Редьярд Джозеф Киплинг
Отважные мореплаватели
– Я не знаю, что это такое, – сказал Гарвей угрюмо. – Знаю только, что у меня все пальцы изрезаны в кровь!
– Это одно из самых тяжёлых испытаний, какому подвергает отец. Но у него всегда есть серьёзные причины поступать так. Отец всегда знает, что делает, поэтому и ловля у него всегда удачная!
– Пенн и дядя Сальтерс, по приказанию Диско, вымыли палубу, но от этого мальчикам не стало легче. Том Плэт и Долговязый Джэк осмотрели с фонарём шлюпку, поставили в неё баки и маленькие баканы и спустили в море, которое, как показалось Гарвею, было очень бурное.
– Они непременно пойдут ко дну, потому что так нагрузили лодку! – сказал он.
– Целы будем и вернёмся! – успокоил его Джэк.
Лодку подняло гребнем волны. Казалось, она вот-вот разобьётся вдребезги о корпус шхуны, но она как-то скользнула и исчезла в тумане.
Дэн дал Гарвею в руки верёвку от висевшего за брашпилем колокола и велел ему все время звонить.
Гарвей звонил усердно. Он знал, что в его руках жизнь двух людей. Однако Диско, пославший этих людей на опасную ловлю и записывавший что-то в вахтенный журнал у себя в каюте, вовсе не походил на убийцу. Проходя мимо Гарвея ужинать, он даже улыбнулся при виде его озабоченного лица.
– Что это за буря! – сказал Дэн. – Это и мы с тобой могли бы отправиться в такую погоду. Они недалеко отошли от шхуны. Право, не стоит так трезвонить!
Но Гарвей продолжал звонить ещё с полчаса.
Вдруг послышался крик и стук. Мануэль и Дэн бросились к борту. Это вернулись Долговязый Джэк и Том Плэт. Они выловили, казалось, половину рыбьего населения Северного Атлантического океана и тащили его на себе. Том Плэт сбросил с себя мокрую ношу. Джэк снял сапоги и вылил из них воду, потом, неуклюже прыгнув, как вздумавший дурачиться слон, смазал Гарвея по лицу жёсткой, пропитанной рыбьим жиром рукой.
– Будем иметь удовольствие вместе откушать! Сегодня мы почтим ужин второй смены нашим присутствием!
Действительно, все четверо пошли ужинать. Гарвей наелся до отвала отварной рыбы с сухарями и пирога и заснул как раз в то время, когда Мануэль вытащил из ящика двухфутовую модель «Люси Хольмс», корабля, на котором он совершил своё плавание, и собирался показать на ней все снасти. Гарвей даже пальцем не шевельнул, когда Пенн уложил его на скамейку.
– Как тяжело, должно быть, его отцу и матери, которые думают, что он утонул. Трудно, ох трудно потерять ребёнка! – вздохнул Пенн, вглядываясь в лицо Гарвея.
– Не думай об этом, Пенн, – сказал Дэн, – пойди лучше закончи свою партию в шашки с дядей Сальтерсом. Отец, я постою сегодня на вахте за Гарвея. Он совсем умаялся!
– А малый, право, славный! – сказал Мануэль, стаскивая с себя сапоги и тоже укладываясь на скамье. – Из него, пожалуй, выйдет человек. А что, Дэнни, ведь он вовсе не такой бестолковый, как показалось твоему отцу?
Дэн хотел выразить согласие, но тоже захрапел.
Море бурлило. Поднялся ветер, и стоять на вахте пришлось старшим. Часы мирно отбивали такт. Море ревело, а в каюте раздавался свист и храп спящих. Печка шипела, когда брызги попадали в трубу. Мальчики спали, а Диско, Джэк, Том Плэт и дядя Сальтерс по очереди ходили смотреть штурвал, якорь или поворачивали на фордевинд.
IV
Гарвей проснулся, когда уже первая смена сидела за завтраком. Двери хлопали. Шхуна трещала по всем швам. В маленькой корабельной кухне негр-кок раскачивался, то и дело теряя равновесие, а котлы и сковороды дребезжали и прыгали, хотя и были прикреплены к деревянной переборке. С грустным воплем вздымались и падали волны. Слышно было, как они разбивались, на минуту как бы в бессилии замолкали, чтобы снова обрушиться на палубу. Скрипел канат; брашпиль сердито визжал; шхуна поворачивала на бакборт[3]; её бросало из стороны в сторону.
– Ну, теперь к берегу! – услышал Гарвей голос Джэка. – Уйдём от флотилии рыбачьих судов. Честь имеем кланяться!
Джэк, как большая змея, перевалился от стола к скамье и начал курить. Его примеру последовал Том Плэт. Дядя Сальтерс с Пенном отправились на вахту. Кок начал подавать завтрак второй смене.
Смена не заставила себя ждать. Аппетит у неё был богатырский. Подкрепив силы, Мануэль набил трубку каким-то ужасным табаком, уселся на скамью, положил ноги на стол и, лениво развалившись, с улыбкой смотрел на кольца дыма. Дэн растянулся на другой скамейке и наигрывал на пёстрой, разукрашенной позолотой гармонике. Кок, прислонившись к шкафу, в котором держал пироги (Дэн ужасно любил пироги), чистил картофель, не спуская глаз с плиты, опасаясь, чтобы вода не слишком залила трубу. Дым и запах стояли невообразимые.
Вопреки ожиданиям Гарвей не чувствовал усталости. Тем не менее он с удовольствием лёг на скамейку, как будто это был мягкий диван. А Дэн наигрывал какую-то народную песенку, насколько позволяли толчки шхуны.
– Что же, это долго будет продолжаться? – спросил Гарвей у Мануэля.
– Может, до ночи, а может быть, и дня два. А что, не нравиться? Вот поутихнет, опять будем ловить рыбу!
– Неделю тому назад я бы расхворался от такой качки, а теперь ничего!
– Это от того, что ты теперь стал настоящим рыбаком. На твоём месте, вернувшись в Глостер, я поставил бы вот какую толстую свечу за своё спасение, да и не одну, а две-три!
– Кому свечу?
– Ну, конечно, Божьей Матери, в нашей церкви, что на холме. Она милостива к рыбакам. Мы, португальцы, чтим её, а потому редкие из наших рыбаков тонут!
– Ты католик?
– Я уроженец Мадейры, как же мне не быть католиком? Так вот, я и ставлю всегда две-три свечи по возвращении в Глостер, и Матерь Божия не забывает меня!
– Я этому не верю! – откликнулся со своего места Том Плэт, посасывая трубку. – Море капризно. Чему быть, того не миновать. Тут ни свечи, ни керосин не помогут!
– Что ни говори, а вера – великое дело, – сказал Джэк, – я согласен с Мануэлем. Лет десять тому назад я был матросом на одном бостонском торговом судне. Корабль пошёл ко дну, бедняга. Тогда я пообещал, если останусь в живых, показать святым угодникам, какого талантливого малого они спасли. Как видите, я остался цел и невредим, а модель старого «Кэтлина», над которой я проработал добрый месяц, я передал священнику, чтобы он повесил её в алтарь. По-моему, в жертве модели больше смысла, чем в приношении свечи. Свечей можно поставить сколько угодно, а принося святым модель, жертвуешь свой труд, и они видят, что человек им благодарен!
– И ты веришь всему этому, ирландец? – спросил Том Плэт, приподнимаясь на локте.
– Если бы не верил, то и не делал бы того, что говорю, друг мой.
– Прекрасно. А вот Енох Фуллер сделал модель «Orio», так она теперь в музее. Славная модель, скажу я вам, только Енох никому не посвящал её…
Рыбаки могли бы говорить на эту тему ещё долго, если бы Дэн не перебил их, затянув весёлую песню, излюбленную рыбаками. Долговязый Джэк подхватил.
В песне говорилось про скумбрию с полосатой спиной, про треску с глупою башкой, про камбалу, которая любит плавать глубоко по дну морскому.
Дэн пел и по временам опасливо поглядывал на Тома Плэта. Вдруг толстый сапог Плэта полетел и попал прямо в Дэна. Плэт почему-то выходил из себя, когда пели или насвистывали эту песенку, и если Дэн хотел подразнить его, он всегда напевал её. Дэн швырнул сапог обратно в Плэта. Началась настоящая война.
– Если тебе не нравится моя музыка, вытащи на свет Божий свою скрипку. Не могу же я лежать здесь целый день и слушать ваши рассуждения о свечах. Сыграй нам что-нибудь на скрипке, Том Плэт, или я выучу Гарвея своей песне!
Плэт вытащил из сундука старую скрипку. У Мануэля заблестели глаза. Он тоже достал откуда-то инструмент с проволочными струнами, похожий на гитару.
– Концерт, – улыбнулся сквозь облако дыма Джэк, – форменный концерт, точно в Бостоне!
Дверь распахнулась, и на пороге появился Диско в жёлтом непромокаемом плаще.
– Добро пожаловать, Диско. Ну, как погодка?
– Какая была, такая и осталась!
Не удержавшись на ногах от сильной качки, Диско не сел, а почти шлёпнулся на сундук.
– Мы тут на сытый желудок вздумали петь. Ну-ка, Диско, будь запевалой! – сказал Джэк.
– Да я только и знаю каких-нибудь две песни, и то вы много раз слышали!
Между тем Том Плэт заиграл грустную-грустную мелодию; в ней, казалось, слышался плач ветра и стон гнущейся мачты. Диско устремил взгляд в потолок и запел старинную-старинную песню, прелюдию к которой только что сыграл Плэт.
Они пели про путешествие какого-то судна из Ливерпуля к Ньюфаундлендским отмелям, где вода так мелка и дно такое песчаное, что видно, как плавают рыбы. Песня была бесконечно длинная. Путешествие от Ливерпуля до Нью-Йорка описывалось добросовестно, слушатели могли себе смело представить, что сами сидят на палубе судна. По временам хор подхватывал припев. Доехав благополучно до места назначения судна, певцы попросили и Гарвея спеть что-нибудь. Гарвей был очень польщён этой просьбой, но оказалось, что он ничего не помнит, кроме «поездки шкипера Айрсона». Эту песню он выучил в школе. Казалось, она соответствовала как нельзя более месту и обстоятельствам. Но едва он успел упомянуть о ней, Диско топнул ногой и закричал:
– Не пой, милый! Это сплошная ложь!
– Какая ложь? – удивился и даже немного обиделся Гарвей.
– Все, что ты собираешься рассказывать нам, – неправда. Ложь с начала до конца. Айрсон не виноват. Отец мой рассказал мне все. Вот как было дело!
– В сотый раз повторяет он эту историю! – пробормотал про себя Джэк.
– Бэн Айрсон, милый мой, был шкипером на судне «Бетти», которое возвращалось с Отмелей. Случилось это ещё до войны 1812 года. Но правда всегда останется правдой. Они встретили портландский корабль «Актив», на котором был шкипер Гиббонс. На корабле открылась течь. Дул сильный ветер. «Бетти» шла на всех парусах. Айрсон уверял, что в такую бурю нельзя рисковать, но его не послушали. Он предложил, чтобы «Бетти» не удалялась от «Актива» до восхода солнца. Не согласились они и на это и решили обогнуть мыс при какой угодно буре, во что бы то ни стало. Они пошли дальше, Айрсон, конечно, с ними. Жители Марбльхэда, куда они пришли, страшно сердились на Айрсона за то, что он не рискнул подойти к «Активу», с которого между тем на следующий день другому кораблю удалось снять несколько человек. Но они забыли, что на следующий день на море было тихо. Между тем спасшиеся с «Актива» люди распустили в городе слух о том, что население восстановлено против них, пошли к нему и стали сваливать свою вину на него. Не вступись тогда за Айрсона марбльхэдские женщины, с ним расправились бы судом Линча: вымазали бы дёгтем и обваляли в перьях; однако все же Айрсона посадили в старую лодку и волоком протащили по всему городу, пока не вывалилось дно. Айрсон говорил своим мучителям, что когда-нибудь они пожалеют, что так поступили с ним. В самом деле, впоследствии истина открылась, хотя, как это часто бывает, слишком поздно – честный, ни в чем не повинный человек уже пострадал. Тот, кто сочинил песенку про Бена Айрсона, подхватил дошедшую до него нелепую и заведомо лживую историю и вторично надругался над невиновным уже после его смерти. Мой Дэн тоже раз принёс эти стихи из школы, но ему здорово за них влетело. Ты не знал, что эти стихи лживые, но теперь я тебе рассказал правду, запомни её раз и навсегда. Бен Айрсон никогда не был таким, каким его представил рифмоплёт. Отец мой знавал его и до и после того случая. Так вот, друг мой, никогда не осуждай людей слишком опрометчиво.
Никогда ещё Гарвею не приходилось слышать, чтобы Диско так долго и так горячо говорил. Дэн успокоил его, заметив, что мальчик не виноват, если его научат в школе чему-нибудь ненужному: учиться он должен, а разобраться в том, что правда и что ложь, не так-то просто.
Между тем Мануэль забренчал на своей расстроенной и дребезжащей гитаре и запел какую-то смешную песенку про «Невинную Нину». Кончил он её, ударив по струнам так, что они чуть не лопнули. После него Диско удостоил почтённое собрание своей второй песенкой, на старомодный заунывный мотив. Рыбаки подпевали ему хором.
«Уже наступает май и стаял снег, – пели они, – нам пора оставить Нью-Бедфорд и тронуться в путь. Китоловы никогда не видят, как колосится пшеница. Когда её сеют, мы уходим в море, а когда возвращаемся, находим на столе уже испечённый свежий хлеб».
Скрипка звучала так грустно, и Гарвею хотелось плакать, он сам не знал почему. Дело пошло ещё хуже, когда кок бросил чистить картофель и тоже взялся за скрипку. Послышалась уже не печальная, а прямо какая-то зловещая мелодия. После короткой прелюдии он запел что-то на непонятном для слушателей языке. Толстым подбородком он прижимал к себе скрипку, а белки глаз его так и сверкали при свете лампы. Гарвей даже встал со скамейки, чтобы лучше слышать. Скрипели мачты, шумели волны, звуки песни заглушались стоном и рёвом прибоя и, наконец, замерли щемящею душу жалобой.
– Бр! У меня мороз по коже пробегает от этой песни, – сказал Дэн. – Что это такое ты пел?
– Песню одного моряка, плававшего в Норвегию.
Повар не Бог весть сколько знал по-английски, но слова, которые он произносил, звучали правильно и как-то отрывочно, точно из фонографа.
– Я был в Норвегии, но ничего подобного не слышал. Впрочем, это, должно быть, какая-нибудь старинная песня! – вздохнул Джэк.
– Вот послушайте для разнообразия кое-что повеселее! – сказал Дэн, и его гармоника заиграла какую-то бойкую, бравурную песенку.
– Замолчи! – заревел Том Плэт. – Что ты хочешь – накликать на нас беду, что ли? Эту песню можно петь, только когда мы кончим рыбную ловлю. Это – Иона!
– Никакой беды не будет, если только не спеть последнего куплета. Не правда ли, отец? А про Иону мне рассказывать нечего. Я и сам все хорошо знаю!
– Какой Иона? – спросил Гарвей. – Что это такое?
– Ионой у нас называется все, что приносит несчастье. Иногда несчастье приносит человек, мальчик, иногда какая-нибудь вещь, ну, хоть ведро. Раз на одном корабле, на котором мне пришлось совершить два плавания, был нож для разделки рыбы – он приносил нам несчастье! – сказал Том Плэт. – Разные бывают Ионы. Джим Бурк был тоже Ионой, пока не утонул. Я ни за что не соглашался служить на одном судне с Джимом. На «Ezra Flood» была зелёная шлюпка, которая тоже приносила несчастье. На ней утонули четыре рыбака!
– И вы этому верите? – спросил Гарвей, припоминая слова Тома Плэта о свечах. – Ведь Бог всякому человеку посылает свою судьбу!
Рыбаки начали спорить.
– На суше – одно, на море – другое дело, – сказал Джэк. – Никогда не смейся над Ионой, друг мой!
– Ну уж Гарвея нельзя назвать Ионой, – вставил слово Дэн. – Вспомните, какой у нас был удачный улов на другой день после того, как мы выловили из моря Гарвея!
Вдруг кок поднял голову и как-то дико захохотал. Всем сделалось жутко.
– Каторжный! – выругался Долговязый Джэк. – Не смей больше так хохотать!
– Разве я не правду говорю? – сказал Дэн. – Гарвей принёс нам счастье!
– Конечно, – отвечал кок, – но ведь лов ещё не кончился!
– Он нам не причинит зла! – горячо вступился Дэн. – На что ты намекаешь? Он ни в чем не виноват!
– Зла, пожалуй, не сделает. А вот в один прекрасный день он будет твоим хозяином!
– Только-то! – холодно возразил Дэн.
– Хозяин! – указал кок на Гарвея. – Слуга! – кивнул он на Дэна.
– Вот ещё выдумал! С каких пор? – засмеялся Дэн.
– Через несколько лет. Я доживу до этого времени и увижу. Хозяин и слуга, слуга и хозяин!
– Кто тебе это сказал, черт возьми? – спросил Том Плэт.
– Я предвижу это!
– Как это? – спросили все с удивлением.
– Не знаю как, но так случится! – Он опустил голову и отправился чистить картофель. Больше от него ничего не могли добиться.
– Ну, – сказал Дэн, – много ещё времени пройдёт до тех пор, пока Гарвей сделается моим хозяином. Хорошо, однако, и то, что наш колдун не назвал Гарвея Ионой. Ну а вот дядя Сальтерс, по-моему, настоящий Иона своего собственного счастья. Не знаю только, не заразительна ли болезнь «неудача» так же, как ветряная оспа. Ему бы плавать на шхуне «Кэри Питмэн». Удивительно не везёт этой шхуне. Мне кажется, что она когда-нибудь потерпит крушение в тихую погоду!
– Мы ушли далеко от остальных рыбачьих шхун, – сказал Диско. – «Кэри Питмэн» тоже осталась далеко позади.
Вдруг на палубе послышалась возня.
– Должно быть, Сальтерс поймал своё счастье! – сказал Дэн.
Диско вышел.
– Прояснилось! – крикнул он сидевшим в каюте. Все высыпали на палубу подышать свежим воздухом. Туман рассеялся, но море ещё сердито волновалось. Волны, не зная ни покоя, ни жалости, вздымались до верхнего конца бизань-реи, а ветер со свистом наполнял паруса и гнал шхуну между водяных гор и холмов. Море пенилось; белые гребни венчали мутные волны на необозримом пространстве. И над этой безотрадной пустыней то и дело проносились бесцельные порывы ветра.
– Как будто что-то мелькает вон там! – сказал Сальтерс, указывая по направлению норд-оста.
– Неужели это кто-нибудь из рыбаков? – подумал вслух Диско, вглядываясь вдаль, где в промежутках между валами виднелся большой корабельный нос. – Сбегай-ка, Дэн, посмотри, как лежит наш буй!
Дэнни, стуча толстыми сапогами, взобрался на грот-мачту, цепляясь за краспиц-салинг, и долго блуждал взглядом, пока не увидел на расстоянии полумили бакан с развевавшимся на нем флагом.
– Буй на месте! – крикнул он отцу. – Это шхуна, отец. Я вижу дым!
Через полчаса небо расчистилось ещё больше. Там и сям, сквозь разорванные клочки облаков, проглядывало солнце, бросая на море зеленые блики. Ныряя, показалась из волн толстая фок-мачта с пожелтевшими парусами.
– Француз! – закричал Дэн. – Наверно, француз!
– Нет, не француз! – отозвался Диско.
– У меня хорошее зрение, – сказал Сальтерс. – Это дядя Абишай!
Шхуна была старая, грязная, с обтрёпанными, спутанными и связанными узлами снастями. Ветром гнало её со страшной быстротой. Стаксель был спущен, а малые рейки съехали набок. Шпринтов торчал, как у старомодного фрегата! Утлегарь был скреплён и сколочен кое-как гвоздями в ожидании более основательной починки. Шхуна похожа была на неряшливую, нечёсаную старуху.
– Ну, так и есть – Абишай, – подтвердил Сальтерс. – Его шхуна, верно, идёт на рыбную ловлю в Микелон!
– Ну, пожалуй, она пойдёт не в Микелон, а ко дну, – сказал Джэк. – С такими снастями в бурю не ждать добра!
– Не пошла ко дну до сих пор, не потонет и теперь, – возразил Диско. – Скорее похоже, что она рассчитывает потопить нас. А что, как будто она слишком глубоко сидит в воде, Плэт?
– Да, не худо бы им повыкачать воду насосом!
В это время на полуразбитой шхуне показался седобородый старик и крикнул что-то, чего Гарвей не разобрал. Но лицо Диско омрачилось.
Старик махал руками, как будто работал у насоса, и указывал вперёд. Судовая команда смеялась в ответ на его угрозы.
– Убрать снасти, поднять якорь! – кричал дядя Абишай. – Ветер свежеет. Это ваше последнее плавание. Все вы – глостерская треска, вы не увидите более своего родного Глостера.
– Он бредит, как всегда, – сказал Плэт. – Хорошо было бы, если бы он нас не заметил!
Шхуну увлекло течением, так что слова сумасшедшего предсказателя перестали доноситься. У Гарвея волосы встали дыбом от ужаса при виде полуразрушенного судна и его странной безумной команды.
– Это не корабль, а какой-то плавучий ад! – сказал Джэк.
– Это рыболовное судно, – объяснил Дэн Гарвею. – Оно плавает по побережью. Теперь оно идёт к южному берегу. – Он указал по направлению берегов Ньюфаундленда. – Отец никогда не берет меня на этот берег. Народ там живёт грубый. Но самый грубый из них – Абишай. Ты видел его шхуну. Говорят, что она вышла из Марбльхэдских верфей лет семьдесят тому назад. Теперь больше таких не строят. Абишай не показывается в Марбльхэд, да его там и не ждут. Он ловит рыбу и шлёт проклятия, вот как ты слышал сейчас. Много лет считается рыбаками Ионой, торгует зельями и заклинаниями, говорят также, что он может дать морякам попутный ветер. Я думаю, что все это вздор!
– Ну, сегодня ночью нечего и думать о рыбной ловле, – сказал Том Плэт с уверенностью. – Он нарочно прошёл мимо нас, чтобы принести нам неудачу. Увидим его, бывало, на шкафуте «Orio», так и знаем, что в этот день будут наказывать матросов!
Качаясь, как пьяная, шхуна Абишая неслась по ветру. Все смотрели ей вслед. Вдруг кок закричал своим чётким голосом фонографа:
– Это он на свою голову беду накликал! Смотрите, корабль идёт ко дну!
Судно вышло в полосу света милях в четырех от них. Но солнце только на минуту осветило кусочек моря и снова спряталось. Так же скоро исчезла под водой и шхуна. Только что её все видели, и вдруг её не стало.
Диско вскочил.
– Пьяны они или трезвы, но мы должны им помочь! Живо! Поднимайте паруса!
Подняли кливера и фок-вейль, спешно снялись с якоря. От быстрого движения шхуны Гарвея чуть не отбросило на другой конец палубы. Речь шла о жизни и смерти, и маленькое судёнышко «Мы здесь» волновалось, полное жалости к гибнущим, точно оно было не судно, а живой человек. Оно полетело на всех парусах к месту, где исчезла шхуна Абишая. Но там плавали только две-три кадки из-под рыбы, бутылка из-под джина и шлюпка.
– Не трогайте ничего, – сказал Диско, хотя никто и не пытался выловить плавающие предметы. – Я ни за что не взял бы к себе на корабль даже спички, принадлежавшей Абишаю. Быстро они пошли ко дну. Должно быть, шхуну надо было законопатить неделю тому назад, а они не позаботились и даже воду не выкачивали. Неудивительно: они всегда были пьяны!
– Слава Богу! – сказал Джэк. – Если бы они не утонули, нам пришлось бы их вылавливать!
– Да, так лучше! – согласился Том Плэт.
– Ну, они унесли с собою свою неудачу! – сказал кок, дико вращая глазами.
– Я думаю, рыбаки будут рады, когда мы им расскажем о случившемся, – заметил Мануэль. – Да, их сильно гнало ветром, а шхуна была ветхая, – и пакли не было в пазах… – Он развёл руками, как бы желая выразить беспомощное состояние погибшего корабля. Пенн зарыдал от жалости и ужаса. Гарвей не мог дать себе отчёта в том, что только что видел, но ему было нехорошо.
Дэн взобрался на краспиц-салинг, а Диско направил шхуну к тому месту, где плавал их буй. Только они вернулись, туман снова спустился над морем.
– Да, умереть недолго, – задумчиво сказал Диско. – А ты, мальчик, не верь, что тут замешано колдовство; дело не в колдовстве, а в зелье-водке!
После обеда рыбаки, пользуясь тихой погодой, принялись ловить рыбу на лодках. На этот раз деятельное участие приняли в ловле Пенн и Сальтерс. Рыбы поймали много, и попадалась все крупная.
– Абишай унёс с собою своё несчастье, – подумал вслух Сальтерс. – Ветру нет, да вот и рыба клюёт. Впрочем, я никогда не был суеверен!
Том Плэт стоял на своём, что лучше было бы бросить якорь в другом месте.
– Счастье переменчиво, – сказал кок. – Присмотритесь, сами увидите. Уж я-то знаю!
Джэк не знал, к кому примкнуть, наконец он согласился с Томом Плэтом, и они отправились вдвоём.
Рыбаки закидывали лесу, снимали рыбу, снова насаживали на крючки приманку и закидывали в море. Труд этот далеко не безопасен: тяжёлая рыба, оттягивая лесу, может опрокинуть лодку. В тумане послышалось чьё-то пение. Вся команда шхуны встрепенулась, шлюпки заходили вокруг. Добыча доставалась богатая. Том Плэт звал на помощь Мануэля.
– Нам везёт, – сказал Джэк, ловко вонзая в рыбу гарпун, а Гарвей раскрыл рот от удивления при виде ловко управляемой лодки, которая чуть было не опрокинулась от тяжести рыбы. – Живей, Мануэль, тащи нам сюда кадку с приманкой! Сегодня на нашей улице праздник!
Рыба так и клевала. Её не успевали снимать с крючков. Том Плэт и Долговязый Джэк методически закидывали лесу, стряхивали с неё по временам морские огурцы, за которые она цеплялась, оглушали ударом молотка пойманную треску, складывали её в кучу. Так работали они до сумерек.
– После ужина мы примемся за чистку рыбы! – сказал Диско.
Это была грандиозная чистка. Опять из воды вынырнули три или четыре касатки, поглотившие выброшенные за борт рыбьи внутренности. Так провозились рыбаки до девяти часов. Диско уже в третий раз приказывал кончать, Гарвей все ещё бросал разделанную рыбу в трюм.
– Ты очень быстро привык, – сказал ему Дэн, когда рыбаки ушли и они стали точить ножи. – Сегодня на море случилось много необычного, что же ты ничего не говоришь?
– Некогда разговаривать, – отозвался Гарвей, пробуя только что отточенное лезвие. – Я только что думал о нашей шхуне. Видишь, как она качается!
Маленькая шхуна качалась на якоре среди серебристых волн. Она пятилась, насколько позволяла длина каната, и тогда в клюзе раздавался точно выстрел. Покачивая носовой частью, точно кивая головою, она, казалось, говорила: «Жаль, но я не могу оставаться здесь с вами. Я пойду на север». Вот она собирается уплыть, но вдруг останавливается, трагически загремев снастями. «Я хотела сказать…» – начинает она торжественно, как подгулявший прохожий, обращающийся с речью к фонарному столбу. Впрочем, речь выражалась пантомимой, и конец её терялся в припадке суетливости. Повинуясь капризу волн, шхуна билась, как щенок, который старается перегрызть свою привязь, тряслась, как неуклюжая женщина в седле, как курица, которой отрезали голову, или корова, ужаленная шершнем.
– Смотри, – засмеялся Дэн, – теперь она говорит проповедь, как Патрик Генри!
Вот она поднялась на волне и жестикулирует утлегарем, бакбортом и штарбортом.
– Дайте, ох дайте мне свободу или смерть!
Вот она попала в полосу лунного света, манерно раскланивается, но в это время захихикало колесо.
– Право, она точно живая! – громко расхохотался Гарвей.
– Она так же устойчива, как дом, и суха, как копчёная селёдка! – с восторгом отозвался Дэн, стоя на палубе, куда со всех сторон долетали брызги. – «Посторонитесь, посторонитесь, не подходите, не подходите ко мне близко!» – говорит ста. – А хорошие теперь строят яхточки! Вся наша шхуна могла бы поместиться в каюте такой яхты. Отец не жалует их. Отец хотя опытный рыбак, но он отстал от века и не судья в этом деле. Случалось тебе когда-нибудь видеть яхту «Электор» в Глостере?
– Сколько может стоить такая яхта, Дэн?
– Груду долларов! Тысяч пятнадцать, а то и больше. Я бы назвал такую яхточку «Hattie S», – закончил он про себя, будто мечтая о чем-то.
