Ричард Шеперд
Семь возрастов смерти. Путешествие судмедэксперта по жизни
Потом – плаксивый школьник с книжной сумкой,
Умыт до глянцу, нехотя, улиткой
Ползущий в школу.
Глава 3
Стояла зимняя ночь, и только я лег спать, как зазвонил телефон. Голос на том конце провода просил меня приехать в Кент. В больнице при подозрительных обстоятельствах умер ребенок.
Без лишних вопросов я оделся и сел в машину. Подозрительные обстоятельства – это фраза, которая создает ощущение спешки, хотя мертвые уже никуда не торопятся. Я ехал на юг, отчасти ожидая увидеть в морге тело младенца. Поскольку смерть произошла в больнице, я предположил, что какие-то незадачливые родители поздно вечером обнаружили, что их ребенок не дышит, вызвали скорую, и все попытки его реанимировать не увенчались успехом. Хотя синдром внезапной детской смерти – достаточно естественное явление, в то время к подобным случаям всегда относились с подозрением.
Меня встретили уставшие полицейские с мертвенно-бледными лицами. Мы расположились в комнате для родных, и помощник протянул мне кружку горячего чая, в то время как детектив объяснил, что на самом деле погибла семилетняя девочка. Ранним вечером поступило сообщение о том, что она пропала, и начались поиски. Наконец в полдесятого того же вечера она была найдена в парке полицейской собакой. Кинолог тут же вызвал медиков, которые прибыли с орущей сиреной и огромным количеством оборудования. Ребенка незамедлительно доставили в больницу, где все попытки реанимации не увенчались успехом. Инспектор сообщил, что, по словам медиков, она уже была какое-то время мертва, когда ее нашли.
Если ее было не спасти, я не мог не пожалеть о том, что ее не оставили в парке – с места преступления не было даже фотографий.
Детектив показал мне схему положения тела, нарисованную кинологом, который ее обнаружил. Набросок был настолько ужасным, что я даже подумал, не сама ли собака его сделала.
– Что это? – спросил я, уставившись на какой-то неровный ряд зубов, нависший над маленькой тростинкой – судя по всему, это было тело ребенка.
– Ну это поломанная ветка. Видите, она отломилась и упала рядом с местом, где ее нашли.
– Ах вот оно что. Только вот… По рисунку непонятно, лежала ли она на тропинке или в кустах?
Каким-то чудом детектив-сержант успел прибыть на место преступления раньше скорой.
– В кустах, док. Точно в кустах.
– И, судя по всему, это самая большая банка из-под колы в мире? – У кинолога явно отсутствовало малейшее чувство перспективы.
– Да, раздавленная, она лежала на ней сверху. Наверное, просто мусор, но криминалисты все равно ее забрали.
– Так она лежала прямо под упавшей веткой?
– Ну да, вроде того.
– Думаешь, она могла упасть на нее сверху?
– Не, это вряд ли, она явно провалялась какое-то время на земле. Выглядело так, словно она заползла под нее.
– Она пряталась?
– Мама сообщила о ее пропаже около половины шестого и сказала, что она уже делала так раньше.
– Как делала?
– Сбегала из дома. Она даже собрала с собой маленький рюкзак, видите, он нарисовал его рядом с ней.
Он указал на предмет странной формы, напоминающий небольшой сундук с сокровищами.
– И как далеко от дома она ушла?
– Дом всего в двух минутах.
Я улыбнулся. Моя дочь как-то угрожала убежать из дома, но дальше сарая в саду не добралась.
– Значит, она лежала в кустах, словно заползла под упавшую ветку дерева, а рюкзак лежал рядом?
– Ага.
– Но… Она лежала на спине?
Что-то здесь было не так. Детективы выглядели уставшими. Они не были уверены, убил ли кто-то Клэр Ромерил, или же произошел несчастный случай. Когда мы собрались в секционной, я подумал, что все они, наверное, надеются на последнее. Тогда они смогли бы отправиться по домам спать, вместо того чтобы расследовать убийство. Я понимал, что статистика на их стороне. Согласно ей, самая распространенная причина неестественной смерти семилетней девочки – определенно несчастный случай.
На теле Клэр остались электроды для ЭКГ, следы от реанимационных мероприятий и внутривенных инъекций. Я измерил ее температуру. Ее объявили мертвой в больнице в десять вечера, но было очевидно, что на самом деле смерть наступила несколькими часами ранее.
– Сколько часов? – поинтересовался сержант.
Я вздохнул. Это всегда самый неотложный вопрос для полиции и самый ненавистный – для судмедэксперта.
Установить точное время смерти сложно, а зачастую и невозможно.
Полиция не понимает, почему мы не даем ответ на этот прямой вопрос. Бесполезно объяснять, что приходится считаться со слишком многими переменными.
Нужно было учесть множество факторов: поскольку Клэр была ребенком, ее тело остывало быстрее (она была упитанной, если не толстой); тот вечер был довольно теплым для зимы, хотя на девочке были лишь розовые кроссовки и юбка, трусы и футболка «Мой маленький пони». Вечером дул ветер, а после дождя падала температура… Сверив все перечисленное с ужасно сложной схемой, используемой судмедэкспертами для этой цели, которая как своим видом, так и степенью сложности напоминает астрологическую карту, я наконец сделал вывод, что смерть наступила в период с пяти до семи часов вечера.
– Хм-м-м, – сказал детектив-сержант. – О ее пропаже сообщили только в полшестого.
Сержант с инспектором обменялись страдальческими взглядами, и я понял, что они настроены скептически, явно доверяя этой схеме не больше меня.
Я приступил к осмотру тела Клэр. В ее внешности все указывало лишь на то, что она была упитанным ребенком, о котором хорошо заботились родители. Все присутствующие надеялись, что она не стала жертвой сексуального насилия. Так оно и было. Я, конечно, взял мазок, чтобы убедиться, но никаких ссадин или других повреждений влагалища или ануса не заметил, о чем и сообщил. Все облегченно вздохнули. Если бы Клэр была убита, наиболее вероятным мотивом было бы сексуальное насилие, а отсутствие его следов еще больше убедило всех в том, что ее смерть носила случайный характер. Стоит выпустить ребенка из виду, как он непременно попадет в беду – согласились мы.
Я снял с нее ожерелье, представлявшее собой крошечный розовый камешек на шнурке – типичное украшение маленьких девочек. Камешек оставил глубокий отпечаток на ее горле. Тогда же всем стало ясно, что именно ожерелье и было виновником ее смерти. Под ним была отчетливая и глубокая ссадина, протянувшаяся от уха до уха, шириной три миллиметра.
Значит, Клэр каким-то образом была задушена собственным ожерельем. Теперь, когда я установил бесспорную причину смерти, было бы неплохо собраться и отправиться домой, только вот вскрытие на этом не заканчивается. Необходимо проверить, что еще может рассказать тело, и убедиться, что смерти не способствовала какая-нибудь естественная причина.
Все органы должны быть изучены, каждый синяк или ссадина, будь то внутри или снаружи тела. Ночь обещала быть долгой.
Пока я делал свое дело, детективы обсуждали, что Клэр могла задушить себя, когда залезала в кусты: ее ожерелье могло зацепиться за сломанную ветку с бесконечными колючими ответвлениями.
– Запросто, – согласился я и, не поднимая головы, понял, что детективы закивали.
Вывод: смерть Клэр была несчастным случаем. Я указал на классические признаки удушья на ее лице и глазах – маленькие красные точки, которые мы называем петехиями.
Таким образом, почти не оставалось сомнений, что она была задушена ожерельем. Вопрос был в том, не замешан ли в этом кто-то еще? И единственный способ для судмедэксперта выяснить это – попытаться найти любые признаки насилия: борьбы или попытки самообороны.
На левом предплечье Клэр был небольшой синяк, а на лице – зажившая ссадина. На ее голенях было несколько старых синяков: обычное дело для непоседы, какой, вероятно, и была Клэр: она считалась трудным ребенком и постоянно сбегала из дома, как сообщила мать. Тогда я не стал задаваться вопросом, с чем это может быть связано.
– Господи, вы только гляньте: кто-то все-таки устроил ей взбучку! – воскликнул один из детективов, когда я перевернул ее маленькое тело на живот, чтобы осмотреть спину. Почти посредине действительно было синее пятно размером с ладонь.
– Вот это синячина, – согласился помощник коронера.
Но это был не синяк. Это был невус – мы довольно часто имеем с ними дело, особенно на детских телах. Обычно они располагаются посередине спины, особенно на пояснице, и зачастую выглядят как круглая выпуклая синяя родинка, но иногда представляют собой просто пятно кожи другого цвета, и тогда их нередко путают с синяками, причем даже опытные судмедэксперты.
– На самом деле это что-то вроде родинки, – сказал я. – Ее еще называют синим невусом или монгольским голубым пятном.
– Звучит как будто это что-то с фермы, вроде породы какой-нибудь курицы, – отозвался помощник коронера. Детективы ничего не ответили и смотрели на меня с недоверием.
– Просто пигмент расположен глубже, отсюда и синий цвет, – добавил я.
– Как по мне, так вылитый синяк, – выдержав паузу, сказал сержант.
– Да говорю же вам, нет, – заверил я его.
Я знал, что прав, но атмосфера в комнате изменилась, хоть и совсем немного. Взглянув на детектива-инспектора, я понял, что он стал во мне сомневаться. Теперь он пристально наблюдал за телом на случай, если я пропущу какие-то другие синяки или следы насилия. Я постарался не принимать его подозрения на свой счет.
Все внутренние органы Клэр были в норме: обычного размера и совершенно здоровые. Добротная красная печень без следа вредных привычек, крепкое маленькое сердечко, которое должно было еще долго биться, артерии и вены без намека на бляшки и утолщения, накапливающиеся у человека в течение жизни. Ее кожа была девственно чистой – солнце, несчастные случаи и алкоголь еще не успели оставить на ней свой след.
На коже головы отсутствовали какие-либо признаки повреждения, череп был целым, а мозг – нетронутым. К семи годам этот орган утрачивает мягкую студенистость, характерную для младенца. Конечно, он становится больше, хотя в течение жизни вырастает и не так сильно, как остальное тело: при рождении он весит всего в четыре раза меньше, чем у взрослого человека, – именно поэтому головы младенцев кажутся такими непропорционально большими.
К двум годам мозг достигает 75 % от окончательного веса. Мозг семилетнего ребенка по размеру почти такой же, как у взрослого.
Одна из причин увеличения мозга – рост количества миелина. Нервные клетки передают инструкции в мозг, из него и внутри, а миелин – это жировое вещество, постепенно покрывающее длинные тонкие волокна этих клеток подобно тому, как вы заворачиваете на Рождество бутылку вина в подарок. Представьте, что вы продолжали заворачивать одну и ту же бутылку на протяжении двадцати пяти лет (так никому не подарив и ни капли не отхлебнув из нее!): в итоге у вас может получиться добрая сотня слоев оберточной бумаги. Именно этим первые двадцать пять лет жизни человека и занимаются клетки, заворачивающие в миелин наши нервные волокна, их еще называют шванновскими. Это загадочные клетки, все многочисленные функции которых мы, пожалуй, еще не до конца понимаем, но точно известно, что они помогают передавать электрические сигналы, несущиеся по нервным волокнам со скоростью в 300 км/ч. Эти волокна уходят вниз по позвоночному столбу, соединяя мозг с остальным телом. Таким образом, некоторые из них достигают огромной длины. Так, например, когда инструкция пошевелить пальцем достигает позвоночного канала, она передается самому пальцу всего по одному волокну, длина которого может быть больше метра. В одном пучке нервных клеток, или нейронов, волокна могут работать в обоих направлениях: сенсорные нейроны сообщают мозгу, что пальцу горячо, а двигательные посылают инструкцию отодвинуться от огня.
Лишь к двадцати пяти годам все шванновские клетки встают на свои места, но уже к семи они успевают проделать немало работы, обеспечивая надежную передачу электрических сигналов по организму посредством нервных волокон. Одно из них было для Клэр особенно важным. Моей задачей теперь было обнажить его.
У любого хирурга, оперирующего в этом месте живого пациента, должна быть твердая рука. В горле полно мелких мышц, и одна маленькая ошибка может обернуться катастрофой для пациента, нарушив его речь или глотание. Чтобы добраться туда, мне пришлось убрать крупную мышцу, стоявшую на пути, которая тянется от основания шеи до уха и заметно выделяется при повороте головы. Даже у ребенка ее ширина достигает пяти сантиметров. Я отрезал ее у основания, а затем тупой стороной скальпеля освободил от окружающей паутины тканей.
В теле полно таких паутин: органы, мышцы, нервы, кровеносные сосуды, практически все внутри нас удерживается на месте замысловатым переплетением тонких нитей соединительной ткани, которые и своим видом, и малой прочностью напоминают творение маленького усердного паучка.
Мягкая словно вата, эта ткань ничего не сможет удержать при автомобильной аварии, но в повседневной жизни в отсутствие физических травм будет ненавязчиво и с определенной долей эластичности мешать кровеносным сосудам, нервам и органам покинуть предназначенное для них в организме место.
Невероятно просто отделить мышцы, проведя скальпелем и даже просто пальцем по этой ткани. Хирургам, разумеется, приходится делать это на живых пациентах. И если эти же самые пациенты после смерти попадут ко мне на стол, я смогу обнаружить склеенные между собой органы и сосуды, лишенные этой соединительной паутины.
Отделенную от этого мягкого ложа большую грудино-ключично-сосцевидную мышцу можно без труда сдвинуть в сторону, что я осторожно и сделал. Теперь я прорезал себе путь вглубь горла, подбираясь к величайшей святой троице нашего организма: сонной артерии, яремной вене и блуждающему нерву.
Прижатые друг к другу вену, артерию и нерв называют сосудисто-нервным пучком, и эта троица соединяется в пучок внутри тончайшей защитной оболочки, которую еще называют сонным влагалищем.
Внутри этой ткани яремная вена похожа на крупного качка, сонная артерия – на его изящную, но довольно упитанную девицу в белом, а где-то между ними проглядывает их худющий верный слуга, без которого им просто не обойтись, – блуждающий нерв.
Хотя внутри человеческого тела все и не разрисовано в разные цвета, как это обычно бывает на иллюстрациях в учебниках по биологии (иначе работа хирурга, полагаю, была бы настолько простой, что с ней справился бы любой), артерии справедливо изображают красными, а вены – синими.
Яремная вена бывает огромной, до девяти миллиметров в диаметре, однако толщина ее стенок не превышает миллиметра. Казалось, я пролетал над ней высоко в небе, наблюдая ее содержимое сквозь легкую пелену облаков, и видел перед собой темно-синюю, чуть ли не черную кровь. Всем известно, что по венам течет кровь, лишенная кислорода: это и есть самая настоящая голубая кровь, которая, само собой, никакого отношения к аристократии не имеет. На смертном одре она становится особенно синей, поскольку отказывающий организм пытается забрать из вен последние остатки кислорода.
По сонной артерии течет красная, насыщенная кислородом кровь, но, чтобы ее увидеть, придется вскрыть белые стенки кровеносного сосуда.
Артериям приходится выдерживать куда более сильное давление, чем венам, – сердце без устали перекачивает кровь по всему телу, прикладывая огромную силу. В результате стенки артерий толстые и эластичные, и весь сосуд обладает определенной гибкостью.
На самом деле сонная артерия постоянно напоминает мне о моих провальных попытках заняться домашним виноделием: белые пластиковые шланги, которые я использовал для полива, были довольно гибкими, когда я мыл их в горячей воде. Толстые упругие стенки, может, и скрывают истинный цвет крови, но у живого пациента можно наблюдать ритмичные сокращения артерии в такт самой жизни – биению сердца.
У Клэр, разумеется, все было неподвижно. Я разрезал артерию вдоль всей ее длины, как всегда в поисках повреждений, особенно очень чувствительной внутренней оболочки по центру: в случае обнаружения они могут дать понять, с какой силой ей была причинена смерть. Никаких ушибов я не нашел.
Мне пришлось отодвинуть артерию немного в сторону (разрезав очередную порцию паутины), чтобы полностью обнажить блуждающий нерв. Покрытый шванновскими клетками, нерв белее сонной артерии, которая, если сравнивать их между собой, скорее кремового цвета. Блуждающий нерв похож на проволоку около миллиметра в диаметре, чуть блестит и выглядит весьма величаво на всем своем длинном извилистом пути, тянущемся, как известно, от основания черепа до самого сердца. Только вот он продолжается дальше в брюшную полость, заканчиваясь лишь в толстой кишке. Блуждающий нерв выглядит так, словно бы и не прочь пройти напрямую, но вынужден приспосабливаться и обходить с почтительной грацией все препятствия, создаваемые на его пути другими органами и системами, едва заметно склоняя голову там, где это необходимо.
Я внимательно изучил область вокруг блуждающего нерва Клэр на предмет внутренних ушибов, высматривая следы приложенной силы, которые опять-таки не смог обнаружить. Нерв выглядел довольно безобидно, но у меня были все основания полагать, что именно он стал виновником смерти этого несчастного ребенка.
Блуждающий нерв – это часть вегетативной нервной системы организма, она без нашего ведома и осознанного контроля управляет процессами, о которых мы даже не задумываемся. Например такими, как сердцебиение.
Когда Клэр начала задыхаться, блуждающий нерв передал ее сердцу сигнал замедлиться. С какой стати ему давать такое неправильное указание? По той же причине, по которой покалывает мизинец, если неосторожно удариться локтем, попав прямо по нерву. Когда нерв оказался сдавлен ожерельем, произошла его стимуляция и, замедлив сердцебиение, привела к фатальным последствиям. В случае Клэр оно замедлилось так сильно, что сердце вовсе остановилось, и она умерла.
Как известно специалистам по боевым искусствам, один-единственный, хорошо поставленный удар по блуждающему нерву может привести к почти мгновенной смерти, но по поводу точного механизма, приводящего к этому, ведутся споры. Мало кто из американских судмедэкспертов согласился бы с этой широко распространенной в Великобритании теорией удушения. Они могли возразить, что на самом деле Клэр умерла из-за того, что ожерелье сдавило нервные рецепторы вокруг сонной артерии, которые предупредили мозг о падении кровеносного давления, заставив тем самым сердце работать усерднее. В этом сценарии именно сигналы от рецепторов вынуждают блуждающий нерв подавлять сердечную деятельность. Другие утверждают, что смерть становится следствием получения ложных сигналов сонной артерией и блуждающим нервом, а некоторые еще добавили бы, что свою роль играет яремная вена. Некоторые убеждены, что понимают, почему давление на определенные места в шее может убить человека за десять секунд, но в одном мы можем быть уверены: так действительно происходит. Именно это и случилось с Клэр Ромерил.
Причина ее смерти не вызывала сомнений. Полиция же ждала от меня ответа на следующий вопрос: зацепилось ли ожерелье случайно за ветку, когда она под нее залезала? Стала ли она жертвой загадочного рефлекса блуждающего нерва, который остановил ее сердце? Или же ее кто-то задушил?
Никаких следов насилия или борьбы не было. Я не нашел никаких повреждений мышц шеи. Не было и ссадин или характерных для самозащиты травм, которые бы указывали на причастность другого человека. Я был вынужден оставить вопросы полиции без ответа, и, когда мы покинули секционную, инспектор одарил меня крайне недовольным взглядом.
Последовала привычная возня сотрудников морга, которые готовились поработать над телом. Им предстояло воспользоваться своим величайшим талантом, чтобы вернуть Клэр к привычному для скорбящих родственников виду.
Вскрытие – по определению инвазивная процедура. Оно проводится в интересах скончавшихся и тех, кого они оставили, а в случае обнаружения преступных действий – и в более широких общественных интересах.
Любое вскрытие проводится с огромным уважением к покойному. А порой это делается больше одного раза.
– Наверное, мне следует вернуться через несколько дней, – сказал я. – Есть вероятность, что где-то под кожей остались ушибы, которые пока не вышли на поверхность.
– Она мертва, – с мрачным видом сказал инспектор. – Вряд ли теперь на ней появятся новые синяки.
– Уверяю вас, – ответил я, – еще как могут.
Он снова посмотрел на меня с недоверием. Я мог бы поспорить с ним, но у меня были другие дела.