Раф Гази
Зов со дна любви
– Но она же уже замужем. А если она не захочет поехать? Тогда что?
– Тогда.. – Тим на секунду задумался, – тогда – пустота.
5
Когда "рождественский наряд" вернулся, вся "губа" стояла на ушах. Губари с тазиками, до краев наполненными водой, ныряли в проем массивной металлической двери в конце коридора, которая обычно была заперта – там находились камеры предварительного заключения для офицеров Совесткой армии. Что это – влажная уборка палубным способом? Не похоже, да и час неурочный.
Скоро все выяснилось. На "губу" привели в дупель пьяного капитана и бросили в одну из камер, предназначенных для офицерского состава, а ребят заставили откачивать его водой. Капитан лежал на бетонном полу, а на него все лили и лили воду из тазиков. Но пьяному и море по колено: арестованный был совершенно невменяем, и все переживал какую-то давнишнюю ссору: "Тат-тарский морда, ты ни– когда ни будишь майором, имеш! Кем, минме татарский морда? Мин сенга хазер покажу татарский морда, сволыч!"
Глотнув на воле глоток свежего воздуха и обретя уже начавшееся было забываться чувство независимости и свободы, вновь прибывшие отказались присоединиться к водной экзекуции капитана. Это был бунт, который на "губе" жестоко подавлялся. Два десантника – те самые парни, что достали Тима с ремнем – увели в камеру ушастика, а еще двое – знакомые своим зверством еще по первому дню – стали разбираться с Тимом и Сеней.
Случалось, что на губе заключенных били – на них, как на манекенах, отрабатывали приемы рукопашного боя, – но били грамотно, не оставляя на теле никаких следов. Некоторые, как их друг Пата, после таких "тренировок" оказывались в больнице. Тим с Сеней решили отбиваться: как только их завели в камеру, они тут же отскочили назад и, встав плечом к плечу, подготовились к обороне. Тим, оттягивая начало драки или убийства – это уж как получится, – обратился к чернявому сержанту, который переодевал их в первый день в каптерке, по-татарски:
– Капитан ведь тоже человек, и из наших, из татар! Его смерть будет на твоей совести. Улсэ – син гаепле.
Ответил вдруг тот, кто был посветлее и повыше ростом:
– Ул адам тугел, ул хайван. Он – не человек, он – свинья.
– Отставить разговорчики! – закричал второй сержант.
Но его товарищ что-то шепнул ему на ухо, чернявый в раздумье наморщил лоб.
– Еще, действительно, копыта откинет, алкаш, – сержант произнес эти слова тихо, как бы про себя, и заорал во всю глотку:
– "Губа", стройся!
Уже через шесть секунд заключенные стояли в коридоре.
– По порядку рассчитайсь!
– Первый, второй, третий… десятый, расчет окончен!
Одного человека не хватало. Выводные еще раз сами пересчитали заключенных – все равно получилось десять.
– Ушастика нет, его вон в ту камеру повели на разборку, – напомнил кто-то охране.
Чернявый сержант пошел в угловую камеру, посмотреть, что там выводные вытворяют с бунтовщиком и тут же, как будто его ошпарили кипятком, выскочил обратно в коридор. Вслед за ним своей бесшумной походкой горного барса выплыл Ушастик.
– Тревога, тревога!!! – истерично завопил выводной, нажимая красную кнопку на передаточном устройстве.
Через несколько мгновений вбежала вся охрана Кировградской гауптвахты с автоматами наперевес. Вскоре появился и майор Троицкий. Из угловой камеры, ухватив за руки и за ноги, охранники вытащили два бесчувственных тела – сержанта и рядового. Майор Троицкий подобрал с пола автоматы, которые доблестным воинам так и не удалось применить.
Ушастика увели под усиленным конвоем, с тех пор о нем ничего не было слышно.
… После отбоя в камере укладывались не сразу. Нужно было подождать, пока отогреются деревянные вертолеты, чтобы лечь потом хотя бы на мокрые, а не на ледяные доски.
– Ну Ушастик, ну тихоня, кто бы мог подумать, что он член братства "Черный пояс", – переживал Сеня события ушедшего дня, выковыривая из под оконной рамы заначенный бычок.
Хотя на "губе" курить строго запрещалось, губари как-то умудрялись прятать в камерах сигареты –то ли новые заключенные, обманув охрану, проносили, то ли, как сегодня, фартило во время какого-нибудь левого задания.
Как ни пардоксально это звучит, но впервые в своей жизни Тим закурил в камере «солдатской тюрьмы».
6
А на следующее утро Тима и Сеню освободили. Вчистую. Без суда и следствия. Когда ребята вышли на КПП, там их уже поджидал Пата – его как раз выписали из военного госпиталя.
– Может, ты, Пата, в курсе, почему нас так быстро выпустили? – поинтересовался Сеня. – Даже следователь не приезжал.
Пата отрицательно помотал головой, а Тим благоразумно промолчал.
– Наверное, это наш кэп нас отмазал, – предположид Сеня и на том успокоился.
… Под ногами весело хрустел снежок, светило солнце. Тело, пройдя чистилище ада, было легким и упругим – хотелось жить. Вновь обретенная свобода пьянила и рвалась из души наружу, как кипит и бродит молодое вино после того, как открывают пробку бутылки. Только прежде чем его выпить, нужно выпустить накопившийся в закупоренном сосуде газ.
Бывшие губари оглянулись вокруг – не дай Бог поблизости окажется патруль – и громко, словно по команде, закричали на всю улицу:
– Выводные – п…сы!!! – и выпустили из себя отрицательную энергию, накопленную за семь суток Кировоградскойой гауптвахты.
Часть 4
По течению
«Дембель в маю»…
1
Как изменилась Казань за те 16 лет, как маленького Тима увезли на ПМЖ (Постоянное Место Жительства) в другой город!
А за полвека как изменилась Казань!
Тим поднимался от Кольца к Казанскому кремлю по главной улице города, которая и тогда, в конце 70-х прошлого века носила имя Баумана, а перед войной назыаласьПроломной. И имела совсем другой вид, серый и убогий, с обшарпанными фасадами старинных зданий, корявым бугристым асфальтом, и надо же! – на этот асфальт были уложены рельсы. По «казанскому Арбату» ходил раньше общественный транспорт – трамвай и троллейбус под номером 1; именно на нем Тим добирался на учебу в университет, когда жил на окраине города в поселке Северный и позже на Гагарина, возле ДК имени «Урицкого».
Хотя и в советское время здесь были свои достопримечательности: популярнейший коктейль-бар «Елочка», монументальный типографский комплекс со своим «Домом книги», кинотеатр «Родина» и ДТК – «Дом татарской кулинарии», где вместо заморских гамбургеров и шаурмы, можно было отведать пышные треугольники, нежные кыстыбыи и медовый чак-чак.
Когда Тим проходил мимо кинотеатра «Родина», который находился ровно на полпути от Кольца до белокаменного Кремля, и натолкнулся на киноафишу «Анатомия любви», ему внезапно взгрустнулось. Он недавно смотрел эту тяжелую психологическую мелодраму польского режиссера Романа Залуского. Фильм произвел на него большое впечатление. Никакой политики, никакой идеологии! Просто неторопливый рассказ о тонких хитросплетениях любви между уже немолодыми мужчиной и женщиной с библейскими именами Адам и Ева (21-му летнему Тиму даже 30 казалось весьма солидным возрастом).
Метров через 200 от кинотеатра из темной подворотни вдруг вылез странный мужичок в грязной майке и штанах типа трико.
– Начальник, помоги бедному инвалиду!
«Какой я тебе начальник», подумал Тим и оглядел себя с головы до пят. На нем были черные брюки и темно-синяя блузка с белыми крапинками, на ногах – обыкновенные летние сандалии и серые хлопчатобумажные носки. Это была одежда типичного студента, она мало чем отличалась от «прикида» редких прохожих, куда-то спешащих по своим делам в этот полуденный час.
– Какой я тебе начальник! Разуй зенки!
– Понял, братан! Займи двадцать копеек на пиво, с утра трубы горят, – тут же поменял интонацию алкаш из городских трущоб.
Оглядевшись, в глубине двора Тим разглядел три мутных силуэта, сидящих на корточках с дымящимися папиросками. Мужиков на корточках с «Беломориной» во рту – тюремная привычка – в СССР, окутанном лагерным Гулагом, можно было встретить сплошь и рядом.
– Извини, братуха, я сам на нуле, – ответил Тим, похлопав по пустым карманам.
Да, Казанский государственный университет имени Ульянова-Ленина – это не Никопольское училище мелиорации, и здесь стипендию авансом не дают, да и размер ее почти вдвое меньше.
Тим спешным шагом направился в сторону возвышающейся над Кремлевским комплексом красноватой башни Сююмбикэ, которая вот-вот должна была рухнуть, но не падала со дня основания и простояла еще полвека, и еще столько же, Бог даст, простоит. До башни уже было недалеко, а за ней сквозь железную решетку арочных ворот виднелись свинцовые воды речки Казанки.
Зачем Тим сюда пришел? Он и сам не знал, но здесь, на берегу, возле прохладных вод ему лучше думалось.
А подумать и вспомнить было что.
2
После демобилизации из рядов Вооруженных сил СССР Тим не поехал домой, он поехал вместе с Сеней к нему в гости в Саратов. Был конец мая, город встретил «дембелей» благоухающей зеленью и ослепительными девушками, уже успевшими облачиться в свои короткие юбчонки. «Огней так много золотых на улицах Саратова»…
Вспомнились незамысловатые слова еще одной солдатской песенки:
Уезжают в родные края
Дембеля, дембеля, дембеля.
И куда не взгляни, в эти майские дни
Всюду пьяные бродят они.
Через пару дней, наевшись вдоволь пельменей – мама Сени на самом деле оказалась настоящей кудесницей! – Тим снова тронулся в путь, но опять по направлению не к дому, а в Тольятти. У Тима было твердое намерение забрать Беллу с собой. Ну и что из того, что она замужем? Это недоразумение, которое легко исправить. Так думал Тим. Но как он ошибался!
В Тольятти, придя по знакомому уже адресу, он постучал в знакомую дверь на первом этаже кирпичной пятиэтажки. Дверь ему на этот раз открыла сама Белла.
– Ой! – вскрикнула девушка, увидев Тима в солдатской форме с блестящими значками армейской доблести на парадном кителе – «демобилизованный воин» заявился к ней без предупреждения.
Но Тим с трудом ее узнал, из под просторного халата выпирал огромный живот. Да, Белла была беременна, причем уже очень глубоко, похоже, вот-вот должна была родить. Тим не стал заходить в квартиру, которая полгода назад едва не стала ему могилой. Сдвинув фуражку набекрень, он небрежным тоном, скрывая свою растерянность, вызвал девушку на улицу:
– Пойдем прогуляемся, есть разговор.
– Сейчас, только переоденусь, – беременная женщина, повернув свой большой живот, захлопнула входную дверь и быстро юркнула вглубь коридорной комнаты.
Через несколько минут Тим с Беллой уже шли по тротуару через парк к речной пристани, откуда раздавались протяжные гудки отплывающих пароходов. Белла осторожно взяла Тима под руку – то ли ей тяжело было нести свое огромное пузо, то ли она таким образом хотела проявить к нему свою нежность. Тим не знал, что и думать.
– Как ты смог из армии приехать сюда зимой? Это же было очень опасно.
– Откуда ты об этом знаешь? – после той злаполучной пятидневной самоволки Тима их переписка прекратилась.
Белла ничего не ответила. Вопрос был глупым. Муж, конечно, рассказал. Или ее подруга Тома. Тим взглянул в лицо любимой женщины и вновь, как в школьные годы, утонул в ее бездонных зеленых глазах.
– Когда тебе рожать?
– Уже скоро. Может, через неделю, может, через две.
– Мы вот как поступим, – Тим решительно взял Беллу за руку и, усадив на зеленую скамейку в пустом парке, продолжил. – Ты спокойно рожай. Когда родишь, дай мне знать… У тебя есть ручка?… Хорошо, записывай, я буду в Казани вот по этому адресу… Записала?
– Да. Зачем это?
– Я приеду и заберу вас с ребенком. Пусть это будет девочка, пусть это будет мальчик. Я их усыновлю или удочерю.
Помолчав и, не услышав ответа, Тим спросил:
– Ты согласна?
Белла молчала. Тим тоже. Тим достал из внутреннего кармана кителя голубоватую пачку «Ту-104», достал сигарету, чиркнув спичкой, прикурил, жадно вдыхая в себя табачный дым.
– Ты начал курить?
– Да, нет это так. Просто балуюсь, я брошу. Ты не ответила на мой вопрос.
– Нет, Тим, родной мой, уже слишком поздно, – горячо и быстро зашептала Белла. – Ничего у нас с тобой не получится.
– Почему?
– Ты говоришь, что усыновишь моего ребенка…
– Да, усыновлю, он даже ничего об этом не узнает, мы ему ничего не скажем.
– Нет, нет, ничего не получится, – с горечью повторила Белла. – Этот ребенок всегда будет стоять между нами.
– Ну почему?
– Я знаю тебя, ты его все равно не примешь. Уезжай, Тим, прямо сейчас уезжай.
Девушка закрыла ладонями лицо и тихонько зарыдала. Тим обнял ее за вздрагивающие плечи и стал гладить по волосам.
– Успокойся, милая, все будет хорошо, все образуется.
– Ничего не образуется, я знаю, – продолжала всхлипывать Белла. – Уезжай, Тим, уезжай, прошу тебя!
– Ты твердо это решила?
– Да.
Тим отстранился от Беллы, в его глазах тоже были слезы.
– Дойдешь одна до дома?
– Дойду.
Тим резко встал со скамейки и быстрыми шагами направился в сторону пристани – в Казань он решил добираться на пароходе. Позади себя он услышал рыдающие причитания Беллы:
– Что же я наделала… что наделала…
У Тима в груди возник сильный позыв вернуться, но он тут же его подавил, понимая, что это бесполезно. Все теперь бесполезно! Но зачем тогда Белла писала ему в армию такие пронзительные, такие нежные, пропитанный лаской и любовью письма, ведь она тогда уже была замужем и, кажется, тогда уже была в положении.
Этот вопрос остался без ответа.
В сонной полудреме
1
Перед отплытием теплохода из Тольятти в Казань Тим жахнул в портовом кафе стакан водки и всю дорогу, любуясь сквозь полудрему живописными берегами Волги, провел в какой-то туманной дымке. В такой же сонной полудреме Тим провел все лето и начало осени. Очнулся он лишь с золотым обручальным кольцом на среднем пальце правой руки.
«Как он дошел до жизни такой?» – законный муж 18-летней спортсменки-полячки Людвиги сам плохо понимал, он помнил лишь отдельные эпизоды. Хотя этот «сонный» период жизни, как позже анализировал Тим, оказался для него очень важным, определившим линию его судьбы на многие годы, даже десятилетия вперед. Именно тогда Тим совершил две позорные ошибки – измены, за которые себя всю жизнь потом казнил и которые потом больно ударили по нему бумерангом.
Но обо всем по порядку.
Сначала была не студентка Людвига, сначала была абитуриентка Марианна, с которой он познакомился на вступительных экзаменах в Казанский государственный университет (КГУ).
Многие ребята с армейским стажем, несмотря на то, что демобилизованные солдаты шли по особому конкурсу, страховались – шли сперва на рабфак, после окончании которого в университет зачисляли без экзаменов. Тим не захотел терять год, все лето бешено занимался и в августе пошел на экзамены.
Вот тут-то и случилась первая измена. Измена самому себе, своим принципам, отход от своих стержневых жизненных целей. Еще до оглашения результатов вступительных экзаменов, к Тиму хитрым лисом подкатил один из членов экзаменационной комиссии, замдекана. В те годы историко-филологический факультет не был еще разделен на самостоятельные исторический и филологический факультеты (это произойдет лишь через год) и состоял из двух отделений. Тим, естественно, подал документы на литературное отделение – именно здесь он видел свое призвание.
– Зачем вам филология! – змеем-искусителем пел на ухо Тиму замдекана. – Там одни сопливые девчонки учатся. Идем к нам на истфак, скоро мы самостоятельным факультетом станем. Я смотрел ваше личное дело – два года на Всесоюзной комсомольской стройке и два года армии – мало кто может такой биографией похвастаться. Нам такие ребята во как нужны!
И Тим купился, переписал свое заявление – уж очень ему хотелось стать студентом КГУ, который в то время по престижу после Московского и Ленинградского университетов считался третьим во всем Советском Союзе. «Если баллов вдруг не будет хватать, замдекана подсуетится, и я точно поступлю», думал Тим.
На удивление испытания прошел он легко, хотя на одно место претендовали 6 человек. И, как выяснилось, совсем не благодаря поддержке замдекана. Не понадобились никакие протеже, никакие льготы, с результатом 24 балла – три пятерки (история, русский и немецкий языки) и одна четверка (литература) – Тим поступал в КГУ по-любому.
Но осадок остался, не осадок даже, а чувство брезгливости к самому себе, как к предателю. Действительно, это было предательством, Тим предал свою идею, свою мечту, и жизнь его понеслась совсем по другой, чужой колее. Вырваться из нее и вернуться к литературному творчеству он смог лишь через 40 лет.
2
Вторая измена касалась уже женщины, девушки, да, той самой Марианны, с которой он познакомился во время вступительных экзаменов в университет.
Хотя сам Тим, пребывая в какой-то странной прострации, так тогда не считал. Ну встречался с одной девушкой, потом – с другой… И что с того? Так в жизни, тем более в молодости, бывает.
Но Тим слишком много трепал языком. И слишком много обещал. Он поступил в университет, Марианна не смогла. И очень расстроилась. Тим успокаивал, как мог:
– Ничего страшного. Годик поработаешь и снова будешь поступать. В крайнем случае, можно через рабфак попробовать – у тебя уже к тому времени будет трудовой стаж.
Его отношения с Марианной – черноволосой девушкой с круглым лицом и развитой фигурой – зашли слишком далеко. Марианна познакомила Тима со своими друзьями, братьями и даже родителями, и всем представляла Тима, как своего жениха. Более того, Тим был у нее дома – правда, только один раз! И они лежали вместе, обнявшись, всю ночь в ее комнате, на ее кровати в то время, как родители спали в своей спальне через стенку. Конечно, они целовались и ласкались, но это был только «петтинг», точно такой же как когда-то с Беллой – ласки без соития. Но кто же в это поверит! Тим уже давно был зрелым мужчиной, а Марианне было 19. Что-то остановило его у последней черты. И это служило ему пусть слабым, но утешением, «не такой уж я подлец, про меня нельзя сказать: обесчестил девушку и бросил»… Хотя все думали именно так, и Марианна, кажется, никого не разубеждала в этом.
Самое плохое было то, что Тим вроде как обещал на ней жениться, правда, точно он этого не помнил. Но помнил другое. Не зная, как еще успокоить девушку, не сумевшую взойти на университетский Олимп, Тим пообещал ей, что возьмет на год академический отпуск, и они вместе завербуются по комсомольской путевке на строительство Байкало-Амурской магистрали. С такой трудовой биографией Марианну примут в любой вуз.
Что это вдруг нашло на Тима? Так любовь голову вскружила, что он ради любимой девушки готов был на любые жертвы? Вряд ли. Это он просто все еще пребывал в сонной полудреме, не умея отойти от шока после окончательного разрыва с Беллой, о чем Тим честно рассказал Марианне. Ему просто нужно было заполнить образовавшуюся пустоту.
Марианна поверила Тиму, ведь он был так красноречив, так убедителен! Действительно ли Тим поехал бы с ней на БАМ? Вполне, возможно. Критическая составляющая его разума в тот момент совершенно отсутствовала, он плыл по течению, ему было все равно, куда, с кем и для чего ехать.
Но Тим некуда не поехал. Потому что на его пути, по опять по чистой случайности, появилась Людвига. Не просто появилась, а стала его женой.
Никогда не сдавайся!
1
Шторм и сильный ливень застали резиновую лодку на самой середине Волги. В ней находились мужчина и женщина с мирно посапывающим ребенком. Они возвращались домой после незадавшегося уикенда с островной дачи.
Лодка дала течь. Тим греб изо всех сил, но долгожданный берег не приближался ни на йоту. Гребец давно это понял, однако не оставлял своих бессмысленных, казалось бы, усилий. Он не хотел пугать жену, наоборот, перекрикивая рокот ливня, все время ее подбадривал:
– Берег уже близко, вон и причал показался.
На темном небе сверкали молнии, гремел гром, огромные волны захлестывали игрушечное суденышко, готовые вот-вот его поглотить. Вода прибывала не только со днища лодки, но и лилась через ее борта. Еще несколько минут, и дырявая лодка, взятая у недобросовестных работников прокатного салона, пошла бы ко дну.
Тим не боялся за себя, он плавал, как акула, но жену с дочкой в такой шторм спасти бы не удалось. Их ждала неминуемая гибель. Скорее всего, они утонули бы все втроем. Тим гнал прочь эти трагические мысли и продолжал налегать на весла.
Вдруг в шум и рев разыгравшейся водной стихии влился мерный стрекот моторной лодки. Это рыбаки возвращались на пристань после неудачной рыбалки.
– Помогите! – закричал Тим с женой в один голос.
О, счастье, их услышали и сняли с практически затонувшей лодки. Жена, сидевшая на корме, спиной к берегу так и не поняла, что, несмотря на бешеные усилия Тима, они недвижно стояли на месте на протяжении уже, наверное, последних двадцати-тридцати минут. А годовалая дочка даже не проснулась.
Никогда не сдавайся!
Если бы Тим бросил весла, то лодку отнесло бы в сторону, и рыбаки проплыли мимо. Как важно в нужный час оказаться точно в нужном месте! Приходя в себя от пережитых волнений и согреваясь в безлюдной пристани, Тим вспомнил притчу о мыши и взбитом масле.
Мышь угодила в трехлитровую банку с молоком и никак не могла из нее выбраться. Но она продолжала отчаянно сучить лапками до тех пор, пока молоко не затвердело и не превратилось в масло. Забравшись на вершину твердого холма, мышка легко выпрыгнула из банки.
Никогда не сдавайся! Не теряй надежды! Иди до конца! И тогда Рок, Бог, Судьба или Провидение обязательно придут к тебе на помощь.
2
С Людвигой Тим прожил 6 лет. Он женился на ней потому что она забеременела. Так получилось.
У него родилась дочь, а у Белы сын.
Они дружили семьями. Но однажды договорись (между ними опять завязалась переписка), что Тим разведется с женой, а она с мужем. И договорились, что через год – Тиму нужно было закончить университет (она настояла) – они встретяться в городе, где прошла их юность.
Он приехал, а она нет. Неумолимый Рок посылал Тиму новые испытания.
