В конце каникул слуги загрузили в карету нашу корзину с золотом, подписанные мешки с образцами, сундуки с нашими вещами и… мы уехали в столицу, учиться.
Граф Блуа, когда прощался, насупился, всё никак не мог забыть корзину золота, которую мы ему не отдали. В то же время он был оживлен – все эти дни он с большим азартом занимался организацией золотодобычи на своих землях. Видно было – дело не только в деньгах, человеку интересно. Золото!
Дорога из Блуа в столицу оказалась ничуть не лучше, чем была дорога из столицы в Блуа. Но и не хуже. Нас долго трясло и качало на ухабах и вот, мы добрались.
Уже стемнело, когда копыта и колеса застучали по мощеной улочке, на которой стоял мой дом, полученный Тригетой (тогда я еще не вселилась в ее тело) от графа Свирского в качестве моральной компенсации за его мерзкое поведение. Хотя если по правде, это была не компенсация. Это была плата за то, что его милость прекратят обгаживать все пролетающие поблизости птицы. Как говорится, у ведьм свои методы.
Улочка была не бедной, но и не тем местом, где селились аристократы. Хорошее место для обеспеченных горожан. Мостовая ровная, без выбоин. Канализационные канавы по обе стороны под стенами домов. Около канав деловито копошатся водяные крысы, выведенные когда-то ради поедания пищевых отбросов на улицах городов. Дома кирпичные, стоят тесно, стена к стене, сплошным строем. На обоих концах короткой улочки – фонтаны с бассейнами, откуда можно черпать воду для питья или хозяйственных целей. Задними стенами дома выходят на колодцы небольших закрытых двориков, где обычно бегают стайки мелких детей, а служанки сушат бельё. В общем, удобное место для комфортной жизни. Хотя попахивает тут, если честно. Помоями, содержимым ночных горшков, конским навозом и дымом каминов. Летом, очевидно, вонь будет сильнее, а пока – если не принюхиваться, то нормально. Тут почти везде так. В деревне тоже не чище, там плотность населения ниже, зато в каждом дворе выгребные ямы и скот, а по улицам бродят утки и куры. Бродят и гадят. Свиньи хрюкают и гадят. Коровы с выпаса идут и тоже гадят… И кони – телеги тащат и… В общем – в деревне не лучше, единственное – там сверху из окна на тебя прилететь помои не могут. А в городе – случается.
Аристократы на этой улочке не живут, так что громадная дорожная карета, запряженная шестеркой лошадей, тут появляется, скорее всего, за последние лет десять второй раз. Первый – когда я уезжала с Фальмой, второй – когда вернулась.
Наш дормез остановился перед входом в дом.
* * *
Дверца открылась. Кучер откинул лесенку. Я, согнувшись, высунулась в проем и… застыла. Прямо вот так, согнувшись, задом внутри кареты, головой снаружи.
В моем доме происходило что-то странное.
Окна первого этажа ярко освещались свечами. Одно окно оказалось приоткрыто. Через щель доносился мужской голос, козлиным тенором выводящий куплет песни о жене мельника, у которой лошадь часто теряла подкову, потому что у кузнеца были крепкие руки, хорошо подходящие по размеру ладони к нижним и верхним округлостям женщины. Когда тенор добрался до припева, в пение ворвался нечленораздельный рев второго голоса.
В доме явно хозяйничал кто-то. Кто? Удивительный факт, но я этого не знала.
Вообще, я не лавочница какая, я джентри, дворянка. Количество людей, которые могут безнаказанно вломиться в мой дом, не так уж велико. Если учесть, что я ведьма с очень плохой репутацией, – нужно быть просто бессмертным, чтобы захватить мое жилье и горланить там песни. Хотя с другой стороны – я молодая беззащитная девушка, так что… осторожность не помешает.
– Фальма, тут какая-то ерунда происходит, – я слезла всё-таки с подножки на землю и позвала подругу. – Кажется, мне пригодится твоя помощь.
Допустим, кто-то может себе позволить вломиться в дом джентри. Допустим. Но это совсем-совсем не то же самое, что позволить себе вольности с виконтессой. Особенно если виконтессу сопровождает пара дворян с оружием и слуги.
– Ага, – быстро сориентировалась Фальма и стала выбираться из кареты. – Проводите нас, – позвала она охрану.
Те соскочили со своих коней, привязали поводья к карете и заняли место за нашими спинами.
Я поколотила тяжелым кольцом-ручкой в запертую дверь. Мне открыла служанка.
– Ой, госпожа! Вы приехали! А у нас тут…
Служанку оттеснили с прохода. Первым вошел один из дворян, потом Фальма, потом я и второй дворянин.
– Они приехали еще перед Длинной ночью, сказали, отец ваш и жених… – рядом служанка вполголоса пыталась объяснить мне, что тут происходит. – И пьют с тех пор. Сначала по кабакам шлялись, а потом деньги кончились, дома сидят. Всё, что в погребе было, съели, всё вино выпили…
Мы вдвинулись в столовую. Дворяне, Фальма, я, служанка. Виконтесса выступила вперед, я у нее за плечом.
В нос ударила смесь крепких запахов: вина, кислой капусты, чеснока, несвежего мужского пота.
За столом сидело двое мужчин. Первый, немолодой боров с растрепанной бородой и красным лицом, судя по всему был отцом Тригеты. Память тела мне досталась в сильно попорченном состоянии, потому опознала я его неуверенно. Второй, полный мужчина лет тридцати в купеческой одежде, и вовсе мне незнаком.
– Что тут происходит? – осведомилась Фальма.
– Доченька!! – радостно заорал отец.
Он встал и попытался выйти из-за стола, то ли чтобы задушить меня в объятиях, то ли еще зачем. Крепкий массивный стул с грохотом упал. Отец качнулся и передумал идти ко мне, только руки растопырил, призывая меня самостоятельно броситься ему на грудь.
Я осталась на месте, представила спутницу:
– Это виконтесса Фальма из рода Блуа. Это мой отец, джентри Болш. И я тоже хотела бы знать, что происходит.
– Доченька! Я тебе жениха нашел! Это, – он махнул в сторону собутыльника. – Фобик, купец. Он как узнал, что мы за тобой в приданое дом в столице даем, сразу тебя полюбил!
– Что?? – остолбенела я.
– И не перечь отцу!! – проревел он.
В моей голове забегали мысли. Вообще вот такая вот женитьба вполне могла стать унылой реальностью. Он мой отец, я под его опекой, он вправе принимать любые решения за меня…
– Минуточку, – спокойный голос Фальмы остановил это безумие.
Девушка стала неторопливо ходить по комнате из угла в угол и негромко говорить:
– Во-первых, этот дом никак не может быть приданым Тригеты. Я сама покровительствовала заключению сделки и уверена, что он является ее личным имуществом. Приданое же – это часть имущества рода, которую родители передают девушке в момент заключения брака, чтобы позаботиться о достойной жизни дочери и ее будущих детей. Оно аналогично доле, которую выделяют ненаследным сыновьям при их совершеннолетии. Таким образом, дом, как и другое личное имущество Тригеты, будет принадлежать ей вне зависимости от брака, а господину Болшу придется выделить ей приданое из собственного имущества. Размер приданого при этом должен быть соразмерен имуществу рода, учитывать наличие других детей и тот факт, что дочери не смогут в будущем пользоваться имуществом рода и претендовать на основное наследство родителей.
Отец, услышав, что попытка выглядеть щедрым за мой счет не прокатит, нахмурился. Но перечить не стал, игнорировать мнение леди графского рода – это для простого джентри не самая лучшая идея. Хотя, формально, наше имение находится не на землях Блуа, граф нам никто, не синьор и даже не синьор нашего синьора. Но никто-аристократ – это гораздо больше, чем просто никто.
– Далее. Тригета сейчас обучается в Магической академии, она обязана окончить минимальный курс и до его окончания не может быть выдана замуж.
– Так через полгода курс закончится… – вяло попытался возразить отец. – А помолвить можно и сейчас.
– Тригета намерена продолжать обучение и получить полный пятилетний курс, более того, это обучение уже оплачено, – кажется, об этой подробности я родителям сообщить забыла. Не до них было как-то. – И вы не можете запретить дочери продолжать образование, если уж она самостоятельно обеспечила себе такую возможность. На время обучения она имеет статус временно выделенной из рода и обладает правом принимать такие решения в пределах своих личных имущественных возможностей.
Отец удивился. Стоял, хватал воздух ртом. Ну да – стоимость обучения за пять лет – огромные по его меркам деньги. Которые откуда-то возникли и прошли мимо его кармана.
К тому же после полного курса обучения у меня появится собственный титул, статус джентри, собственная, а не родовая, фамилия. И я стану полностью дееспособной, так что решение о браке, как и любые другие решения, отец за меня принимать не сможет.
– А ты, жених, – продолжила Фальма. – Знаешь ли ты, что твоя предполагаемая невеста – ведьма? Как ты считаешь, каковы твои шансы дожить до старости или хотя бы до первой брачной ночи? У тебя, купец, кстати, много наследников? Ты богат?
Теперь воздух хватал ртом и купец, который приехал в надежде вместе с благородной невестой получить помещение под лавку в столице, а не вот это вот всё.
Я уже пришла в себя. Похоже, всё не так плохо, как показалось мне в момент первой паники. Теперь уже я решила поиздеваться над родителем:
– Папенька, послезавтра начинаются занятия в Академии, я переберусь в общежитие и не смогу составлять вам общество. К тому же я не сумею достойно содержать вас в столице. Видимо, вам придется вернуться домой. И предполагаемому жениху – тоже. Вы ведь не допустите, чтобы под моей крышей жил посторонний мне мужчина?
– Да-да, – подхватила Фальма. – Думаю, завтра вам пора уезжать. А пока я приглашаю Тригету погостить у меня. Неприлично ей оставаться в доме с предполагаемым женихом, который сгорает от страсти. Как бы чего не вышло.
* * *
Отец попытался возразить, убедить нас, что он действует из лучших побуждений. Мы не спорили. Зачем? Мы просто продолжали действовать, как решили, – я поехала ночевать к Фальме, а отцу еще раз напомнили, что ему завтра пора уезжать.
«И так достаточно погостили», – с этими словами виконтесса сморщила носик и окинула взглядом грязную посуду и объедки на столе. Вес нашим словам добавлял статус моей подруги и ее вооруженные дворяне за спиной.
Мы уехали и спокойно переночевали в особняке Блуа.
К обеду я вернулась в свой дом. Отец с женихом уже привели из общественной конюшни лошадей и грузили на них поклажу. В трезвом состоянии они выглядели вполне симпатичными людьми. Не настолько симпатичными, чтобы я захотела замуж, но всё же…
– Скажите маме, что у меня всё хорошо, – попросила я отца. – Пусть не беспокоится. Приехать я не смогу, на следующих каникулах много дел будет.
Хотя я мало помнила мать Тригеты, но почему бы не передать ей весточку? От меня не убудет.
– Скажу. До нас всякие неприятные слухи дошли. А твои письма еще больше волнения нагнали. Потому я и стал жениха тебе срочно искать. Ты не думай, мы добра тебе желаем.
– Я верю. Просто теперь я сама хочу решать, что для меня добро.
Я помахала ручкой спине своего родителя, уезжающего по грязной улице под серым небом. Папенька не обернулся даже, так и уехал. Видно, похмелье его сильно мучило, не до долгих прощаний было. Его слуге, стареющему оруженосцу, который сопровождал его в этой поездке, я приказала передать моей матери, что у меня всё хорошо и беспокоиться обо мне не следует. Слуга точно не забудет и не исковеркает мои слова. Насчет папеньки – я в этом не уверена, уж очень он выглядел уставшим после многодневного пьянства.
Прошлась по дому. Оценила, какие помещения загажены, а какие нет. Моя спальня оказалась нетронутой. Гости спали на сундуках и тюфяках в гостиной. Я распахнула окна здесь и в столовой – надо срочно избавляться от запахов вина, перегара, прокисшей пищи и… в общем от всех органических запахов, которые остались после гостей.
Пока я бродила по дому, оценивая ущерб, служанка успела сбегать на рынок. Вошла в дверь с большой корзиной. Там под крышкой что-то шебуршилось. Я изобразила вопрошающее выражение лица. Она поняла и сразу объяснила:
– Пару кур купила. Гости-то всё мясо съели из ларя.
Ларь для хранения у меня в доме замечательный. На нем висит амулет, сделанный некромантом, у одного старшекурсника по дешевке взяла. Амулет убивает всё живое, в том числе гниль, плесень, насекомых. Но при этом оставляет структуру мяса и молока неповрежденной, а зелень, фрукты и овощи и вовсе остаются живыми. Правда, этот амулет не защищает от высыхания и увядания, поэтому ларь стоит в погребе, где прохладно и влажно. Еще в нем нельзя долго хранить масло и сало – прогоркает, разве что в соленой воде держать… Теперь этот ларь почти пуст. Мужчины, что с них возьмешь…
Пока я от скуки наблюдала за служанкой, она приоткрыла крышку корзины, поймала и извлекла из нее тощую курицу пегого окраса. Птица билась в ее руках, но быстро притихла.
– Слушай, она какая-то больная, – поморщилась я.
У курицы на макушке, шее и, особенно, на спине были выщипаны перья. На крестце вокруг основания хвоста располагалось уродливое большое пятно голой розовой кожи. Еще и птица мелкая какая-то. По сравнению с теми курами, которых я у родителей дома видела, это какая-то несчастная Золушка, которой не досталось ни куриной феи, ни петуха-принца.
– Та не, то просто курятник маленький был, курам тесно, и они дрались, щипали друг друга. Она тощая, жилистая, но то ничего, зато холодец из нее хороший будет.
Молодка-служанка привычным движением свернула птице голову, подождала, пока та прекратит бить крыльями и лапами, потом облила тушку кипятком и стала быстро ощипывать. Лапы трупика еще подергивались, но уже без энтузиазма.
– Слушай, а гости тебя не обижали, пока меня не было?
Моя служанка уже не девочка, молодка бальзаковского возраста, около тридцати, довольно пышная. Могла привлечь внимание.
– Та не. Ваш отец, он больше по вину. Так, за зад ущипнуть только может, а что дальше делать – и не помнит. А жених боялся руки распускать.
– А оруженосец отца?
– А с ним у нас все ладненько вышло. Он добрый и не жадный, хоть и не господин.
Курица, жареная, с печеной репой на гарнир, оказалась превосходна. Бульон из костистых частей, сдобренный крупой и соленой листовой капустой, и вовсе получился выше всяких похвал. Вкусно. Хотя, конечно, помидоров и картошки мне в этом мире не хватает. Их уже привезли из дальних стран, я узнавала, но выращивать массово еще не начали.
Остаток дня я перебирала вещи. Что-то надо было отдать в стирку после поездки в графство Блуа, что-то – подготовить для Академии. Вроде мелочь, а весь вечер на это ушел.
* * *
Утром за мной заехала Фальма. Как раз рассвело. Мы спокойно успели доехать до Академии, там разгрузить вещи в наши комнаты общежития. Слуги виконтессы перетащили сундуки. Корзину с золотом и мешочки с образцами оставили в покоях у Фальмы, там надежнее.
Мы еще успели привести себя в порядок и позавтракать в столовой.
Коридоры академии шумели. То тут, то там собирались группки парней и девушек. Студенты соскучились по общению, многие казались неестественно оживленными.
На лекциях студенты больше думали не об учебе, а о том, как бы посплетничать с друзьями, поделиться новостями, похвастаться, как провели каникулы. Мне вся эта нездоровая суета казалась утомительной и ненужной. Преподаватели понимали, что внимание учеников захватить сейчас не удастся, они ограничивались обзорным материалом, который не требовал напряжения мозгов.
Я сидела за партой и мне не терпелось. Вот бы поскорее встретить Пумеса и договориться с ним о сотрудничестве. Или с магистром Нелесом. Или образцы кварца отнести в стеклодувную мастерскую и проверить, какие получатся из них стекла. Или золото выплавить из наших самородков и очистить … Столько дел!
Наконец наступил обед.
Я готова была бежать в столовую вприпрыжку, но… Фальма еле шла и выглядела измученной.
– Что такое?
– У меня началось… – поморщилась она.
– ?
– Женские дни. Должны быть позже, наверное, из-за поездки растрясло, сместились.
– И?
– А я амулет дома оставила. Больно – ужас! Если так пойдет, сейчас в обморок хлопнусь. У меня на Земле такое было, тоже жутко страдала, пока парень не появился.
Переговаривались мы шепотом, остальная свита Фальмы держалась на расстоянии.
– Давай, я тебя обезболю, – предложила я. – Ведьма я или кто?
– Давай, – страдальчески скривилась Фальма. – Главное, побочного эффекта в виде поноса не устрой.
– Лишь бы не остановку сердца, – отшутилась я.
Мы попрощались с сопровождающими, отошли в сторону, спрятались в альков. Фальма обессиленно прислонилась к стене. Судя по выражению ее лица, если бы не толстый слой белил на коже, она была бы сейчас бледно-зеленой.
Я вошла в состояние ясности ума. Покопалась в подсознательной памяти. Боль можно устранить разными способами. Можно заблокировать болевые рецепторы или нервные каналы. Но это не всегда правильно, а иногда даже вредно. В нашем случае, вроде бы, чтобы не болело, надо снять спазмы.
Ну, я и сняла. При этом представила себе перед глазами анатомическую картинку с изображением матки. Это чтобы не промахнуться, не прихватить воздействием какой-нибудь соседний орган. А то действительно, устрою леди понос… Наличие в подсознании вот таких вот анатомических картинок на все случаи жизни оказалось моим неоспоримым преимуществом перед местными ведьмами.
Всё получилось. Боль ушла. Фальма больше не пыталась упасть.
– Помоги дойти до покоев, – вздохнула она. – Придется мне остаток сегодняшнего дня и завтрашний полежать.
Мы доковыляли до общежития, в покоях я сдала болезную подругу ее служанке.
Фальма позволила снять с себя верхнюю одежду и с облегчением разлеглась на кровати. Служанка засуетилась в поисках чистых тряпиц.
– И что теперь? Всё откладывать? – расстроилась я.
– Почему это? Со своим некромантом ты можешь поговорить и без меня.
– Кто из них мой? Студент или магистр?
– Оба. Но сейчас нам нужен студент. С магистром разговаривать рано. И в мастерские тоже сама можешь сходить.
– Там не станут слушать меня. Авторитета не хватит.
– Ссылайся на меня. Говори всем: «Я тут токмо волею пославшей меня леди Фальмы Блуа. Дабы усладить минуты болезни её, решилась я обеспокоить вас…».
– Не издевайся.
– Я и не издеваюсь. Я тебе денег выдам, сколько скажешь. Примерные расценки на подкуп мастеров подскажу. Что нам нужно, ты знаешь.
Ждать, пока Фальма встанет на ноги, мне не хотелось. Пришлось действовать самостоятельно. Было немного страшновато, но… очень уж не терпелось побыстрее получить результат и проверить, реалистичны ли наши замыслы.
* * *
Мастерские находятся на обширном заднем дворе. Там же стоят каретные сараи и конюшня, склад всякой всячины, колодец, сеновал, обширный дровяной навес и прочие хозяйственные постройки.
Опознать, какая мастерская чем занимается, оказалось несложно.
В кузнице звенят сдвоенные удары молотков. Сначала тихий «Звяк?» молотка мастера, потом «Бам!» кувалды молотобойца. И так постоянно, с одним ритмом: «Звяк? – Бам! – Звяк? – Бам!». У кузницы установлена коновязь – чтобы удобнее было подковывать лошадей.
Перед столярной мастерской под навесом лежат аккуратные штабеля досок. Может, ждут своей очереди, а может, сушатся для использования в следующем году.
Перед гончарной – куча рыжей глины и стоят готовые ночные вазы и миски для умывания, невзрачные, но практичные. Почему именно они? Это самая массовая керамическая утварь в быту студентов. Еще посуду для столовой в этой мастерской делают, всякие миски и плошки.
У дверей швейной висит вывеска с нарисованными ножницами. В ней занимаются простыми вещами – простыни для общежития подрубают, шторы в комнаты и кабинеты. Могут за небольшую плату одежду пошить или починить. Единой формы одежды у студентов нет, но мастерская поставила на поток шитье дешевых и практичных однотипных камзолов, платьев и чулок, половина студентов в таких ходит.
Стекольная мастерская стоит с закрытой дверью, что она работает, выдает только дымок из трубы.
Я стукнула для приличия в дверь и вошла.
Внутри мастерская представляла из себя большой зал со стенами из неоштукатуренного кирпича. Вдоль стен – стеллажи и сундуки, большие короба с мешками песка, извести, золы, корзины с древесным углем.
В центре зала – печь высотой по пояс. На верхней ее плоскости – раскаленная чугунная плита, в нее вмонтирован тигель, рядом лежит плоская пластина, с виду – медная, за ней – открытое жерло, из которого выбиваются языки пламени. Над плитой сделана широкая вытяжка, кирпичная, опирающаяся углами на столбы.
Под стеной сделана еще одна печь. У нее высокий свод, а сбоку – широкое окно, закрытое крышкой. Через такое окно удобно ставить внутрь и вытаскивать изделия или глиняные горшки с шихтой для выплавки стекла.
У плиты с тиглем – широкоплечий мастер. Когда я вошла, он как раз сунул в тигель метровую железную трубку, повертел там ее концом, вытащил – на конце прилипла густая масса расплавленного стекла. Вязкая капля светилась красным цветом в полутьме мастерской.
Не обращая на меня внимания, мастер поднес конец трубки ко рту и сильно дунул в нее. Из стеклянной массы на другом конце вздулся круглый пузырь. Еще пара мощных выдохов, и его размер удовлетворил мастера. Он быстро вертел трубку, чтобы пузырь не потерял форму, пока окружающий воздух его остужает. Когда цвет свечения пузыря изменился до глубокого красного, стеклодув решил, что масса достаточно загустела, положил ее на медную пластину, быстрыми уверенными движениями покатал по ней, превращая шар в цилиндр. Потом поставил на дно, выравнивая его. Окинул полученный цилиндр опытным взглядом. Подогрел трубку над жерлом с пламенем, когда стекло около нее опять засветилось ярко, мягким движением вытянул верх заготовки в удлиненное горлышко. В конце работы острым резаком отделил застывающее стеклянное горлышко от трубки и подравнял его края. Получилась вполне пристойная бутылка объемом где-то на четверть ведра. Последний критический взгляд – и мастер ставит ее на полку.
Поворачивается ко мне:
– Слушаю.
Вообще, ведет он себя нагловато. Он – мастер, а я – джентри. Мог бы и больше уважения проявить. Правда, есть нюанс – я студентка, а он работник Академии. Это повышает его статус относительно меня. Конечно, это не делает его благородным, но по факту, пока мы в Академии, мастер, библиотекарь или кастелянша примерно равны по положению студенту-джентри, а магистры или сотрудники-дворяне имеют более высокий статус.
– Уважаемый, меня прислала виконтесса Фальма Блуа, – повышаю я ставки. – Договориться о выплавке нескольких образцов стекла. У нас есть пробы кварца, надо проверить, что из них получится.
– Никак невозможно, – буркнул мастер. – Я весь день занят, от рассвета и до заката. Алхимическая лаборатория заказала множество колб и бутылок, работаю с утра и до вечера.
– А если мы оплатим твой труд? – попыталась я найти вариант.
– Нет, госпожа. Времени нет. Совсем нет.
Разбаловались они тут. Уже и деньги им не нужны…
Я наморщила лоб и попыталась придумать выход. Где-то глубоко внутри во мне живет уверенность, что если хорошо наморщить лоб, выход всегда найдется. Такая вот я оптимистка. Я считаю, что человек, для которого даже смерть не стала концом, может позволить себе быть оптимистом.
Пока я задумалась, мастер снова сунул трубку в расплав, подцепил там очередную порцию вязкого стекла и начал выдувать новую бутылку. Когда он оторвал трубку ото рта, чтобы мог говорить, я уточнила:
– А если мы найдем другого работника? Нам выдувать ничего не надо, только выплавить стекло и остудить.
– Не получится. Плавильная печь занята весь день, в ней или тигель с моим расплавом греется, или готовые изделия отжигаются.
Я обхватила себя руками и походила по залу. Если наморщивание лба не помогает придумать выход, надо походить. Тогда придумается. Или нет.
Подошла к новенькой бутылке. Она была еще горячей, воздух над ней тёк, как летом над нагретым асфальтом. Рядом на полке стояли похожие сосуды. Они оказались не совсем одинаковыми, но алхимикам этого и не требовалось, судя по всему. А так – нормальные колбы и бутылки из мутного коричневого стекла. Некоторые чуть кривоваты, но в целом – использовать можно.
– Не дотрагивайтесь! – заволновался мастер. – Их еще отжигать нужно, чтобы снять напряжения. Сейчас они могут рассыпаться от любого прикосновения.
Я испуганно отшатнулась от коварных бутылок.
Мне пришло в голову подключить свою ведьмовскую интуицию. Я ввела себя в состояние ясности ума, тут новая идея и проклюнулась:
– Ты сказал, печь занята весь день. А ночью?
Мастер удивленно посмотрел:
– Так ночью же темно для работы.
– Так нам же выдувать изделие не надо. Разве что на пластине разровнять расплав. Это и при свечах можно.
Стеклодув почесал за ухом. Пожал плечами. Но всё же отказал:
– Не пущу я в свою мастерскую кого попало. Вдруг испортите инструмент или тигель?
– А если мы оплатим аренду мастерской? Сколько будет стоить поработать в ней одну ночь? Мы еще и сырье у вас купим, известняк и соду.
– А если печь испортите?
– Если что-то испортим – всё испорченное компенсируем деньгами.
В общем, соблазнила я мастера. Деньгами соблазнила. Теперь осталось придумать, где взять работника, который будет готов по ночам плавить для нас стекло. Кое-какая идея на этот счет у меня имелась.
Я уточнила практические вопросы, походила по мастерской, оценивая, удобно ли тут будет работать. Выяснила всё и убежала в столовую. Перерыв длинный, но до следующей лекции осталось не так уж много времени.
* * *
«Это я удачно зашла!» – поняла я, увидев в столовой Пумеса.
– Джентри Рит, – сразу подошла я к нему, – мы могли бы переговорить наедине?
Пумес сидел вместе с людьми виконта Хорна. Парни из свиты сразу оживились и уставились на меня. Видно, подумали о романтических поводах для разговора.
– Не о чем нам с вами разговаривать, – пряча глаза заявил некромант.
Я взбесилась. Хотела высказать ему своё «Фу!» на такое поведение. Потом сообразила – он, пес этакий, боится замарать себя перед лицом товарищей разговором с девицей, потерявшей репутацию. При этом формально, я свою репутацию восстановила, потому что все мои обидчики бесповоротно мертвы. Значит, прямо мне сказать: «Уйди, развратница» никто не посмеет, но и общаться боятся. Как только я это поняла, поняла и то, что скандалом делу не поможешь. Пришлось повторить удачный прием, уже проверенный на стеклодуве, и сослаться на Фальму:
– Я пришла по воле леди Фальмы Блуа и должна обсудить с вами деловой вопрос. Вы ведь найдете возможность обсудить предложение леди?
Тут Пумесу стало нечем возразить. Он поднялся. Я уже совсем было утащила его в угол, за пустой стол, но меня остановил виконт Хорн:
– Джентри, а где сама леди Блуа? Я бы хотел поговорить с ней.
– У нее недомогание. Сегодня и завтра она не сможет вас принять.
Виконт помялся, потом негромко уточнил:
– Вы знаете, что решили ее родители насчет нашего брака?
Я знала, но сказать об этом должна сама Фальма. Иначе крайне невежливо получится, если жениху через подругу передадут, что невесту ему заменили на сестру.
– Я не уполномочена обсуждать эту тему, – честно сказала я.
Виконт насторожился. Ничего, придется ему поволноваться пару дней.
* * *
Я уселась и стала нагребать себе на тарелку пищу. Проголодалась я.
– О чем вы хотели говорить, джентри? – хмуро спросил Пумес.
Его явное пренебрежение меня достало.
– Джентри Рит, вам корона на уши не давит? Лицо попроще сделайте. Я вам, вообще-то работу хочу предложить. И если у нас всё получится, то после окончания вашей учебы в Академии виконтесса предложит вам постоянное место.
Я оценила содержимое своей тарелки, поколебалась мгновение, добавила еще кусок запеченного мяса. Чтобы не томить парня, стала есть и рассказывать одновременно.
– Нам прямо сейчас, буквально уже сегодня-завтра, нужен одушевленный конструкт. Этот конструкт должен быть в состоянии выполнять простую работу. Поддерживать горение в печи, засыпать в тигель компоненты, ставить тигель в печь и доставать его оттуда, выливать расплав в форму. Желательно, чтобы он умел читать и считать, ну или хотя бы был достаточно сообразительным, чтобы правильно отмерить нужное количества веществ. В идеале нам нужен мастер-стекловар, если вы сможете найти душу с соответствующими знаниями, мы будем очень рады и заплатим дороже.
– Но почему вы обратились ко мне?
– Потому что вы создавали конструкт, который применялся в дуэли с Вивьеном из Флеко. Если отбросить совершенно излишнюю для нас броню, нам нужно что-то похожее.
Некромант возмутился:
– Вы совершенно превратно поняли мою идею! Я занят созданием боевых конструктов, а вам… вам какой-то обычный раб нужен!
– Не обычный, а сообразительный. Да, нам нужен раб для простой работы. Потом потребуются рабы для работ, требующих профессиональных умений. Много рабов. И за всех мы готовы платить.
Пумес растерялся. Почему-то идея заставить скелет, одушевленный призраком, выполнять обычную работу, а не воевать, его шокировала.
– Но это же… это принижение высокого искусства некромантии! Почему бы вам просто не купить живого раба?
Я вздохнула.
– Пумес. Тебе деньги нужны? Работа тебе после окончания Академии нужна?
Парень кивнул. Ну слава Судьбе! Здравый смысл у него таки проснулся.
– Если нужны, тогда ты должен делать то, за что тебе будут платить. А платить мы готовы за конструкты, которые будут работать. Возможно, потом и конструкты-охранники потребуются, но это не главное. Главное – мастера и подмастерья. Прямо сейчас нам нужен первый работник. Готов ли ты его сделать, сколько времени это потребует и сколько будет стоить?
Как всегда у творческих личностей, когда речь зашла о практическом применении их идей, оказалось, что сроки неопределенны, а цена завышена. Мы поспорили.
– Но откуда я возьму прочный скелет так быстро? – возмутился некромант. – Старые кости – хрупкие. Он не сможет работать, руки поломаются под весом ноши!
– Пумес, а почему бы тебе не укрепить кости стальным прутком и проволокой? Ты можешь оставить только суставы, а между ними вставить железо. А суставы можно укрепить, пропитав кости клеем.
Я обдумывала этот вопрос, потому и смогла сразу привести этот аргумент.
Услышав об укреплении костей и суставов, Пумес завис. Сунул в прическу пальцы, уставился в столешницу и в таком положении надолго замер. Я решила, что это хороший признак и, пока он мыслил, стала быстро поглощать содержимое своей тарелки.
– Мы тебе даем не только деньги и работу, а еще и возможность потренироваться и опробовать новые методы и подходы, – сделала я контрольный выстрел. – С очень большими перспективами в будущем.