Пётр Королёв
Крестик из корицы
СЕРПАНТИНКА
Опять, трудяга железный,
Всё гремишь, неспокойный, звенишь?
Тарахтишь, ревёшь, завываешь,
То ли захлёбываешься, то ли хрипишь.
Не пойму я тебя, бедолага:
Чего не спишь по ночам?
И во тьме, и в пургу, и в морозы
Поёшь своё тра-та-та-там…
Наши детки сегодня устали,
Прикорнуть не мешало бы им.
А ты рычишь всё, зараза,
Никто до сих пор не прибил.
Ну и чёрт с тобой, малохольный!
Пойду-ка снег похрущу
В торбасах да по тропиночке дальней.
Погуляю – и спать захочу…
Кто это? А-а, снова плетутся.
Целый ворох приплыл, говорят.
Так, поглядим: конвоиров штук двадцать,
С ними – свора продрогших щенят.
Как жалко собачек, ей-богу!
Они же не виновны ни в чём.
Обречены на сопровожденье бездомных
В свежевырубленный дом.
Бредут зека к воротам.
Там надпись: про геройство и труд.
Вдруг – автомата рокот,
Убитых – в канаву. Дальше бредут.
– Так вам, ребятки, и надо! —
Мой сосед из окошка кричит. —
Языками трепать как попало
Отучат вас быстро! Хи-хи-хи-хи…
Промолчали зеки устало.
Да и можно ли говорить?
Ведь тех сейчас пристрелили,
Что снега просили – попить.
Колышется воздух в ущелье,
Будет ветреной ночь.
Большие ворота открыли.
И тут я увидел дочь.
Серая, заледенелая, рваная,
В самом последнем ряду.
На две ручки жёлтая варежка
И бантик, вмёрзший в косу.
Не моё дитя, не подумайте,
Наверное, той, что рядом идёт.
Ещё минута – за ними захлопнется
Дымящийся лагерный рот.
Один я на дороге остался.
И вновь железный вой
Как по заказу поднялся,
Развернув к себе спиной…
Не дождавшись лучей солнца,
С постели я вскочил,
Накинув шинель деда,
К тем воротам поспешил.
На полпути остановил меня шорох,
Будто кто-то скребётся в снегу.
Я огляделся. Воры?
Тишина. Но лишь снова шагну,
Как звук продолжает игру.
Откуда он? – уже нервничаю,
Ускоряя и ускоряя себя.
Впереди замаячил лагерь,
Неизменно тарахтя.
Добежал и, забыв отдышаться,
Громко в ворота стучу.
– Кто? – в ответ грубый голос.
– Извините, узнать я хочу,
Куда подевался ребёнок?
– Какой ребёнок, дурак!
– Девочка, малютка, лет восемь. —
Двери открылись. – Итак,
Не поняла, кто вам нужен?
И пропуск покажите-ка свой.
– А что, у нас и женщины служат?
– Я следователь, товарищ слепой.
Надо чего, я спросила?
– Девочку видел вчера…
Ухмыльнувшись, та перебила:
– Не переживай, больше не увидишь. Пока!
Двери поспешно закрыли.
Но успели заметить глаза
Трактор, за ним конвоиров,
Нацеливших ружья Туда…
…Не помню, как шёл на работу,
Не помню, как вернулся домой.
Помню омерзительный грохот
Трактора за дверью той.
Ночью здесь, у забора,
Нашёл я мысли свои:
Маленькую жёлтую варежку
И бантик, теперь без косы.
Помню, в одеяло закутался,
Хоть в квартире было тепло,
Выключил свет и прислушался:
У соседа. Взяли его.
Ворота обыкновенно скрипели,
Трудягу опять завели.
Помню странную мысль:
«Не молчи, прошу, тарахти…
Тарахти… тарахти… тарахти…»
2015
СОН НА ПАСХУ
В тихую воду – тихие вёсла.
Кругом изумруды листвы.
Отражают глаза несвятые
Лазури святой огоньки.
Полноводный ручей обнимает,
Холодит, согревает, поёт…
Куда же он увлекает?
Домой, где невеста живёт.
Пасхи настала ночь первая.
Над домом, где купол с крестом,
Мерцала звёздочка чудная,
Когда я с поклоном вошёл.
Хозяйка встретила радостно,
Обняла, всем сердцем любя.
Мудра, чиста, добродетельна
Невестушка Вера моя.
На высоком престоле сияющем
Архангел сидел, и рука
На меч опиралась пылающий.
И верба произросла
Там, где было начало клинка.
Тотчас упал на колени я,
Но Он меня поднял, сказав:
«Восстал из праха Сын Божий,
Смертию смерть поправ!»
Трёхсвечник под звонкие трели
Бережно Он передал,
Чтоб крестным знамением двери
Открытые я осенял.
И гром раздался вскоре!
Вход освятился крестом
Трижды. В то же мгновение
Ночь сменилась днём.
Ангелы света трубили.
Хлынул в церковь народ.
Христос воскресе из мёртвых! —
Слышу, как сердце поёт.
2015
НЕ СМОТРИТЕ В ВОДЫ ХУЛХУЛАУ
– Ох… Так наелся, согнуться не могу…
– Второе принести?
– Куда, под стол вот упаду…
– Всё, не надо, жуй, молчи.
– Бориса ты поздравить не забыла?
– Не забыла, он же первый позвонил.
– Моя ты золотая… ох… Давай ко мне, шиншилла…
– Ой, Пашь, рано. Скоро Новый Год, забыл?
– Смотри, минут пять ещё в запасе!
– Сейчас парное принесу…
За окном ломали иву
И, смеясь, чертили на снегу,
Пеняя на московскую пургу.
А в далях сухих, равнинных,
В селеньях, ущельях, горах
Таранил воздух железный
Неокрепший голос солдат:
«Мы запомним тебя, криворотый,
Да и ты нас не сможешь забыть.
Попляшем в тумане с тобою
Перед тем, как себя заманить
Добровольно позволим однажды…»
Свистели неизвестные птицы
В том ущелье, и воздух свистел.
Свистело смешное кострище,
Озаряя свистящих парней.
Живые, сидят за беседой,
Простые, как я или ты.
Шуршит кустарник безлиственный
Над озорными силуэтами тьмы.
Если знаешь – назови их по имени.
Не знаешь – не говори
О херувимах пышными стилями.
Больше они не сыны
Тебе, милая мамка,
А с лихого авося отцы.
Бедняги, устали ребятки.
Эх, хорошо бы в кроватки…
Уснули. Небесный елей
Окропил крестьянских детей.
Родная, не плачь украдкой,
Не болей. Встретитесь – верь.
И едва порог переступит,
Мужские колени ты грудью согрей.
Сейчас же – война да холод. Брат
Идёт на брата. Потерянный отряд,
Вернее, горстка последних солдат
Без командира, без оружия, без карт.
Щёлкнуло неподалёку что-то.
Боец проснулся: «Стой! Кто идёт? —
– Это я, не бойся, Ванюша…
Спрячь кулак – он не спасёт».
Вздрогнули чёрные пряди,
Снежную мглу рассекая.
Дева вышла на пустырь,
Рукою с бусами играя.
«Вы пришли, куда нельзя.
Нет покоя духу огня.
Кто вы? Ладонь и камень – война.
Грушевое срубили… Зря.
Вот, возьмите кислу ягоду
И съешьте. Для вас она.
Не бойтесь – вверх уйдёте,
В кедровые дома.
А того, кто вас послал,
Я тоже угощу
Ягодкой медовой
И уведу.
В самый нижний мир,
Где пламенем охвачено окно.
Там уж всё готово
К приготовлению йоьхьо…
Попробовать не хочешь?», —
По-чеченски молвив, незнакомка
Тихонько руку протянула свою,
И ягодные бусы, как-то звонко,
Скользнули на ладонь бойцу.
Он почувствовал запах сирени,
Тягучий и сладкий, как мёд —
Опять этот признак потери,
Боли, угрозы, стенаний и слёз…
Рассвело. Птицы, как прежде,
Свистели, и воздух свистел.
Свистело смешное кострище,
Озаряя молчащих парней.
Неживые, на белом лежали,
Простые, как я или ты.
Шуршал кустарник безлиственный
Над спокойными силуэтами тьмы.
А внизу, во льду речушки
Паук толстобрюхий застыл.
То не брюхо – прорубь зияла,
И на дне её – три головы.
Не вернутся мужчины до хаты,
Не обнимет их цинковый гроб.
К могилке их ненарочной
Нет дорог…
Весной, в первые ночи
Льды Хулхулау сошли.
Тёмные воды речные
Камни, камни, камни,
Камни, камни несли.
Больше они не сыны
Тебе, милая мамка,
А с лихого авося отцы.
01 февраля 2016 г.
999 и Ты
Ты не слышал, как звенит тишина
Утром двадцать второго июньского дня,
И не услышишь никогда. Надеюсь. Да.
Не замрёт твоё сердце в ожидании дня,
Глухо твердящего: «Напрасно всё, зря…»
И не замрёт никогда. Надеюсь. Да.
Ты не слала на верную смерть сыновей.
Дочерей.
Мужей.
Знакомых детей.
В треугольном кусочке бумаги солёной
Ты не получала вестей.
Надеюсь, не получишь теперь.
Наверное, тебе не понятно: Зачем?
Рисковать? Уходить? Умирать? За людей?
К чему эти глупости в веке без стен?
Не хочу!
Я другой!
Я не нюхаю тлен!
Нет, мой хороший, ты не другой.
И тлен этот – твой, он только твой.
Не хочешь – не надо. Другой разговор.
Тогда уходи. Отключи свой мотор.
И радость, и слёзы, цветы и салют —
Реками майскими в жилах текут.
Настал тот момент. Выбери путь.
Разве не слышишь: стучат в твою грудь
Шеренги парада. В шинелях – друзья.
В их лицах печаль: «Куда мы? – Туда».
Встать рядом с ними или в сторонке?
А, может, лучше улыбнуться вдогонку?
Ты не скажешь тех слов никогда,
Но глаза говорят за тебя.
Ты задерживаешь дыхание, делаешь шаг —
И вот он, тысячный солдат.
Надеюсь, что да.
Надеюсь, что так.
14 апреля 2017 г.
АХМАТОВА
Дикая девочка
Шла босиком.
Где твоя шляпа?
На улице – шторм.
Шторм человеческий,
Судьбы смешались.
Молитву запретную
Губы шептали.
Дикая девочка
В лодку легла.
Лодка качнулась,
В туман поплыла.
Тени ходили,
Стонали и ныли,
Но с той девочкой
Не по пути им.
Девочка в лодке
Плывёт и плывёт.
Грозовою молвою
Шторм ей поёт.
Куда же причалит
Лодка? Наверное,
В будущем смерть
Ждёт её верная.
И тени кричат:
«Да! Поскорее!»
Но их голоса
Тоже истлеют.
Море взяло
Гудящий аккорд.
Девочка села
На узенький борт.
Она оглянулась,
Вдруг улыбнулась
И птицей из лодки
В небо взметнулась.
22.06.2018
ПИРАСМИР
Отче наш!
Создатель всего сущего; вопрос и ответ; прошлое, настоящее и будущее; небо, земля и вода; хлеб и кровь; музыка и тишина; мысли, слова и дела; любовь, жизнь и смысл – взываю к людям земным, проводя волю Твою.
Я есть тот, кто снял с себя покровы тьмы и пришёл к Богу нагим; тот, кто вопреки воле и помыслам зверя сломал печати его; тот, кто имеет два ключа: от ада и от места Суда Божьего; тот, кто не откроет два замка, пока будут длиться полные земные муки всех неправедных царей и согласных с ними, даже когда Господь трижды повелит мне открыть их; тот, кому дано право крестить род человеческий, и имеющий для этого два ковша: золотой и платиновый. В золотом ковше вода, в платиновом – земля. Вода всем раскаявшимся, а земля всем иным. Горе тому, кто примет на себя дар ковша платинового, ибо это крещение дьяволом.
Обращаюсь к вам, ловцы людей, заявляющие о своих способностях видеть день минувший и день завтрашний, исцелять болезни, возвращать ушедших и призывать желанных; глядящие в изображения и тексты лживые и пророчествующие от них; все, принимающие протянутую руку нечистого ради интереса своего и привлечения удачи – не успокаивайте себя благополучным исходом. К чему заблуждения эти? Отвергнув испытания Царя Небесного, отца и друга нашего, примите испытания врага Христова. Знайте же: участь детей и внуков ваших и всех, кто дорог вам, не завидна. Несчастье станет их другом, матерью, сестрой, свахой и кормилицей. И в час, когда Михаил и Гавриил придут и скажут мне: «Сколько продлятся страдания людей этих? Слишком тяжелы и страшны они», – промолчу и закрою ладонью глаза архангелов, ведь подлинные страдания предстоят, когда оборвётся земная нить. Тогда увижу приближающуюся толпу тех людей и тотчас же откину в стороны ковши. И скажу толпе: «Что ж, пришли последние, потому что тяжела и велика ноша ваша. Не осталось воды, крещёные ею – в Царстве Божьем. Не осталось земли, крещёные ею – в вечной смерти. Нет ничего. Открываю для вас двери в огонь и за вами закрою их. Этот огонь и есть дар тем, кто называл себя Богом и называл себя сатаной. Но ведь никто не является равным им».
И вы, клевету почитающие за добродетель – дела ваши мерзки и бесполезны. Возвращаю во сто крат больше каждое слово и каждую букву, возвращаю вам ваше. Не говорите, что не знаю, ибо нет в мире вещей, которые были бы не известны мне. В одной руке моей золотой клинок, в другой глиняная чаша. Они – спасение ваше. Четырежды примите клинок в грудь свою, дабы показались ядовитые помыслы из пристанища своего; двадцать три чаши мёда горького выпейте, дабы усладить сердце своё. Возымеете лишь тогда право предстать на Суде Великом.
Однажды шёл я вдоль Евфрата. Воздух был раскалён, песок сиял ярче солнца. На берегу реки сидел ребёнок с длинными русыми волосами, в чёрном платье. Подойдя, я осторожно опустил руку на детское плечо. Дитя обернулось. Лицо его было гладким, как стекло и белым, как песок в этой местности. Но глаза не источали никакого света и напоминали бездонные сухие колодцы, а веки изрезали морщины, глубина которых сопоставима разве что с трещинами на поверхности пустыни. Ребёнок улыбнулся и показал на реку.
По бурным водам, сквозь пелену испарений, нёсся небольшой плот из перевязанных канатом брёвен, сверху на котором были закреплены железные бочки. Бочки громко стучали, издавая резкий и гудящий звук. Когда плот почти поравнялся с нами, из бочек вдруг выглянули косматые головы, похожие на человеческие. Увидев нас, существа начали просить о помощи, их лица при этом выражали неописуемую радость. Будучи поражённым от увиденного, я и не заметил, как дитя взяло горсточку песка и бросило её в воду. Поначалу ничего не происходило, но внезапно река исчезла, словно её и не было. В мгновение ока плот перевернулся и упал на бочки так, что исключил всякую возможность выхода несчастных людей из железного плена. Ребёнок начал кашлять, будто страдал сильной простудой или чем похуже. Всё его хрупкое тело буквально содрогалось, приобретая странные, порою нелепые позы. В кашель добавились хрипы, а в долине занялась буря. Я хотел закрыть дитя своей холщовой туникой, но оно со злостью отвергло мою помощь. Тогда, присев на колено, я накрыл себя с головой. Вокруг всё ревело, после чего раздался свист, до того невыносимый, что от боли заныли уши.
Не знаю, сколько истекло времени. Всё перемешалось. Потом, со страхом сбросив тунику, я не узнал места, в котором находился: не было ни странного ребёнка, ни плота, ни единой живой души. Только песок, неторопливо шуршащий волнами барханов. У ног моих лежала деревянная табличка, вся разбухшая от воды и залепленная песочными крупинками. На ней было начертано:
«Мы, молящиеся праздно; слуги своих желаний; кричащие о чести и тут же беззвучно смеющиеся над ней; поклоняющиеся плоти. Мы лгали с раннего утра и до позднего вечера, лгали сами себе в сновидениях. О, ложь, сладкий пьянящий напиток! Ты действительно исцеляешь от самой страшной боли – той, что причиняет совесть. Но этого ли исцеления нужно всем нам?.. Родителям и потомкам нашим, тем, кто ушёл, тем, кому ещё предстоит явиться, суждено испить сто сотен чаш, и все они будут испиты к последнему земному часу. Уши, глаза, уста и руки их покроются глубокими язвами, видимыми и невидимыми. Мы же отправляемся в долины Евфрата, чтобы неустанно возделывать там сухие почвы и добывать руду из костей человеческих, которые станут пищей нашей. Всё станет тленом для нас, и мы рано превратимся в тлен, так и не познав радостей жизни. Для нас не найдёт добрая душа исцеления; мы не зовём напрасно Господа, ибо не откликались ему, когда звал Он. Только одного желаем – спокойно доплыть. Ибо зеленоокий простужен и в ярости рыщет.».
Я прочитал, и ясно понял всё. Поймёте и вы, имеющие разум.
Отче наш!
Да святится имя твоё!
Адам, Ева, Каин, Авель, Ной, Авраам, Исаак, Исав, Иаков, Иосиф, Моисей, Аарон, Навин, Иисус, Самуил, Давид, Нафан, Соломон, Илия, Елисей, Исайя, Иеремия, Иезекииль, Иов, Иона, Даниил, Осия, Иоиль, Амос, Авдий, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария, Малахия!
Василий, Григорий, Иоанн, Максим, Симеон, Исаак, Ефрем, Филарет, Иннокентий, Серафим!
Вы все – свидетели наречения письма сего. И вот ему имя: «ПИРАСМИР», что значит письмо радостей смирения.
Подтвердите все слова мои, ибо в них только Истина. В день, когда воскресну из праха, будьте рядом. День тот возвестит о смерти антихриста и паствы его.
Так возрадуемся же!
Разделим поровну хлеб и вино; вместе с нами за столом Отец, Сын, Святой Дух и Богородица.
Сможет ли кто противостоять?
сентябрь 2016 года.Переработано в декабре 2018 года.
бухта Нагаева
Поход на мыс Чирикова, 2023
бухта Гертнера
Кафе «Зелёная хризантема для столика слева»
«05.02.2020»
Мужчина хранит дух любовью, любовь – поступком, а поступок – мнением.
Таков девиз моей семьи.
Однажды, лет двадцать пять или двадцать шесть назад, бабушка разбудила меня, позвав во двор. Мы жили в посёлке. Не помню месяца и даты, по-моему, конец февраля. Рассвет был ветреным. Всё пространство двора, от калитки до огорода за домом покрывал слой густого свежего навоза, купленного нами недавно и заготовленного в железных бочках. Понятно, я удивился и спросил об этом, но вместо объяснений увидел босые ступни у калитки. Я стоял, не шелохнувшись, на пороге, одновременно догадываясь и не догадываясь о чём-то. Тогда на моих глазах бабушка перешла двор, раз за разом оставляя за собой небольшой колодец, шагнула в покрытый снегом огород, обернулась и, – показалось мне или нет – плача, сказала: «Мне не холодно.». Без раздумий, я сорвал с себя носки и подбежал к ней.
– Жаль, что деда уже нет, а то бы он рассказал.
– Бабушка, а почему ты говоришь, что тебе не холодно? Мне очень холодно сейчас.
Чьи-то вкусно пахнущие руки бережно подняли меня.
– Потому что она не спешила.
Это отец незаметно подошёл к нам. Кожу его ступней, как и бабушкиных, скрывала корка застывшего навоза; мои же ноги были почти чисты.
Мама на пороге держала в каждой руке по паре валенок.
Втроём мы вернулись в дом.
Меня зовут Клим. Клим-Никита Кли. Родился в 1990 году, в городе Магадане, здесь живу и поныне. В июне 2012 года окончил очное отделение филиала московской юридической академии, пару месяцев проработал педагогом дополнительного образования и в ноябре, не дожидаясь повестки, отправился в армию. Служил, точнее, проходил службу в Комсомольске-на-Амуре, 7 отдельная Ордена Трудового Красного Знамени Железнодорожная бригада, войсковая часть 45505, мостовой железнодорожный батальон, монтажная и техническая роты. Ротный писарь. По возвращению переучился, нынче тружусь электромонтёром и по совместительству – сантехником. Конечно, подрабатываю на стороне: «Бригада „Ух“ – плавает петух, а я – честный шабаюга, плаваю щукой.». Двое детей: сыну – Иосифу – девять лет, дочери – Лидии – восемь. Обоих я усыновил три года назад.
Я – не писатель и, по-моему, не графоман. Во всяком случае, маниакального желания завалить магазины детективно-эротическим ширпотребом собственного производства нет. Правда, юность так и норовила проглотить аршин, искушая то стихоплётством, то прозоплётством; но «Алхимия слова» Парандовского хорошенько отрезвила меня. Естественно, я не осилил всю книгу, только половину, но для понимания, что такое писатель и что такое я по сравнению с ним, хватило и этого. Взяться за перо меня заставила цепь странных происшествий, винегрет событий, если можно так выразиться. Бред, наркотики, алкоголь, больная фантазия, плагиат – подумают многие, прочитав нижеследующий текст. Но это не так. Мне нужна помощь: возможно, кто-то уже сталкивался с похожими обстоятельствами? А пока для меня загадка, что всё это означает и что будет дальше. Наверняка будет, не сомневаюсь.
Итак, позавчера, 5 февраля текущего года, у нас был первый день отпуска. Вернее, он был у меня. Позавтракав жареной бараниной с брюссельской капустой, мы договорились, что после школы всей семьёй отдохнём в сквере бухты Нагаева. Моим игривым лисятам очень нравилось играть в снежки возле шестиметровой скульптуры касатки, выполненной в технике габиона, ползать у неё под хвостом, карабкаться ей на спину и, встав против ветра во весь рост, упереться ногой в плавник и смотреть. Смотреть туда, где круглый год белеют недосягаемые хребты полуострова. Что там, за кисеёй тумана? Вулкан, извергающий воздушные потоки? Родина первых людей? Последний порог всякого дома?.. Я тоже мечтал, по-своему: уютное бревно среди сугробов, причудливая игра света в кристаллах чистого голубого льда, смех сына и дочери, свежесть и покой.
К сожалению, мечтам этим не суждено было исполниться. В 15:25 мне позвонили: авария по улице Береговой, в доме 21 пропало отопление. Не доехав буквально ста метров до сквера, мы развернулись. Отвезя расстроенных детей домой, я схватил рюкзак с инструментами и направился по указанному адресу. Частный вызов, по характеру неисправностей сулящий неплохой заработок, от которого грешно отказываться. На море отдохнём как-нибудь в другой раз – так рассуждал я, мчась на стареньком «Volvo» за пределы города. Улица Береговая располагалась в посёлке Снежный, что примерно в двадцати километрах от Магадана. Путь пролегал по широким склонам холмов, поросших лиственницей и ольхой; мимо живописной долины у подножия сопки, где разливается капризная Дукча; через заболоченные земли с щедрыми голубичниками. Кое-где затесались ничем не примечательные группы жилых домов, многоквартирных и частных.
Пятнадцать минут спустя я въезжал в населённый пункт. Некогда богатый и оживлённый посёлок напоминал теперь место с количеством домов, превышающим количество желающих обитать в них. Его главная улица состояла преимущественно из дач и называлась Майская, она отделялась от Колымской трассы влево и перпендикулярно ей. По бокам от неё отходили ещё улочки. Береговая улица поворачивала налево от Майской, упиралась в длинный школьный барак, затем шла направо вдоль реки, отсюда и название. Нужный дом, одноэтажный, побеленный, с зелёной крышей, виднелся за высокими тополями, недалеко от школы.
По колено в снегу пробравшись, наконец, к калитке, я окликнул хозяина и, не дождавшись ответа, вошёл. Собаки не было, будка пустовала. Я попал в уютный почищенный дворик, с маленьким огородом, примыкающим к дощатому сараю, и садиком с тремя черёмухами, малиной и кустами смородины. Дальше, за домом, раскинулся огород соток на десять-двенадцать. В жилище вела крытая застеклённая веранда, с навесным замком на двери. Ещё раз оглядевшись, я тщетно попытался дозвониться хозяину. Мои глаза заметили бумажный клочок, зажатый между дверью и косяком – записка с крупным округлым почерком:
«Если меня нет, войдите. Л.»
Предстояло подобрать код на замке. Несколько минут, и окоченевшие пальцы нашли комбинацию: 5135. Я вошёл и, обстучав ноги от снега, открыл внутреннюю дверь.
В нос ударил запах сырости, а ноги окатила тёплая вода. Помещение, судя по всему служившее кухней, было затоплено до уровня лодыжки, если не выше. Слева – белая печь из кирпича. Направо располагалась спальня; из другого конца кухни, также направо можно было попасть в зал, а минуя его – в детскую. Прямо через кухню – ванная и туалет. Всё чисто и аккуратно, и везде – вода, причём не стоячая, а прибывающая откуда-то. Но откуда? Беглый осмотр всех труб и радиаторов центрального отопления ничего не дал.
Снаружи стемнело – вечерние сумерки. Вернувшись на кухню, я включил там свет, сел на первый попавшийся железный табурет с покосившейся ножкой и принялся обдумывать свои дальнейшие действия. В воде, под ногами лежал красивый палас, когда-то белый, с сиреневым узором. Человеческие ноги прилично состарили его, однако всё же не полностью уничтожили остатки былой роскоши. «Средневековый Париж», – мелькнуло в голове.
Вдруг, в какой-то момент я почувствовал: что-то не так. И понял. Вода ускоряла своё движение, перерождалась в проворный и гибкий поток, вбирающий всё, что смогут осилить его постоянно колеблющиеся мускулы. От мускул человека, одержимых работой, всегда источается тепло, жар, как от пламени. К этому теплу хочется приблизиться, отдаться ему всецело. Но мускулы, играющие там, внизу, среди грязи на сиреневом узоре, не источали ничего. От них хотелось отойти, убежать, спрятаться и, казалось, они желали того же.
Я поднялся, и стул подо мной тут же упал. Вода была у колен. Вместе с ней приходила тревога, непонятная, глупая, и с этим нельзя было поделать ничего. Из тридцатилетнего дяди я превратился в десятилетнее дитя, неопытное и пугливое, боящееся потерять, не осознавая, что именно. Родителей? Несчастный случай растворил их в моей памяти, когда мне исполнилось девятнадцать, спустя год после ухода бабушки. Детей? Они – моё сердце, биение которого и привело сюда, а завтра приведёт куда-нибудь ещё. Друзей? Искренняя дружба вечна. Любимую? Нельзя потерять то, чего нет. Одиночка для людей всё равно что прокажённый, а прокажённому барахло ни к чему. Достоинство мужчины – в детях. И это достоинство заслуживает, чтобы за него сражались, даже если противник – закон.
Тогда что? Какова цель этого вызова? Ведь в конечном счёте всё, или почти всё, имеет стоимость, а случайность – миф. Я здесь не случайно. Пришло время платить. Но чем и за что?..
Водный поток стал сильнее, его мутное тело толкалось, сбивая с ног. Я сделал шаг и шире расставил ноги. Свет погас. Перед этим я успел глянуть на край паласа и обнаружил, что двигаюсь вместе с ним. Очень медленно, бесшумно, но двигаюсь. Наконец, мы оказались у выхода, дверь которого я плотно закрыл, проникая в дом.
Остановка.
Уровень воды поднялся до пояса.
Электрический огонёк снова ожил, всего на минуту. Этого хватило, чтобы осмотреться и заметить слова, мелко нацарапанные на печи. Близорукость не позволила мне прочитать их даже на расстоянии полуметра от меня. Не вполне понимая смысл своих действий, я сошёл с паласа и подошёл к печи ближе, упёрся в неё одной рукой и прищурился. Надпись гласила:
«Сколько было начал и как мало кораблей находило свой причал. Небеса безразлично смотрели на это, но мы уже строим то, что разрушит стены.».
Почему всё дрожит во мне?..
Отвернувшись от надписи, я проговорил её про себя. Перед глазами кадры семейной хроники: лето, бухта, песчаный пляж, килограммы морской капусты под ярким солнцем. Ракушки, в ракушках – крабы. Крабовые клешни, страшные. Полный отлив. Мать. Отец. Они там, метрах в ста от меня, бродят по обнажённому морскому дну… С точки зрения взрослого, в детях много чудачеств, порой их мысли и поступки вообще не укладываются в рамки какого-либо анализа. Мои деяния, конечно, не стали исключением. Помню, как-то будучи в гостях, дождался паузы в разговоре и громко сказал отцу, сидя у него на руках: «У тебя сладкие брови и солёные губы. Почему человек один, а вкуса – два? Объясни мне.»
После уроков я частенько забирался на старое дерево возле школы. Меня удивляли интересный нарост в форме рыбьего глаза, а также раздваивающийся на середине ствол, что с успехом и использовалось мною в целях изображения кукушки. Куковал всем подряд; кому-то больше, кому-то меньше. Одной пожилой женщине куковать не хотел – в отместку за замечания, которые она не упускала возможности озвучивать. Как-то раз, проходя мимо, она остановилась напротив меня и пробурчала что-то. Я отвернулся, а через неделю узнал о её кончине. С тех пор мне немного не по себе от мысли, что каким-либо образом я виновен в этой ситуации – может, стоило сказать пару раз «ку-ку», и старуха прожила бы дольше?..
Самым любимым моим занятием было повиснуть у папы на ноге и перемещаться благодаря ней в абсолютно любом месте: дома, в парке, в театре, в автобусе, в магазине, на улице. Особенно мне нравилась голая нога – я тёрся об неё щеками, пока они не становились пунцовыми. Сделали замечание – не беда, вцепимся зубами. Папа смеялся, я же не мог оторвать от него взгляда: самая великая красота, способная воплотиться в человеке, в моём сознании отождествлялась с ним. Мама, в целом, была согласна со мной. А я – со всеми…
Неожиданно дверь в дом выпала вместе с петлями из проёма и грохнулась на веранде. Долгое время сдерживаемая ею водная масса хлынула следом. Зацепившись за порог, палас вздыбился и наполовину перекрыл выход, однако вскоре сдался на милость стихии, сорвавшись подобно парусу в шторм. Вода ушла, если не считать лужиц. Вот последнее, что мне запомнилось. Голова неимоверно отяжелела. Я рухнул на пол и провалился в забытье…
– Да-да-да! Но за исключением того, что мы говорили до этого!
– Нет-нет, мы этого не говорили. Мы хотели сказать про этот… не помню, как называется…
– Да-да-да! Про него и про того, другого. А остальное – всё, пожалуйста, на здоровье! Мы же не отказали, за руки не хватали, правильно? Нет! Всё, всё, кроме этого. И всё! А что ещё?
– Нет-нет, им ещё не нужно, они не говорили про ещё…
– Да-да-да! Берите всё, конечно! Мы что, запрещаем? У нас и права такого нет.
– Нет-нет! Да, нет!
Голоса, доносившиеся как из бочки, имели благотворное влияние. Я постепенно приходил в себя и увидел, что опять сижу на железном табурете с покосившейся ножкой, уткнувшись лицом в сдвинутые колени и прижав руки к животу. Попытка выпрямиться закончилась метким выстрелом в поясницу.
– Пожалуйста, давай бери! За исключением этого, всё оставшееся – ваше! Каждый имеет право на это, каждый, кроме…
– Нет-нет, им так и сказано, изначально…
– Ну и что?
– Не знаю… По-моему, они хотят всё.
– Откуда ты знаешь? Ну вот откуда ты про это знаешь?
– Нет-нет, они же выставили нам какое условие…
Пауза.
– Ты в своём уме? Мы же уступили! Куда больше? Всё, абсолютно всё, кроме этого!
– Нет-нет, они вроде все согласны, кроме…
– Помнишь вавилонский анекдот?
– Не очень.
– Шёл по улице бездомный и спрашивал у всех, как на хлеб заработать. Проститутка ему говорит: «Как угодно, только не развратом. Это плохо». Вор говорит: «Как угодно, только не воровством. Это плохо». Политик: «Как угодно, только не обманом. Это плохо». Убийца говорит: «Как угодно, только не убийством. Это плохо». Крестьянин говорит: «Как угодно, только не трудом. Это плохо». Бездомный выслушал все мнения и подумал: стану проповедником, буду ходить и говорить что хорошо и что плохо. И пошёл, рассказывая налево и направо, как правильно жить. Много денег заработал, богатый стал. Нашёл крестьянина – дал ему денег и сказал: «Не трудись, отдохни». Нашёл убийцу – дал ему денег и сказал: «Не убивай, отдохни». Нашёл политика – дал ему денег и сказал: «Не ври, отдохни». Нашёл вора – дал ему денег и сказал: «Не воруй, отдохни». Но вор подумал: «Мало дал, ещё и умничает. Украду всё, что у него есть». Так и сделал. Побрёл бездомный дальше, без гроша в кармане. Нашёл проститутку и сказал: «Не успел дойти до тебя, обокрали». А она отвечает: «Ну и слава богам, отдохну немного. Это хорошо».
– Да-да-да! Хе-хе-хе-э-э-э!..
Внезапно воцарившееся молчание, вероятнее всего, свидетельствовало об обнаружении странного объекта, то есть меня. Вторая попытка придать телу нормальное положение имело куда больший успех, я откинулся на холодильник, стоящий сзади, и присмотрелся к пришельцам. В полумраке, они тоже, казалось, пристально вглядывались в мою сторону через дверной проём, не решаясь двинуться дальше. Кружилась голова и вдобавок подташнивало; я, придвинувшись к столу, подпёр голову рукой. Парочка тут же вошла; тот, что ниже ростом, трижды щёлкнул переключателем. Появился свет, хоть и слабый, мерцающий, но мне было уже легче разглядеть незнакомцев. Не знаю, состояли ли они между собой в родственных отношениях, но внешнее сходство было очевидным: одинаково зачёсанные медные волосы; взаимоотражаемые лица, узкие, курносые и землистые; не похожие ни на что, кроме хозяев, обувь и джинсы. Характерные черты обоих – скошенные подбородки, щелки вместо глаз и отсутствие малейшего намёка на брови. Определить возраст и гендерную принадлежность не представлялось возможным. Стояли они бок о бок, спрятав руки в карманы одинаковых серых пуховиков, чуть наклонив головы вправо, как неудачно повесившиеся лунным вечером из чувства солидарности.
Я молчал, они молчали. Молчание затянулось.
– Что вы делаете?
Вопрос показался мне забавным.
– Сижу. Причалил.
– Откуда?
– От печки.
Далее было вдвойне забавней.
– Что вы там искали?
