совпадали взгляды на жизнь, как и вкусы относительно мужской внешности. Мягкая незлобливая Фейдима была очень приятной собеседницей, её тонкий ироничный ум избавлял любую беседу от скуки и пошлости. Атосса всегда прислушивалась к советам Фейдимы. Мнение Фейдимы являлось для Атоссы неким эталоном непогрешимости. К тому же Фейдима была обаятельна внешне. Совершенство её лица и фигуры всем и каждому бросалось в глаза.
Фейдима, оставшись наедине с Атоссой, призналась ей, мол, она почти уверена, что Бардия – это не Бардия, а другой человек, весьма на него похожий.
Атосса с замирающим сердцем поинтересовалась у подруги, на чём основаны её подозрения. И услышала в ответ неоспоримые доказательства женщины, познавшей на ложе двух мужчин, которые являлись к ней под одним именем и с очень похожей внешностью. Однако разницу в темпераменте и некоторые физиологические отличия в размерах интимных частей тела нельзя было не подметить.
– До вашей свадьбы Бардия был совсем не таким в постели, каким стал ныне, – призналась Фейдима. – Я не хочу отзываться плохо о твоём брате, милая Атосса, но прежде он был гораздо нежнее. Теперь же Бардия просто-напросто обуян самой дикой похотью. Не стану скрывать, Бардия стал чаще навещать меня, но его грубость и ненасытность меня просто убивают. И потом, его половой орган стал гораздо крупнее. Я достаточно изучила его во время оральных ласк. Теперь я просто цепенею от страха, когда схожусь с Бардией в постели, ведь у него скорее фаллос быка, нежели смертного человека!
– Своей ненасытностью на ложе Бардия изводит и меня, – сказала Атосса. – Я тоже поражаюсь его огромному фаллосу!
– Думаю, это вовсе не Бардия, а вселившийся в него дух Тельца, – прошептала Фейдима, приникнув к самому уху Атоссы. – Сам могучий Гэуш-Урван[31] завладел телом твоего брата. Я вот только не знаю: к добру это или к худу?
– Ты говоришь страшные вещи, Фейдима. – Атосса с сомнением покачала головой. – Теперь я буду бояться ложиться с Бардией в постель.
– Я не могу это утверждать, – сказала Фейдима, – но мне так кажется.
– После твоих слов, милая, я повнимательнее присмотрюсь к Бардии. – Атосса обняла Фейдиму за плечи, прижав её к себе. – Последнее время он тоже кажется мне странным.
После этого разговора Атосса запретила Смердису приходить в покои Фейдимы. Это сильно расстроило Смердиса. От огорчения он за ужином без удержу пил вино. В пьяном виде Смердис заявился в спальню к Атоссе, желая ещё раз поговорить с ней о Фейдиме.
Грубый тон и вызывающая манера поведения Смердиса вывели Атоссу из себя. Она позвала евнухов, повелев им увести её мужа в его покои. Но не тут-то было. Смердис осыпал евнухов отборной бранью, и те в страхе повалились ему в ноги. Затем евнухи на четвереньках убрались из покоя царицы.
Скинув с себя одежды, залитые вином, Смердис схватил Атоссу и швырнул её на ложе. Разрывая платье на Атоссе, Смердис скалил зубы в злорадной усмешке. Он насиловал Атоссу, намеренно причиняя ей боль и заламывая руки. Утолив свою похоть, Смердис повернулся на бок и захрапел.
Опустошённая и раздавленная, Атосса лежала рядом с храпящим Смердисом и молча глотала слёзы, которые жгли ей щёки. Судьба словно издевалась над ней и мстила Атоссе за убийство родного брата. Вот она – царица! – подобно рабыне, вкусила полной чашей унижения и боли, ею воспользовались против её воли, чтобы насытить позыв животного инстинкта. Самое ужасное заключалось в том, что Атосса была обречена в дальнейшем на подобные же унижения.
«Я должна убить Смердиса! – мелькнуло в голове у Атоссы. – Мне нужно встать и заколоть этого негодяя его же кинжалом. Иначе… А что иначе?»
Этот вопрос поставил Атоссу в тупик.
Её страшило и возмущало возможное повторение насилия со стороны Смердиса, но вместе с тем его немедленное убийство придётся как-то объяснять, причём объяснять царским приближённым, которые всерьёз полагают, что Смердис – это Бардия.
«Меня назовут цареубийцей, – размышляла Атосса, – и ещё – мужеубийцей. За это мне выколют глаза и отрежут нос. Ведь царским судьям бесполезно рассказывать про мои унижения на супружеском ложе. Законы в этом царстве составляются мужчинами, и они безжалостны к женщинам!»
Атосса сползла с ложа и, держась за стену, добралась до купальни. Там было темно. Атосса на ощупь отыскала медный чан с водой и принялась усердно смывать с себя запах мужского пота и засохшую мужскую сперму. Вода была довольно холодная, поэтому Атоссу бросило в озноб. Обтёршись тем, что попалось под руку, Атосса вернулась в спальню. Там она надела на себя тонкую длинную тунику без рукавов, поверх неё – шерстяное платье с короткими рукавами, на голову набросила накидку, концы которой можно было завязать на шее в виде шарфа.
Бесшумно ступая мягкими замшевыми туфлями без каблуков, освещая себе путь масляным светильником, Атосса знакомыми узкими переходами добралась до покоев Артистоны и постучалась в дверь. Ей открыл толстый заспанный евнух, который очень удивился, увидев перед собой царицу в столь поздний час.
Атосса не стала будить сестру. Она взяла тёплое одеяло, круглую подушку и улеглась в трапезной на лежанке, возле бронзовой жаровни с потухшими углями.
Утром здравомыслие взяло верх в Атоссе. Она передумала убивать Смердиса, тем более что заменить его на царском троне было некем. Сыновей ни у Камбиза, ни у Бардии не было. Не было у них и побочных братьев. Атосса решила поскорее забеременеть от Смердиса, и когда родится мальчик, уступить ему трон под своей опекой, умертвив ядом его отца.
Как назло, у Атоссы наступили «нечистые дни», когда любой персиянке или мидянке было запрещено находиться в одном помещении с мужем, дабы не осквернить его. Считалось, что кровь, вытекающая из женщин во время менструаций, есть порождение злых богов, которые всячески стараются навредить людям, творениям добрых богов-язата.
В такие дни женщинам надлежало молиться чаще, чем в обычные дни, и тщательно проходить все обряды очищения, чтобы отгонять от себя злых духов, прислужников Ангро-Манью.
По окончании «нечистых дней» Атосса покинула гарем, желая разыскать Гаумату и узнать от него последние новости. Однако Гаумата сам нашёл царицу. Он был чем-то сильно обеспокоен.
Атосса и Гаумата встретились в светлом просторном зале, высокие стены которого были покрыты барельефами, изображающими мидийских царей на войне и на охоте. Царица и хазарапат неторопливо прогуливались вдоль барельефов, поодаль от своей свиты, застывшей в молчаливом почтении у дверей с закруглённым верхом. Атосса и Гаумата делали вид, что разглядывают сцены сражений на известняковых барельефах, сами же вели негромкую беседу о своих заботах.
– Прексасп заподозрил неладное, царица, – тихо молвил Гаумата. – Он побывал в крепости Сикайавати, расспрашивал воинов из тамошнего гарнизона о том, как умер мой брат. Я предвидел подобный шаг Прексаспа, поэтому мои люди встретили его в крепости и сказали ему то, что я велел им сказать. Но Прексасп был явно не удовлетворён этими ответами, ибо он долго шнырял по крепости, пытаясь заговаривать не только с воинами, но и со слугами.
– Что же делать? – встревожилась Атосса. – Может, спровадить Прексаспа куда-нибудь подальше. Например, в Вавилон.
– Это не избавит Прексаспа от подозрений, царица, – сказал Гаумата. – Если Прексасп задумал докопаться до истины, он до неё рано или поздно докопается. Я его знаю.
– Так, что же делать? – ещё раз повторила Атосса.
– Кому? Тебе?.. – Гаумата взглянул на Атоссу.
– Нам, – раздражённо ответила Атосса.
Гаумата усмехнулся краем рта.
– Божественная, я сделал всё, что мог. Но у моего брата упадок духа, он погряз в пьянстве. В трезвом виде Смердис то и дело порывается скинуть с себя царское облачение и удрать в горы. Не сегодня завтра Смердис будет разоблачён евнухами или телохранителями. Прости, о светлейшая, но я вынужден покинуть тебя, ибо мне ещё дорога моя голова. – Гаумата слегка поклонился Атоссе.
– Ты думаешь, я позволю тебе скрыться! – угрожающе прошипела Атосса.
– А что ты можешь сделать? – Гаумата распрямил спину и вызывающе взглянул на Атоссу. – Велишь страже бросить меня в темницу? А может, прикажешь убить меня на месте? Тогда заодно прикажи казнить и Смердиса, поскольку лишь моё присутствие удерживает его в этом дворце. Смердис уже сыт по горло и царской властью, и ролью Бардии!
– Тихо! – Атосса взяла Гаумату за руку. – Давай обсудим всё это спокойно, наедине. Через два часа я буду ждать тебя в своих покоях. Умоляю, не бросай меня! Гаумата, если бы ты знал, как я жалею, что затеяла всё это!
В глазах Атоссы было столько мольбы, что Гаумата не посмел отказать ей.
Оставшись наедине с Гауматой, Атосса разговаривала с ним так, словно всё зависело от него одного. Превознося ум и находчивость Гауматы, Атосса выражала надежду, что он проявит волю и изменит сложившиеся обстоятельства к лучшему. Ведь никто, кроме Гауматы, не сможет повлиять на Смердиса, заставить его обрести облик, достойный царя.
– Отныне я вся в твоей власти, – добавила Атосса в конце беседы, став на колени перед Гауматой и распустив волосы по плечам в знак покорности.
«Наконец-то пришёл мой час! – торжествуя, думал Гаумата. Он разорвал на Атоссе платье, обнажив ей грудь. – Гордая дочь Кира у моих ног!»
Молчаливым жестом Гаумата указал Атоссе на ложе в глубине комнаты.
Покорность, с какой ему отдавалась Атосса, пробудила в душе Гауматы благородный порыв. Он заверил Атоссу, что заставит Смердиса взять себя в руки и постарается поскорее покончить с Прексаспом.
– Ты хочешь убить его? – спросила Атосса, лёжа в постели рядом с Гауматой. – Это может вызвать опасные толки, ведь Бардия доверял Прексаспу, как никому другому.
– У нас нет иного выхода, – сказал Гаумата. – Прексасп явно что-то заподозрил. Самое лучшее – это обвинить его в измене и казнить.
Атосса неслышно вздохнула и закрыла глаза. Ей было жаль Прексаспа, но, с другой стороны, если Прексасп докопается до истины, то он её не пощадит.
* * *
Прексасп, как обычно, пришедший на доклад к царю, был удивлён тем, что царь, не дав ему вымолвить ни слова, обрушился на него с обвинениями в преступном заговоре. Находившийся тут же дворецкий от изумления вытаращил глаза. Гаумата, стоявший возле дверей, немедленно вызвал стражу.
– Мне смешно выслушивать весь этот бред, – промолвил Прексасп, державшийся с завидным присутствием духа. – И я, кажется, догадываюсь, в чём тут дело. От меня хотят поскорее избавиться. Значит, истина очевидна: ты – не Бардия!
Прексасп ткнул пальцем в сидящего на троне Смердиса.
Смердис вскочил и схватил Прексаспа за пояс, это означало, что он выносит ему смертный приговор.
Стража набросилась на Прексаспа и поволокла его к выходу.
– О, позднее прозренье! – выкрикивал Прексасп, упираясь изо всех сил. – Сын Кира мёртв, а его место занимает самозванец! И зовут его Смердис! Маги хитростью и коварством отняли царский трон у персов. Однако можно обмануть людей, но не богов. Митра и Варуна[32] покарают вас, злодеи!
Прексасп плюнул в лицо Гаумате.
– Убейте же его! – закричал Гаумата.
Воины подняли копья.
Неожиданно Прексасп с кошачьей ловкостью выхватил нож из своего широкого рукава и полоснул им одного из стражников по глазам. Воин вскрикнул от боли и закрыл лицо руками. Увернувшись от занесённого копья, Прексасп сумел ранить в шею второго стражника. Тот отпрянул в сторону, зажимая пальцами кровь, хлеставшую из раны.
Гаумата, обнажив кинжал, бросился на Прексаспа.
Они сцепились, норовя поразить друг друга.
Увидев, что Прексасп рассёк ножом щеку Гаумате, Смердис поднял с пола копьё и со всей силы метнул в Прексаспа. Тот опять увернулся. Острый дротик вонзился в буковую дверь над головой Гауматы, сбив с него войлочный кидарис.
Прексасп опрометью выскочил за дверь.
Объятый яростью, Гаумата крикнул, обернувшись к Смердису:
– Смердис, ты с ума сошёл! Ты же чуть не убил меня!
В следующий миг Гаумата встретился глазами с дворецким, который побледнел и попятился от него. Гаумата выразительно взглянул на Смердиса. Тот понял его без слов. Настигнув дворецкого, Смердис заколол его одним ударом кинжала в сердце.
– Добей и этих. – Гаумата кивнул брату на раненых стражей, а сам кинулся догонять Прексаспа.
Гаумата полагал, что Прексасп побежит к главному выходу, поэтому он первым делом устремился туда, криком сзывая к себе дворцовую стражу. Однако у главных дворцовых врат Прексасп так и не появился. Гаумата разослал воинов ко всем другим выходам с единственным приказом убить Прексаспа, где бы его ни обнаружили. Поскольку стража во дворце почти полностью состояла из верных Гаумате людей, никому и в голову не пришло подвергать этот приказ сомнению.
Прексасп был обнаружен на верхней площадке дворцовой башни, которая возвышалась над всеми семью стенами, окружавшими дворец. С огромной высоты Прексасп кричал столпившемуся на площади народу, что царь Бардия мёртв, что его убили маги Гаумата и Смердис. И что Смердис занял царский трон, пользуясь своим внешним сходством с Бардией.
Стражники закололи Прексаспа копьями, и крики смолкли.
Толпа на площади ещё долго не расходилась, люди были встревожены. Многим было понятно, что во дворце творится что-то неладное. Царские глашатаи, выехавшие к народу верхом на конях, так и не смогли заглушить в людях эту тревогу. Известие о том, что справедливый и честный Прексасп убит по обвинению в измене, было воспринято народом с явным недоверием.
Постепенно площадь опустела, но спокойствие в Экбатанах так и не наступило. Всевозможные слухи бродили из улицы в улицу, из дома в дом, будоража умы.
Гаумата послал отряд воинов схватить Аспатина, сына Прексаспа.
Но его люди вернулись ни с чем: Аспатин успел скрыться.
Когда Атосса узнала о случившемся, ей стало так страшно, словно палач уже набросил ей на шею волосяную удавку. Она стала обдумывать, как выходить из создавшегося положения. Даже признавая крах своих честолюбивых замыслов, Атосса не собиралась опускать руки, уповая на трезвый расчёт и счастливый случай.
