Равиль Нагимович Бикбаев
Лукоморье
А Наташе было не страшно. Госпожа Смерть умеет быть милосердной. Томительное падение окончилось и ее на мгновенье ослепила яркая вспышка. Они без опоры стояли среди звезд, вдали тихо, нежно играла музыка. Одетая в черное бальное расшитое серебром платье Госпожа Смерть улыбнулась Наташе. Наташа робко улыбнулась в ответ и с ледяным ужасом заметила, что у Смерти ее лицо. Не бойся, беззвучно сказала Госпожа Смерть, не сейчас. Но когда ты устанешь до предела сил, и позовешь меня, я приду. А пока … Госпожа Смерть сделала шаг вперед, холодной рукой погладила Наташу по голове и ушла. А задрожав Наталья Николаевна почувствовала, что в ней ожила еще одна Наташа, Наталья Николаевна Пушкина. Это шизофрения, вздрогнув поставила себе диагноз врач Гончарова. А потом закрыв глаза она пошла навстречу призывно звучавшей вдали музыке…
Наталья Николаевна открыла глаза и огляделась. Она стояла у ростового зеркала в большой ярко освещенной бальной зале. Удушливый запах сотен горящих восковых свечей, вонь разгорячённых потных человеческих тел, аромат духов, это был тот самый радостный, возбуждающий и счастливый бальный запах. Наталья Николаевна обмахнула лицо веером, духота не прошла. Она обворожительно улыбнулась, стоявшему рядом и расточающему комплементы, рослому красивому мужчине в мундире кавалергардского полка.
Боже какая духота, не переставая улыбаться кавалеру, ворчливо думала Наталья Николаевна, осталось только лишиться чувств. Какой скандал (!), а тут ещё этот корсет, дышать совсем невозможно, всё сдавил. Ох не даром добрый знакомый и домашний доктор их семьи, милейший Иван Тимофеевич Спасский,[6]настоятельно рекомендовал ей никогда не затягивать корсет, так как это приводит уменьшению тока крови и как следствие к обмороку. Сиречь потери сознания. А как тут пред балом не затягиваться? Талия после многократных родов далеко не осиная, грудь уже чуть обвисла. Втиснулась перед балом в корсет, вот и талия тонка, а грудь высока, пышна и соблазнительна, то-то этот кобель прерывисто дышит винным перегаром в лицо, пялится в декольте и старается произвести впечатление. Дышать нечем? А что делать? Терпеть надо!
Наталья Николаевна слушала кавалергарда и в силу физиологических причин от давления то бледнела, то краснела. Кобель в мундире полагал, что это результат его настойчивых комплиментов и полагая себя неотразимым, радостно, победоносно скалясь усиливал куртуазную атаку.
Наталья Николаевна еще раз оглянула помещение в поисках мужа. Царственная роскошь бальной залы, золотое сияние придворных и военных мундиров, красота бальных платьев дам и чудный блеск одетых на них драгоценностей. Всё это сливалось в единое блистающее и переливающееся цветное полотно, которое отражалось в чистейших зеркалах дворца. Гремела музыка, кружились в танце пары и кружилась голова у Наташи, ей мучительно просто нестерпимо хотелось пописать, а мужа она так и не увидела.
Бросил меня одну, а потом будет изводить ревностью, злобно подумала Наталья Николаевна, не зная, как сказать настойчивому кавалеру, что ей надобно отлучиться по естественной надобности. Ее сердце опять пронзила острая боль и она неожиданно обмочилась.
– Еще разряд, -услышала Наталья Николаевна, открыла глаза и увидела, как на мониторе реанимационного аппарата линия стала прерывистой. Сердце забилось, заработало и ей полегчало, а полегчала ей от того что она обмочилась на постеленную кленку кровати в палате реанимации, а не на балу в роскошное платье.
– Спасибо, достаточно, – тихо и спокойно сказала врач Гончарова, коллеге врачу кардиологу Пете Ланскому[7]с которым ранее разок имела интимные отношения. Хотя какой к черту это интим, интим это что – то эротично возвышенное, а тут просто совокупились ночью вовремя суточного дежурства. Не любовь, даже не похоть, а так, от скуки.
– Ну Наташа, ты меня и напугала, – ласково и тихо сказал врач реанимации Ланской,
– Что такая страшная? – чуть усмехнулась Наталья Николаевна, – Ну конечно обоссанная пациентка, не то что не возбуждает, а скорее вызывает отвращение.
– Иронизируешь? – чуть улыбнулся Ланской, – Значит угроза миновала,
– Наши разовые отношения, – равнодушно заметила Наталья Николаевна, – для тебя угрозы никогда и не представляли. И хватит тут болтать, иди тебя больные ждут.
– Я пришлю санитарку, она тебя оботрет и сменит белье, – холодно сказал ей Петя Ланской, а выходя из помещения с легкой горечью добавил:
– А наш единственный раз, таким остался потому, что это ты так решила. Ты Наташа, никого не любишь и никому не веришь.
Из реанимации в одноместную палату отделения кардиологии ее на каталке перевезли на следующий день. Наталья Николаевна не роптала, она была равнодушно спокойна, послушно выполняла все разумные предписания врача. Ланской ее более не беспокоил. Шизофрения никак не проявлялась. Приходили знакомые врачи. С ее хирургического отделения и с отделения кардиологии, они ее ободряли, искренне утешали. Операционная сестра с ее смены Таня Ларина буквально на следующий день после госпитализации принесла ей отличное белье из натуральных материалов, отдала Наталье Николаевне свой спортивный костюм и новые специально для нее купленные домашние тапочки. Наташе при сохраняющемся безразличии и апатии стало чуточку легче, огненный клинок в ее сердце угас, а затем растаял, сердце билось сильно и ровно, ЭКГ[8] показало хорошие результаты.
– Десять дней пребывания и лечения в стационаре это минимум, – на обходе категорично заявил заведующий отделением кардиологии, в ответ на тихую просьбу Наташи о выписке, а пришедший с ним ее непосредственный начальник заведующий отделением хирургии согласно кивнул головой.
– Но вы же сами возмущались и говорили, что работать некому, нагрузка на тех кто остался возросла, а это непреходящая усталость и увеличенный риск врачебной ошибки при операции, – стала возражать Гончарова.
– Наталья Николаевна, – чуть повысив тембр голоса властно и строго сказал заведующий отделением хирургии Иван Тимофеевич Спасский – вы уж позвольте мне без вашего участия решать вопросы, связанные с профессиональной нагрузкой персонала.
– Когда Даль узнал, что вы в реанимации, – чуть улыбнулся заведующий кардиологией, – он приехал в больницу, пришел в отделение и после четырёхчасовой очищающей процедуры вышел на дежурство и встал у операционного стола. Мы его конечно страхуем, после смены отведем в палату и продолжим оздоровительное лечение, в частном так сказать порядке, без документального оформления.
– После выписки, отправляйтесь в отпуск, – отчеканил заведующий хирургическим отделением, – рекомендую вам отбыть на Кавказские Минеральные Воды. В Кисловодске главный врач санатория мой однокурсник, все вопросы с оплатой, проживанием и лечением он решит, с вас только стоимость проезда, – и заметив недоумевающий взгляд Натальи Николаевны, пояснил, – его сын учится у нас в государственной медицинской академии, а я там не только руковожу практикой для будущих хирургов, но и преподаю, так что никакой благотворительности. Его отец желает, чтобы мальчик стал настоящим врачом, а коммерция потом приложится.
– Я-то тут причем? – настороженно спросила Наташа и ей невольно вспомнилось: «Все шлют Онегина к врачам, Те хором шлют его к Водам»[9].
– Прохождение ординатуры этого молодого человека, я доверю вам, – сухо ответил Черномор, – Владимиру Ивановичу Далю давно пора готовить замену, а вы отличный хирург и весьма ответственный человек с реальной перспективой написания и защиты кандидатской диссертации.
А еще я старая одинокая обоссавшаяся никому не нужная баба без мужа и детей, с отстраненной горечью подумала двадцатисемилетняя Наталья Николаевна, одна радость резать на операциях людей и быть «рабочей лошадью» в отделении. Учить молодых балбесов практикантов и для здоровья совокупляться с ними, точно зная, что делают они это только для успешного прохождения практики. Какая мерзость. Наташа закрыла глаза. Голоса посетителей пропали. Всё было противным, омерзительным, пустым, серым жить не хотелось. Она позвала Смерть.
На сей раз Госпожа Смерть была одета в строгий деловой костюм темных тонов. Никто не знает своей судьбы, без слов сказала Госпожа Смерть, ну зачем ты зовешь и торопишь меня? Вижу, вижу сил у тебя на донышке, утекают они по капле, утекают. Ну хочешь я позову мою сестру Жизнь? Нет, покачала головой Наташа, не хочу. Пока есть хоть один человек который ждёт и любит тебя, ты всегда найдешь в себе силу жить, ласково сказала Госпожа Жизнь. Зашедшая на разговор Жизнь была светлой, очень красивой, чуточку печальной, а пахло от нее весенними луговыми травами. Госпожа Жизнь кивнула Госпоже Смерть и обе в упор смотрели на Наташу. Помоги ей, попросила Госпожа Смерть, свою сестру Госпожу Жизнь. Жизнь взяла Наташу за руку. Рука Жизни была теплой. Мягкой ладошкой Жизнь гладила эту загнанную, измотанную почти до предела женщину. У Жизни было лицо мамы, когда та была прекрасна и молода, а маленькая Наташка вся в слезах прибегала к ней за утешением рассказывая о своих детских обидах. Мама ладошкой стирала обиды, и Наташка смеясь бежала жить дальше.
Наталья Николаевна открыла глаза, звуки мужского голоса слышались отчетливо, Черномор продолжал говорить:
– Далее и у меня будет к вам просьба, но то что я скажу вам должно остаться между нами. Обещаете?
Наташа кивнула, ей были безразличны чужие тайны, от неминуемых интриг в отделении, а в просторечье склок и сплетен, она всегда старалась держаться в стороне.
– Так вот, – заведующий отделением хирургии Иван Тимофеевич Спасский чуточку замялся, а потом решительно произнес:
– Мы все вас очень любим, желаем здоровья и хотим быть вместе.
Врачи ушли и осторожно притворили за собой дверь. Наташа заплакала, она ревела и как от весеннего дождя оттаивает земля, так и чуть оттаяла ее душа. Успокоившись она заснула. Как мало и как много нам всем надо, просто чтобы нас любили и хотели быть рядом.
– Отличная терапия, – заметил кардиолог хирургу, – больная вышла из депрессии.
– Даль спивается, его пора увольнять, благо пенсию он давно уже заработал. Гончарова его заменит, она толковый врач, а как человек никогда не бросит тех, кто ее любит. Так что восстановив силы она останется тянуть работу здесь, а показатели моего отделения по смертности не ухудшатся.
Начальник отделения хирургии Иван Тимофеевич Спасский-Черномор, как и многие современные практикующие врачи был умеренно циничен, а по медицинским показаниям ещё и лжив. Он мог спокойно солгать умирающему человеку выписывая его на смерть в амбулаторных условиях, чтобы не портить показатели отделения и освободить «койка –место» для очередного больного. Ему несколько раз приходилось на операциях резать человека «по живому», когда у больного была индивидуальная непереносимость наркоза, а искать замену обезболивающих препаратов было просто некогда. Он готовился «ампутировать» Даля от дела всей его жизни, прекрасно понимая, что тот окончательно сопьется и долго не протянет. Он был беспощаден как настоящий хирург на операции, когда надо ампутировать часть тела, чтобы сохранить больному жизнь. Этому его учил Владимир Иванович Даль, у которого он ещё в прошлом тысячелетии проходил ординатуру.
Иван Тимофеевич не торопясь шёл вниз по лестнице в своё отделение решать административные вопросы, хозяйственные вопросы, писать бесконечные отчеты, планировать, распределять, интриговать и прикрывать врачей от бессмысленно навязчивой бюрократии, прикрывать, чтобы спасать больных могли они.
А Наташа Гончарова сладко спала в своей палате и ей снился чудный, просто волшебный, праздничный сон о том, как её венчают. Торжественно ликуя и радуясь союзу молодых пел церковный хор, она в прекрасном белом платье невесты под руку с взволнованным Пушкиным шла вокруг аналоя.
Беги дура, беги! Он же тебе всю жизнь искалечит, во сне кричала себе Гончарова.
Но 18 февраля 1831 года Наталья Николаевна никого не хотела слушать, сладко замирало сердечко, от счастья хотелось плакать. Она при мерцающем огне свечей целовала мужа в храме и ей передался жар его желания и ответно этот жар разгорался в ее крови.
Скрипел подтаявший февральский снег на полозья кареты, юная взволнованная Наталья Николаевна Пушкина мчалась в новую жизнь. Она не верила в приметы и не хотела услышать предостерегающий крик.
– Наташа, – через девять дней после госпитализации Натальи Николаевны, спросил лежавший в соседней палате Даль, – ты в шахматы со мной не сыграешь?
После окончания дежурства его опять уложили в кардиологию, Наталья Николаевна зашла его проведать. Выглядел больной плохо, грузный, усталый, отечный, пальцы правой руки подрагивали.
Владимира Ивановича готовили к шестичасовой капельнице, рядом с его кроватью, устанавливая аппаратуру для проведения процедуры, суетилась молоденькая медицинская сестра. Наталья Николаевна видела, что опыта у девчонки явно недостаточно, а вены на руках у больного «спрятались», трудно ввести в них иглу, не каждая медицинская сестра это сможет.
– Оставьте, – тихо и непреклонно сказала Наталья Николаевна, медсестре, – Я сама всё сделаю.
Девушка с облегчением вдохнула, о том, что у Натальи Николаевны «легкая рука», всем было известно. В исключительных случаях, ее даже просили прийти в другие отделения, когда истыканному иглами измученному больному так и не могли поставить внутривенный укол или ввести в вену иглу капельницы.
– Как комарик укусил, – слабо улыбнулся Даль, Наташе, когда лекарство капельками стекая по пластиковой трубочке пошло в вену.
Наталья Николаевна молча расставляла фигуры на шахматной доске. А так как больной боялся повредить вену, в которую через иглу поступало лекарство, то он не двигаясь называл фигуру и ход, двигала фигуры по доске Наталья Николаевна.
Владимир Иванович был слабым партнером, Наталья Николаевна легко его обыграла. Больной заерзал, ясный симптом, Наталья Николаевна поставила ему мочеприемник. Вызвала санитарку, та унесла наполненную темной мочой емкость. Ему надо проверить почки отметила Наталья Николаевна. Взглянула на часы, от начала процедуры прошло менее часа. Лицо у Даля было отрешенным. Надо его отвлечь решила Наташа и нарочито томно попросила:
– Владимир Иванович, развлеките даму, расскажите что-то этакое забавное из практики.
Владимир Иванович оживился, пожилые люди любят поговорить о себе и о том времени, когда были молоды и здоровы.
– Так вот после окончания четвертого курса выехал я с еще дворовыми друзьями на рыбалку, выпили конечно, а тут …
Наталья Николаевна за время своей работы много раз слышала этот рассказ и помнила не только каждое слово, но и каждую интонацию рассказчика.
К отдыхающей на берегу речушки пьяной компании развеселой молодежи прибежал мальчишка из деревни. Мальчика послала бабушка, у которой ребята накануне покупали самогон, а Вовка Даль представившись врачом (самозванец) дал немолодой женщине пару советов по лечению радикулита и выписал рецепт на лекарства. В деревне, на дороге перевернулась, легковая машина, кричал худенький, семилетний, конопатый с облупленным носом мальчуган, пассажиры, которых вытащили мужики, все поломаны, без сознания, кровь течет. Медпункт в деревне закрыт, фельдшер уехала в отпуск, скорую по телефону из сельсовета вызвали, когда приедет не известно. Пьяный Даль при помощи двух пальцев частично вывел алкогольные токсины из организма, захватил остаток самогона и побежал к пострадавшим. По дороге командовал ребятам из своей компании: Вскрыть медпункт; принести ему все найденные лекарства; медицинские инструменты и материалы. Все несите я разберусь. Малец ты к бабке, возьми все иглы, нитки желательно шелковые, самогона побольше. Задыхаясь прибежал к дороге, растолкал людей. Их было трое: мужчина водитель, средних лет женщина и подросток. Из исковерканной машины их уже вытащили и отволокли в тень, деревенские ладили носилки, чтобы отнести несчастных в помещение рядом стоявшей школы. Даль приказал остановиться, его послушали, он обработал руки самогоном и осмотрел раны. Рвал свою рубашку на жгуты, глядя на него то же делали, стоявшие рядом мужики, перетягивал самодельными жгутами раны, остановил у раненых кровотечение. Голосом громко сообщал всем, время наложения каждого жгута. Мужики осторожно переложили раненых на носилки. Отнесли в столовую деревенской школы. Наркоза не было, больных фиксировали на столах здоровенные парни, поодаль охали бабы. Даль обработав столы, иглы и шелковые нити принесенным самогоном начал шить раны. Наложил швы, снял жгуты. Кровотечение остановлено. Наложил самодельные шины на переломы. Работал быстро, на пределе сил, властно отдавая приказы добровольным ассистентам, их выполняли беспрекословно. Но подросток все равно умирал. Критическая потеря крови, определил Даль. Подросток мертвенно бледнел и тихо беспомощно звал: «Мама! Мамочка!». Его мама так и не пришла в сознание и не слышала затихающий зов сына. Бабы рыдали, мужики смотрели на Даля: «Ну что же ты, помрет ведь мальчонка». Даль быстро осмотрел принесенные из фельдшерского пункта инструменты, там была и мобильная система для переливания крови.
– Пасти закрыли! – зарычал Даль на женщин, – У кого первая группа крови поднять руку!
Деревенские смущенно переглянулись, тут друг про друга знали всё, но у кого какая группа крови, никто не ведал.
– Троглодиты, – гневно выкрикнул Даль. У него была первая группа, резус положительный. Подходит почти всем. Надо рисковать.
В памяти всплыла лекция, которую читал врач фронтовик:
Прямое переливание крови – это процедура, которая может спасти жизнь пациенту в критическом состоянии. Такой метод является эффективным способом быстрого восстановления объема циркулирующей крови у тяжелых пострадавших. Он позволяет быстро компенсировать кровопотерю и предотвратить развитие шока.
Он попросил сдвинуть столы, потом вскрыл систему для переливания крови. Тщательно обработал самогоном место на своей руке, обработал руку мальчику, ввел заборную иглу себе в вену, бабы охнули, мужики выдохнули и тишком матюгнулись, ввел вторую иглу мальчику в вену. Лег на соседний стол, его сильное здоровое сердце качало кровь и его жизнь по трубке (инфузионной магистрали) потекла к другому человеку. Когда приехала «Скорая» Даль был уже без сознания, а жизни подростка ничего не угрожало. Пока Даль восстанавливая кровопотерю лежал в районной больнице деревенские с гостинцами навещали его каждый день по очереди, а врачи в больнице уважительно звали его: «Коллега».
– Тогда я гордился собой, – заканчивал рассказ Даль, – гордился, что я Врач, что спас людей. Да и теперь я знаю, моя жизнь прожита не напрасно. И в самые тяжелые минуты, вспоминая как обычные люди в критической ситуации сумели организоваться, помогли совершенно посторонним им пострадавшим, а потом благодарили меня за спасение чужих им людей, я верю, у нашей страны есть будущее.
– А тот мальчик, – впервые заинтересованно спросила Наталья Николаевна, – ваш кровный брат, вы знаете его дальнейшую судьбу?
– Он стал врачом, – улыбнулся Даль, – главным врачом психоневрологического диспансера, мы дружим, буквально на днях, когда я лежал там на лечении, я по его просьбе, снимал швы и останавливал кровотечение у Пушкина, которого вы ранее оперировали.
– Владимир Иванович, – страдальчески протянула Наталья Николаевна, – ну зачем вы пьете? У вас на почве развивающегося алкоголизма начались явные проблемы с психикой. Ну какой это Пушкин? Это же просто ненормальный,
– Поэты все ненормальные, рифмоплеты, вот те нормальны,
Наташа не желая продолжать этот разговор встала.
– Я еще зайду, – пообещала она Далю, – лечитесь,
– Наталья Николаевна, – сухо сказал Даль, – один раз вы не уберегли мужа. Судьба вам дала второй шанс.
Наталья Николаевна была выдержанным и уравновешенным человеком с хорошо сбалансированной психикой. Но она очень боялась шизофрении. И болезнь проявилась, в ней как будто восстала Наталья Николаевна из девятнадцатого века. Та Наталья Николаевна дед которой был транжирой промотавшим состояние семьи, бабушка сумасшедшей, отец тихим скорбным умом алкоголиком, а мать родившая шестерых детей и в постоянной тревоге за их судьбу, стала неврастеничкой.
И она сорвалась:
– Ах судьба, дала мне второй шанс? – выкрикнула она, и с окатившей ее ледяной волной желчной злобы продолжила:
– Ах какое счастье! А не желаете ли вы спросить у этой судьбы, а мне он нужен? Зачем мне такое счастье, быть женой этого поэта? Родить четверых детей в условиях девятнадцатого века, вечно терпеть его бешеную ревность, оправдываться, и дальше терпеть унизительное безденежье, видеть как семья валится в смрадную яму долгов. Да я весь дом на себе тянула! – закричала она, – Когда это «солнце русской поэзии» творило, я всех заставляла на цыпочках ходить. А стоило выехать в свет так меня только ленивый с улыбкой не колол иглой рассказывая какой еще сучке этот гений посвятил свои стишки. А в конце нашего супружества, после дуэли, оставил меня одну с четырьмя малыми детьми без средств и кучей долгов, если бы не милость Императора, нам бы есть было нечего.
Боже мой, ну что я несу, ужаснулась Наталья Николаевна, я же не замужем, детей и долгов у меня нет, но остановиться уже не могла:
– Солнце русской поэзии, – с горечью повторила она, – это для других, а для меня? Вы уж простите мне непоэтическую вольность и пошлый натурализм, но если для почитателей этого гения его творчество, это прекрасный плод, вкусом и ароматом которого они наслаждались, то на мою долю достались продукты переработки этого плода. Сказать вам как называется вещество, которое после употребления переработал человеческий организм?
Даль с грустным пониманием пожилого человека смотрел на эту кричавшую молодую женщину с искривившимся покрасневшим лицом. Бедный Пушкин подумал он, как она наверно доставала его своими скандалами. Один в один как моя первая жена, та тоже всегда орала, что я вечно на работе, денег дома нет, а на семью мне наплевать, да и бешено ревновала к медсестрам. Даль чуть усмехнулся, ревность жены была вполне оправданной, хотя за ноги она его не держала. Он и к этой Гончаровой подкатывал в своё время, но та очень тактично, умудрившись не ранить самолюбие самца, его отшила. Впрочем, его тогда быстро в тоже суточное дежурство утешила безотказная медсестра Аннушка, которую он шутя по-пушкински звал вавилонской блудницей.
– Ах вам смешно? – заметив его ухмылку, еще более взъярилась Наталья Николаевна, – А вы знаете я прекрасно понимаю Людмилу которая не выдержав унижений задушила Рубцова.[10] Если бы Саша поднял на меня руку, я бы тоже его придушила.
Госпожа Смерть в темном изящном костюме вошла в палату и с интересом посмотрела на Наталью Николаевну.
Даль рассмеялся, искренне, заразительно.
– Ну и что такого смешного я сказала? – возмутилась Наталья Николаевна,
– Да я подумал, а хорошо, что Александр Сергеевич, не дожил до вашего климакса.
Как ледяная капля воды, осаживает пену кипящего кофе, так и слова Даля неожиданно успокоили Наталью Николаевну.
– Ну вот и радуйтесь за своего кумира, – равнодушно сказала она, – а если я еще раз соберусь замуж, то это будет симпатичный, спокойный, ответственный и обеспеченный человек.
– Например за Петю Ланского, – заметил Владимир Иванович, – он давно по вам сохнет.
– Например и за Ланского, – спокойно и уверенно подтвердила Наталья Николаевна, – но не сейчас. Мне надо подумать.
Оба замолчали, продолжать этот разговор было бессмысленно.
Она хотела простого семейного тихого счастья, она не хотела в историю, она хотела жить и радоваться жизни. Но в свете, практически бесприданницу Наталью Гончарову с ее отягощенной наследственностью, никто не сватал. Да и про маменьку прямо говорили, что она незаконнорожденная. Один только бесшабашный Пушкин прельщенный ее юной красой, сделал ей предложение. С точки зрения маменьки не лучшая партия. Не отказывая маменька стала тянуть время в надежде найти лучшую партию для дочери. Как жениху, с точки зрения московских светских дам, наиболее точную характеристику Пушкину дала Анна Алексеевна Оленина: «Он был вертопрах, не имел никакого положения в обществе и, наконец, не был богат»[11]. Но других солидных женихов у Наташи так и не появилось. Маменька дала согласие на брак. И Наташа пошла навстречу судьбе с любовью, с надеждой и с гордо понятой головой.
Маленький, сгорбленный, смуглый, истощенный, больной человек ждал Наташу в палате и смотрел в забранное решеткой окно.
Наташе стало грустно, в сердце чуть кольнуло, Наталья Николаевна Пушкина видела одинокого мужа, который звал ее и которого она должна спасти.
– Я раньше не верила, что психиатрические заболевания заразны, – отвернувшись от Даля и глядя в окно больничной палаты сказала Наталья Николаевна, – теперь верю.
С необъяснимым фатализмом русской женщины попросила:
– Позвоните своему кровному брату и сообщите, что я приеду проведать больного. Пусть я и дура, но кого Бог соединил, того человек да не разлучит.
– Его имя: Александр Иванович Тургенев,
– Я запомню, – кивнула Наталья Николаевна и вышла из палаты.
Госпожа Смерть вышла за ней. На Владимира Ивановича Даля, она даже не посмотрела, он был ей не интересен.
– В начале своей работы я столкнулся с «Гамлетом» Шекспира, – с гордостью коллекционера, демонстрирующего свои экспонаты, рассказывал Александр Иванович Тургенев,[12] которого с «легкой» руки одного из больных назвали: Повелитель Царства Мертвых, – но там причиной заболевания было не отождествление себя с другой исторической личностью, а чрезмерный поиск начинающим актером театрального образа принца Датского, который как вы знаете симулировал безумие. Вылечили. Но, – врач усмехнулся, – будучи по всем внешним клиническим показателям душевно здоровым, этот актер далее отказался от театральной карьеры. Затем Гамлет некоторое время работал у нас санитаром, злоупотреблял алкоголем, потом ушёл в монахи, вернулся в мир, затем искал себя в разного рода оккультных сектах, работал осветителем в театре и в конце концов повесился ночью в театре в гриме и костюме Гамлета. Оставил после себя дневник, завещал его мне и знаете там есть несколько любопытных моментов, вот вы коллега только послушайте …
– Меня интересует Пушкин, – вежливо прервала его Наталья Николаевна.
Врач недовольно посмотрел на эту невоспитанную женщину, прервавшую его рассказ об одной из жемчужин его профессиональной коллекции. Если бы не настоятельная рекомендация Даля, он бы тут – же выставил ее из своего кабинета, но кровь Даля заставила его перетерпеть дерзкое и вызывающее поведение этой особы.
– Небольшое внешнее сходство, – психиатр, рассказывая историю сдержанно улыбнулся, – безусловно сыграло свою роль в развитии его заболевания. Вероятно в детстве его дразнили, с его слов, у него были сложные отношения в семье. Судя по всему, в зрелости его жизнь не сложилась. Он бежал в мир фантазий и оказался у нас. Уверен, что он не симулирует и искренне считает себя Александром Сергеевичем Пушкиным. Безусловно это больной человек, но даже в рамках своей идеи он совершенно не опасен и по моему наблюдению пытается социализироваться в обществе, принимая его через призму своего заболевания как нечто новое и необычное. Не сомневаюсь, что при должном уходе он выздоровеет.
– Наталья Николаевна, – врач печально вздохнул, – примите совет психиатра, не давайте ему втянуть вас в свой бред, это опасно и для вас, и для него. Ваше имя и фамилия – Наталья Николаевна Гончарова провоцирует болезнь Пушкина, он считает вас своей зацепкой в сумеречном сознании своего бреда, он цепляется за вас как утопающий, чающий спасения хватает плывущего рядом человека и может утянуть вас на дно.
– Я очень хорошо плаваю, – тихо сказала Наталья Николаевна, – и в юности имела первый разряд.
– Воля ваша-c, – употребил давно вышедшую из обращения идиому врач, – За Вас и Пушкина просил Даль, ему я отказать не могу, хотите взять больного себе, берите. Перейдем к формальностям.
Врач открыл историю болезни, лежавшую у него на столе и с канцелярскими оборотами речи, заговорил:
– Пушкин болен. По закону вы ему никто. Теоретически по решению суда вы конечно можете оформить над ним опеку, но пока отдать его вам никто не имеет права. Более того, мы на основании постановления следователя о проведении судебно-психиатрической экспертизы уже дали заключение о невменяемости больного. Дальше его судьбу будет определять суд. Как правило, суд по лицам подозреваемым в совершении преступления, но являющихся психически больными, выносит определение о принудительном лечении в стационаре. И без решения суда никто вам этого Пушкина не отдаст.
Наталья Николаевна вопросительно посмотрела на главного врача, тот мерзко усмехнулся.
– Как говаривал Салтыков – Щедрин[13]: «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Решились?! Так берите этого больного, а мы этак через денек напишем заявление в местное отделение полиции о его исчезновении. Начальник районного отделения мне весьма обязан, его вполне зрелая, но еще несовершеннолетняя доченька пару раз пребывала у нас будучи в сумеречном состоянии от употребления наркотиков, мы ее выводили из этого состояния, а вот бумаг о ее пребывании у нас, в юридической природе не существует. Заявление о пропаже Пушкина он зарегистрирует как положено, но ходу ему не даст. Каждого пропавшего сумасшедшего в федеральный розыск не объявляют. А для правовой социализации субъекта и на случай непредвиденных юридических казусов, вот вам визитная карточка.
И протянул Наталье Николаевне небольшой твердо-глянцевый прямоугольник бумаги. Та прочитала фамилию адвоката, и эта фамилия показалась ей смутно знакомой.
– Этому типу, – врач кивнул на прямоугольник, – я лично делал экспертизу, что его клиент, который у нас проходил лечение, находился в состоянии аффекта, когда он застал свою жену с любовником. Жену избил, любовнику переломал кости и порезал ножом.
– Вы не про Таню с Евгением говорите? – удивилась тому как тесен мир, Наталья Николаевна.
– Да не помню я как их звали, – равнодушно ответил главный врач, – меня попросили, я сделал. А попросил Владимир Иванович Даль, он с этим полковником, тогда лейтенантом и будущим адвокатом, тогда засранцем срочной службы, в одном подразделении служил. Даль там был начальником санчасти. Кстати с этим адвокатиком был прелюбопытный психологический случай, он жидко обосрался на войне и совершенно этого не стесняется[14]. Какового, а?
– Александр Иванович! – смущенно спросила Наталья Николаевна, – а почему вы всё это делаете? Ну для меня и для Александра Сергеевича?