Рекс Стаут
Если бы смерть спала
– Похоже, мистер Джаррелл держит меня за дурака, – заметил Вулф.
– А меня – за простофилю. Наша гордость задета. И он за это в любом случае заплатит. Буду держать вас в курсе событий, если, конечно, таковые будут иметь место.
– Очень хорошо.
– Будьте добры передать Орри, что в нижнем ящике письменного стола мои личные вещи. Там нет ничего для него интересного.
Вулф обещал непременно все передать и, прежде чем положить трубку, даже пожелал мне спокойной ночи. Я купил в киоске открытку, марку и, указав в качестве адресата Фрица, написал:
Прекрасно провожу время. Жаль, что тебя нет рядом.
Арчи
После чего нашел почтовый ящик, бросил туда открытку и вернулся в казарму.
В холле десятого этажа я вставил в замочную скважину ключ, убедился, что ключ подходит, вошел и удивился, не увидев вспышки света. Значит, сигнализацию еще не успели включить. Проходя через холл, я размышлял о том, что охранная система не такая уж надежная, как считает Джаррелл, но тут увидел появившегося из-за угла Стека. Определенно он весьма исправно нес службу.
Я подошел к Стеку:
– Мистер Джаррелл дал мне ключ.
– Да, сэр.
– Хозяин здесь?
– Думаю, он в библиотеке, сэр.
– Остальные все еще играют в карты?
– Да, сэр.
– Если у вас нет неотложных дел, я от всей души приглашаю вас к себе на джин. Я имею в виду джин-рамми.
Он растерянно заморгал:
– Благодарю вас, сэр. Но у меня есть свои обязанности.
– Ну тогда в другой раз. Скажите, а миссис Уаймен Джаррелл на террасе?
– Думаю, нет, сэр. Думаю, она в студии.
– Студия на этом этаже?
– Да, сэр. По главному коридору направо. Там, где вы были с миссис Отис Джаррелл сегодня днем.
Откуда, черт возьми, ему это известно?! И пристало ли дворецкому демонстрировать мне, что он все знает? Подозреваю, что нет. Подозреваю, что мое приглашение на партию в джин-рамми если и не уничтожило звуковой барьер между нами, то, по крайней мере, пробило в нем брешь. Я направился дальше по коридору и нашел нужную дверь, в чем не было особой заслуги, поскольку дверь была открыта и из комнаты доносились голоса. В комнате царил полумрак. Свет шел лишь из коридора и от экрана работавшего телевизора. Показывали телешоу талантов. Голоса принадлежали ведущему и членам жюри. Повернувшись, я увидел в кресле смутный силуэт Сьюзен.
– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спросил я.
– Конечно нет, – едва слышно произнесла она.
Больше она ничего не сказала. Я поставил стул слева от нее и сел.
У меня нет любимых телепрограмм, так как большинство из них рассчитаны или на недоумков, или на слишком умных, ну а я считаю себя серединкой на половинку, но даже если бы я и смотрел, то это шоу талантов не вошло бы в число фаворитов. Так, например, если бы это шоу было вашим любимым, вы наверняка пришли бы к выводу, что у вас больше мозгов, чем у меня, а вот к какому выводу пришел бы я – это мое личное дело. Признаюсь, в тот вечер я особо не следил за происходящим на экране, поскольку целиком и полностью сосредоточился на сидевшей рядом Сьюзен. Я пытался уловить исходящие от нее то ли демонические, то ли ангельские флюиды. Но абсолютно ничего не почувствовал. Разве что слабый аромат духов, напомнивший мне о тех, которыми пользовалась Лили Роуэн, хотя духи были явно другими.
Когда шоу прервали на рекламу, Сьюзен выключила звук, оставив только картинку. В комнате стало еще темнее. Затем Сьюзен повернула ко мне смутно белевшее в темноте лицо:
– Мистер Грин, какой канал вы хотели бы посмотреть?
– Да, собственно, никакой. Мистеру Джарреллу я на сегодня не нужен, остальные играют в карты, ну а я услышал звук работающего телевизора и решил войти. Оставляю выбор за вами.
– Я всего лишь коротаю время. В десять тридцать не показывают ничего для меня интересного.
– Ну тогда бог с ним, с телевизором. Вы не против, если я включу свет?
– Конечно нет.
Повернув выключатель на стене у двери, я вернулся на место. Маленькое овальное лицо Сьюзен больше не выглядело бледным расплывчатым пятном. Мне показалось, что она попыталась выдавить улыбку, но не слишком удачно.
– Простите за вторжение, – произнес я. – Если я вам помешал…
– Вовсе нет. – Ее тихий голос, то ли застенчивый, то ли жеманный, то ли боязливый, то ли сдержанный, наводил на мысль, что она говорит вполсилы, отчего невольно возникало желание оказаться рядом, когда она перестанет сдерживаться. – Поскольку вы будете здесь жить, было бы неплохо познакомиться с вами поближе. Мне интересно, что вы за человек. И теперь у вас есть возможность со мной поделиться.
– Положа руку на сердце, тут я вам не помощник. Я сам над этим постоянно ломаю голову, но так и не смог прийти к определенному выводу.
На лице Сьюзен затеплилась улыбка.
– Для начала могу отметить, что вы остроумны. Что еще? Вы посещаете церковь?
– А разве это обязательно?
– Для кого как. Если речь идет о вас, то я вас еще плохо знаю. Лично я хожу туда реже, чем следовало бы. Я заметила, за обедом вы отказались от салата. Вы не любите салат?
– Да.
– Ого! – В ее глазах промелькнула озорная искорка. – А еще вы довольно откровенны. Вам не понравился именно этот салат. Я даже собиралась поговорить насчет него со свекровью, но не рискнула. Итак, пока у меня неплохо получается. Вы остроумны и откровенны. О чем вы думаете, когда остаетесь в одиночестве и вам нечем заняться?
– Не так быстро. Ведь я должен ответить остроумно и откровенно. Я думаю о том, как бы побыстрее сделать то, что я сделал бы, если бы хоть что-нибудь делал.
– Глупый вопрос заслуживает глупого ответа, – кивнула Сьюзен. – Впрочем, ответ остроумный, так что все в порядке. Как бы мне хотелось быть остроумной… ну, знаете, такой искрометной. Интересно, а вы смогли бы меня научить?
– Так не пойдет, – запротестовал я. – Как я могу ответить на ваш вопрос? Ведь из него вытекают три допущения: что я остроумный, а вы – нет и поэтому можете чему-нибудь у меня научиться. Нет, это уже перебор. Попробуйте хотя бы одно из трех.
– Простите, – ответила она. – Сразу не сообразила. Но я уверена, вы могли бы меня научить… Ой! – Она бросила взгляд на наручные часы. – Совсем забыла. – Она встала с кресла, точнее, взмыла вверх и посмотрела на меня сверху вниз. – Мне нужно сделать телефонный звонок. Прошу прощения за назойливость, мистер Грин. В следующий раз вопросы будете задавать вы. – Она проплыла к двери и исчезла.
Попробую описать точно, что это было. Я поймал себя на том, что вскочил с места и пошел вперед, точно сомнамбула, уже на полпути к двери. После чего я сразу остановился и сказал себе: «Чтоб мне провалиться, она словно потащила меня за собой на веревке!» Я оглянулся на стул, который оставил. Оказывается, я проделал добрых десять футов, прежде чем осознал, что меня действительно тянут.
Остановившись на пороге, я оценил ситуацию. Для начала я признал непреложный факт: Сьюзен явно была проказницей. Пусть так. Но она не вливала в меня никакого зелья. Не втыкала в меня иголки. Не использовала магических заклинаний. Отнюдь. Она не прикасалась ко мне. Но я пришел в эту комнату с единственной целью раскусить эту женщину, а в результате потащился за ней следом, точно комнатная собачонка, и, что самое неприятное, непонятно почему. Я весьма охотно откликаюсь на заигрывания милых дам и наслаждаюсь вытекающими из этого последствиями, но люблю отдавать себе отчет, на каком я свете. Не хочу, чтобы меня дергали за ниточки, которых я не вижу. И не только это. Мой интерес именно к этой конкретной представительнице прекрасного пола должен быть сугубо профессиональным.
У меня возникло желание отправиться прямиком в библиотеку и сообщить Джарреллу, что он оказался прав: она действительно змея. А еще у меня возникло желание найти Сьюзен и что-нибудь ей сказать. Сам не знаю, что именно, но непременно что-нибудь сказать. А еще у меня возникло желание пройти к себе в комнату, собрать вещи, вернуться домой и доложить Вулфу, что мы имеем дело с колдуньей и нам остается лишь найти стог сена, чтобы ее сжечь. Однако ситуация требовала совершенно другого, поэтому я просто поднялся на свой этаж и завалился спать.
Глава 4
Сорок восемь часов спустя, к вечеру среды, произошло множество самых разных вещей, но если мне и удалось продвинуться, то я этого не заметил.
Во вторник я сводил Треллу на ланч в ресторан «Рустерман». Что было рискованно, поскольку меня там хорошо знали. Я сообщил по телефону Феликсу, что работаю под прикрытием, и попросил персонал сделать вид, будто мы незнакомы. Но, когда мы с Треллой туда пришли, я сразу пожалел, что не выбрал другого места. Очевидно, все здесь, начиная со швейцара и кончая Феликсом, хорошо знали миссис Джаррелл и теперь явно пытались понять, почему, работая под прикрытием, я заявился с их старой и очень ценной клиенткой. Но держались исключительно хорошо. Правда, когда Бруно принес счет, то положил возле него карандаш. Официант предлагает посетителю карандаш лишь в том случае, если твердо знает, что чек будет подписан и у гостя хорошая кредитная история. Я демонстративно не заметил карандаш – хотелось верить, Трелла его тоже не заметила, – а когда Бруно принес сдачу с моей двадцатки, я отмахнулся, понадеявшись, что Бруно не сочтет это прецедентом.
Во время застольной беседы Трелла сообщила мне одну вещь, которую я нашел достойной того, чтобы занести в досье. Я упомянул имя Сьюзен и извинился за свое опрометчивое суждение относительно того, что Джаррелл достаточно прохладно относится к невестке. В ответ Трелла сказала, что, если уж на то пошло, извиняться нужно не за опрометчивое суждение, а скорее за ошибочное. Если верить Трелле, ее муж относился к Сьюзен отнюдь не прохладно, а со всем жаром. Я согласился, что должен переключить кран с «холодно» на «горячо» и даже готов извиниться. Но вот только за что?
– А вы что подумали? – Трелла выразительно округлила голубые глаза. – Она влепила ему пощечину. Ой, ради всего святого, перестаньте строить из себя святую простоту! В свой первый рабочий день в качестве секретаря вы уже успели пообщаться с Лоис на террасе и пригласить меня в «Рустерман»! Неплохое начало для обычного секретаря.
– Но ведь ваш муж в отъезде. Он разрешил мне пока побездельничать.
– По возвращении он получит подробный отчет от Норы, и вы это знаете. Алан, я отнюдь не дура. Далеко не дура. Я могла бы обладать блестящим умом, если бы не моя чертова лень. Возможно, вы знаете о моем муженьке даже больше, чем я. Так что бросьте изображать из себя невинность!
– Мне приходится выглядеть невинным. Ведь я его секретарь. Стеку тоже приходится. Ведь он его дворецкий. А если уж речь зашла о том, что мне известно, я понятия не имел, что Сьюзен влепила вашему мужу пощечину. А вы при этом присутствовали?
– Свидетелей не было. Не стану утверждать, будто она ударила его рукой. Это не в ее стиле. Не знаю, как именно она это сделала – возможно, просто посмотрела на него. Она может согреть мужчину взглядом, а может – испепелить. Или одно, или другое. Вот уж никогда не думала, что женщина способна испепелить Отиса взглядом. Мне казалось, для этого нужна по меньшей мере раскаленная кочерга. Но это было до того, как я встретила Сьюзен. До того, как она переехала к нам. Она уже подала вам знак?
– Нет. – Впрочем, теперь я ни в чем не был уверен. – Не могу точно сказать, но понимаю, о чем вы. Поскольку в противном случае моя невинность подверглась бы жестокому испытанию. Ведь Сьюзен жена его сына.
– Ну да. И что с того?
– Со стороны это выглядит как-то не слишком достойно. Он же не человекообразная обезьяна.
Трелла покровительственно похлопала меня по руке:
– Я, должно быть, в вас ошиблась. Храните свою невинность, если вам так угодно. Он определенно человекообразная обезьяна. Это всем известно. Раз уж я вышла в свет, то, пожалуй, прошвырнусь по магазинам. Ну как, составите мне компанию?
Но я отказался, рассыпавшись в благодарностях.
Чтобы немного размяться, я прошел тридцать кварталов, по дороге пытаясь решить вопрос, стоит звонить Вулфу или нет. Если я позвоню и сообщу о том, что Джаррелл подкатывался к невестке, но, получив от ворот поворот, нанял Вулфа и попытался подкупить меня, чтобы избавиться от свербевшей в душе обиды, Вулф непременно прикажет мне собираться с вещами на выход. Однако на данный момент я предпочел бы немного задержаться, чтобы получить возможность еще раз встретиться со Сьюзен и проверить частоту своего пульса и дыхания. Но если я позвоню Вулфу и умолчу о разговоре с Треллой, то мне, собственно, будет нечего ему сказать. И я решил сэкономить десять центов.
Миссис Уаймен Джаррелл вышла, сообщил Стек, так же как и мисс Джаррелл. А еще мистер Фут просил известить его о моем возвращении, и я ответил: хорошо, можете его известить. Решив, что до наступления ночи мне не мешало бы появиться на своем рабочем месте, я повесил пальто и шляпу в стенной шкаф и отправился в библиотеку. Нора Кент за письменным столом Джаррелла разговаривала по красному телефону. Пробравшись к батарее картотечных шкафов, я выдвинул наугад какой-то ящик, после чего вытащил первую попавшуюся папку, на которой было написано: «ПРОИЗОДСТВО БУМАГИ. БРАЗИЛИЯ».
Я начал было пролистывать папку, но тут услышал за спиной голос Норы:
– Вы что-то хотели, мистер Грин?
– Ничего особенного, – ответил я. – Но мне было бы приятно сделать хоть что-то полезное. Если секретарю надлежит ознакомиться со всеми этими делами, надеюсь, за два-три года я справлюсь.
– Ой, это займет куда меньше времени. Дождитесь возвращения мистера Джаррелла. Он введет вас в курс дела.
– Вы очень любезны. И я это ценю. Нет чтобы просто сказать: не лезьте, куда не следует! – Я положил на место папку и задвинул ящик. – Что я могу для вас сделать? Может, выбросить мусор из корзины или заменить промокательную бумагу на пресс-папье?
– Нет. Благодарю. Но поскольку мистер Джаррелл сам дал вам ключ, с моей стороны было бы слишком самонадеянным что-либо вам запрещать.
– Вы совершенно правы. Беру назад свои слова. От него что-нибудь слышно?
– Да. Он звонил около часа назад. Приедет завтра. Возможно, сразу после полудня.
Было нечто такое в ее облике, в манере держаться, что меня настораживало. Не то чтобы стенографистке не пристало разговаривать в таком тоне с секретарем. Называть ее стенографисткой было все равно что называть Уилли Мейса парнем с битой. Но вот почему, я и сам толком не понимал, а только чувствовал, что между нами установилась односторонняя связь, постичь которую мне так и не удалось. Я собрался было немного разговорить Нору Кент, чтобы понять, в чем дело, но тут зазвонил телефон.
Нора взяла трубку черного телефонного аппарата и, немного послушав, повернулась ко мне:
– Это вас. Мистер Фут.
Я взял трубку.
– Привет, Роджер. – К попрошайкам я обращался запанибратски. – Алан тебя внимательно слушает.
– Ты никудышный секретарь! Где ты весь день пропадал?
– Да так. То там, то сям. Но теперь я здесь.
– Я уже понял. Насколько я понимаю, ты играешь в джин-рамми. Как насчет того, чтобы перекинуться в картишки? Раз уж Старый Броненосец в отъезде и твои услуги не требуются.
– Почему бы и нет? Где?
– В моей комнате. Поднимайся ко мне. Направо по коридору от твоей спальни, потом первый поворот налево – и я встречу тебя на пороге.
– Заметано. – Я положил трубку, сказал Норе, что готов выполнить любое ее поручение, и, поскольку таковых не оказалось, покинул библиотеку.
Похоже, Роджер получал сведения от дворецкого. Впрочем, маловероятно, чтобы Стек поделился с ним информацией, что я по-дружески пригласил его поиграть в джин-рамми.
Комната Фута оказалась несколько больше моей, на три окна. Кресла были обиты зеленой кожей, причем размер и форму того, что стояло у окна, одобрил бы даже Ниро Вулф. К стенам были прилеплены скотчем фотографии лошадей всех мастей и размеров. В основном цветные. Почетное место занимал снимок коня по кличке Нэйтив Дансер. Конь стоял боком, повернув морду к камере.
– Нет такой лошади, на которой я не терял бы деньги. Мускулистые. Красавцы. Красавцы! Утром открываю глаза, а они прямо передо мной. Ради этого стоит просыпаться. Ведь что нужно мужчине для счастья? Чтобы было ради чего просыпаться. Согласен?
Да, я был согласен.
Естественно, я предположил, что на кону будет центов двадцать пять, может, больше, и, если выиграет Роджер, мне придется платить, а если выиграю я, он будет мне должен. Но нет, все было вполне гуманно, ставка – один цент. Или он делал крупные ставки исключительно на лошадей – мускулистых красавцев, – или он меня заманивал, или просто хотел установить дружеские отношения, чтобы использовать их в дальнейшем. Роджер чертовски хорошо играл в джин-рамми. Он мог болтать о чем угодно, что с успехом и делал, но при этом помнил каждый снос и каждый прикуп. Я выиграл девяносто два цента, да и то в основном благодаря переборам.
И вот в какой-то момент мне удалось ухватиться за только что сказанную им фразу.
– Кстати, это напомнило мне, – начал я, – одно высказывание, услышанное сегодня. Что ты думаешь о мужчине, который подкатывается к жене своего сына?
В этот момент Роджер сдавал. Он на секунду замер, а потом кинул мне карту:
– Интересно, а чье это было высказывание?
– Я бы предпочел не говорить. Нет, я ни в коем случае не подслушивал, а просто случайно услышал.
– Чьи-либо имена при этом упоминались?
– Определенно.
Он поднял руку:
– Тебя зовут Альфред?
– Алан.
– У меня плохая память на имена людей. Но не на лошадей. Алан, я вот что тебе скажу. Если тебя интересует, что я думаю об отношении своего шурина к деньгам и брату жены, обращайся в любое время! А вот относительно всего остального – не мне судить. Если кто-то считает, что его нужно пристрелить, флаг в руки! Никаких цветов на могилу. По крайней мере, от меня. Твой ход.
Итак, разведка боем не удалась. А когда в шесть часов я сказал, что пойду принять душ и переодеться перед свиданием с Лоис, Роджер быстро подвел итог и показал мне:
– В данный момент у меня нет девяноста двух центов. Но ты можешь превратить их в девяносто два доллара. И даже более того. В четверг на ипподроме конноспортивного комплекса «Джемейка рейс хорс» Пич Фаз выступает в пятом забеге. Ставки восемь к одному. С шестьюдесятью долларами в кармане я мог бы поставить на него сорок. Выигрыш составит триста двадцать долларов. Половина твоя. И еще девяносто два цента.
Я ответил, что предложение очень заманчивое, но я, пожалуй, подумаю до завтра. Поскольку Джаррелл разрешил ссудить Футу пятьдесят или даже сто баксов, то я мог с легкостью отстегнуть ему искомую сумму, но тогда завтра Роджер точно пропадет с концами, а он может мне понадобиться. Фут воспринял мой отказ как истинный джентльмен, не став особо настаивать.
Утром во время разговора на террасе я пригласил Лоис на обед с танцами в клуб «Фламинго», но после неудачного похода с Треллой в ресторан «Рустерман» решил, что это не слишком хорошая идея. Поэтому я поинтересовался у Лоис, нет ли у нее возражений против клуба «Колонна» в Гринвич-Виллидже. Там был хороший оркестр, меня никто не знал, во всяком случае по имени, и мы не рисковали нарваться на кого-то из моих знакомых. В первый момент Лоис решила, что у нее есть возражения, но потом ей взбрело в голову, что будет забавно сходить туда, где она никогда не была.
Джаррелл сказал, что Лоис чрезвычайно придирчива в выборе партнеров для танцев. Она явно имела на это право. У нее было отличное чувство ритма. Дело не в том, что Лоис умело виляла бедрами, а в том, что отлично слушалась партнера. И чтобы соответствовать ей, я выбросил все мысли из головы, полностью отдавшись языку тела. В результате, когда часы пробили полночь и пришло время пить шампанское, я ни на йоту не продвинулся в осуществлении своей главной задачи, которую, по идее, должен был решить. Пока официант наполнял наши бокалы, я лихорадочно соображал. Какого черта, детектив должен сперва расположить к себе объект, а уж потом переходить к обсуждению интимных тем! Поэтому еще три круга мне явно не повредят. Но я так и не смог приступить к разговору. Все случилось, когда мы снова вернулись к нашему столику допивать шампанское.
– За жизнь и смерть! – Лоис подняла бокал с остатками пенного напитка, попила и, поставив пустой бокал на стол, добавила: – Если бы смерть спала.
– Полностью поддерживаю. – Я поставил свой бокал рядом с ее. – Полагаю, что так. А что это значит?
– Сама не знаю. Хотя и следовало бы, так как я сама написала эти слова. Это из моей поэмы. Последние пять строк звучат так:
Грызун скакал по ветке у ствола,
Довольный жизнью, не предвидя риска.
А дева слезы горькие лила,
Оплакивая смерть, которая была так близко.
О, если бы смерть спала!
– Прошу меня извинить, – сказал я. – Стихи хорошие, но, боюсь, я все-таки не совсем улавливаю смысл.
– Я тоже. Вот почему я считаю это поэмой. А Сьюзен вроде бы поняла. По крайней мере, по ее собственному утверждению. Правда, она считает, нужно заменить одно слово и вместо «слезы горькие лила» написать «слезы сладкие лила». Но мне не нравится. А вам?
– Да, «слезы горькие» мне нравятся больше. А Сьюзен любит поэзию?
– Не знаю. Для меня Сьюзен такая же загадка, как и моя поэма. Сьюзен – она такая. Впрочем, Сьюзен в первую очередь любит саму себя. Но она моя золовка, ее спальня больше моей, и я обожаю своего брата, когда мы не ссоримся, так что, наверное, я ее ненавижу. Но после сеанса у психоаналитика буду знать точно.
– Это наверняка поможет, – кивнул я. – Вчера вечером я заметил, что все мужчины собрались вокруг Сьюзен. Все, кроме вашего отца. Похоже, он ее в упор не видел.
– Он отлично ее видел. Если он не видит женщину, значит ее вообще нет в комнате. Вам известно, кто такой сатир?
– Более или менее.
– Тогда загляните в словарь. Я смотрела. Впрочем, я не считаю папу сатиром, потому что бо́льшую часть времени его занимает нечто совсем другое: как заработать еще больше денег. Он просто котяра. Ой, а что это там исполняют? «Мокажубу»?
Ну да, именно это. Я встал с места, чтобы отодвинуть стул Лоис.
Справедливости ради следует отметить, что среда оказалась несколько плодотворнее вторника, хотя это еще не говорит о том, что мне удалось сколько-нибудь продвинуться. И тем не менее я сумел несколько расширить круг знакомств. Это случилось утром, еще до полудня. Вернувшись к себе около двух ночи, я провел в постели свои законные восемь часов, а когда спустился в столовую, особо не рассчитывая на завтрак, Стек буквально через полминуты принес апельсиновый сок. Я сказал, что сок и кофе помогут мне продержаться до ланча. Но нет. Через десять минут Стек подал тост, бекон и три яйца пашот, джем двух видов, кофейник с кофе. Позавтракав в компании с утренним номером «Таймс», я отправился в библиотеку, где провел полчаса, не перемолвившись ни словом с Норой Кент. Я был открыт для общения, однако Нора или чем-то уже занималась, или собиралась чем-то заняться. После очередной бесплодной попытки завязать беседу я сдался и вскоре ретировался. На прощание Нора сказала, что самолет Джаррелла прибывает в аэропорт Ла-Гуардия в 15:05.
На часах было 11:56, и я решил заглянуть в студию – послушать двенадцатичасовые новости. Дверь оказалась закрыта. Открыв дверь, я вошел в студию и замер на пороге. Сьюзен сидела в кресле, напротив нее стоял какой-то незнакомый мужчина с волевым подбородком, в темно-сером костюме. Мужчина, увлеченный разговором, очевидно, не услышал, как отворилась дверь, поскольку даже не повернулся ко мне, пока я не сделал пару шагов вперед.
– Извините, что помешал. Просто шел мимо, – начал я, но меня перебила Сьюзен:
– Не уходите, мистер Грин. Это Джим Эбер. Джим, познакомься с мистером Грином. Ну ты знаешь… Я тебе о нем говорила.
Мой предшественник был чем-то озабочен, но не настолько, чтобы не пожать мне руку, впрочем, без особого энтузиазма. Он заговорил явно неохотно:
– Я заскочил повидаться с мистером Джарреллом, но он, оказывается, в отъезде. Ничего срочного. Так, небольшое дельце. Ну как вам ваша новая работа?
– Что ж, работа мне наверняка понравится, если все и дальше пойдет, как в первые два дня. Вот вернется мистер Джаррелл, а там посмотрим. Я попробую. Может, дадите кое-какие наводки.
– Наводки?
Казалось, для него это был неологизм, который я только что придумал. В данный момент Джим Эбер меньше всего думал о своем словарном запасе или обо мне. Его мысли были заняты чем-то другим, причем явно не возможностью вернуться на прежнюю работу, так как иначе он проявил бы ко мне больше интереса.
– Ладно, как-нибудь в другой раз. Простите, что помешал, – сказал я.
– Я уже собирался уходить. – Стиснув зубы, Джим Эбер вышел из комнаты.
– О господи! – бросила ему вслед Сьюзен.
Я посмотрел на Сьюзен:
– Вряд ли я могу чем-нибудь помочь?
– Да. Но все равно спасибо. – Она покачала головой и встала с кресла. – Вы не возражаете? Ну конечно же нет… просто мне не хотелось быть грубой. Мне нужно кое-что обдумать.
Я ответил ей какой-то банальностью и любезно распахнул дверь. Сьюзен вышла в коридор, завернула за угол, и через секунду я услышал шум поднимающегося лифта. Удостоверившись, что она не пошла вслед за Эбером, я включил радио и дослушал выпуск новостей.
Вот так состоялось новое знакомство. Еще один случай, достойный упоминания, произошел шесть часов спустя, и, хотя, как я уже говорил, я так или иначе ни на шаг не продвинулся, он добавил новый элемент в сложившуюся ситуацию. Но, прежде чем рассказать об этом, я должен упомянуть о небольшой стычке с Уайменом. Я сидел в гостиной с журналом в руках, когда там появился Уаймен. Заглянув на террасу, он вернулся в комнату и подошел ко мне.
– Вы явно не перегружены работой, да? – спросил он.
Существует несколько способов задать подобный вопрос: можно спросить с презрительной ухмылкой, а можно с дружелюбной улыбкой. Уаймен выбрал нечто среднее. Я вполне мог ответить: «Так же, как и вы», но не стал. Уж больно он был жалким и слабосильным, со своими маленькими прижатыми ушами и тонким прямым носом, чтобы быть для меня хорошей мишенью, да и вообще, он пока искал себя. Уаймен поставил два бродвейских шоу, одно из которых закрылось уже через три дня, а другое шло чуть меньше месяца. Его отец сказал мне, что не оставляет надежды научить сына зарабатывать деньги вопреки тлетворному влиянию змеи.
В результате я решил подыграть Уаймену.
– Нет, – сказал я.
Он еще больше нахмурился:
– И вы к тому же не слишком разговорчивы.
– Здесь вы ошибаетесь. Дай мне волю – и я заговорю вас до смерти. Так, например, час назад я зашел в студию послушать двенадцатичасовые новости, а там какой-то мужчина разговаривал с вашей женой. Она нас познакомила. Ее собеседником был Джим Эбер. Вот я и думаю: может, он хочет получить свою работу обратно, а в таком случае удастся ли ему в этом преуспеть? Чтобы попасть в ваш дом, я ушел с хорошей работы и теперь не хочу остаться на бобах. Как-то неловко было расспрашивать вашу жену, но я буду крайне признателен, если вы у нее сами спросите и дадите мне знать.
Он машинально поджал губы, но тотчас же спохватился:
– А когда это было? Час назад?
– Ну да. Около полудня.
– А они что… э-э-э… разговаривали о работе?
– Без понятия. Я не знал, что они там. Просто открыл дверь и вошел. Я подумал, он мог что-нибудь сказать насчет того, что хочет вернуться.
– Возможно, все так и было.
– Так вы у нее спросите?
– Да. Спрошу.
– Буду премного вам благодарен.
– Непременно спрошу. – Он направился было к двери, но остановился и повернулся ко мне. – Время ланча. Вы к нам присоединитесь?
Я ответил, что да.
За столом нас было лишь пятеро: Трелла, Сьюзен, Уаймен, Роджер и я. Лоис по-прежнему не показывалась, а Нора ела в библиотеке. И когда после ланча Роджер пригласил меня к себе в комнату, я решил, что мне без разницы, с кем убить два часа до возвращения Джаррелла. Роджер выиграл два доллара сорок три цента. Я вычел девяносто два цента и вручил ему доллар пятьдесят один цент. А чтобы Роджер сэкономил силы и не ломал голову над тем, как свернуть разговор на проект с Пичем Фазом, я сам поднял эту тему, обещав дать ему шестьдесят баксов сегодня вечером после обеда.
Итак, я сидел с Норой в библиотеке, когда около четырех дня вернулся Джаррелл. Он вихрем ворвался в комнату и, запихнув сумку под письменный стол, сказал Норе:
– Соедини меня с Клеем.
Очевидно, меня он в упор не видел. Я сидел и слушал его телефонные разговоры, которым наверняка уделил бы больше внимания, будь я действительно Аланом Грином. Однако я сразу навострил уши, когда Нора, докладывая о событиях, произошедших в отсутствие шефа, сообщила, что утром объявился Джим Эбер.
Джаррелл тотчас же встрепенулся:
– Заходил? Звонил?
– Нет, заходил. Забрал бумаги, которые оставил в письменном столе. По его словам, он специально за ними пришел. Это все. Я проверила бумаги. Сугубо личные. Потом он разговаривал с Сьюзен в студии. Впрочем, не знаю, договорились они о встрече заранее или нет. Когда Эбер уходил, с ними в студии находился мистер Грин.
Похоже, здесь все обо всем знали. Во время ланча действительно зашел разговор о приходе Эбера, но Норы за столом не было. Хотя, конечно, об этом ей мог сообщить кто угодно, включая Стека.
Джаррелл с ходу вцепился в меня:
– Так вы были с ними?
– Очень недолго, – кивнул я. – Я собирался послушать новости и вошел в студию. Ваша невестка представила ему меня, и на этом все. Он сообщил, что ему уже пора, и буквально сразу ушел.
Джаррелл собрался было что-то сказать, но вовремя спохватился. Вопросы, которые можно было бы задать Арчи Гудвину, не пристало в присутствии стенографистки задавать Алану Грину.
– Чего еще ему нужно было? – спросил Джаррелл у Норы.
– Ничего. Он думал, что вы здесь. Сказал, что хотел с вами встретиться.
Бросив взгляд в мою сторону, Джаррелл повернулся к стенографистке:
– Ну ладно. Дай мне почту.
Нора достала почту из ящика письменного стола и отнесла Джарреллу. Если кто-то считает, что почта должна ждать шефа у него на столе, то вряд ли ошибется. Но в данном случае почту мог увидеть новый секретарь, а это никуда не годилось. Помаявшись еще немного на рабочем месте, я поинтересовался у Джаррелла, требуются ли мои услуги, и, узнав, что до обеда я ему не понадоблюсь, покинул библиотеку и поднялся к себе.
Я могу, правда не с точностью до минуты, но хотя бы примерно назвать время, когда Джаррелл ворвался ко мне с дикими воплями. Без четверти шесть я решил принять душ и побриться перед коктейлем в гостиной. Если никуда не спешить, вся эта процедура занимает у меня полчаса. Я как раз натягивал брюки, когда дверь распахнулась и на пороге возник Джаррелл.
