Роман Шабанов
Знакомьтесь: мой друг Молокосос
– Нет, папа, это видимо с улицы, – воскликнул я. – Мусоровозка приезжала.
– Да? – разочарованно спросил отец. – Ну, ладно. Жду тебя на кухне за поеданием дынного десерта. Торопись, иначе не достанется. Скажу по секрету, разговор с мамой прошел на редкость удачно. Теперь она меня торопит. Спрашивает, когда наш самолет? Ух, сына.
Папа ушел на кухню, напевая новогоднюю песню. Он не думал о том, что нынче актуально, а что нет. Он просто пел, что западет в душу. В душу запала хоровая, и он один за весь хор, тянул строчку в коридоре, разделяющим мою комнату и кухню.
– Уф, слава богу, – выдохнул я и сев на кровать, отпил содержимое тарелки. В комнате стоял страшный беспорядок, на полу валялись хлопья, а также груда бумаг, взвившиеся под потолок после фокусов нежданного гостя.
– Я молоко люблю, – услышал я.
Пернатый отошел от двери, давая понять, что препона снята. Он встал около окна и вновь посмотрел на меня. Он сменил свою жалостливый взгляд на новый, обозначающий то ли удивление, то ли боль.
– Чего, простите? – еле слышно произнес я.
– Молоко я люблю, чего не слышишь, тетеря, – прохрипел он.
Он вновь стал агрессивным. Это немного пугало. Не было понятно, то ли это был случайный или же закономерный случай.
– Кого? – спросил я скорее потому, что имел ввиду «кто ему нужен, кого он пришел навестить, мы его не ждали, я точно». Мой язык снова не совсем совладал с длинными предложениями.
– Чего кого? – спросило существо, присело на ковер и стало очищать свои перья клювом так, как это делает обычная птица, которая села на ветку дерева и чистит перья после долгого перелета.
– А ты вообще кто? – не удержавшись, спросил я.
Пернатый не был похож на простую птицу из ныне существующих – это понятно, но и с человеком у него было тоже мало сходства, разве что речь и конечности. Но этого мало. Вроде все на месте, но для птицы – много лишнего, а для человека – недостает. Пусть даже и тот факт, что я догадывался, кто он есть. Но сразу выдавать это я не решался, боясь ошибиться.
– Я то? – с гордостью сказал мой неожиданный посетитель. Он надул грудь так, что стала походить на живот – они даже стали сливаться и образовали один большой шар. – Вообще это очень длинная история.
– То есть для того, чтобы сказать, кто ты, нужно долго рассказывать не понимаю, – сказал я с удивлением приподняв брови.
– Чего ты снова не понимаешь? – нервно сказал он и щелкнул пальцами. Интересно как это у него получилось. Разве возможно это сделать крыльями? Хотя да, это же только видимость крыльев, а на самом деле у него наравне с перьями пальцы. – И вообще, когда я произнес, что молоко люблю, ты чего как тютя сидел?
– А что? – произнес я, не ожидая такой прыти. Он разговаривал со мной как старый знакомый или приятель, заглянувший на огонек.
– Вот непонятливый! – в очередной раз щелкнул пальцами гость с таким звуком, словно в этом процессе участвовала вся костная система. – Надо было предложить мне. Я и молоко понятия совместимые. Понятно, тютя? Много я видел тють, но таких…
– Так ты кто? – сделал я вторую попытку.
Пернатый тяжело вздохнул, посмотрел на меня, состряпал на лице свою маску жалости и сострадания и промолвил:
– Я же говорю длинная история.
– Ничего, никто никуда не летит, – нашелся я.
– Вот тут ты ошибаешься, тютя. Я постоянно куда-нибудь лечу, куда-нибудь еду.
Он сделал несколько взмахов «крыльями», словно хотел показать, что в отличие от меня постоянно куда-то летает, и разве я не вижу – только что совершил посадку после длительного перелета. В этом я не сомневался, меня интересовали более тонкие детали.
– Куда едешь? – спросил я.
– Сегодня сюда, завтра может быть на другой континент, – лениво ответил пернатый. В этом он походил на моего отца, для которого сделать оборот вокруг земли было заурядным делом.
– Так кто же ты? – продолжал я выпытывать у него его сомнительную личность.
Он вновь надул грудь и щелкнул одновременно пальцами двух «рук». Казалось, что он танцует свой ритуальный танец.
– Ты, правда, хочешь это знать, тютя?
– Да не зови ты меня тютей, – пузырился я, не заметив как вокруг губ образуется стекающая слюна. – У меня имя есть.
Есть чему возмутиться. Непонятно вообще кто врывается ко мне в комнату угрожающе называет меня дворовой птицей. Мордоплюйство какое-то.
– Да? – вполголоса сказал гость. – А я думал ты тютя.
Тут я не выдержал. Да, я уже был на взводе, и по мне просто нужно было проучить эту «птицу» как надлежит.
– Ты что издеваешься? – атаковал я, брызгая слюной.
Видимо мое фонтанирование подействовало на пернатого, он отошел к окну, протер крылом свой нос и произнес уязвимым голосом:
– Да и нет.
– Так, все! – громко сказал я (хорошо что заикание отлипло от меня, а то бы это мне помешало). – Теперь я буду командовать парадом.
– Да и нет, – повторил он. Он как-будто играл со мной. Игры я люблю, но сейчас…
– Так вот зовут меня Филимон, запомни, и никакая я не тютя! – сказал я как никогда уверено.
– Хорошо, Филимон, – добродушно сказал атакованный. Когда он успел сменить гнев на милость? Наверное, мой голос на него так подействовал.
– Будем знакомы. Меня зовут Молокосос.
– Почему Моло…
Не успел я до конца произнести фразу, как клюв у существа вытянулся где-то на полметра и, погрузив оный в тарелку с молоком, опустошил как коктейль из соломки.
– Ах, вот почему, – с улыбкой сказал я, и вся моя запальчивость прошла, глядя на это беззащитное голодное существо, очень напоминающее ребенка.
– Да, Фил, – отреагировал он. – От тебя ничего не скроешь?
В этот момент резко открылось окно. Вверх взметнулись занавески и вслед за ними мои рисунки, на которых были изображены ковбои в автомобилях и метеоритные дожди. Видимо я не плотно закрыл окно плюс очередные выкрутасы со сломанным шпингалетом. Я быстро дернулся в сторону окна и захлопнул его, провернув все щеколды. С одной щеколды даже штукатурка посыпалась.
Повернувшись, я не увидел моего гостя. На кровати и в пространстве комнаты я его не наблюдал. Я посмотрел в шкафу среди висевших пижам и рубашек и не нашел ничего, разве что много пыли от которой я едва не чихнул. Молокососа нигде не было видно. Он мог выйти и попасться на глаза родителям – вот чего я больше всего боялся.
– Мы что играем во что-то? – закричал я не своим голосом от очередной порции дегтя в бочку меда.
Какая оплошность! Последствия могут самыми необратимыми. Нечего говорить, они испугаются, что очевидно, но вряд ли будут топтаться на месте как я. Они зазвонят во все колокола и тогда придет спасение на веки вечные, например в магазине рядом с курочками, висящими без перьев.
– Молокосос?! Откликнись! – безостановочно повторял я, не совсем понимая что мною руководит.
Его заберут в научно-исследовательский центр, и будут проводить бесчисленные опыты, в результате которых он вряд ли выживет. Ведь ученым наплевать на то, что он живое существо. Для них важен сам эксперимент. Я избежал этого. Но если его могут, то могут же и меня. Запросто.
– Ты где, Молокососик? – пронзительно вырвалось из моих уст. – Ну, пожалуйста, тебе лучше оставаться здесь.
Неожиданно под кроватью послышалось чавкание. Скорее даже это был не звук обычного тривиального чавкания, а скрежет лязгающих челюстей, которые могут издавать разве что тигры или другие крупные животные. Я опасливо наклонился и увидел, что Молокосос мирно ест кукурузные хлопья, разве что очень небрежно.
– Я так заикою останусь, – произнес я. Ты это что?
– А что? – вопрошал пернатый, продолжая уничтожать молочные к тому времени размягченные хлопья. – Я сколько раз тебе говорил, что есть хочу. А ты, тютя, извини, Фил, как будто меня не слышишь. Вот я и решил проявить инициативу.
Он вылез из-под кровати и присел на полу, не отрываясь от полупустой тарелки.
– Молодец, – похвалил я его тем самым показывая, что был действительно не прав.
– Знаю, – уверенным голосом сказал Молокосос и снова округлился в районе груди.
Но на правах старшего или головы комнаты, который имеет право не только хвалить, но и ругать, я произнес:
– Я тебе говорю, что чуть заикой от твоих фокусов не сделался, а тебе нормально. Хлопья трескает. Вери гуд.
Bon appetit! – отчетливо произнес визитер и почтенно кивнул головой.
– Что? – не ожидал я.
– То, что ты, наверное, хотел мне пожелать приятного аппетита. – разъяснил Молокосос. – Так вот. Bon appetit!
– Приятного, – послушно повторил я. Он знает заморские языки, следовательно он действительно – пришелец. Приметы сходятся.
Он вытянулся в струнку придав уверенность своему вешнему виду, я же стоял, опустив плечи, сутулясь, создав противоположный ему образ мнительного человека.
– Спасибо, – процедил сквозь забитый клюв пернатый. – Да и второе, не волнуйся про заикание. У нас это воспринимается как преимущество.
– У вас? – резко спросил я. – Так откуда же ты?
Молокосос продолжал уплетать содержимое тарелки. Она быстро опустела, он взял бумажный пакет и насыпал вторую порцию. Я ждал ответа. Он налил в тарелку, покрытую двойным слоем хлопьев, молока и расположившись подле нее, посмотрел на меня:
– Так слишком много вопросов.
Разве много? Всего один.
– Если ты мне сейчас не откроешь глаза…
– Ты хочешь, чтобы я тебе открыл глаза? – перебил Молокосос. – Они же итак у тебя открыты.
– Мне что пойти за папой или за мамой. – не выдержал я. Конечно я блефовал. Я не пошел бы за родителями, просто он был неуправляем, а этот факт наверняка подействует на него. Я был прав.
Молокосос оторвался от тарелки. Если до этого он отвечал на мои вопросы вприкуску с пищей, не напрягаясь, то сейчас он подошел вплотную ко мне, откашлялся, сложил крылья домиком и очень дипломатично начал говорить:
– Слушай, Фил. Мы же с тобой взрослые и нам не нужны ничьи советы.
Ну что ты ждешь от своих родителей? Понимания? Ты еще очень мал, как я погляжу?
Откуда у него такие сведения. По внешности я явно не походил на подростка. Может быть он знает тех, кто… Не смотря на ход моих мыслей, молокосос продолжал:
– … И отдав меня на суд твоих родителей, ты совершишь большой грех.
Ой, большую глупость совершишь. Другое дело если я сам к ним выйду.
А так, ничего не получится. Ведь, как только они войдут, я снова стану глиняной фигуркой. Ой… проболтал.
Вот оно что! И действительно, на том месте, где стоял глиняный бог, был только небольшой след и не более того. Самой фигурки не было.
– Так ты значит тот самый глиняный боженька, который может ответить на все вопросы? – спросил я, приседая на колени.
– Ну, на все не на все, – заикаясь ответил Молокосос, – но в принципе, если что-то нужно узнать, то далеко ходить не надо, я же здесь…
Как это здорово. Значит то, о чем отец говорил не бред сивой кобылы (про сивую кобылу я услышал от тети Нади, когда она ругала дядю Колю за то, что тот говорил ей про хоккей, как о лучшем изобретении человечества). Правда, он сказал все возможности фигурка проявляет ночью. Ночь вроде прошла спокойно. Я, во всяком случае, никаких посторонних звуков не слышал.
– Да, но как ты… вдруг, – недоуменно сказал я. – Раз и все. Не понимаю.
Молокосос ткнул пальцем в мою грудь, которая теперь располагалась на одном уровне с ним.
– Так ты же меня вызвал.
– Я? Да нет вроде. Я не вызывал.
Я опешил. Что он имеет в виду?
– Да нет же, – настаивал он, продолжая тыкать в мою грудь, и иногда попадая в живот своими большими пальцами в перьях. – Именно ты меня и вызывал.
Какой он настойчивый. Твердокаменный даже.
– Я бы, наверное, помнил об этом, – повышая голос, говорил я.
– А кто молоко приволок в комнату и стал на моих глазах хлопьями засыпать? – парировал Молокосос, загибая пальцы по количеству моих промахов.
– А что разве это как-то повлияло на развитие событий? – удивился я.
– Еще как, Фил! Да разве так можно со мной поступать? Отвечаю нельзя! У меня от этого перелета, пока летел с твоим отцом в самолете, от голода так урчало, что пару раз отец обращался к стюардам, чтобы они передали пилотам о неисправностях в двигателе. А он все пьет виноградный сок и пьет. Ему же вождь племени Харида четко сказал «Блап капров воста. Семинутка камин нерта».
– Чего? – не понял я, но этот язык мне показался знакомым.
Пернатый вскочил и еще мгновение, как мне показалось, он снова будет кружиться по комнате, как при первом знакомстве и крушить то, что еще не было сокрушенным.
– Да то, что поить меня надо молоком дважды в день, иначе пропадет моя сила, – прошептал он, словно это была тайна, которую он доверяет только мне. – Не хочется с голодухи пропеть лебединую песнь.
– Какую песнь? – в очередной раз не понял я.
– Лебединую, то есть свою птичью молокососную, – разъяснил он, высматривая последнюю оставшуюся каплю в пустой тарелке, наклонив ее на 90 градусов, выжидая пока та скатится прямо в открытый клюв.
– А папа про другое говорил, – вспомнил я, пытаясь прояснить ситуацию.
– Правильно, – кивал головой пернатый, заставляя меня уворачиваться от его острого клюва, который вроде бы не был так опасен, но все равно внушал страх, как копье, кинжал или рапира. – Твой папа тот еще ученый. В племени Харида свой язык. Твой отец не знает этого языка, но знаком с диалектом племени Ванадо, расположенный на юго-западе острова, который очень похож на язык племени Харида. Вот только одна беда, эта похожесть скорее нарочитая.
– Какая? – рефлективно спросил я, приближаясь к разгадке.
– Она была изобретена нарочно, – икнув дважды произнес Молокосос. – Для того, чтобы отпугнуть неприятеля. Чтобы запутать следы шпиона. Много приходят людей с внешнего мира и пытаются помешать мирному течению жизни племени. Они думают, что, научив их разжигать огонь спичками, они окажут добрую услугу, а на самом деле вносят неразбериху и много ненужной суеты.
Я начал понимать происходящее. Я смотрел на существо, которое назвало себя Молокососом, теперь с большим интересом. Наверное, так, как смотрит ребенок на котенка в первый день появления в доме. Только это было больше чем котенок.
– То есть ты хочешь сказать, что папа, думая, что понимает этот язык, на самом деле не понимал и думал о другом, когда разговаривал с вождем, – догадался я.
– Ты оказывается не такой дурачок, как мне сперва показалось, – удовлетворенно сказал пернатый и захлопал в свои пернатые ладоши.
– Да, но для чего ты здесь? – любопытствовал я. У меня было очень много вопросов. Точнее один вытекал из другого. – Для чего вождь отдал тебя моему отцу? Почему именно мой отец и, наконец, я?
– Ты задаешь очень много вопросов для своих лет, – охладил он, безмятежный и уравновешенный меня разгоряченного и заведенного не на шутку. – И вообще молоко уже кончилось, а вопросы все труднее и труднее. Принес бы ты парочку пакетиков.
Нормально. Что он себе позволяет? Сейчас я выгоню его взашей, будет знать. Пусть скворечники околачивает. Молока ему мало. Что еще?
Может быть, кровать освободить, чтобы он поспал после долгого перелета. Или комнату? Так, спокойно. Это все эмоции. Мне нужно узнать от него всю информацию. А если я буду кипятиться, тогда ничего не разведаю.
– Как относишься к сгущенке? – извлек я из себя голос доброго дяди, продающего воздушные шарики детям.
– Сгущенка? – обрадовался Молокосос, но решил пококетничать – А, это тоже молоко, только густое и сладкое. Ну что ж. Если есть сгущенное, не стесняйся, неси.
– Только веди себя хорошо, – поставил я условие перед тем как отправиться на кухню. – А то папа начал что-то подозревать.
– Не волнуйтесь, на борту отличная погода, – ликовал пернатый. – Ветер умеренный, осадков не ожидается.
Молокосос переместился с пола на подоконник, захватив с собой две книги, подложив под себя одну толстую, а другую взяв в руки.
– От-цы и де-ти? – прочитал он. А где же мамы? И что? Ты это читаешь?
– Да, а что? – резко сказал я, и выхватил у него книгу. Мне никогда не нравилось, когда трогают мои вещи, в том числе и книги, которые я читаю.
– И после этого люди удивляются, почему дети такие образованные, – учительским тоном произнес пернатый, водя по воздуху клювом как указкой. – Как рваные башмаки. Читают всякую ерунду.
– А что, по-твоему, надо читать? – поинтересовался я.
– Комиксы, – резво сказал он и стал водить клювом по стеклу, вырисовывая какие-то знаки. – И только цветные. От черно-белых развивается дальтонизм.
– Чего? – не понял я.
– Дальтонизм, – сказал Молокосос, к тому времени закончив свое полотно на оконной раме. – Начинаешь все видеть в черно-белом цвете.
На стекле был изображен ряд кресел, в которых сидели люди. Полный мужчина читал газету, бабушка вязала шарф, ребенок пил из большой бутылки газированную воду. Я догадался. Это же тот самый салон самолета, в котором он летел.
– Не светись в окне, – резко сказал я так, что Молокосос съехал подоконника и с грохотом плюхнулся на пол.
– Ты что делаешь? – недовольно пробурчал он.
– Заметят тебя, потом долго объяснять кто ты и что ты, – разъяснил я.
– Ладно, ладно, суетливый, – со вздохом произнес Молокосос.
Я вышел из комнаты и не спеша пошел на кухню, получив перед этим ворох информации:
– Только молоко не забудь. И сгущенку. Чтобы унести какую-нибудь корзину возьми, больше уместится.
Родители сидели на кухне с большим куском обойной полоски и одержимо рисовали свою заграничную жизнь. В основном рисовал отец – у него был опыт чертежника, а мама подсказывала ему каждый шаг для воплощения:
– Вот это наш дом. Он будет не такой большой, как у короля поп-музыки Майкла Джексона, но и не маленький. Извивающиеся лестницы, ведущие от комнаты в комнату. Обязательно выход на крышу, на которой будет смотровая площадка с телескопом. Можно будет наблюдать за соседями. И желательно хороший объектив. Тут не главное звезды, главное – фокус. Все объекты должны быть в фокусе. А двор. Там обязательно должно поместиться хотя бы одно чудо света. А что если нам сделать миниатюрные экспозиции? Можно будет фотографироваться около каждого и говорить о том, что мы там побывали. Хотя мы итак там побываем. Главное, другое. Кто будет охранять наше жилище? Конечно, пес. Я предлагаю взять щенка из клуба собаководства Дель Мар. Это же один из самых известных клубов.
Папа в основном хмыкал и старательно вырисовывал заборчик, конуру для собаки и фонтанчик, в центре которого он хотел поместить жар-птицу.
– Ты что, дорогой? – заливалась мама. – Какая жар-птица? К нам же гости будут ходить. Тут надо херувимчика или херувимчиков. А ты, жар-птицу.
– Так что-то же надо свое, русское, исконное, – отстаивал свое предложение отец. – Вот я и подумал. Не зайца же с балалайкой.
– Эх, ты со своими экспедициями совсем отстал, – смеялась до слез мама. – Не зайца, это точно. Ничего, у тебя есть я, самая умная и красивая в мире женщина.
Никогда не видел маму такой. Глаза у нее светились, как отшлифованные алмазы и количество жестов руками было неимоверно.
Я зашуршал тапочками, чтобы не смущать их, но они не смущались, правда заметив мое появление, повернулись в мою сторону.
– Сына, а ты бы, что хотел в центр фонтана? – спросил меня отец. Видимо он хотел, чтобы я его поддержал, но голова моя занимала другие мысли.
– Молокососа, – внезапно сказал я.
– Кого? – хором произнесли родители.
– Так никого, – замявшись ответил я. – Это я так. Молока захотелось Можно я еще возьму?
– Конечно, – хором произнесли родители, а мама добавила, – Десерт не забудь.
Захватив с собой помимо двух пакетов молока, банку сгущенки и открывалку, я торопливо пошел в комнату.
– Сына, – остановил меня голос отца.
Мне показалось, что отец что-то начал подозревать. У меня в очередной за сегодняшний день пробежал холодок по спине (и сделал кувырок и тройное сальто-мортале), на лбу выступили капли пота.
– Да, папа.
Он подошел ко мне вплотную, обнял за плечи и прошептал вполголоса:
– Мне нужен твой совет по поводу Патриции. Есть два варианта – оставляем ее здесь либо везем. Но боюсь, что возникнут сложности при переезде. Решает голосованием. Мама – за то, чтобы оставить, я – взять. Твой голос все решит.
Отец как-то очень ехидно посмотрел на маму, потом хлопнул меня по плечу и рассмеялся так громко, надеясь, что я его поддержу. Обычно я его поддерживал. Сейчас у меня крутилась только одна мысль в голове: как пронести все молочное содержимое в руках в свою комнату. Поэтому я слегка улыбнулся и произнес:
– Нет проблем, папа. С меня голос.
Я пошел по касательной и двигаясь вплотную к самой стенке в коридоре, оставил обескураженного отца, который явно намеревался посмеяться в два голоса, но к с своему разочарованию довольствовался сольным смехом.
– Оре ву ар, сына.
– Ты комнату убрал? – вступила со своей партией мама. – Сейчас мы с отцом придем и проверим.
Она была недовольна, что я не был на ее стороне.
По спине забегали мурашки. Да и холодок не отставал, продолжал беспокоить мою спину. Моя комната. После выкрутасов молокососа комнату убирать и чистить не менее полудня. Как же я смогу объяснить, что у меня там произошло. Ни в коем случае нельзя допускать туда родителей. Во всяком случае, сейчас.
– Нет, еще, – сконфуженно проговорил я. – Я только собирался. Я решил ее капитально перевернуть, вдруг, что найду такое, что давно потерял, а это мне страсть как надо.
– Весь в тебя, – с тяжелым вздохом прошептала мама отцу.
– А что? – поднимаясь из-за стола сказал папа. – Я горжусь своим сыном и своей семьей. А ну-ка иди сюда. Ну иди, иди.
– У меня же…
Я имел ввиду, что у меня имеется груз, который, наверное, как-то помешает отцу и решил посоветоваться, но не успел. Отец уже смотрел игривыми глазами на маму и потирал руки. Тут он одной рукой поднял ее, второй попытался поднять меня. Сперва у него это получилось, он даже смог простоять без дрожащих коленок около пяти секунд, потом внезапно ослабил хватку и мягко опустился на пол вместе с грузом.
– А, – простонал он.
– У тебя же радикулит, – простонала в унисон отцу мама.
– У тебя же спина, – я не отставал от своей семьи.
– Знаю, черт возьми, – продолжал стонать папа и его попытка доказать нам свою любовь все равно удалась. Потому что я считаю, что если есть попытка доказать, что ты кого-то любишь, то, значит, есть и та самая любовь. Это бесспорно.
Мы лежали на полу втроем, как в картине «Охотники на привале». Эту картину я видел у дяди Коли в прихожей. Он шутил, что это фотография его хоккейной команды. Я еще удивился и спросил, что неужели команда может состоять из трех человек. На это он мне ответил, что в команде в основном то и играют трое – один оценивает ситуацию, стратегию так называемую и высматривает удобную траекторию для подступа к воротам, второй – ведет по этой уже заранее намеченной траектории, а третий – бьет наотмашь.
Папа стонал, мама массировала отцу больное место (спину), а я сидел рядом с грудой молочных продуктов. Меня ждал в комнате глиняный друг, и я обещал ему принести еду. Прошло не менее пятнадцати минут. Как бы он кровать не прожег. От него можно все ожидать.
– Придется в больницу везти, – с досадой в голосе проговорила мама.
– Какая больница? – удивленно воскликнул отец. Ты что, мамочка? Я в полном порядке.
Он попытался встать – в доказательство, что все в полном порядке и даже приподнялся на корточки, но тут выражение его лицо искривилось и стало похоже на мима из номера про большой топор. Только если там мим, получив по шее удар топором, еще долго ходил с ним на шее, то папа ходить не мог – он тут же лег на исходную позицию. Мама к тому времени набирала номер скорой. Папа лежал пластом, так как я знал, что в таких ситуациях лучше человека не трогать. Нужно дождаться врача и тогда тот сделает все возможное.
Вызвав скорую, мама села рядом с лежащим папой и нежно едва касаясь, стала гладить уязвимое место.
– Ты то что сидишь? – раздраженно сказала мама.
– А что? – откликнулся я. – Мне лучше встать?
– Да, тебе лучше встать и принести одеяло из своей комнаты, – шепотом, но резко произнесла мама, кусая нижнюю губу.
– Не забудь взять подушку и калейдоскоп, – успел сказать папа мне вдогонку, когда я уже шел к себе в комнату.
Когда я вошел, то увидел комнату в фиолетовых цветах. То есть вместо привычных мне обоев с кораблями и морскими снастями – штурвалами, мостиками, на стенах красовались фиолетовые цветы, Потолок был зеленого цвета, а кровать напоминала облако, которое плывет по фиолетовому небу в зеленых лучах солнца. Молокосос лежал на кровати и гладил свой круглый животик. Как только я вошел, он вскочил, и комната обрела свой прежний вид. И что главное, в ней был порядок – кровать аккуратно застелена, на столе царил порядок, а картинки с рыцарями висели на положенном месте над столом.
– Ну что? – взволнованно спросил меня Молокосос, клацая клювом.
– Это что сейчас было на потолке? – шепотом, но требовательно спросил я. – А на стене? Откуда такой цвет? – машинально ответил я и сдернул покрывало, от чего маленький друг подпрыгнул и зафырчал как разъяренный котенок.
– Но-но, – встал в позу пернатый. – Ты что делаешь? Я тут порядок навел, а ты его нарушаешь. Ты что так не любишь заправленную постель? Ну, если так, то пожалуйста. Ну, скучно, стало, пока ты за молоком ходил. Вот и порядок навел. А что? Не надо было?
Увидев, что в моих руках нет ничего похожего на молоко, Молокосос захныкал:
– И вообще кто-то молока обещал. Про сгущенку я уже и не говорю. Хотя бы простое молоко из магазина.
– Извини, мне сейчас не до этого, – произнес я, стягивая одеяло из-под стоящего на нем пернатого.
– Тебе то конечно, – продолжал капризничать Молокосос, показывая крыльями на открытый клюв. – Но мне то до этого.
– Сейчас я занят, – не сдержался я. – Подожди.
Наконец, я вытащил теплое одеяло, взял подушку и пытался найти калейдоскоп, но не нашел, взял ручной экспандер и пошел к отцу.
К этому моменту папа уже лежал на кровати в родительской комнате. Интересно, как это маме удалось его перенести. Я хотел было пожурить (словами жур-жур) маму за то, что она поднимает тяжелые вещи, точнее тяжелую ношу, а еще более точнее отца, который весит под восемьдесят – ведь могло появиться два пластомлежащих. Но мама была более удачливой и, поэтому спокойно сидела рядом с отцом и продолжала делать то же самое, чем занималась в прихожей.
Я стоял с этой постельной атрибутикой и не знал, куда все это деть.
– О, сына, – сквозь расслабленную дрему прошептал отец. – Пришел помочь. О, экспандер, а ну давай.
Я бросил одеяло с подушкой на пол и протянул отцу экспандер. Мама остановила меня рукой.
– Что ж ты гири не принес? Надо были гири.
– Он их не принес, потому что… – начал папа.
– Потому что их у меня нет, – честно ответил я.
– Не паясничай, – по-своему шепотом, но очень хлестко процедила мама.
– Ему не надо сейчас никаких нагрузок. Так и врач сказал… Неужто, забыл?
Слово «врач» подействовало на отца, он сразу присмирел, грустно посмотрел на меня, словно говоря – ты иди, сына, без меня пока, а я тут со всеми разделаюсь и к тебе присоединюсь.
– Да, но он же ручной, а не поясной, – вступал я в защиту отца.
– Все равно, не надо лишних напряжений, – говорила мама, не желая меня слушать.
– Ой, не надо лишних напряжений, сына, – с примесью иронии пропел отец. – Врач, врач, врач, у-у – со страхом в голосе прошептал отец и залез под одеяло.
Наверное, я должен был уйти. Вернуться в комнату, спрятать молокососа, накормить – нет, сперва накормить, а потом спрятать, в общем сделать так, чтобы родители ничего не заподозрили. Сейчас им лучше ничего не знать, у них своих хлопот хватает. Надо отца ремонтировать, потом собираться на другой конец глобуса. Да, надо будет со всеми попрощаться. Специально по всем этажам походить, в каждую квартиру, почти в каждую зайти и дать адрес, пусть пишут. Я никогда еще ни с кем не переписывался.
Отец лежал под одеялом, и только нос выступал из-под него – видимо ему не хватало воздуха. Обычно я так делаю под утро – когда самый сладкий сон и утренняя свежесть мешает сконцентрироваться на самой интересной кульминационной части сна. Мама сидела рядом и держала отца за руку. На таком уровне они общались – то он крепко сжимал ее фаланги пальцев, то она. Я же стоял как истукан, дополняя в эту идиллическую картину свое присутствие, ничего не делая, но чувствуя свою значимость. Поэтому я стоял около своих одеяла и подушки и наблюдал за своими родителями, которые разговаривали с помощью рук.
За этой мирной беседой я не заметил, как скрипнула дверь и в родительскую спальню вошел знакомый нам персонаж. Он держал в своих крыльях молоко из прихожей и пытался открыть клювом сгущенку. У него ничего не выходило.
– Как хорошо запрятали, – услышал я голос. – Не сковырнуть Мама тут же взлетела на кровать и оказалась с отцом под одеялом.
– Что ты? – возмутился отец. Мы же так не договаривались.
– Там это, – дрожащим голосом произнесла мама.
– Что? – равнодушно прокряхтел отец.
Отец не смотрел в сторону появившегося гостя. Да ему и нелегко было это сделать. Перевернуться на другой бок стоило неимоверных усилий.
– Там это, – тряслась как в лихорадке мама. – Такая птица не птица.
– Так птица или все же не птица? – кряхтел отец. Ему не хотелось поворачиваться, но когда мама робела, дрожала, боялась, трусила, он не мог оставаться безучастным.
– Я не знаю, – чуть не плача проговорила мама.
– Здравствуйте, – весьма учтиво начал пернатый, – Разрешите представиться. Молокосос, он же глиняный бог из племени Харида. Он же источник шума полчаса назад.
В центре комнаты стояла мохнатая птица, с которой я уже был знаком, а неподготовленным родителям предстояло познакомиться, чего я так не хотел.
Мама пыталась дотянуться до телефона, а папа повернуться на правый бок. Они это сделали одновременно – вот что значит долгий семейный союз. Мама набрала номер, а папа издал крик:
– Что это?
И тут же так дернулся, что вырвал шнур от телефонного аппарата и смел чашку с горячим чаем на кровать.
– А, – закричал он. Меня кто-то укусил. Ах, что это?
– Тише, это только твой травяной чай, – успокоила его мама.
– Правда? – не останавливался отец, задавая безостановочно один вопрос за другим. – Это все мой травяной чай? Это от него у меня такие галлюцинации?
– Не думаю – ответила мама и вновь нырнула под одеяло.
Возникла пауза, которая помогла каждому в той или иной степени. Маме поплотнее укрепить свои рубежи – зарыться под двойное одеяло, мне посмотреть на пернатого, задав массу невербальных вопросов, все начинающие с «почему», а пернатому осмотреть комнату. Папа все это застывшее время осматривал нас двоих внимательно и очень пристрастно.
– Вот это спектакль, – еще не слишком уверенно произнес отец. Вот это действительно шоу. Он зааплодировал. – Вот сына, удивил.
