Римъ Эдельштейн
Без четверти девятнадцать
Виолетта же забралась назад, всхлипывая. Она ещё не плакала, но всё к тому шло.
– Сидеть тихо! – рявкнул пассажир, захлопывая свою дверь. – Погнали!
Водитель выжал педаль, и двигатель надсадно заревел. Покрышки, немного скользнув по асфальту, всё же принудили иномарку сорваться с места. Стрелка спидометра же отчаянно запрыгала вперёд по циферблату.
Савельеву показалось, что они пойдут на взлёт. Он видел пистолет водителя, который всё ещё сжимал его одной рукой. Пистолет действительно большой – не «Макаров» точно. Он продолжил рассматривать грабителя, чтобы получше его запомнить – мало ли как дальше сложится эта ситуация.
Чёрная куртка – самая обычная, с рынка, наверное. Ни рисунка, ни надписи. Перчаток на руках нет, он видел белые костяшки пальцев и чуть припухшие суставы на фалангах. Маска – бывшая шапка, в которой неровно вырезали глаза и рот. Этот парень то закусывал, то облизывал губы от перенапряжения, и их поверхность уже покрылась надорванной бесцветной плёнкой. А взгляд его… Просто бешеный. Глаза непонятного цвета на выкате.
Савельев обернулся: Виолетта вся сжалась, обхватив себя руками. Красивые гладкие колени она сжала изо всех сил, а голову опустила, боясь лишний раз потревожить захватчиков.
Степан Сергеевич перевёл взгляд и на него: оказалось, что чёрный огромный ствол его карабина смотрел прямо на него. С большим усилием, как магнит от железа, Савельев оторвал свой взгляд от него и посмотрел на самого грабителя.
Довольно крупный мужчина. Куртка его была не чёрной, как он подумал вначале, а такой тёмно-коричневой… Такого цвета были сладенькие бегуньи из Кении, которых он неоднократно видел по телевизору. У этого же маска – настоящая балаклава.
Если у водителя взгляд был бешеный, то у этого – острый взор настоящего убийцы. Он зыркнул прямо Савельеву в душу и громыхнул:
– Чё ты пялишься на меня, дедуля? Отвернись! Пока я не грохнул тебя прямо тут! Зенки прилипнут к стеклу, получше трещины рассмотришь!
Степан Сергеевич, разумеется, дедулей не был, но взгляд всё ж отвёл. Мягко проговорив:
– Если ты убьёшь ещё одного заложника, вероятность того, что машину с вами штурмовать не будут, очень понижается.
– Ты-то откуда знаешь?! – прошипел водитель.
– Можно сказать, что я бывший сотрудник, и мне понятно, что же дальше они станут делать, – ответил Савельев.
Безусловно, сотрудником он не был – специализировался только лишь на психологии. Но опыт разговоров с такими ребятами у него уже был, разумеется. В таких ситуациях задачи стояли следующие: во-первых, успокоить налётчиков и захватчиков.
При нападениях у них всех выплёскивался адреналин, шалили нервы. Обычно в первые часы захвата они убивали всех, кто их раздражал, или кто попадался под горячую руку.
Во-вторых, следовало обозначить, что план бандитов не блещет, или вообще несостоятелен. И что, одумавшись и пойдя на сделку с законом, могут облегчить свою участь. Тут необходимо соблюдать осторожность, чтобы они не подорвали всех вместе с собой, если такое у них в вариантах есть.
В-третьих, надо попытаться договориться об освобождении заложников.
Последний раз, когда Савельев разговаривал с захватчиками, они захватили большой банк. Их, кстати, тоже было двое: очень злые парни, до зубов вооружённые. Когда он разговаривал с капитаном позже, тот ему рассказал, что у грабителей были с собой не только дробовики и полуавтоматические пистолеты, но в багажнике их белого «Вольво» они обнаружили ещё и парочку «Калашей», которыми собирались отстреливаться.
Тогда Степана Сергеевича чуть не пристрелили: первая попытка войти в здание обернулась тем, что они швырнули осколочную гранату с крыльца. Требовали они вертолёт и двадцать миллионов рублей. В банке не оказалось необходимой суммы.
Савельев, как сейчас помнил, что он встал на колени и поднял руки. Прямо на крыльце банка, усыпанного россыпями битого стекла. Дверь была настежь распахнута – тогда стоял невыносимо жаркий летний день – и он отчётливо слышал, как внутри плакали люди.
