Рафаэль Дамиров
Начальник милиции 1
Глава 4
– Вытаскивай его!
– Жив?! Сюда, сюда!
– Ой, мамочки! Такой молоденький!
Фразы сыпались на меня разноголосьем откуда-то сверху, а я никак не мог открыть глаза и посмотреть, какого рожна я еще жив и кто все эти галдящие люди? Последнее что я помнил, это ухмыляющаяся рожа Серого. Но этого ублюдка определенно не было рядом. Его бухающий, с хрипотцой старого алабая голос ни с кем не спутаешь. А тут совсем другие голоса, даже женские причитания слышны.
А еще песок… Какого ежа на моих зубах скрипит песок, будто я перебравшая на жаре «отдыхайка», валяюсь где-нибудь на Центральном пляже Анапы. Даже солнышко пригревает. Чувствую своей шкуркой его ласковые лучи. А может, это не лучи вовсе, а бисово пекло? И я всё-таки умер?
Ну, да, конечно, похоже на то… Пришили меня эти уроды в январе, когда снежок скрипел под ногами, а не песок и солнце. Получается, что я сейчас на этих самых небесах, или где там, не знаю, загробная жизнь начинается.
Хотя не по моим заслугам небеса – старому вору они точно не положены. Много за жизнь наворотил… За деяния, конечно, оттрубил от звонка до звонка, а вот за судьбы загубленные – похоже, сейчас перед Всевышним отвечать буду. Если ещё эти голоса заткнутся хоть на минутку, то я услышу, как меня зовут на суд.
Но кто-то потряс меня за плечи – да ещё грубо и беспардонно, явно не Бог, потому что я отчетливо почувствовал его чесночное дыхание на своем лице. Фу!
– Эй! Студент! Ты меня слышишь? – снова выдохнул мне в морду «не Бог», хотя голос его под известный возраст в тридцать три вполне подходил. И даже волосы длинные – их я почувствовал щекотанием на своем лице.
Собрался с силами и распахнул глаза. Твою мачеху! Потеснив рыжего мужика с чесночным выхлопом, надо мной склонился ангел. Конечно, это был ангел. Прекрасное девичье лицо без всякой косметики и раздутых губ. Бровки дугой, носик вздернут, а глаза! – что омут. Нельзя смотреть долго в них – утонуть можно. Долгую я жизнь прожил, а будто ни разу такой красоты не видал. Это ее волосы я почувствовал на своих щеках, а не того, кто меня тряс и зловонно дышал.
Девушка была в… купальнике. А неплохой такой рай, похоже, я на пляже или где-то у открытого бассейна. А может, вообще на острове? Рядом я разглядел еще нескольких субъектов с вытянутыми от удивления лицами и в подобных же немного странных купальных нарядах. Мужики в смешных плавках, а женщины в старомодных купальниках, будто из старого советского фильма «Три плюс два».
– Живой? – в прекрасной улыбке сверкнула жемчужинками незнакомка.
Хотелось сказать, что для старика, которому только что прострелили грудь из девятимиллиметровой волыны, я чувствую себя живее любого бессмертного Кощея. Даже что-то шевельнулось внизу живота. Что-то, что шевелилось уже не часто. Ну точно рай… Зря не верил в загробную жизнь!
Я открыл было рот, чтобы выразить восторг и благодарность, но вместо слов раздался не то хрип, не то бульканье, будто на мопса резко наступили. Накатил спазм, и я выкашлял воду.
Китайские пассатижи! Где ж я нахлебался воды? В старом подъезде на стылых ступенях? Тонул, что ли? Но это все же лучше, чем кусок свинца в груди.
Стоп! Если это рай, то почему я лежу на песке и вокруг толпится народ, глазеет, будто я выброшенный на берег кит. Нет же, я не рыба-кит, а определенно человек. Руки-ноги имеются.
– Ёпрст! – вырвалось у меня вслух после того, как я посмотрел на свое тело.
Таращился на свои конечности, раскрыв рот. Охренел, не поверил, но пощупал и принял…
Это не мои руки-ноги! А где мои? Вместо старых и побитых жизнью, невзгодами, артритом и синевой наколок у меня имелись вполне себе моложаво-безволосые конечности.
Посчитал пальцы зачем-то. Пять штук на каждой руке в наличии, вполне себе гнутся, и дулю скрутить могу, но мои-то руки толще были, и персты узловатее, особенно безымянный, на котором особая воровская наколочка-перстень была. А сейчас… Кожа нежная, что попа у комсомолки, пальчики ладные, аккуратные – аж смотреть стыдно, как такими пиво открывать и окуньков шелушить? Засмеют мужики.
Потрогал голую грудь – почти без шерсти, голенькая. Ткнул себя в живот – твердо и жира нема… Ёбушки-воробушки, да не мое это тело, а молодого парнишки. Хвала создателю, президенту и прочим святым, что хоть не деффчёнки! Ужасно захотелось в зеркало посмотреться, и я приподнялся на локте, затем совсем осмелел и встал, огляделся.
Солнышко, песочек, птички, речка плещется, и я снова молодой… Ляпота! А дышится-то как! И легкость в теле ощущаю, подзабыл я, как без «роз» жить. Известно, что после пятидесяти начинаются эти самые сплошные «розы». НевРозы, артРозы, склеРозы и прочие остеохондРозы. А тут – бац! Ни коленка не хрустнет, ни в груди не тянет. Головёнку в небо задрал, и не закружилась даже. Фух! Какой хороший сон! И почему раньше таких не видел, где я снова молод и глуп! Хотя мозги-то, вроде, мои при мне остались – даже голову пощупал. Целая, твердая, и волос на ней явно больше, чем было.
– Товарищи! – раздался из толпы голос немолодой дамы в огромной шляпе и солнечных очках, ну вылитая Тортила. – Вызовите, наконец, скорую! Вы разве не видите? Человек не в себе – стоит и улыбается в никуда, ну прям блаженный какой-то.
– Да у него мозг, наверное, умер, – поддакнул рыжий с бакенбардами, тот, что с чесночным выхлопом и в таких же мерзких, как его дыхание, купальных плавках. – Я в «Науке и жизнь» читал, что тело может жить после того, как мозг от кислородного голодания сковырнулся. А он же наглотался, значит – не дышал.
– Как у зомби? – взвизгнул чей-то голос. Женский, но явно не Тортилы, а молодой, с подростковым фальцетиком. – Я про таких в книжке читала… Они мертвые ходят!
Я отряхнулся от песка и переступил с ноги на ногу, будто пытаясь опробовать свое-чужое тело (пока не понял, как так произошло с тельцем). А после, пройдя по толпе суровым взглядом, твердо проговорил:
– Граждане и гражданочки. Чего зенки вылупили? Расходимся, господа отдыхающие! Мой мозг живее всех живых. Нашли, блин, Байдена!
Народ почему-то синхронно ахнул и зароптал.
– Ну точно! – выдохнула Тортилла. – Мальчик умом тронулся! Какие мы господа? Еще и Байду какую-то поминает…
– За господ-то и по сопатке можно получить, – забубнил чесночный, заиграв желваками. Отчего его рыжие бакенбарды зашевелились, что уши у опоссума.
– Отвали, – буркнул я, ища глазами прекрасную незнакомку, что минуту назад щекотала меня волосами.
Но та, увидев, что я вполне себе живой и стоячий, куда-то мигом упорхнула, сверкнув напоследок бронзой упругих ягодиц в полосатом купальнике. Господи… Как она хороша, и как нелеп ее купальник, будто у бабушки своей отняла и под себя ушила.
– Чего сказал? – уже бычился на меня рыжеус бакенбардный. – Да я тебя…
– Спокойно, товарищ! – замахала на него кисельными руками Тортилла. – Видите же, что паренек не в себе. Сейчас вызовем бригаду, и его увезут куда надо.
Шляпа ее съехала, а телеса сотрясались под тканью необъятного купального костюма.
Так… Пора прекращать цирк, надо линять от любопытных глаз. Теперь я считал, что это сон, глюк или прочая кома, и совсем не хотелось портить сновидения пререканиями с полуголыми гражданами с пляжной вечеринки а-ля семидесятые.
Разорвал кольцо зевак, пихнул плечом чесночного, что стоял у меня на пути и не думал отходить, и побрел куда глаза глядят.
А поглядеть было на что. Похоже, что весь речной пляж участвовал в этой самой ретро-вечеринке.
– Ни стрингов тебе, ни силикона, – бормотал я, шагая по песку и разглядывая загорающих дам возраста разного – от Лолиты Набокова до Лолиты из «Голой вечеринки». Хотя на последнюю категорию я старался вовсе не смотреть. Но взгляд сам цеплялся за разные детали из любопытства: треуголки из газеты и смешные листочки бумаги на носу. Ха! Что за прически? Будто Пугачева в молодости или пудель в старости. И ещё… Откуда они такие пледы и полотенца набрали? Ну точно из бабушкиных сундуков.
Ни тебе пляжных циновок, ни китайских лежанок. Все такое сельско-деревенское, как из Простоквашино.
Несколько человек устроили из реки помывочную и натирались мыльными мочалками из люфы. Совсем, как в старые добрые времена, когда на пляж ходили не только отдыхать, но и помыться. И, будто в доказательство моих слов, в отдалении нарисовался трактор с прицепом. Нет, он привез не груз, а людей. Те, весело вереща, высыпали из кузова и попрыгали в речку.
Похоже, здесь масштабные инсталляции. Как это там по-умному называется? Историческое моделирование? Но на тракторе на речку, это только в деревнях так бывало. Или нет? Не помню уже… Но вон же сколько отдыхающих, а вон там кабинки для переодевания, скамейки и прочие пляжные приблуды – ну, это явно городская зона отдыха. Вот только город мне не знаком. Не узнаю я его… Наверное, вымышленный. Ведь тело мое тоже вымышленное.
Я остановился и уставился на дощатый стенд. На нем красовался плакат в тонах не ярких, а сглаженных, пастельных. Изображена девушка в байдарке и с веслом в руках. Лицо решительное, как у идейного борца за правое дело, но в то же время улыбчивое и, что называется, «натуральное», такое по-советски светлое.
Текст под девушкой призывал: «Совершенствуйте технику гребного спорта!». Рядом буковки помельче и поскромнее: «комитет по физической культуре и спорту при совете министров РСФСР».
Далее на стенде шли пляжные правила и список мер безопасности поведения на воде. Начертаны они фломастером от руки, но буквами печатными, хоть и немного кривыми, так что вполне читабельными. Последнее правило носило угрожающий характер и гласило: «Кто утонет – купаться в реке больше не будет».
Рядом на этом же деревянном щите за стеклом красовалась распятая канцелярскими кнопками «Комсомолка». Номер от первого июня 1978 года. Не пожелтевший и не потрепанный. Подделка, наверное – на компе сверстали и распечатали, или даже готовую скачали оттуда, сейчас, говорят, в интернетах всё есть. Не могла газета так сохраниться. Смотришь на нее и даже кажется, что запах типографской краски чуешь. Ух… Антуражный стенд, однако…
– В прошлом году советской милиции исполнилось шестьдесят лет! – вдруг раздался рядом по-механически глухой и сухой голос.
Я аж вздрогнул от неожиданности. Обернулся. Оказалось, что это портативный радиоприемник на песке у мужиков, что увлеченно играли в шахматы, развалившись на полотенцах. Компашка отдыхала, но все были трезвые и увлеченные.
Приемник – на вид совсем новенькая узнаваемая «Вега 404». Таких сто лет не выпускают. Я притормозил послушать, а голос диктора продолжал вещать с этаким звонким пафосом. Интересно, почему у дикторов советских времен все голоса одинаковые?
– В истории милиции немало славных страниц, – лилось из квадратного с обтекаемыми углами корпуса приемника. – Ровесница Великого Октября, она в горниле военных испытаний и в буднях грандиозных строек шла в ногу со всей страной. Сегодня наша советская милиция находится на качественно новом этапе своего развития. Исторические решения ХХV съезда КПСС….
И дальше про социалистическое общество заливает. Фух! Аж мурашки по коже… Даже запись старую в эфир пустили. Нормально так заморочились, на грани фантастики. Кто? Зачем?..
Я снова огляделся. Потрогал свою физическую оболочку и – как обухом по голове.
Нифига это не постановка!!!
Это… Это же… НЕРУШИМЫЙ, собственной могучей персоной! Красный и необъятный, многонациональный и однопартийный, серпастый и молоткастый. Аж ногами к песку прилип от осознания новой реальности. Сглотнул, головой мотнул.
Это что получается? Я в прошлом? Еще и в новом теле? А тот задохлик куда делся, в которого вселилась моя грешная душа? Ну ясно куда, утоп. А я вот явился – и оживил тельце.
Как?! Зачем?! Почему?! Но домыслить мне не дали.
– Эй! Баклан! – раздался сзади меня голос, почему-то знакомый. – Сюда иди, базар есть!
Это ж кто ж так на воровском судачит? Уж не Сенька-форточник ли? Нет, он остался в прошлой жизни на киче, а тут кто?..
Хм… Я обернулся – и увидел того чесночного. Он явно сразу увязался и шел потихоньку за мной, пока я хлопал глазами на реалии нового-старого Союза. Подождал, когда Тортила и прочие зеваки отстанут, чтобы предъяву кинуть.
– Базар есть? – хмыкнул я. – Так сюда греби, рыжий, если кудри жмут.
От такой наглости мужик опешил. На вид ему лет тридцать пять. Взрослый мужик, думал возрастным авторитетом меня задавить, не получилось. Постоял пару секунд, помялся, не признал в дрище (наверное, я именно так выглядел) серьезного противника, пока я не заговорил в ответку и про златокудри ему не напомнил. Но делать нечего, назвался джином, полезай в лампу.
Чесночный выкатил грудь и челюсть на пару сантиметров впереди своей тушки и с видом боевого гиббона направился ко мне. Остановился, огляделся. То ли поддержки искал, то ли наоборот – не хотел, чтобы нас видели.
– Слышь, ты! Студент! – надменно фыркнул он. – Я тебя из воды вытащил, когда ты тонул, а ты борзеешь.
– За «вытащил» спасибо, а ходить за мной не надо, для здоровья вредно. Давай, паря, иди куда шел, загорай дальше.
– Ах ты, сучонок! – глаза его сузились а пальцы сжались в кулаки.
Вот-вот врежет, но я был первым. Не то чтобы я хотел затеять драку в общественном месте, но за «сучонка» рыжий должен ответить, даже если он сам не знал, как оскорбил меня.
Короткий, почти невидимый замах, и кулак мой летит в наглую веснушчатую морду.
Соперник выше ростом и шире в плечах. Но я достал. Бам! Костяшки хряснули по скуле. В яблочко! Но, на мое удивление, чесночный не шлепнулся на спину, как я ожидал, а лишь пошатнулся и сразу зарядил мне ответку.
Я еле успел пригнуться. Его кулаки просвистели над головой. Махал тот руками, что вентилятор на жаре. Быстро, но неумело.
Я распрямился и одновременно зарядил апперкот рыжему под челюсть. Бам! Снова в яблочко, но он снова стоит – и вот уже ломает меня, вцепившись обеими руками в корпус.
Какого демона?! Почему он не упал? И тут до меня дошло. Веса во мне теперешнем, что в мешке с картошкой. Руки, хоть и молодые и длинные, но не тренированные, явно больше табуретки за всю жизнь ничего не поднимавшие. Ну точно студент… физмата. И без мата не взглянешь на себя… А этот жлобина – в плечах косая сажень, руки, что оглобли. Хоть и неумеха, но силушкой не обижен – хотя, конечно, не такой злобный противник, как Серый, не прикончить меня рвётся, а просто навалять пытается. Мне бы только в нос ему дать хорошенько, чтобы остыл. Все эти мысли пролетели буквально за долю секунды, а тем временем мы оба упали и уже барахтались в песке.
– Караул, милиция! – призывали бдительные граждане.
Вот влип! Не люблю я органы! Сколько мента ни корми, он все одно тебя закроет. А эти еще и взяток не берут, наверное. Из СССР которые… Не хватало мне загреметь сейчас за хулиганку. А так все прекрасно начиналось, а сейчас цепочка может замкнуться. Тюрьма – свобода – пуля в грудь – молодость – снова нары…
Нет! Не хочу обратно, ни в свое время, ни в тюрьму. Там света мало и мужиками потными воняет.
Совсем забыл, что граждане в Союзе были бдительные, сердобольные и душевные, нельзя на виду у них в драку ввязываться. Вмиг по харе надают или того хуже – ментов вызовут. То ли дело в моем времени. Всем на всё с большой колокольни. Никто не вступится, никто легавых не будет вызывать. Просто достанут телефоны и будут себе преспокойненько снимать и постить.
А тут попадос, однако. Уже слышу трель ментовского свистка. Май твою труд! Сам виноват, думать надо было. Отвести этого рыжего за уголок, а уж там с ним разбираться… Просто новая реальность меня немного из колеи выбила. Так-то я всегда придерживался принципа, что думать надо головой, любить – сердцем, а чуять – жопой. И самое главное – не перепутать.
Чьи-то сильные руки растащили нас с рыжим по сторонам.
– В чем дело, товарищи? – прозвучал грозный голос работника правопорядка. – Документики предъявим!
Глава 5
Я огляделся. Менты? Нет! Парни вполне себе штатские – брючки в непритязательную полоску, рубашки в квелый василёк. Прикид гражданско-деловой, в общем. Но лица решительные и грозные, что у политрука перед боем. Какого, спрашивается, Маркса они в свисток дули? Не менты ведь, не бывает постовых без формы, даже в славном Совке.
И тут я заметил, что у каждого из парней на правой руке по красной повязке. Как в школе дежурные раньше носили. Только, если повязки эти – на взрослых дяденьках, что по улице шагают и с лицами трезвыми да суровыми, это означает одно – перед нами дружинники. Добровольные помощники ментов по охране общественного порядка.
Помнится, в СССР они даже вполне себе могли задерживать дебоширов и пьяниц всяких и составлять на них административные протоколы.
– Что здесь произошло? – грозно спросил один из дружинников.
Мне на вопросы их отвечать не с руки. Сам не понял, как все получилось – и вообще, как попал сюда. Если что, сбежать не сложно, как два пальца об циркулярку. Но вот тут уже вопросики наклевываются неудобные. Где моя одёжа? – это раз. Куда бежать? – это два. Кто теперь я? – это три. Не дай бог, бухгалтер или какой-нибудь студент физмата. Не люблю математику, мать наук. Со школы не люблю. Еще тогда я усвоил главное правило математики: не все ли равно?
– Заберите этого, – чесночный не стушевался, а наоборот, кивнув на меня, задрал нос и выдал эту фразу, как распоряжение. – Не соблюдает правила поведения на воде, сам чуть не утоп, нарушает общественный порядок, затеял пререкания с гражданами, обозвав их «господами», учинил драку и вообще… проверить бы его по полной не мешало, мне кажется, он того… Психический.
Целый доклад, ишь ты.
– Эрик Робертович! – вытянулся в струнку белокурый дружинник, а второй, приметив рыжего, втянул живот, хотя его и так не торчало. – Здравствуйте, а мы вас не признали. Все сделаем! Не сомневайтесь! Доставим в отделение хулигана, там с ним разберутся.
– Вы уж с ним построже… – наставлял, тряся указательным пальцем, Эрик Робертович. – Чтобы не позорил звание комсомольца. Наверняка ведь в комсомоле состоит, паскудник. Разобрать его на собрании ячейки надо.
– Все сделаем, Эрик Робертович, – синхронно кивали дружинники. – И по месту учебы сообщим, и в комитет сигнализируем.
– Спасибо, товарищи, – мой недруг поочередно пожал руки дружинникам.
А я призадумался. Эрик Робертович?! Что за птица такая важная? Даже красноповязочники его холеную физию узнали. Мент? Хм… Не похоже… Базарит не на ментовском, да и не тянут они руки пожимать тем, кто ниже по званию-должности…
Кто ты, воин?
Не важно. Самое время линять. Не хочу в КПЗ чалиться, да еще и в одних плавках. Ведь я, естественно, не помню не только своего имени, но и где оставил рубашечку на этом пляже. Да и какая она у меня – скучная или в полосочку.
– Пройдемте, гражданин, – хмурился на меня белобрысый дружинник, очевидно, он был старший, хотя у обычных ДНД-шников регалий и званий не предусмотрено, вроде. Может, просто был смелее напарника. После наговоров Эрика Робертовича он явно видел во мне как минимум контру, а как максимум – американского шпиона-диверсанта, и даже не стал спрашивать мою версию произошедшего.
Я уже было примеривался дать деру, но тут мне в голову пришла отличная идея. Если я не знаю, где одежда, пусть мне помогут эти «двое из ларца» её отыскать. Нужно просто изобразить барагоза.
– Никуда я не пойду. Не видите, я голый!
– Так оденьтесь! – опешил тот.
– Не буду, я купаться хочу.
– Тогда мы вас заберем прямо в таком виде.
– Да, пожалуйста, вот только, если у меня одежду своруют, кто отвечать будет? Вы? Или, быть может, вы?
– Тогда показывайте, где ваша одежда, гражданин, – раздражался белобрысый.
– Не помню… – развел я руками широко, словно хвастающийся уловом рыбак.
– Как это – не помните?
– А вот так, память отшибло. Амнезия называется, слыхали? Вон тот лось, то есть Эрик Робертович, – я ткнул на рыжего, что топал прочь от нас вдоль пляжа, – голову мне стряхнул, искры из глаз и все такое… Короче, амба. Забыл, где вещи кинул.
– Во что одет-то хоть был? – недоверчиво поинтересовался белобрысый.
– Тоже не помню, – уверенно заявил я.
– Онищенко, – повернулся старший к напарнику. – Иди поищи на песке одежду этого ненормального, поспрашивай у людей, а я его покараулю.
– А почему я? – заканючил второй, – может, лучше я сам покараулю, а ты поспрашиваешь?
Видно, с коммуникабельностью у второго было не очень. Стеснительный товарищ дружинник. Или ленивый, что вернее.
– Выполняй, – строго приказал белобрысый. – Как за санаторными путевками или дни дополнительные к отпуску прибавить – ты первый в профком бежишь. Забыл, что эти привилегии заслужить надо.
– Иначе бы меня здесь не было, – еле слышно пробурчал парень и побрел искать мою одежду.
Я вспомнил, что таким вот добровольцам-общественникам в Союзе полагались различные льготы. Кроме уже упомянутых отгулов к отпуску и лучших путевок, еще и премию могли на предприятии, от которого дружинник «рекрутирован», подкинуть (ну или не лишить, это как посмотреть). Вот только вступление в ряды гражданского патруля не всегда было добровольным, частенько – скорее принудительным. Придет, к примеру, разнарядка на организацию – вынь да положь столько-то человеко-часов. А если коллектив, к примеру, женский, то и девчонкам приходилось отдуваться. Нет, хулиганов они, конечно, не ловили и за бандитами не бегали. Надевали красные повязки и стояли в каком-нибудь магазине, где народу побольше и затеряться можно. Частенько такое случалось. Но в большинстве своем все же дружинники из идейных были. Сознательно шли на борьбу с праздно шатающимися алкашами и подворотным хулиганьём, хотели порядок наладить. Даже ксивы у них с красными корочками имелись, почти как у настоящих ментов.
Ну, идейные они или нет, а план мой сработал. Онищенко сейчас искал мою одёжку, сам-то бы я ни за что ее не нашел. Это же надо бегать и спрашивать у отдыхающих – не хочу выглядеть дураком. А так народная дружина за меня поработает. Им не стрёмно спросить, тем более, версия вполне рабочая – мол, подскажите, товарищи, где хулиган свой гардероб оставил. Не говорит, зараза, ерепенится, а нам его одетым в каталажку упечь необходимо, чтобы плавками своими покой советских граждан не нарушал и не тревожил.
– Скажи, товарищ, – к парню я обратился почему-то как в плохом американском фильме с эпизодом про Советский Союз, – а какой сейчас год?
Дохлый номер – тот подумал, конечно, что я над ним издеваюсь, и лишь поморщился в ответ. А я прикинул, что, скорее всего, 78-й. Ну да, и газета на стенде подтверждает, и по радио сказали, что милиции в прошлом 77-м году шестьдесят стукнуло. А она с семнадцатого года.
– Нашел! – вернулся к нам второй дружинник, волоча шмотки, надеюсь, что хотя бы мои. – Люди сказали, что его вещички, – кивнул на меня «некоммуникабельный».
– Одеваемся, гражданин! – приказал белобрысый, повеселев и потирая руки.
Одеться я не прочь. Неуверенно себя чувствую в плавках с якорьком. Накинул нехитрый гардеробчик: брюки из «дедушкиного» сукна, рубашку с коротким рукавом цвета топленого молока (скучная всё-таки оказалась, как деревенская занавеска), черные носки и потертые ботинки из коричневой кожи.
Критически окинул себя взглядом. Лучше, конечно, чем арестантская роба, но совсем не стиляга. Скорее, работяга. Кто же я? Посмотрел на свои ладони, пальцы – гладенькие, трудовых мозолей не видать. Папиллярные узорчики один к одному – мечта криминалиста-дактилоскописта. Пальчики, как у пианиста или хирурга какого-нибудь. Бли-ин!.. Неужто и правда студент?
Зашнуровав последний ботинок, приготовился рвануть прочь от бравых правоохранителей. План простой – нырну в толпу, дальше прыжками по пляжу, потом выскочу на набережную. Снова в толпу, снова бежать и… а дальше куда? Куда путь держать?
Я же где-то живу-ночую. Нутром чую, что у меня есть кровать, шкаф и, наверняка, холодильник. Только где все это? Куда бежать-то? Как мне узнать? И снова осенило. А не буду я сбегать. Пускай в отделение доставят. Там мою личность установят, уже мало-мальски буду в курсе своей нынешней биографии.
Выходит, что сдаться мне пока выгоднее. Ну и поворот в моей жизни.
Конечно, есть риск, что за хулиганку упекут на пятнадцать суток, но что такое полмесяца ареста по сравнению с годами, которые я провел за решеткой? А может, я и вовсе разрулю и все обойдется? В конце концов, Эрик не собирается собственной персоной ехать в отделение, а он главный свидетель моего якобы непотребного поведения. Значит, если что, отбрехаюсь. Решено, побег пока отменяется.
– Ну что, соколики? – я распрямился, закончив со шнурками. – Вызывайте «канарейку».
– Чего?
– Воронок где? В ментовку на чём попрем?
– Ишь какой, машину ему подавай, – дернул бровями белобрысый. – На автобусе, гражданин, поедем.
* * *
Двухэтажное здание милиции почему-то напоминало деревянный барак довоенных времен. Брусовые стены скривились и осели под тяжестью прошлой эпохи и просились под удар «шар-бабы» – гигантской гири для сноса строений.
Шиферная крыша кишела воробьями, которые в волнах-дырках наделали гнезд. Краска на оконных рамах облупилась и пожухла, словно прошлогодняя листва. Не так я себе представлял казенное учреждение в процветающем СССР времен застоя. А вообще-то пофиг… у легавых и должна быть конура, а не хоромы.
На здании длиннющий фанерный щит, от руки намалёваны красной краской огромные буквы: «МИЛИЦИЯ». Наверное, художник был пьян, потому что некоторые буквы куда-то повело, как будто их так и тянуло прилечь.
Под вывеской – табличка поменьше, более аккуратная и внешне более официальная: «ГОВД Зарыбинского горисполкома».
Ха! Я в каком-то провинциальном городке. Почему именно сюда забросила шутница-судьба? Нет чтобы в столицу закинуть. Там возможностей больше и, конечно, сытнее. Во все времена так и было в Белокаменной. Да что говорить, даже когда Москвы и в помине не было, а на ее месте росли дремучие леса, говорят, что у грибников, которые бродили там, возникали странные ощущения, что они лучше остальных грибников.
Поднялись с дружинниками по дощатому крыльцу. Белобрысый потянул дверь на ржавой пружине. Прокуренное здание внутри оказалось ничуть не лучше. Продавленный скрипучий пол зашит затертым неубиваемым советским линолеумом, разрисованным в желтый ромбик. Местами линолеум все же «убился» – порвался там, где доски чуть провалились и был перепад, порой даже видно было щели в полу.
Оштукатуренные стены выкрашены в мрачно-синий цвет. Практично и сердито. Разводы, темные пятна и прочие паутины на таком фоне не так заметны. Казалось, что ремонта здесь не было со времен Дзержинского.
При входе мы упёрлись в помещение дежурной части, больше напоминавшей локацию современного зоопарка – за широким «аквариумным» стеклом жила своей жизнью дежурная смена: дежурный и помощник.
Над стеклом во всю ширь красовался огромный лозунг: «Главная обязанность милиции – верно служить народу». И сбоку мелким шрифтом указан источник сего изречения: «1969, Постановление ЦК КПСС».
– О! Морозов! – уставился на меня из-за стекла тучный, напоминавший гиппопотама в форме, дежурный.
Я опешил и не нашелся, что ответить. В голове промелькнуло тыща мыслей. Самая основная из них вопила: откуда мент знает мою фамилию из той, прошлой жизни? Морозов! Я снова спешно оглядел себя, ожидая увидеть свое старое тело с пробегом в почти шестьдесят годков, но с облегчением выдохнул. Нет… Все в порядке, я по-прежнему молод и глуп. Но он же сказал: МОРОЗОВ… Я ведь ясно слышал.
Версия пришла неожиданно… А что если в этой жизни, реальности, времени (не знаю пока, как обозвать точнее этот мир) я тоже ношу фамилию Морозов? А что, даже повезло! Не надо будет привыкать к новой. Хотя, скорее всего, дело совсем не в везении. Притянул меня тезка, душу мою… Игры вселенной? Происки богов? Демонов? Да пофиг, теперь я знаю, что я Морозов. И, судя по всему, личность в городе небезызвестная. Если мент меня опознал, значит, меня уже частенько сюда доставляли. Эх… Неужели и в этой жизни я уголовник? Снова мне при виде погон поворачиваться мордой в стену? Ну нет… пока молодой, можно и с чистого листа начать.
Пока я размышлял, мои конвоиры вступили в разговор с дежуркой.
– На пляже гражданина задержали, – доложились они, повернувшись бочком к стеклу, чтобы засветить красные повязки. – Хулиганил. Участковый здесь?
– На выезде, – ответил «гиппопотам».
– Куда же нам задержанного?
– Здесь оставьте, начальнику его уведу, это же Морозов.
Дружинники тоже прониклись моим авторитетом, ведь старлей из аквариума знал меня в лицо, а значит, рыбку они поймали крупную.
– Мы от КООД Мясокомбината, – напомнил белобрысый свой комсомольский оперативный отряд. – Если что, это мы его задержали. Запишите там… в журнале доставленных.
– Идите уже… на маршрут, – вздохнул толстяк. – За Морозова грамот не выписываем.
Дружинники хотели еще поспорить, но старлей, с лицом спокойным, усталым и широким, как у Будды, кивнул мне:
– Пошли, Сашка, к начальству.
Етишкины пассатижи! Имя тоже моё у реципиента оказалось! Голову даю на отсечение, что и отчество совпадёт. Нет, это точно не случайность, а карма таки какая-то… Аж перекреститься захотелось, но я не верующий, да и в СССР не принято молиться на людях. Это всё надо не забывать. А к начальнику я схожу. Все же я еще не понял, где мое место жительства и каков род занятий. Вор-карманник? Мелкий уголовник? Или бездельник, хулиган? Нет, на хулигана не похож – я уже себя немного запомнил. Больно внешность ухоженная и невзгодами дворов не порченая. А теперь ещё и лицо было видно, хотя бы частично, в отражении стекла дежурной части. Парень как парень. В меру лопоух, на вид по-советски простоват, роста среднего, телосложения не богатырского. Не красавец, но и не урод далеко. Короче, настоящий умытый и причёсанный советский парень, каких в документалках старых показывают.
Дежурный подтянул под животом сползающие форменные брюки цвета мокрой мыши и потопал на второй этаж. Деревянные ступени лестницы натужно заскрипели, казалось, вот-вот развалятся под его тушей. Я с опаской последовал за ним – не хотелось провалиться. И почему в этом Зарыбинске нормальную ментовку нельзя построить? Но тут же я вспомнил, что проблема с площадями в Союзе всегда была. По крайней мере, в провинции точно, а в Москвах – не знаем.
– Морозов? – глазел на меня сверху дежурный, он уже взобрался на второй этаж. – Ну ты чего застыл?
– Иду, – насмелившись, я проскочил аварийные ступеньки в три прыжка.
Взлетел на второй этаж. Легко и бодро, аж сам удивился. А потенциал у моего тела определенно есть. Если физической нагрузкой его озадачить, то вполне себе мужиком можно стать, не все так плохо, как казалось. Самое главное, нет никаких эксцессов и болей в аппарате моем опорно-двигательном. В прошлой жизни он все меньше становился двигательным и все больше – опорным.
