Регина Рауэр
Три желания, или Дневник Варвары Лгуновой
31 мая
Когда-то кто-то умный, а иных на цитаты не разбирают, сказал: «Credo quia absurdum»1.
Чуть позже, не менее кто-то умный решил, что сие молвил Тертуллиан, полным именем которого я бессовестно проверяю друзей на трезвость. Поверьте, выговорить под градусом Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан в правильной последовательности есть задача не из простых, а уж вспомнить, чем, собственно, он знаменит, задача невыполнимая.
Сложнее только…
Так, ладно, отвлеклась.
К чему я это вообще вдруг вспомнила?
К тому, что это чёртово «Credo quia absurdum» было единственным, что я смогла посоветовать квартирной хозяйке, когда она, поправив очочки, душевным тоном спросила меня: «Дорогая, и почему я должна поверить, что просроченную уже на три дня оплату, ты отдашь до конца этой недели?»
В общем, признаю: мой ответ был немного остроумным и много глупым, поскольку – к моему невезению и величайшему огорчению – эта образованная женщина с латынью оказалась знакомой, меня поняла и…
…и дверь квартиры громко хлопнула у моего лица.
А я и мой красивенький дорогой, а оттого любимый розовый чемодан очутились на лестничной площадке. Что ж… наручные часы весело отсчитывали девятый час утра, а я ещё более весело и заковыристо – ступеньки лестницы, поелику лифт – новый и фешенебельный, прям как дом – находился в режиме вечного ремонта.
Двор встретил меня жарой, особо ощутимой после прохлады подъезда, бьющим в глаза солнцем и радостным визгом детей. И пока я прикидывала расстояние «крыльцо-асфальт» и соотносила его с собственными силами, зазвонил телефон.
Противно так зазвонил.
Настойчиво.
Как он умеет звонить только в самые неудобные моменты жизни. И, конечно, я перетряхнула всю сумку прежде, чем выловить его и, сдувая прилипшие к лицу волосы, прочитать на загоревшемся экране: «Любимый».
– Да?!
Наверное, моё злобное рявканье было не тем, что ожидали услышать от меня, но на большее моих сил не хватило. Впрочем, и его растерянно-обреченный ответ тоже был совсем не тем, чего ожидала я.
– Солнце, а ты уже всё знаешь, да?
– Что знаю, Вадик? – переспросила я, переставая тянуть чемодан и выпрямляясь.
И да, согласно законам жанра, подлости, а заодно и Мёрфи, мой любимый – единственный и неповторимый – слёзно раскаялся и чистосердечно признался, что в его жизнь нагрянула любовь, точнее вернулась…
«…старая, пыльная и пропахшая нафталином», – мысленно и злорадно закончила я…
«…единственная, неповторимая и незабываемая», – проныл Вадик.
Кристина.
Так звали эту… любовь, что к тому же приходилась боевой подругой детства. Ещё первой красавицей класса. И первой и, как оказалось, незабываемо-единственной любовью и страстью Вадика.
Что ж… желаю счастья!
Правда, на робкое Вадикино: «Ну не молчи, Солнце, скажи хоть что-нибудь!» я проникновенно сказала совсем другое.
Латынью я сказала.
Что прямо-таки привязалась ко мне с утра.
– Pedicabo ego vos et irrumabo… – если быть точнее, произнесла я, с чувством процитировав первую строчку шестнадцатого стихотворения Катулла.
Вадик латыни не знал.
Но зато неплохо знал меня, а потому обиделся он проницательно.
– Злая ты, Варька! – провозгласил оскорблённый в лучших чувствах бывший любимый и звонок сбросил.
А я со злости пнула чемодан, сломала каблук и подвернула ногу.
Нет, это был точно не мой день.
***
К двум часам дня невезение достигло апогея.
Воплотилось в приставучего и какого-то несуразного парня, выряженного в ярко-оранжевую футболку и кислотно-зелёного цвета бейсболку. Он нарезал круги вокруг меня и зазывательно-оглушительно вопил:
– Девушка, девушка, только сегодня, в последний день весны, примите участие в нашей акции: «Здравствуй, лето, я пришла к тебе с приветом!». Протестируйте наш крем от загара «Белоснежное сияние» и получите в подарок личный дневник! Красивый дневник для красивой девушки! Лучший друг и советчик! С ним вы сможете делиться самым сокровенным!
С чемоданом наперевес уйти быстро, красиво, а главное по-английски было невозможно, да и солнце, палящее пусть и не в зените, но около него, окончательно меня разморило, привело к мысли, что искать другое место влом.
Конкретно.
А ещё неразумно.
Не найти больше пустых скамеек в тени и хоть какой-то прохладе парка, а потому сидеть я упорно продолжила, слушала с ленивой усмешкой эту банальную агитацию и изредка поглядывала на часы.
До пяти было ещё далеко, а раньше Мила – не Люда и не Людмила, а только Мила! – в своём магазине не освободится и меня, бедную и несчастную, к себе в квартиру на пару дней перекантоваться не заберет.
А, значит, сидеть мне смиренно, ждать и скучать.
Смотреть.
На парня, что крутиться рядом продолжал, скакал собачкой за проходящими мимо представительницами прекрасного пола от шестнадцати и до бесконечности, и… и ко мне он неизменно возвращался.
– Девушка…
– Почему дневник? – я поинтересовалась неожиданно даже для себя, спросила исключительно от скуки. – И почему Фета так безжалостно перевираем? Плагиатим?
Парень запнулся, осекся, остановился и глазами растерянно захлопал. Привычный сценарий, определённо, дал сбой. Не он пристает к прохожим, а к нему, да ещё и с такими глупыми вопросами!
Мне же было любопытно, как он выкрутится.
Но… знаток поэзии меня разочаровал: хлопнув ресницами в последний раз, он жалобно переспросил:
– Фет?!
– Ага, – я подтвердила охотно и, округлив глаза, страшным шёпотом спросила. – Ты чё, Фета не знаешь?!
– Не-е-ет, – парень сглотнул нервно, оглянулся с опаской. – Он парк держит, да? Бить будет за то, что я тут без разрешения?
Последнее прозвучало совсем уж обреченно, а я откинулась на спинку скамейки и поняла, что временами разделяю мнение старшего поколения о необразованности молодежи.
O tempora! O mores!2
Тьфу ты, чёртова латынь!
Привязалась.
Ладно, я буду искренне надеяться, что про Пушкина юное дарование хотя бы слышало, но спрашивать лично не рискну. Вопреки злым и, конечно, беспочвенным слухам нервная системы у меня всё же имелась, причем не железная.
Впрочем, глупость – это дар небесный для неглупых, образованных и бессовестных гадов вроде меня. И вообще, как пел ещё кот Базилио: «Покуда есть на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки», поэтому прости, Афанасий Афанасьевич!
– Будет. Бить, – я улыбнулась счастливо и безмятежно, стала с преувеличенным интересом разглядывать маникюр, что в лучах солнца переливался красиво. – Сказал, что все зубы пересчитает и обе почки перебьет, если ты не уйдешь отсюда прямо сейчас.
– К-когда? – «образованное чудо» изумилось и глаза вытаращило вопросительно.
Логично.
Я тут уже часа два сижу, давно могла сказать, но… ответ у меня нашёлся:
– Сейчас. Позвонил, пока ты вон той тётке крем свой впаривал.
– А-а-а, – парень протянул задумчиво, почесал, сдвинув бейсболку, затылок и зачем-то вытащил подарочный дневник кислотно-розового цвета. – Вы это, возьмите для Фета, ну чтоб… мне нельзя зубы считать, я их только вылечил.
Весомый аргумент.
Стоматолог нынче дорогой.
– Давай.
Дневник, протянув руку, я взяла быстро, пообещала передать, уверила, что розовый цвет Фета не смутит и не обидит. И пальцами по спинке скамейки, ожидая, когда это «чудо умное» уйдет куда подальше, я демонстративно забарабанила.
Только вот «чудо» почему-то не сваливало, переминалось с ноги на ногу и смотрело на меня телячьими глазами.
Так, что я, тяжело вздохнув, спросила:
– Ну?
– Так это… если что, дневник волшебный, – он известил со странной улыбкой. – Всё, что вы напишите сегодня на первой странице до двенадцати ночи, сбудется к началу осени! Есть только одно условие – вы должны вести дневник не реже трёх раз в неделю!..
Приехали.
«Чудо умное» оказалось к тому же психом.
Но… ответить я не успела.
Поднялась от соседней скамейки ввысь встревоженная детьми стая голубей, скрывая от меня потенциального гостя Канатчиковой дачи, а когда они улетели, парень… исчез. Оставил меня растерянно моргать и оглядываться по сторонам.
Безрезультатно.
Последователя Копперфильда и фаната Гудини, даже поднявшись и сделав пару шагов, я нигде не увидела.
Прижала покрепче к себе дневник, который доказывал, что мальчик был.
Был, но пропал…
Точнее, быстро слинял, а потому в волшебство дневника я не поверила. Не кинулась скорей писать желания и радостно прыгать от подобного подарка небес. Я лишь цинично хмыкнула, сунула девчачью мечту в сумку и продолжила ждать Милу. На вечер у нас была запланирована прекрасная программа, которая начиналась с вино-водочного магазина и именовалась «Все мужики сво…»
Мой любимый Вадик и самая лучшая на свете «Кристиночка», что была и нашей с Милой одноклассницей, определённо заслуживали икоту на весь вечер, а мы – право перемыть им все кости.
Жаль, не в прямом смысле.
***
За десять минут до полуночи, бросив в кухне-гостиной уснувшую Милу, я в состоянии нестояния поползла в прихожую, к любимо-ненавистному чемодану и сумке, в которой истошно разрывался телефон.
Звонила мама.
А у меня звенело в голове от сложной умственной деятельности и нелёгкого выбора. Что же страшнее: узнать, что твоя дочь – алкоголичка, или решить, что её убили в особо извращённой форме, и начать обзванивать морги?
Мама ведь радикально мыслит.
Масштабно, так сказать.
Один пропущенный и всё: я с перерезанным горлом валяюсь в канаве или продана на органы и в рабство одновременно. Пессимистичный у неё, конечно, взгляд на жизнь и полное отсутствие веры в меня.
Да.
Поэтому, подумав и прикинув последствия, на звонок я таки ответила, объявила, что спать уже легла, ибо у нас в отличие от Гаваны на дворе ночь. Уверила, что голос у неразумного ребёнка не пьяный, а сонный, и завтра я ей позвоню.
Обязательно.
Ещё через пять минут, опустив замолчавший телефон на пол, я заметила вывалившийся из сумки дневник. И не знаю, как дневник, а я – да, волшебная… дура, потому что дневник я открыла и, с трудом отыскав ещё ручку, села писать желания.
Говоришь, исполнятся до сентября, юное дарование?!
Посмотрим.
Высунув от усердия кончик языка и тихо фыркая от еле сдерживаемого смеха, я принялась сочинять.
Интересно, тут как во всех сказках – лимит на три желания или можно больше?
А, впрочем, больше я придумать не успела.
Часы гостиной отбили полночь, а я зевнула и поняла, что пора спать. Волшебство волшебством, а поиски квартиры с утра никто не отменял.
1 июня
Утро, похмелье, ненависть ко всему миру в апогее и игрушечный енот. О последнего я запнулась в коридоре, свалилась, и на меня снизошло озарение.
– Ми-и-ил, я поняла почему енот!
С кем вчера обнималась, я поняла тоже.
Подруга же с банкой рассола в обнимку выглянула из кухни и, мрачно поглядев на меня, проворчала:
– А я нет. Обычно белки приходят. Впрочем, у тебя всегда всё не как у людей.
Я закатила глаза.
То, что я умудрилась заболеть во время экзаменов, а после из-за меня одной закрывали всю школу и я писала историю в резервный день, она будет помнить долго. Примерно, как и все учителя. Два года прошло, а они до сих пор меня на улице узнают.
Злопамятные люди.
– Я про второе желание, – от её сарказма я отмахнулась. – Я поняла, почему загадала енота.
Для убедительности пнула её метровый пылесборник, подаренный на прошлый день рождения ненаглядным Юрочкой.
Кстати, о Юрочке.
– Твой когда возвращается?
– Послезавтра, – Мила зевнула и убедительно заверила, – но ты не волнуйся, он тебе будет рад.
Ага, очень.
Как Рязань монголо-татарскому нашествию с Батыем во главе.
Я улыбнулась сладко, поверила безоговорочно и, открыв ноутбук, села искать жилье.
***
К семи вечера ноутбук был на грани смерти, а я на грани истерики, депрессии и открывания бутылки рома, что была случайно обнаружена в закромах Юрки ещё вчера. Ноутбук от смерти спас найденный под подушкой зарядник, а меня от алкоголизма и нервного срыва, как мне сказали пару минут спустя, звонок Ромки.
Ромочки.
Моего Ромео, что являлся лучшим другом.
Он же мой пожизненный крест, жилетка во время всевозможных катастроф, генератор безумных идей, редкостный пофигист и даже мой двухчасовой сокамерник в обезьяннике, откуда нас вытаскивали его родители.
И вчера в первую очередь я бы позвонила именно ему, но Ромка был в Казани на очередных соревнованиях по кудо, которым занимался он со школы и которое я с переменным успехом путала то с дзюдо, то с тхэквондо.
– Варвар, я вернулся! – громогласно радостно провозгласил он.
– Ромка! Ромочка!!!
Депрессию и все прочие неприятности сняло как рукой. Я же, визжа от радости и счастья, заскакала зигзагами по комнате и скорчила страшно-довольную рожу Миле, что пыталась успокоить и напомнить, что внизу соседи.
А соседи – хоть и с натяжкой – всё же люди.
– Ром, через час в нашей кафешке, – уворачиваясь от подруги и подушки, проорала со смехом я. – Срочно-срочно, жду тебя!
Телефон Ромкиным голосом без малейшего удивления, будто я его дёргала подобным образом минимум раз в неделю, пообещался быть через час в кафе.
Как штык.
Он отключился, а я с радостными воплями: «Милка, Ромка приехал!» и под куда менее радостные: «Заткнись, полиция приедет!» принялась собираться.
***
За неделю отсутствия Ромочка оброс как бирюк и стал похожим на бродягу со стажем, который что такое бритва давно забыл. И борода на его скуластой физиономии смотрелась дико, чужеродно, кололась, но повиснуть на крепкой шее она мне всё одно не помешала.
И от избытка чувств я его почти придушила.
– Варвар, ещё немного и у меня констатируют асфиксию, – просипел в конце концов Рома.
И, расцепив мои руки, от себя отодвинул, посмотрел пристально и изучающе своими зелёными глазищами в обрамлении длинных-длинных чёрных ресниц. Один взгляд таких глаз, и девицы к его ногам падали штабелями, особенно если плюсом шла улыбка а-ля Бельмондо и неповторимая харизма.
Я, кстати, тоже падала.
От зависти.
С раннего детства считала, что самой крупной подлостью, а также несправедливостью со стороны высших сил было одарить подобной внешностью Ромку и подсунуть мне самые обычные, непримечательные серо-голубые глаза с самыми обыкновенными ресницами.
Генетика определено где-то дала сбой.
– Варвар, рассказывай чистосердечно, – велел объект тайной зависти, закончив сканировать мою неидеальную внешность.
А я вздохнула и чистосердечно рассказала.
Про квартиру, моё печальное выселение и почти пустой кошелёк, ибо деньги, используя заначку на самый-самый чёрный день, хозяйке отдавать-таки пришлось. И потому ждать мне теперь недели две, пока за репетиторство, которым я так неплохо занималась последние полгода, мне обещано заплатят.
Про Вадика, любимого и единственного, я говорить не стала, иначе пришлось бы искать чёрное платье и выбирать венок. Рома обиделся бы куда больше и ощутимей меня, узнай, что его Варвара бросили, да ещё и по телефону.
Он и без того Вадика всегда недолюбливал.
– Н-да, косячить у тебя получается и без меня, Варвар, – подвёл итог под моей исповедью Ромочка и выразительно вздохнул.
Посмотрел.
Ну да, ну да, косячу.
Только всё равно не так шедеврально, как с ним. Самые эпичные подвиги, как ни крути, у нас всегда свершались на двоих. Один пожар в родном кабинете химии до сих пор помнят и в пример «как НЕ надо делать» приводят.
От воспоминаний я улыбнулась.
– Квартиру-то нашла?
А от вопроса снова помрачнела и поморщилась.
– Нет.
Триста сорок семь объявлений и ни-че-го.
Снимать с кем-то незнакомым, деля трудности квартплаты и быта, я не хотела, а в одиночку мне была доступна либо самая окраина, из которой до универа добираться часа два без пробок, либо кошмар с тараканами, пьяными соседями и даже туалетом на улице.
Чего только в центре города не найдешь…
– Варвар, ты обнаглела, – откидываясь на спинку стула, фыркнул Рома. – Я в общаге живу и ничего, нормально.
– Студенческой, блочной, с евроремонтом и соседом, который уже полгода не появляется, – я почти взвыла.
Некоторые после получения аттестата, медали и скупой слезы химички, коя тихо радовалась, что «птенцы покинули гнездо родное», решили годик отдохнуть. Ибо, сдав семь из пятнадцати предметов всеми обожаемого ЕГЭ, Ромочка вдруг ясно осознал, что понятия не имеет, кем хочет быть, а потому не видит он смысла подавать куда-либо документы. И как человек, отличающийся умом, сообразительностью, а заодно безграничной храбростью, Ромка всё это прямо высказал родителям и, что самое удивительное, даже выжил.
Успел удрать через забор ко мне.
И следующие две недели того жаркого во всех смыслах лета я осваивала роль парламентера, отпаивала Тарасовых-старших валерьянкой и таскала Ромочке в гараж шерстяные носки с пирогами от бабки, которая была уверена, что любимый внучок голодает и мерзнет.
Однако, что ещё более удивительно, через год, когда все успокоились и смирились, что в семье не без урода – подумаешь, оба родителя кандидаты наук, а дед был академиком, – Ромка взял и поступил в медицинский.
Валерьянку пришлось доставать снова.
И даже мне.
Вы мартышку с гранатой хорошо представляете?
Ну вот Ромочка с его пофигизмом, помноженным на сострадание к людям, и медицина примерно тоже самое.
В смысле, возможно, но опасно и непредсказуемо.
– А в ваших места так и не появились?
Я отрицательно помотала головой.
В наших общагах мне не светило от слова «совсем».
– Слушай, Варвар, – Ромка вдруг подался вперёд, щёлкнул пальцами и азартно сверкнул глазами, – у меня есть идея!
Можно я не буду уточнять, что все наши неприятности начинались именно с этих слов?!
***
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да.
– Ромка, блин!
– Оладушки, Варвар, соглашайся, – Мефистофелем искушал меня этот… лучший друг, а после перешёл на угрозы. – Лучшего варианта ты не найдешь.
Вот же…
Да.
Не найду, но…
– Жить с незнакомым парнем – это, по-твоему, лучший вариант?!
Мы с Вадиком-то встречались почти год, но так и не решились съехаться!
А тут…
– Почему сразу незнакомый?! – мой лучший друг, взирая наичестнейшими глазами, возмутился натурально и очень искренне. – Я ж сказал, зовут Дэном, он староста соседней группы. Тебе мало, что ли?
– Ну, даже не знаю, – я крутанулась на каблуках и, тыкая ему в грудь пальцем в такт каждому слову, стала наступать. – Дэн, староста. Два слова, а сколько смысла! Прямо-таки сразу вся биография человека открылась! Знаешь, про Железную маску и то больше информации было!
– Варвар, – Ромочка, переставая подхалимски улыбаться, перехватил мою руку и проговорил с редкостной для него серьёзностью. – Я за Дэна ручаюсь, как за себя. Мне-то ты доверяешь?
Доверяю.
И это было главным аргументом.
Вторым шло то, что за квартиру платить всего семь тысяч. Правда, плюсом я должна была готовить, поскольку некоторые не умели и вообще некогда им было, сессия у них и учёба, которая к круглогодичной сессии приравнивалась.
Третьим же доводом было то, что квартира находилась в тридцати минутах от моего универа, если топать пешком, а на транспорте выходило и того ближе.
В-четвертых… в-четвертых, у Ромы был аргумент про красивый вид из окна, огромный пруд и сквер с фонтанами. Разливался он соловьём, рассказывал столь живописно, что, дослушав, я похлопала его по плечу и с задушевной интонацией обрадовала:
– Ромка, в тебе скрытый потенциал риелтора. Когда выгонят из меда, иди к ним, не прогадаешь.
Перспективный риелтор почему-то обиделся.
Но отвезти с утра к Дэну согласился.
***
Одиннадцать ноль одна.
И я зачем-то взяла дневник и описала на пустых белоснежных страницах сегодняшний день. Вот не надо было в детстве зачитываться «Волшебником изумрудного города» и русскими народными сказками.
Читала б только классику, не верила бы сейчас в эту глупость про желания.
Мой поток бумагомарания и вялых размышлений прервал звонок, на который я ответила не глядя.
К сожалению.
– Варюша, привет! – этот жизнерадостный голос, вздрогнув и выронив ручку, я узнала сразу и из тысячи.
Светик-семицветик.
И ещё одна школьная подруга.
Из тех подруг, при виде которых переходишь на другую сторону улицы и старательно-заинтересовано разглядываешь даже витрину магазина для взрослых. Ибо лучше удивлённые взгляды продавцов и пара минут позора, чем два часа: «А помнишь, помнишь, с нами ещё Катька училась? Ну светленькая такая, невзрачная, прям как ты… ой!»
Или – любимое и вечное – «Ты замуж-то вышла? Нет? А вот Ксюша сразу после выпускного. Помнишь? А Маринка месяц назад за Серегу из параллельного, бэшка. Ну по-о-омнишь? Я, кстати, тоже платье выбираю…»
Можно, пожалуй, не объяснять, почему её номер у меня подписан как «Malum necessarium3».
– Я та-а-ак рада, что наконец до тебя дозвонилась, – приторно радостно пропела Светик-семицветик.
А я, не в силах передать свою радость. скривилась.
До сведенной челюсти у меня эта радость. Четыре месяца ловко не отвечать на звонки и тут так проколоться.
Есть чему радоваться.
– Варюша, слушай, тут такое говорят! Мне вчера Катя сказала, которая от Дины услышала, а той Маринка рассказала, что Крис объявила, будто они с Вадиком твоим снова вместе. Слушай, это правда или так, болтают? – выпалив всё на одном дыхании, Светка обеспокоенно-ожидающе, как гончая перед командой, замолчала.
Я же усмехнулась.
Двадцать четыре часа – и все всё уже знают.
– Правда.
– Класс… в смысле, какой ужас! Бедная моя! Как ты?
Хотелось ответить, что плохо.
Вены режу и веревку покрепче выбираю, но для некоторых сарказм – язык иностранный, поэтому рисковать я не стала.
Оказаться через сутки ещё и самоубийцей не хочется.
Тем более из-за Вадика.
– Спать собираюсь, – я хмыкнула.
И для наглядности зевнула, дабы сомнений не осталось.
Понялось, что разговор пора заканчивать.
– Ой, я, в общем-то, чего звоню…
Про Вадика узнать?
Губы сами сложились в язвительную усмешку, но… Светик-семицветик удивила, а я ошиблась.
– …возьми к себе Сенечку. Всего на две недели! Пожалуйста-пожалуйста! Ты моя последняя надежда, Варюша. Я больше никому его доверить не могу.
– Какого… – я запнулась, проглотила пару слов из тех, что приличные девушки не знают, и закончила вполне культурно, – Сенечку?
– Луция Аннейя Сенеку, – с важностью и гордостью провозгласила Света.
– Младшего или старшего? – машинально уточнила я.
Надо же знать про блистательного ритора мы говорим или сына его философа. Я вот про обоих читала, да перестанет мне когда-то в кошмарах снится история Рима.
На том конце призрачного провода тем временем озадаченно помолчали, посопели и крайне неуверенно ответили:
– Вообще-то, полосатенького.
Светик воинственно фыркнула и закончила куда более уверенно:
– Он у меня один такой!
Повезло, в Риме их целых два было.
К слову, что за дурацкая привычка давать котам столь помпезные имена? Куда делись Барсики, Васи и Мурзики?! Почему каждого второго зовут Карл Петр Ульрих Голштинский, а первого величают – Франсиско де Асис де Бурбон и Бурбон-Сицилийский, как минимум?
– Так ты возьмешь, Варь? – вырывая из мысленного брюзжания, обеспокоенно напомнила о себе Светка.
Ага, прихвачу.
К незнакомому Дэну в съёмную квартиру.
Он обрадуется, гарантирую.
Уже прямо вижу, как мой будущий сосед будет счастлив узреть не только меня, но ещё и четвероногое приложение.
А что?
У меня, может, тоже акция.
«Один плюс один» называется.
Получи в подарок к бесплатному повару бесплатный провиант на самый чёрный голодный и безденежный день.
– Извини, Свет, – остановившись у зеркала, я скорчила своему отражению горестную физиономию, – не получится, у меня аллергия на шерсть.
– Лгунова, – моя замечательная подруга и любитель Сенеки по совместительству выразительно вздохнула, протянула снисходительно, – уж мне-то не лги. Я помню, что у вас была кошка, с которой ты чуть ли не целовалась. Нет у тебя аллергии.
А у тебя склероза.
К вящему моему огорчению.
А ещё у меня нет больше веских причин, почему единственный полосатенький Сенечка не может перекантоваться у меня всего две недельки. Не буду же я рассказывать про выставление за порог и меня, и вещей.
Гордость не позволит признаться в подобном.
Сказать же, что тебя и кота твоего, Светик, я в гробу видала, было себе дороже. Со Светиком-семицветиком в принципе было куда дешевле молча соглашаться и изредка поддакивать. Мозг, добиваясь своего, она умела выносить по всем правилам педагогики. Не зря в педагогическом учится, не даром её туда взяли с распростертыми объятиями.
– Ладно, возьму я твоего Сенечку, – я устало вздохнула и глаза потёрла.
Телефон радостно взвизгнул и, обгоняя по скорости Канделаки, рассказал, какая я замечательная, какой ещё более замечательный Сенечка и как сверхзамечательно мы проведем с ним две недели.
Далее меня уверили, что Сенечка самый послушный на свете и что он не доставит мне никаких проблем, вот просто абсолютно никаких.
И не засыпай, в самом деле на ходу под её щебетание, я бы насторожилась от столь частых повторений про идеальность и беспроблемность Сенечки, но… глаза слипались, голос Светика убаюкивал, и я не заострила внимания на её словах.
В конце концов, это всего лишь кот.
Разве я с ним не справлюсь?!
