Роберт Шекли
Хождение Джоэниса. Оптимальный вариант
8. Как Джоэнис преподавал в университете, и что он при этом узнал
(Рассказано Маубинги с Таити)
Через некоторое время Джоэнис прибыл в Ньюарк, штат Нью-Джерси, где находился университет Сент-Стивенс Вуд. На обширном зелёном пространстве были раскиданы низенькие, приятных очертаний здания. Глупс по очереди называл строения: Корпус Гретца, Корпус Ваникера, Общага, Столовка, Физическая лаборатория, Дом преподавателей, Библиотека, Часовня, Химическая лаборатория, Новое крыло и Старый Скармут. За университетом протекала река Ньюарк, её серо-бурые воды отливали оранжевыми сбросами с плутониевого завода, расположенного выше по течению. Неподалеку громоздились фабрики промышленного Ньюарка, а прямо перед университетом проходило скоростное восьмиполосное шоссе. «Всё это, – сказал декан Глупс, – привносит дыхание реальности в уединённую академическую атмосферу».
Джоэнису предоставили комнату в Доме преподавателей, а затем пригласили его на коктейль, на вечеринку профессорского состава.
Там он встретил своих коллег. Профессор Ловимомент, заведующий кафедрой английского языка, вынул на минуту трубку изо рта и проговорил: «Добро пожаловать, Джоэнис. Если могу быть чем-то полезен, я к вашим услугам».
Чандлер, кафедра философии, сказал: «Ну что ж…»
Блейк, кафедра физики: «Надеюсь, вы не принадлежите к числу тех гуманитариев, которые считают своим долгом нападать на формулу Е=МС2? Уж так оно есть, черт побери, и мы ни перед кем не обязаны извиняться. Я выразил свои взгляды в книге “Совесть физика-ядерщика” и буду отстаивать их до конца. Выпить не хотите?»
Хенли, кафедра антропологии: «Я уверен, что вы будете желанным гостем на моей кафедре, господин Джоэнис».
Дальтон, кафедра химии: «Рад вас видеть в нашей компании, Джоэнис, и милости прошу на мою кафедру».
Джефрард, кафедра античности: «Вы, наверное, смотрите свысока на такую старую перечницу, как я?»
Харрис, кафедра политических наук: «Ну что ж…»
Свободмен, кафедра изящных искусств: «Добро пожаловать, Джоэнис. У нас довольно разнообразная программа, не правда ли?»
Хойтберн, кафедра музыки: «По-моему, я читал вашу диссертацию, Джоэнис, и должен вам сообщить, что не вполне согласен с той аналогией, которую вы проводите касательно Монтеверди. Разумеется, я не специалист в вашей области, но ведь и вы не специалист в моей, так что нам обоим, очевидно, трудно проводить аналогии, не так ли? Тем не менее приветствую вас в нашей компании».
Птолемей, кафедра математики: «Джоэнис? Кажется, я читал вашу докторскую работу по системам оценки двоичного смысла. Мне она показалась весьма любопытной. Хотите еще выпить?»
Шан Ли, кафедра французского языка: «Рад с вами познакомиться, Джоэнис. Разрешите наполнить ваш бокал?»
Весь вечер проходил в подобных и даже ещё более приятных разговорах. Джоэнис пытался ненавязчиво выяснить, какой же предмет ему предстоит вести, беседуя с теми из профессоров, которые, казалось, были в курсе. Увы, эти люди, возможно из деликатности, не касались предмета Джоэниса, а предпочитали рассказывать истории, близкие им самим.
Поняв, что его попытки тщетны, Джоэнис вышел в фойе и оглядел доску объявлений. Единственное объявление, которое имело к нему отношение, гласило, что занятия господина Джоэниса начнутся в 11.00 в аудитории 143 Нового крыла вместо аудитории 341 Корпуса Ваникера, как было сообщено ранее.
Джоэнис подумал, не отвести ли ему в сторону одного из профессоров, например господина Чандлера с кафедры философии (науки, безусловно, не чуждой подобных деликатных сомнений), и не спросить в лоб, что ему, Джоэнису, надо преподавать. В конце концов этому мешала его врожденная стеснительность. Вечеринка закончилась, и Джоэнис удалился к себе в комнату в Доме преподавателей, так ничего и не узнав.
На следующее утро, стоя у входа в аудиторию 143 Нового крыла, Джоэнис испытал типичный страх начинающего актера перед выходом на сцену. Он даже подумал, не удрать ли из университета. Но ему так пришлась по душе университетская жизнь, судя по первым о ней впечатлениям, что было очень жаль лишаться её из-за такого пустяка. Поэтому, придав лицу строгое выражение, он решительно вошёл в аудиторию.
Разговоры стихли, студенты с живым интересом рассматривали нового преподавателя. Джоэнис собрался с мыслями и обратился к классу с той напускной уверенностью, которая нередко лучше уверенности самой по себе.
– Вот что, класс, – сказал он, – я полагаю, что вам следует немедленно уяснить некоторые вещи. Ввиду определённой необычности моего курса кое-кто из вас, вероятно, считает, что тут нечего делать и что занятия наши будут носить развлекательный характер. Тех, кто так думает, предупреждаю сразу: лучше переводитесь на другой курс, более соответствующий вашим ожиданиям.
В аудитории воцарилось напряжённое молчание.
Джоэнис продолжил:
– До некоторых, возможно, дошли слухи, будто бы у меня легко получить положительную оценку. Советую побыстрее избавиться от этого заблуждения. Я отношусь к ответам беспристрастно и строго. Знайте, что, если потребуется, я без колебания завалю весь поток.
Легкий вздох, почти что отчаянная мольба, сорвался с губ студентов. По жалобным взглядам Джоэнис понял, что стал хозяином положения. Поэтому несколько смягчил тон.
– Теперь, когда мы познакомились поближе, мне остается только сказать вам – тем, кто выбрал этот курс из искренней жажды знаний, – добро пожаловать в нашу компанию!
Студенты, как единый гигантский организм, разом облегчённо выдохнули. Следующие двадцать минут Джоэнис занимался тем, что записывал фамилии и места слушателей. Когда он довел список до конца, его осенила счастливая идея.
– Господин Этельред, – обратился Джоэнис к серьёзному и знающему на вид студенту, сидящему в первом ряду, – будьте любезны, подойдите ко мне и напишите на доске крупными буквами, чтобы всем было видно, название нашего курса.
Этельред с трудом сглотнул, заглянул в свою тетрадку и вывел на доске: «ОСТРОВА ЮГО-ЗАПАДНОЙ ЧАСТИ ТИХОГО ОКЕАНА: МОСТ МЕЖДУ ДВУМЯ МИРАМИ».
– Очень хорошо, – сказал Джоэнис. – А теперь вы, мисс Хуа, пожалуйста, возьмите мел и запишите краткий перечень тех вопросов, которые освещает наш курс.
Мисс Хуа оказалась высокой скромной девушкой в очках, и Джоэнис интуитивно почувствовал в ней хорошую студентку. Она написала: «ДАННЫЙ КУРС ЗАТРАГИВАЕТ ВОПРОСЫ КУЛЬТУРЫ ОСТРОВОВ ЮГО-ЗАПАДНОЙ ЧАСТИ ТИХОГО ОКЕАНА, С ПРИДАНИЕМ ОСОБОГО ВНИМАНИЯ ИСКУССТВУ, НАУКЕ, МУЗЫКЕ, РЕМЕСЛАМ, ФОЛЬКЛОРУ, ПСИХОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ. БУДУТ ПРОВЕДЕНЫ АНАЛОГИИ МЕЖДУ ИЗУЧАЕМОЙ КУЛЬТУРОЙ, ЕЁ АЗИАТСКИМИ ИСТОКАМИ И КУЛЬТУРНЫМИ ЗАИМСТВОВАНИЯМИ В ЕВРОПЕ».
– Отлично, мисс Хуа, – кивнул Джоэнис.
Теперь он знал, что должен преподавать. Разумеется, осталось ещё немало трудностей. Он жил на Манитуатуа, в самом сердце южной части Тихого океана. О юго-западной части, куда, как ему казалось, входили Соломоновы, Маршалловы и Каролинские острова, он имел крайне слабое представление. И уж вовсе ничего он не знал о культурах Европы и Азии, с которыми ему предстояло проводить параллели.
Это, конечно, несколько обескураживало, но Джоэнис был уверен, что сумеет преодолеть все трудности. Кроме того, он с облегчением заметил, что время занятия истекло.
– Что ж, на сегодня достаточно, – сказал он студентам. – До свидания, или, как говорят полинезийцы, алоха. И ещё раз добро пожаловать в нашу компанию!
С этими словами Джоэнис распустил свой класс. Когда все разошлись, в аудиторию вошел декан Глупс.
– Не вставайте, пожалуйста, – произнес он. – Я к вам, если можно так выразиться, неофициально. Я стоял за дверью и слушал, и, хочу признаться, восхищен вашим подходом. Вы увлекли их, Джоэнис. По чести говоря, я опасался, что вам придется несладко, так как на курс почти целиком записалась наша баскетбольная команда. Но вы продемонстрировали ту самую гибкую твёрдость, которая является вершиной истинной педагогики. Я поздравляю вас и предсказываю вам долгую и блестящую карьеру в нашем университете.
– Благодарю вас, сэр, – ответил Джоэнис.
– Не надо меня благодарить, – мрачно произнес декан Глупс. – Мое последнее предсказание относилось к барон-профессору Мольтке, выдающемуся специалисту в области теории ошибок. Я пророчил ему великое будущее, а через три дня после начала семестра бедняга Мольтке свихнулся и убил пятерых членов университетской футбольной команды. В тот год мы проиграли Амхерсту, и больше я своей интуиции не доверяю. Тем не менее искренне желаю вам удачи, Джоэнис. Я всего лишь простой администратор, однако я хорошо знаю, что мне нравится.
Глупс отрывисто кивнул и покинул аудиторию. Выждав для приличия некоторое время, Джоэнис поспешил в книжную лавку, чтобы приобрести необходимую для курса литературу. К несчастью, она была распродана, и ближайшее поступление ожидалось не раньше чем через неделю.
Джоэнис пошел в свою комнату, лег на постель и погрузился в размышления об интуиции декана Глупса и о сумасшествии, постигшем бедного профессора Мольтке. Он проклинал злую судьбу, позволившую купить книги студентам и обошедшую куда более остро в них нуждающегося преподавателя. А ещё он пытался придумать, что делать на следующем занятии.
Когда пришло время и Джоэнис стал лицом к классу, на него снизошло озарение.
– Сегодня я вас учить не буду. Поступим наоборот – вы будете учить меня. О культуре юго-западной части Тихого океана, как вам, безусловно, известно, распространено множество искаженных представлений. В связи с этим, перед тем как мы начнем формальное изучение предмета, я бы хотел послушать вас. Говорите прямо и открыто, не бойтесь высказывать собственное мнение, даже если вы в чем-то не уверены. Наша цель на данном этапе – со всей откровенностью поделиться своими суждениями, чтобы впоследствии переориентироваться, если, конечно, это будет необходимо. Таким образом, отбросив ложные представления, мы сможем со свежей головой воспринять эту великую культуру, по праву именуемую «мостом между двумя мирами». Надеюсь, вам это предельно ясно. Мисс Хуа, не начнете ли вы нашу дискуссию?
Джоэнису удалось использовать этот прием на протяжении следующих шести занятий и собрать массу противоречивых сведений о Европе, Азии и юго-западной части Тихого океана. Когда студенты интересовались, верно ли то или иное суждение, Джоэнис улыбался и говорил:
– Оставляю за собой право вернуться к этому вопросу позднее. А пока продолжим наше обсуждение.
На седьмом занятии студенты уже больше ничего не смогли ему рассказать. И тогда Джоэнис стал читать лекцию о воздействии электрических трансформаторов на тихоокеанские атоллы. С помощью анекдотов он растянул этот материал на несколько дней. А если студент задавал вопрос, на который Джоэнис не знал ответа, он неизменно говорил: «Прекрасно, Дубоглав! Вы попали в самую суть проблемы. Подготовьте-ка, пожалуйста, самостоятельно ответ к следующему занятию и изложите в письменной форме объёмом, скажем, в пять тысяч слов».
Таким образом Джоэнис отвадил излишне любопытных, особенно из числа игроков в баскетбол, боявшихся перенапрячь пальцы и выбыть из состава команды.
Но даже несмотря на эти уловки, Джоэнис вскоре опять исчерпал материал. В отчаянии он дал контрольную работу, предложив студентам оценить обоснованность ряда своих собственных суждений. Джоэнис со всей честностью пообещал, что результаты контрольной не отразятся на оценках.
Он понятия не имел, что делать дальше. К счастью, подоспели долгожданные учебники, и в распоряжении Джоэниса оказались суббота и воскресенье для их изучения.
Весьма полезной была книга «Острова юго-западной части Тихого океана: мост между двумя мирами», написанная Хуаном Диего Альваресом де лас Вегасом и де Риверой. Автор когда-то был капитаном одного из перевозивших сокровища кораблей испанского флота, базировавшегося на Филиппинах, и, если не считать выпадов против сэра Фрэнсиса Дрейка, давал полную и содержательную информацию.
Равно полезной оказалась книга, озаглавленная «Культура островов юго-западной части Тихого океана: их искусство, наука, музыка, ремёсла, фольклор, нравы, психология и философия, и связь этой культуры с её азиатскими истоками и культурными заимствованиями в Европе». Книга была написана достопочтенным Алланом Флинт-Мутом, Д.К.Б.И. (Дамой-Командором Британской империи), К.Г.Б., Б.Т.Р., бывшим помощником губернатора Фиджи и руководителем карательной экспедиции на Тонга в 1903 году.
С помощью этих книг Джоэнис стал опережать студентов по крайней мере на одно занятие. Если по той или иной причине ему это не удавалось, он всегда мог дать контрольную работу по пройденному материалу. Но лучше всего было то, что высокая очкастая мисс Хуа вызвалась проверять контрольные работы. Джоэнис испытывал глубокую признательность к преданной науке девушке, освободившей его от утомительнейших и скучнейших педагогических трудов.
Жизнь вошла в спокойное русло. Джоэнис читал лекции и устраивал контрольные работы, а мисс Хуа правила и ставила оценки. Студенты быстро усваивали материал, писали контрольные работы и с лёгким сердцем забывали пройденное. Как и прочие молодые, здоровые организмы, они быстро освобождались от всего вредного, раздражающего или просто надоедливого. Разумеется, они освобождались и от всего полезного, стимулирующего мысль или дающего пищу для размышлений. Об этом, возможно, стоило бы пожалеть, но такова уж неизбежная сторона процесса образования, с которой должен свыкнуться всякий преподаватель. Как сказал Птолемей с кафедры математики: «Ценность университетского образования заключается в том, что оно приближает молодежь к знаниям. Студента, проживающего в удобно расположенном общежитии, отделяют лишь тридцать ярдов от Библиотеки, менее пятидесяти ярдов от Лаборатории физики и всего-навсего десять ярдов от Лаборатории химии. Я полагаю, что все мы можем по праву этим гордиться».
Однако возможностями, которые давал университет, в первую очередь пользовались всё-таки преподаватели, соблюдавшие, правда, осмотрительность. Университетский врач строжайшим образом предупредил их об опасности злоупотребления знаниями и лично отмеривал им еженедельные дозы информации. Увы, несмотря на все предосторожности, несчастные случаи тем не менее происходили. Старый Джефрард получил шок, когда читал в оригинале «Сатирикон», полагая, что это папская энциклика. Потребовались две недели отдыха, прежде чем он окончательно пришел в себя. А Девлин, самый молодой профессор английского языка, перенес частичную потерю памяти, когда, прочитав «Моби Дика», обнаружил, что не в состоянии дать сколько-нибудь логичную и здравую религиозную интерпретацию этого труда.
Таковы были опасности, свойственные их профессии, однако преподаватели не только не боялись их, но даже гордились ими. Как сказал Хенли с кафедры антропологии: «Землекопы рискуют быть засыпанными мокрым песком; мы рискуем жизнью, зарываясь в старые книги».
Хенли изучал землекопов в полевых условиях и знал, что говорит.
Студенты, за редким исключением, не подвергались подобным опасностям. Они вели жизнь, резко отличавшуюся от жизни профессорско-преподавательского состава. Некоторые из более молодых сохранили ножи и велосипедные цепи, оставшиеся со школьных дней, и по вечерам выходили на улицу в поисках подозрительных личностей. Другие, как правило, проводили время в оргиях, вследствие чего в Зале Свободы приходилось еженедельно устраивать судебные заседания. Кое-кто увлекался спортом. Например, баскетболистов днём и ночью можно было видеть на тренировках, где они бросали мячи с механической регулярностью промышленных роботов.
И наконец, были такие, кто проявлял рано пробудившийся интерес к политике. Эти, как их называли, интеллектуалы стояли на либеральных или консервативных позициях, в зависимости от воспитания и темперамента. Именно университетские консерваторы едва не добились успеха, выдвинув Джона Смита на пост президента Соединенных Штатов во время последних выборов. То обстоятельство, что Смит был мёртв вот уже двадцать лет, ничуть не охлаждало их пыла; напротив, многие считали это важнейшим достоинством кандидата.
Они непременно победили бы, если бы большинство избирателей не опасалось создания прецедента. Этим страхом умело воспользовались либералы. Они заявили: «Мы не возражаем против Джона Смита, да упокоится его душа в мире; возможно, он явился бы украшением Белого дома. Но подумайте, что произойдёт, если в неопределённом будущем президентское кресло займет недостойный покойник?»
Этот аргумент решил дело.
Либералы из студентов, однако, оставляли разговоры старшим. Сами они предпочитали посещать специальные занятия по партизанским методам ведения войны, изготовлению бомб и применению огнестрельного оружия. Как они частенько поговаривали: «Недостаточно просто реагировать на происки красных. Мы должны копировать их методы, особенно в области пропаганды, внедрения в ряды, свержения режима и политического контроля».
Университетские консерваторы, уступившие победу на выборах либералам, делали вид, что в мире ничего не изменилось с тех пор, как генерал Паттон разбил персов в 1945 году. Они частенько посиживали в пивных и распевали «Сагу о побережье Омахи». Самые эрудированные могли исполнить её в оригинале на древнегреческом.
Джоэнис продолжал преподавать культуру островов юго-западной части Тихого океана и наслаждался университетской обстановкой. Постепенно коллеги стали принимать его как своего. Хотя сперва, конечно, были некоторые возражения.
Ловимомент, кафедра английского языка: «Боюсь, Джоэнис не воспринимает “Моби Дика” как составную часть культуры юго-западной части Тихого океана. Странно».
Блейк, кафедра физики: «На мой взгляд, большим упущением с его стороны является то, что он не подчеркивает полное отсутствие влияния современной квантовой теории на жизнь островитян. Это наводит меня на кое-какие мысли».
Хойтберн, кафедра музыки: «Как я понимаю, он совсем не освещает важнейшую роль псалмов в народной музыке того района. Но это, в конце концов, его курс».
Шан Ли, кафедра французского языка: «Насколько мне известно, Джоэнис не посчитал нужным отметить вторичное и третичное влияние французского языка на технику транспозиции временных форм глагола в языках юго-западной части Тихого океана. Я, разумеется, всего лишь простой лингвист, но, по-моему, это весьма существенно».
Были и другие нарекания – со стороны профессоров, которые считали, что Джоэнис исказил или вообще игнорировал их специальности. Подобные трения, вполне возможно, могли бы привести со временем к натянутости в отношениях. Однако решающую роль сыграли слова Джефрарда с кафедры античности.
Этот великий старец, поразмыслив несколько недель над существом вопроса, заявил: «Вы, наверное, смотрите свысока на такую старую перечницу, как я? Но, черт побери, я думаю, что он мировой парень!»
Сердечный отзыв Джефрарда сослужил Джоэнису добрую службу. Профессора стали менее отчужденными и выказывали чуть ли не дружеское расположение. Все чаще Джоэниса приглашали на вечеринки и приемы в домах коллег. Вскоре его сомнительное амплуа приглашённого преподавателя было почти забыто, и он, как равный, вошел в жизнь УССВ.
Авторитет Джоэниса достиг апогея после завершения весенних студенческих соревнований. Именно тогда, на вечеринке по случаю начала каникул, профессора Харрис и Свободмен пригласили Джоэниса предпринять с ними и их друзьями ночное путешествие в одно местечко высоко в Адирондакских горах.
9. Необходимость утопии
(Следующие четыре истории о приключениях Джоэниса в Утопии рассказаны Телеу с Хуахине)
Рано утром в субботу Джоэнис и несколько коллег-профессоров сели в старенький автомобиль Свободмена и направились в общину Благождания в горах Адирондака. Как выяснил Джоэнис, посёлок Благождание, возведённый с помощью Университета, населяли исключительно идеалисты, отрешившиеся от всего земного с целью служить грядущим поколениям. Создание общины являлось экспериментом, причем с далеко идущими замыслами. Его целью было ни много ни мало как смоделировать для мира идеальное общество. В сущности, Благождание задумывалось как практически реализуемая Утопия.
– Я полагаю, – сказал Харрис с кафедры политических наук, – что необходимость такой утопии налицо. Вы много ездили, Джоэнис, и собственными глазами видели упадок нашего общества и безразличие людей.
– Я заметил нечто подобное, – согласился Джоэнис.
– Причины этого явления весьма сложны, – продолжал Харрис. – На наш взгляд, истоки кроются в добровольном отчуждении личности, в уходе от проблем реальности. Это, разумеется, есть составляющая любого сумасшествия: бегство, безучастие и создание вымышленной жизни, приносящей куда больше удовлетворения, чем реальный окружающий мир.
– Мы, участники благожданского эксперимента, – подхватил Свободмен, – считаем, что это болезнь общества, а потому она может быть излечена лишь социальными методами.
– Более того, – сказал Харрис, – наше время ограничено. Вы убедились, Джоэнис, как быстро всё приходит в упадок. Закон выродился в фарс, наказание потеряло всякое значение, а вознаграждения мы предложить не можем. Религия проповедует устаревшие ценности людям, балансирующим между апатией и безумием. Философия выдвигает доктрины, понять которые в состоянии только философы. Психология силится определить правильный тип поведения, исходя из стандартов, которые потеряли всякий смысл пятьдесят лет назад. Экономика требует бесконечного развития всех сфер производственной деятельности, чтобы угнаться за безудержным темпом рождаемости. Естественные науки дают нам возможность обеспечить это развитие таким образом, что скоро на каждом квадратном футе земли будет стоять по стенающему человеку. Моя собственная область – политика – не предлагает ничего лучшего, чем жонглирование этими гигантскими силами, – пока всё не рухнет или не взорвется.
– И не думайте, – продолжил Свободмен, – что мы снимаем с себя ответственность за происходящее. Хотя считается, что ученые знают больше, чем обычные люди, мы, как правило, предпочитаем сторониться общественной жизни. Практичные, напористые типы всегда пугают нас; а именно они привели мир к такому положению.
– Отчуждённость – не единственный наш недостаток, – сказал Хенли с кафедры антропологии. – Позвольте мне указать, что учили мы плохо! Редкие многообещающие студенты становились, в свою очередь, преподавателями и тем самым изолировались. Остальные попросту высиживали наши нагоняющие сон лекции, стремясь поскорее получить диплом и занять свое место в сумасшедшем мире. Мы не пробились к ним, Джоэнис, не тронули их души и не научили их думать.
– Фактически, – вставил Блейк с кафедры физики, – мы сделали совершенно противоположное. Мы ухитрились привить большинству наших студентов явную ненависть к мышлению. Они научились с величайшим подозрением относиться к культуре, игнорировать этику, а науку рассматривать лишь как средство обогащения. Вот за что мы несём ответственность, и здесь мы потерпели поражение, а результат этого поражения – весь окружающий мир.
Долгое время профессора молчали. Затем Харрис подытожил:
– Таковы наши проблемы. Но, кажется, мы очнулись от продолжительного сна. Мы принялись за дело и создали Благождание. Надеюсь, что не слишком поздно.
Джоэнису очень хотелось подробнее расспросить об общине, призванной разрешить столь важные задачи. Однако профессора отказывались вести разговор на эту тему.
– Скоро вы сами увидите Благождание, – сказал Свободмен. – И сможете судить на основе фактов, а не наших слов.
– Нужно добавить, – заметил Блейк, – что вам не следует разочаровываться, если некоторые воплощенные в Благождании идеи не так уж и новы. То есть, выражаясь иначе, не судите чересчур строго, если теоретическая база, определяющая там образ жизни, окажется в некоторых своих моментах известной и старомодной. В конце концов, мы строили нашу общину не ради новизны.
– С другой стороны, – сказал Дальтон с кафедры химии, – не следует осуждать и те её черты, которые покажутся новыми и необычными. Необходимо было смело экспериментировать, чтобы воспользоваться позитивным наследием прошлого. А готовность применять многообещающие новые комбинации в социальной структуре придаёт нашей работе величайшую теоретическую и практическую ценность.
Другие профессора тоже хотели внести некоторые пояснения, но Свободмен попросил их воздержаться от высказываний, чтобы Джоэнис мог составить собственное мнение.
Лишь неугомонный Блейк счёл своим долгом сказать:
– Как бы вы ни отнеслись к нашему эксперименту, Джоэнис, Благождание вас многим удивит.
Профессора дружно рассмеялись и затем предались молчанию. Теперь Джоэнису больше, чем когда-либо, хотелось увидеть плоды их труда, и нетерпение его все росло.
Наконец они въехали в горы. Старенький автомобиль Свободмена жалобно скрипел на резких поворотах, преодолевая крутизну Адирондака. Блейк коснулся плеча Джоэниса и указал рукой вперёд. Джоэнис увидел высокую, покрытую зеленью гору, стоящую несколько особняком. Это и было Благождание.
КАК РАБОТАЕТ УТОПИЯ
Автомобильчик Свободмена с трудом тащился по наезженной колее, ведущей вверх по склону горы Благождания. Дорога упиралась в бревенчатый барьер. Там они вышли из машины и последовали далее пешком, сперва по узкой грязной дорожке, потом по тропинке через лес, поднимаясь все выше по склону.
Профессора порядком запыхались, когда наконец их встретили двое мужчин из Благождания. Незнакомцы были одеты в оленьи шкуры, каждый нёс лук и колчан со стрелами. Тела их покрывал красноватый загар, а сами мужчины, казалось, источали здоровье и энергию и разительно отличались от сутулых, бледных и узкоплечих профессоров.
Свободмен представил их гостю.
– Это Ку-ку, – сказал он, указав на более крупного из мужчин. – Ку-ку – глава общины. Рядом с ним Пушка, непревзойденный следопыт.
Ку-ку обратился к профессорам на незнакомом Джоэнису языке.
– Здоровается, – прошептал Дальтон.
Пушка что-то добавил.
– Он говорит, что в этом месяце много хорошей пищи, – перевёл Блейк. – И просит нас следовать за ним в поселок.
– На каком языке они разговаривают? – поинтересовался Джоэнис.
– На благожданском, – ответил профессор Вишну с кафедры санскрита. – Это искусственный язык, созданный нами специально для общины по крайне важным соображениям.
– Мы осознаём, – сказал Свободмен, – что свойства языка в какой-то мере формируют мыслительный процесс и отражают этнические и классовые черты. По этой и другим причинам мы сочли создание нового языка для Благождания абсолютно необходимым.
– Пришлось попотеть, – погрузившись в воспоминания, улыбнулся Блейк.
– Некоторые из нас добивались предельной простоты, – сказал Хенли с кафедры антропологии. – Мы искали способ общения посредством серии односложных сочетаний звуков, наподобие хрюканья, ожидая, что такой язык послужит естественной уздой для дерзких и часто разрушительных мыслей.
– Другие, – продолжил Чандлер, представитель кафедры философии, – хотели создать язык невероятной сложности, со многими уровнями абстрагирования. Мы считали, что это послужит той же цели, но скорее будет отвечать человеческим запросам.
– У нас были великолепные баталии по этому поводу! – воскликнул Дальтон.
– В конце концов, – подхватил Свободмен, – мы решили создать язык, в котором частота гласных примерно соответствует их частоте в англосаксонском. Кафедре французского это, разумеется, не понравилось. Они хотели взять за образец древнепровансальский язык, но мы их забаллотировали.
– Всё же они оказали определенное влияние, – заметил профессор Вишну. – Сохранив англосаксонскую частоту гласных, мы взяли древнепровансальское произношение и решительно отмели всё индоевропейское в создании корней.
– Труд грандиозный, – отметил Дальтон. – Слава богу, с нами была мисс Хуа, которая проделала черновую работу. Какая досада, что девушка так уродлива!
– Наше первое поколение благожданцев двуязычно, – сказал Свободмен. – Но их дети, или дети их детей, будут говорить только на благожданском. Я надеюсь дожить до этого дня. Однако влияние нового языка на образ жизни общины заметно уже сейчас.
– Только посудите, – указал Блейк. – В благожданском языке нет таких слов, как «гомосексуализм», «кровосмешение», «насилие» или «убийство».
Заговорил Ку-ку, на английском:
– Мы называем их «всёнетаки», то есть «вещи-которые-нельзя-называть».
– По-моему, это достаточно наглядно демонстрирует, – вставил Дальтон, – чего можно достичь с помощью семантики.
Ку-ку и Пушка повели гостей к Благожданию, и остаток дня Джоэнис посвятил изучению поселка.
Он увидел, что дома построены из берёзовых ветвей и коры. Женщины готовили пищу на открытых очагах, пряли пряжу из овечьей шерсти, ухаживали за овцами и заботились о детях. Мужчины трудились на полях, распахивая землю самодельными деревянными плугами. Другие охотились в густых лесах или ловили рыбу в ледяных ручьях Адирондака, принося домой оленей, зайцев и форель для всей общины.
Во всем Благождании не оказалось ни одной вещи, изготовленной с помощью машин. Каждый инструмент был сделан местными умельцами. Даже ножи для свежевания туш изготовлялись вручную из железа, добытого здесь же, в Благождании. А без того, что не могли сделать собственноручно, благожданцы обходились.
Джоэнис до темноты знакомился с общиной и очень положительно отозвался об экономической независимости поселенцев, их старательности и явной удовлетворенности своим положением. Как ни странно, сопровождавший его профессор Харрис смутился и стал извиняться.
– Вы должны понять, что это лишь внешняя сторона Благождания. Вам, должно быть, представляется, что перед вами – очередной скучный эксперимент по воплощению пасторального уклада жизни.
Джоэнис никогда не слыхал ни о каких экспериментах по воплощению пасторальной жизни и честно заявил, что всё увиденное производит приятное впечатление.
– Вероятно, – со вздохом сказал Харрис. – Дело в том, что подобных попыток было предпринято бесчисленное множество. Многие хорошо начинали, но мало кто хорошо заканчивал. Пасторальная жизнь, безусловно, обладает привлекательными чертами, особенно если её ведут образованные, целеустремлённые и преданные высоким идеалам люди. Увы, как правило, она кончается разочарованием, цинизмом и отрешением.
– И Благождание обречено на ту же участь? – спросил Джоэнис.
– Думаем, что нет, – ответил Харрис. – Надеюсь, мы сделали правильные выводы из предыдущих неудач. Изучив все эксперименты в области утопии, имевшие место в прошлом, мы смогли встроить в нашу общину кое-какие предохранительные механизмы. В должное время вы их увидите.
