Роман Воронов
Фантом
Вне себя
Бывает же такое, вдруг, среди ночи, и не дальний гром в небесах, и не тихий плач ребенка за стеной, и не спелое яблоко по крыше, и не гулкий стук в дверь, но отчего-то распахиваются глаза, да-да, именно распахиваются, не недовольно разлипаются веки, пока трешь их намеренно неторопливо, позевывая и чертыхаясь из-за прерванного сна, не ушат холодной воды опрокинут неведомым насмешником за шиворот, но ты мгновенно оказываешься в яви, словно кто-то или что-то щелкнуло пальцами, как это делает обряженный в элегантный фрак цирковой фокусник, после чего вся арена погружается во мрак, и вот уже наполненный неведомым доселе, но великолепным, радостным и одновременно беспокойным чувством ты сбрасываешь одеяло, дверь нараспашку и вон, в звездную пустоту, навстречу увлекательнейшему путешествию под названием «Собственная судьба», не обращая ни малейшего внимания на охающие причитания выпрямляющихся пружин старого матраса и кривую усмешку непонимания все еще теплой пуховой подушки.
Так случилось и со мной. Ночь с искренне бесшабашной радостью раскрыла объятия своих прохладных струй, подмигивая многочисленными обитателями чернеющего над миром купола, обдала пьянящим ароматом манговых деревьев и зарослей мальвы, едва я оставил за спиной душные, нагретые стены своего жилища и выскочил наружу, переполненный и преисполненный чего-то возвышенного и восторженного, «влитого» в меня незримой рукой то ли провидения, то ли привидения, в чрезмерном количестве и одномоментно.
Внутренний жар, схожий с тем выматывающим и обессиливающим, что знаком всякому пережившему забытье лихорадки или бессонницу глубокой инфлюэнции, немного остудил мокрый песок прибрежной полосы, на которую вырвался я из облака беснующихся цикад, влекомый ровным дыханием океана и его простой, но одновременно и чарующей, симфонией в исполнении мириад песчинок, неумолимо сталкиваемых грозной волной, возвращающейся в темное, бездонное лоно породившей ее силы.
– Ш-ш-ш-ш-ш… – трутся крохотные кремниевые бока друг о друга.
– Хр-р-р-р… – опускается стопа в их «оркестровую яму».
– Ф-ф-ф-ф… – оседает соленая пена, стирая следы на песке.
Бесконечная музыка, безупречная партитура, бескрайний зрительный зал.
Великий Художник в этот миг не отделяет оттенками океан от неба. Раскидав в беспорядке мерцающие точки в обоих мирах и смешав на холсте ночи стихии воды и воздуха, он позволил себе, в этой причудливой линзе Универсума, всего один штрих – полоску старого, полусгнившего пирса с неясным, едва различимым светлым пятном, скорее предполагаемым, нежели зримым явственно, на самом краю его.
Туда-то, заинтригованный сверх всякой меры, я и отправлюсь…
…Как только прозвучало последнее «хр-р-р-р…» и моя нога, распрощавшись с влажным песочным ковром, звонко шлепнула по пропитанному солью настилу пирса, он, видавший триумфальные отбытия и трагические возвращения, вынесший на своих дубовых плечах бесконечные ряды бочек с рыбой, водой, ворванью и порохом, груды мешков с солониной и пряностями, слышавший топот кованных солдатских сапог и прикосновение детских пяток, рыбацкие прибаутки и ругань пьяных матросов, недовольно вздохнул и мне тут же пришли в голову позабытые строки из детства, от моего папаши, любившего чужую поэзию и грешившего стишками собственного сочинения:
Скрипящий меж холодных скал
Дуб одинокий век свой мерил,
Но и до ста не досчитал,
Отдав себя на стол и двери.
«Светлое пятно» на краю пирса, словно услышав произнесенное мною про себя, неожиданно обернулось, и я услышал:
– Это всего лишь Переход.
Немало удивленный, я приблизился. На досках, свесив ноги, в полуобороте сидел ребенок, худющий и абсолютно голый. Странность его облику добавляло отсутствие волос на голове, отчего я, глядя в его милое личико, не мог понять, передо мной мальчик или девочка.
– Кто ты? – выдавил из себя я, не придумав ничего иного обескураженным увиденным разумом.
Океан методично и уж как-то по-особенному равнодушно накатывал на стойки пирса, гулко ухал по доскам снизу, выбрасывая сквозь щели тонкие, холодные петли, при этом внутриутробно урчал, недовольный, судя по всему, недополученной жертвой.
Дитя, именно так придется называть мне это бесплотное существо, совершенно не обращая внимания на пронизывающий ветер (в отличие от меня), улыбнулось:
– Ты прекрасно знаешь меня.
– Возможно, – огрызнулось все во мне. – Вот только вижу впервые.
– Это, скорее, твой недочет, – невозмутимо отреагировал ребенок.
– И все же, – настаивал я, переминаясь с ноги на ногу и вытирая соленые брызги с лица.
– Я это ты, – прозвучал короткий ответ, которого, как ни странно, я ожидал (сам не знаю почему).
Возможно, глаза моего юного собеседника показались знакомыми, давними знакомыми, почти родными.
Я, все еще не решаясь присесть рядом, спросил:
– Сколько тебе лет?
Дитя отвернулось от меня и ткнуло пальцем в горизонт:
– Столько же, сколько и той звезде.
– Которая упала? – усмехнулся я (начался обычный для этого сезона звездопад).
– Нет, иначе меня не было бы здесь, – совершенно серьезно, даже слегка наморщив безупречно гладкий белоснежный лоб, ответил ребенок.
Повисла пауза, звезды продолжали активно падать вниз, а их отражения в неспокойных водах, напротив, взлетали вверх, неожиданно исчезая, а затем так же резко возникая вновь на прыгающих спинах волн. Как продолжать разговор (да и нужно ли вообще?), я не понимал, но грубо обрывать встречу не хотелось, и я запланировал распрощаться со странным существом, задав еще пару ничего не значащих вопросов:
– Тебе не страшно так сидеть, не боишься упасть?
Взгляд ребенка, как и его ответ, произвели на меня убийственное впечатление:
– Но я же упираюсь ногами в дно. Стоит и тебе всего лишь напрячь свое воображение, как пятки твои ощутят вязкий ил с песочными проплешинами, только осторожней, не повреди иголки ежа, что заснул прямо под тобой.
Мальчик (или девочка) фантазер, подумал я и решил следовать своему плану:
– Как ты очутился здесь?
Дитя, совсем еще юное создание, но сколько сарказма во взгляде, огорошило меня снова:
– Ты привел меня.
Я разинул рот от возмущения, и злорадный океан, поджидавший удобного момента, как опытный охотник в засаде, ухнул подо мной так, что приличный запас соленой воды в виде прозрачной и юркой змеи влетел мне в глотку, я закашлялся, чихнул и, совершенно растерянный, парировал:
– Я гулял в одиночестве, – подумав при этом, что если и почивал подо мною морской еж, то после такого «взрыва» точно проснулся и снялся с места.
Улыбчивый ребенок покачал лысой головой:
– Да, но при этом ты был счастлив.
– Ага, – воскликнул я, догадываясь, куда клонит собеседник. – Так ты мое счастье.
Дитя, удивленно, но по-доброму глядя на меня, снова покачало головой:
– Нет, я это ты, неужели сложно запомнить или просто смириться с этим фактом.
Пора было прощаться:
– Но я совсем не знаю тебя? – задал я коварный вопрос, дабы отвязаться наконец от мелкого нудиста. Но хитрая мелковозрастная бестия продолжила расставлять свои сети:
– Извини, но ты совсем не знаешь себя, а значит и меня.
Я, мокрый, обескураженный и почти униженный, опустился на соленые доски подле голого провокатора, сдавшись окончательно:
– Так помоги мне.
– Изволь, – сказал он с готовностью и совсем по-взрослому. – Тебе прекрасно знакомо выражение «Вне себя от… гнева или от радости».
Я согласно кивнул, понимая, что мы меняемся местами (не в смысле возраста), а мой собеседник, вмиг «поумнев», продолжил менторским тоном:
– Это означает всего-навсего пребывание сознания вне… Матрицы, что неудивительно, ведь покинуть пределы «кокона» возможно всплеском эмоций, то есть энергетическим переполнением «Ребенка».
– Кого? – возопил я, перекрыв на миг ужасающий вой ветра, к середине ночи обезумевшего окончательно, о чем свидетельствовали белые «воротнички» вздыбливающихся волн.
– Тела эмоций, – пояснил голопузый гуру и поцокал языком, видимо поражаясь моей безграмотности в данном вопросе. – Неуправляемая эмоция (расшалившийся «Ребенок») есть хаос, а Матрица – его клетка, смирительная рубашка, управляемый же «Ребенок» – это аскеза, прежде всего сознания, путь к просветлению, к осознанному и допустимому (Богом) выходу из Матрицы, если угодно, к путешествию во «вне себя».
Дитя, наставляющее взрослого человека подобными истинами, широко раскрыв голубые глаза, вдохновенно смотрело в чернеющую даль:
– Хочешь, отведу тебя?
– Куда? – вырвалось у меня чересчур нервно.
– В Рай, – странный ребенок повернулся ко мне и пристально взглянул в глаза.
– К Еве в гости? – спошлил я, о чем тут же пожалел.
– Ева, – как-то задумчиво произнес мой проводник в Эдем, – сила, заставляющая погружаться, действовать, покинуть пределы Сада с его благами, фруктами и пением райских птиц, эдакий план «бездействия», созерцания, блаженства, и опуститься в Матрицу для совершения деяния Самопознания.
Неожиданно хлопнув в ладоши, мой ночной собеседник строго, прямо как заправский сельский учитель, произнес:
– Ева – не женщина из ребра мужа, она – часть Сути с функцией побуждения, выведения из равновесия, некий груз смещения, обеспечивающий «опрокидывание». Все, что находится за пределами Матрицы (любой, в самом широком смысле этого понятия), есть Рай для души. Изгнание из Эдема (библейское) – это акт погружения чистого сознания в матричное, как вынужденное условие, позволяющее Адаму существовать в плотном плане.
Я икнул, а юный лектор закончил мысль:
– «Ребенок» – ключ к вратам Рая.
Полумесяц скривился в язвительной усмешке, надо полагать, поражаясь вослед за голым обитателем пирса моей тупости, предательски отобразившейся на физиономии. Однако юный нудист, увлеченный собственными мыслями, не показал и виду, наверное, памятуя о том, что он это я, или наоборот, в данном случае неважно, и я, воспользовавшись предоставленным мне шансом, попытался реабилитироваться в глазах Вселенной, рассматривающей меня сейчас особенно пристально:
– И как работает этот механизм?
Ученый андрогин вскочил на ноги и хлопнул себя по лягушачьим ляжкам:
– «Ребенок», переполненный суммированной энергией сходящего потока от Бога и восходящего из эфира физического плана, в результате удачного (или наоборот) стечения обстоятельств разрывает, подобно удару встречных тел, оболочку Тела Эмоций, а заодно и общую Матрицу. Вуаля, вы вне себя. Процедура последующего успокоения, приведения учащенного сердцебиения в норму – суть восстановление разрушенных границ Матрицы.
Холодная рука младенца хлопнула меня по плечу:
– «Вне себя» от положительных эмоций – душа оказывается в «Раю», от отрицательных – в «Аду».
Юный лектор, судя по его горящему взору, сам сейчас пребывал в садах Эдема:
– В отличие от человека, покидающего капсулу космического корабля или подводного аппарата и оказывающегося во враждебной среде, душа «вне себя» (снаружи Матрицы) – в знакомой, родной обстановке (на Небесах). Еще раз повторю, когда это положительные эмоции. Аналогично действует и обратный (противоположного знака) принцип. Безверие в Матрице «Бог», исковеркав по пути все тела, «ломает ногу» пациенту на физическом плане, и проклятия в адрес Небес летят к «Ребенку» черными стрелами, проглоченными грозовыми тучами, опускающимися сверху. Вот тебе и гнев, и обида, и отчаяние, взрывающие Матрицу Астрального Тела (Ребенка) и выбрасывающие душу во «вне себя», в сторону «Ада». В то же время, – дитя чистым взглядом оценило мое смятенное состояние, – ты творец и счастливых моментов. Вера, на уровне Высшего Я (Матрица «Бог»), «сдвигает гору» на физическом плане (подготовив изначально к сдвигу все тела, по очереди), и произведенный эффект в виде выделившейся энергии от гармоничной трансформации мира, через эфирное тело «Посыльного», забрасывается в «Ребенка», встречаясь (и суммируясь) с нисходящим потоком любви от Бога.
Я недоверчиво смотрел на собеседника. Малолетний андрогин, должно быть, был инопланетянином, по-другому объяснить его знания (насколько они являлись истиной, большой вопрос) я себе не мог. Он же, голый и очаровательно милый, точно видел мое состояние:
– Представь себе поплавок рыбака на поверхности водоема, – лектор сделал вид, что забрасывает с пирса леску с наживкой, после чего замер в ожидании поклевки. – Это Матрица (со всеми ее семью составляющими) Человека. Грубые энергии нижних тел (негативных событий) складываются с такими же по знаку помыслами, сходящими сверху (неверие в Бога), и утяжеляют «поплавок», отчего он погружается в… Ад. И напротив, светлые энергии сверху и снизу, складываясь, повышают свои вибрации и «возносят» душу в «Рай».
– Что же мешает нам?.. – хрипло выдавил я из себя, начиная морщиться от головной боли, явившейся неожиданно и невовремя.
– Духовность, – андрогин развел руками, – или ее отсутствие. Духовное совершенство позволяет душе аккуратно покидать Матрицу в направлении «Рая», то есть получать духовный экстаз, схожий, в случае с простыми смертными, с понятием восторга. Ну а при выходе на сторону «Ада» подобный эффект именуется исступлением.
– Да кто же ты все-таки? – вырвалось у меня зло и резко (я в аду, промелькнуло в голове).
Маленький мальчик, а может и девочка, кто их, бесполых, разберет, улыбаясь и источая свет, прямо как месяц надо мной, ответил:
– Формула эволюционного пути души «Прости Иуду и станешь Иисусом» внутри Матрицы трансформируется в «Прости меня, Иуда, за то, что я Иисус» вне ее.
– И что это значит? – гнев начинал захлестывать меня, в отличие от существа, стоящего рядом со мной.
– Это значит, что Иуда – не внешняя сила, а твое собственное внутреннее Эго.
Я бессильно топнул по мокрым доскам пирса, и вместе с брызгами от удара исчез в волнующемся океане мой загадочный, так и не назвавшийся ночной друг.
Случись вам проснуться среди ночи не от звуков грома, не от плача за стеной или стука в дверь, а просто распахнув, именно распахнув глаза, не откажите себе в удовольствии, покинув душные стены милого дома, не теряя при этом ни секунды, отправиться на поиски самого себя (так, по крайней мере, он будет утверждать) в обличье нахального недоростка, предпочитающего прогуливаться в поздний час нагишом. Водятся такие персонажи не только на старых полусгнивших пирсах, а в принципе на всей территории под названием «вне себя».
Перелистывая страницу
А вот бы прямо сейчас взять да и заглянуть в библиотеку, знаете, такую сельскую, неприметную, с перекошенным крылечком, что держится на честном слове, отчаянно вцепившись дряхлыми ступенями в два столба, краска на которых облупилась еще во младенчестве вашей бабушки, а выпавшие от истощения внутреннего и удивления искреннего на происходящее сучки оставили в обтесанных телах «незаживающие раны», куда набиваются по весне древесные черви и прочие мелкие букашки пережидать непогоду и пребывают там, в комфорте и спокойствии, ровно до посещения книгохранилища вездесущими поползнями, пронырливыми и голодными.
Оставив за спиной вовсю скрипящую и безбожно шатающуюся конструкцию входной группы, оказываешься на миг в узком темном предбаннике, и пока входная дверь, вооруженная ржавой, но все еще могучей пружиной, не лишила гостя последних солнечных лучей, скорее толкаешь беленую филенчатую створку, попадая в храм кожаных переплетов, «бумажных сундуков», набитых истиной и фантазией, с едва уловимым запахом канцелярского клея во главе с хранителем сих несметных богатств в пуховом платке на плечах поверх пошитого вашей прабабкой платья из крепдешина и очках, более напоминающих иллюминаторы глубоководного аппарата.
– Слушаю, – коротко приветствует хранитель, глядя на «пришельца» строго и придирчиво, но с интересом. И в этот критический, а возможно даже и трагический, но крайне ответственный момент истории мироздания, пошарив глазами по ближайшей полке, вы, хвала Небесам, находите то, что нужно.
– Эту, – гордо тычете пальцем в увесистый фолиант, на коем красуется ни много ни мало «Мир».
И «батискаф» с пуховым платком, потеплев взглядом и крякнув от удовольствия, перемешанного с удовлетворением, потянувшись за книгой, дрогнувшим голосом произносит:
– Так и знала.
С трепетом, а как же иначе, и не без усилия поднимаете плотную, обтянутую воловьей кожей и проклепанную медью по углам обложку, и первая фраза поражает воображение своей узнаваемостью: «В начале было Слово…».
– Нет-нет, – ворчит хранитель, взирая через стекла такой толщины, что и вправду могут выдержать погружение в Марианскую впадину, на вашу реакцию, – ищите в указателе главу «Я».
Через некоторое время, недоверчиво поводя пальцем по строчкам оглавления, занимающего чуть ли не большую часть книги, вы находите искомое на странице… полностью совпадающей с датой вашего рождения, и уже готовы открыть нужную страницу…
Вот тут-то и возникает, за высоким бюро, как за горой, посредством дальнейшего отражения звуковой волны от великого множества чужих сочинений, прямо в вашей голове скрипучий голос странной тетки в платке от прабабки:
– Перевернув страницу, мы пытаемся найти Истину на белом листе, начинаем заполнять пустоту новым (повторным) поиском, а Истина, познанная, оплаченная страданиями и ошибками, осталась между строк «отвергнутого», позабытого текста.
Думаете, показалось, пары нафталина и мелкие, путающиеся перед глазами буквы погрузили вас в сомнамбулическое состояние, сопровождаемое видениями и «голосами»?
Вовсе нет, хранитель, поправив платок на плечах и линзы-иллюминаторы на носу, продолжает настойчиво бубнить:
– Так проявляет себя Матрица Реинкарнации. Новое воплощение – новая, девственная дорога для сознания.
– Зачем, Господи, подвергаешь душу подобному испытанию? – неожиданно слышите вы себя. – Разве зачеркивает следующий шаг заслуги предыдущего, а день наступивший умаляет груз вчерашнего?
Ого, да вы, сами не замечая, вступили в полемику с более подготовленным оппонентом. Держитесь, пощады не будет, «батискаф», сверкнув иллюминаторами, грозно отрывается от веками придавленного стула.
– Для чего Создатель определил цепь повторений, шаг за шагом, воплощение за воплощением, при этом обнуляя в проявленном плане «наработки» предыдущих «актов»? В этом твой вопрос?
Чувствуете, как задрожали колени? Обитатели книгохранилищ – существа грамотные, начитанные, но нелюдимые вследствие постоянно уменьшающегося потока посетителей, и оттого грозные и неприветливые. Взгляд хранителя придавил каменной плитой, на коей значилось «Он смел не доверять мне», и обездвижил напрочь, а «батискаф», убедившись в достигнутом эффекте, как ни в чем не бывало продолжил:
– «Чистый лист» в цикличности необходим для, – линзы сверкнули бледным, отраженным солнечным лучом, – разрушения цикличности. В противном случае повторяемость опыта создаст Матрицу в Матрице.
Она выпятила вперед прыщавый подбородок, едва не свернув с бюро чернильницу:
– Заставьте ученика оставаться из года в год в одном классе. Великовозрастный «круглый отличник» через какое-то количество циклов (учебных семестров) начнет деградировать и молить о переводе, пусть и в младший класс. Так умоляет о смерти приговоренный к пожизненному заключению в одиночной камере. Успокоившаяся душа (пребывающая в «локальном Раю») не согласится покинуть уровень благоденствия и окунуться в неспокойный Океан Самопознания – вот причина множества жизней здесь.
При этих словах тетка в платке с омерзением и ненавистью смотрит на стены заведения, узницей которого стала благодаря судьбе.
– Есть ли на то исключительно Воля Божья? – говорите вы, удивляясь и несколько пугаясь проявившейся в этом месте способности разговаривать не открывая рта и не напрягая связок.
– Именно, – подтверждает «батискаф» авторитетно. – Мы, души, не имеем свободы в выборе процесса своего существования, но имеем свободу выбора внутри этого процесса. В этом истинный смысл выражения «о предопределенности судьбы». Глобальное направление эволюционного пути душ, как совокупностей самого Абсолюта, известно и неизменяемо, от самой души зависит только скорость прохождения отдельных участков.
«Батискаф», видимо, устав находиться в полуприподнятом положении на своих слоновьих ногах, не привыкших подолгу удерживать вес хозяина, с глубоким выдохом опустился на стул:
– Нас не спросили, возопит душа. Как не спрашивает океан, куда направить волну у составляющих ее капель. Почему мы должны терпеть это, не унимается душа. А разве страдает желудь, поспевая на ветке, которую, придет время, покинет, чтобы лечь в землю и подняться затем из нее могучим дубом. Водички? – вдруг резко переходит «говорящая энциклопедия» на почти материнский, участливый тон, глядя, как посетитель судорожно облизывает пересохшие губы.
– Или, может быть, детективчик? – уже язвительно и беспощадно. – Пока не перевернул страницу.
Характер – дрянь, но говорит дельные вещи, думаете вы и отрицательно мотаете головой.
– Искренняя слезинка ребенка по растаявшей на ладошке снежинке того же рода, что и у взрослого человека, скорбящего по умершему близкому, ибо в обоих случаях произошло всего лишь изменение агрегатного состояния… вещества или души. Знай дитя о снеге и воде в смысле их химической натуры, а человек о прожитых воплощениях почившего, в качестве приобретаемого опыта и у того, и у другого за «ненадобностью» «умрет» тело Эмоций. Для младенца перестанет существовать Сказка, для взрослого – Бог. «Я», зная, кто «Я», не захочет (не побудит) познавать себя через страдания, Вселенная остановится, Абсолют, «обездвиженный», сожмется в точку.
Мудрейшая хранительница бумажных сокровищ снова поправляет сползающие со вспотевшего носа очки:
– Вот для чего все эти усилия Творца и нас, его душ. Ты, – она властно кивает, глядя вам прямо в глаза, – часть, и не пытайся понять Целое, ибо невозможно объять необъятное.
Как к ней ходят дети, промелькнет у вас неожиданный, но справедливый вопрос, одного посещения библиотеки в качестве моральной травмы может хватить на долгие годы отказа от чтения, а может и на всю жизнь.
– Не отвлекайся, – рыкает на вас «батискаф», сканирующий одновременно всю внутреннюю обстановку вверенного ему (ей) поста. – Матрица Высшего Я «знает и помнит» все. Новое воплощение в физическом мире несет в себе «обнуление» пяти низших тел, утерянных после оставления душой плотной оболочки (это прежние эфирное, астральное, ментальное и каузальное тела). Наименьшую деформацию получает тело Буддхи, Атман не затронут вовсе. Пять низших тел после рождения начинают свое формирование с чистого, как я уже упоминала, листа. Не будь этого, – «батискаф» с грохотом опускает тяжеленую ладонь на бюро, – новый человек рождался бы со старыми (прежними, прожитыми) привычками и взглядами, попадая, таким образом, во временную (событийную) петлю. Все его «выборы» в новой жизни повторяли бы ошибки из прежних. В попытке не спотыкаться на известных кочках, он, обходя их, формировал бы в себе сознание избегания повторений, то есть строил новую-старую Матрицу внутри новой-новой Матрицы, порождая тем самым старую-новую, а именно видоизмененную прежнюю.
Люди, близкие или даже вовлеченные в литературу, привычны к словесному жонглированию, у вас же могла разболеться голова. Если таковое произойдет, есть прекрасное средство – просто спросите у литератора, в каких случаях он ставит двоеточие, и его взгляд избавит вас от мук.
– Процесс самопознания, – вернет вас в реальность пыльных полок и неполитых, засохших цветов в горшках на подоконнике заунывный голос хранителя, – профанировался бы в процедуру уворачивания от негативных обстоятельств, схожих с «пройденными и изученными» ранее, и попадания в поток новых событий, не знакомых вам еще. Последующие воплощения, по сути, превратились бы в сбор отрицательного опыта, его систематизации и создания Картотеки Неудач с целью последующего уклонения от них. Мир «ощетинился» бы маяками, торчащими повсюду, и сигнальными лентами, опоясавшими все и вся, а в финале (предположительно) сознание души пришло бы к выводу об абсурдности рождения, ибо пространство для жизни сузилось бы до размеров точки, крохотного островка под названием «смерть».
«Мы рождаемся, чтобы умереть» – такую вывеску следовало бы разместить над дверьми родильных домов в подобном обществе.
«Батискаф» неприятно хихикает:
– Это не самопознание, с точки зрения Абсолюта, а самоуничтожение.
– Все еще хочешь перевернуть? – после некоторой паузы обращается она к вам снова с прежним вопросом, пытаясь выяснить, насколько ваш разум раздавлен, раздроблен, уничтожен – полностью или некоторые нейронные связи все еще живы. Библиотекарша, вросшая в свой протертый стул, едва удерживающий груз знаний, плотно уложенных в объемное тело, сама, как стеллаж, забитый трудами писателей до предела, так, что полки в бессилии прогнулись и треснули, сложив усталые сосновые спины на нижестоящие книги, даже представить себе не может, насколько вы в порядке: головная боль прошла, нос принюхался к библиотечной вони и уже не замечает ее, а прикрытые веки позволяют дремать, не выдавая собеседнику своего великолепного, умиротворенного состояния.
Вы, как всякий изворотливый приспособленец, умудряющийся даже в окопе, под градом вражеской шрапнели отобедать неспешно и со вкусом, притулились к бюро и готовы пребывать здесь, как в Раю, бесконечно.
– Вот-вот, – скрипучий голос «батискафа» почти не раздражает. – Болтающийся без дела по Эдему Адам превратился бы, и очень скоро, в моложавого пенсионера с навыками сборщика фруктов и ягод и разве что еще с развитым слухом ценителя пения ангелов и райских птиц. Через тривиальные поведенческие реакции и зачатки сознания в виде разговоров с животными на одном языке и способностью оценивать спелость многочисленных плодов у своего Сына Отец Небесный в деле самопознания продвинулся бы незначительно.
Во дает тетка, думаете вы с удивлением, «разматывает» Библию как хочет, можно сказать, активно подрывает основы религии, причем без оглядки на последствия. Не зря говорят, чрезмерная образованность – зло.
А библиотекарша, возбуждаясь все более, подпитываемая вашими мыслями, выудив из узкого ящичка картотеки чей-то «корешок», страстно лупит им по столу:
– Матрица Высшего Я несет в себе Ген Божественного Родства (искру Божью) и ту информацию о познании, что успела душа «наработать» за свои свершившиеся уже воплощения. Индивидуальное Я (душа) каждое «утро воплощения» в физическом мире начинает взаимодействие с чистым сознанием Человека, то есть земное дитя, едва разлепившее веки и взирающее на «неведомый» мир, в котором очутилось, ничего не знает на уровне пяти низших матриц, но знает все (в абсолютном смысле) на Высшем Я. Физическая жизнь души, – тут взопревшая тетка залпом осушит предложенный ранее вам стакан с водой, – есть путь распознавания «знаков свыше» (информации от Бога) при изначально полной блокировке органов распознавания. По сути, это процесс воспитания Бога в себе без озвученного задания на это воспитание.
Она, не только хранитель, но и носитель бумажных истин, возвышается сейчас над скучающим, почти задремавшим посетителем, который вместо того, чтобы ловить каждое слово, а лучше записывать его, чернильница и перо прямо под носом, безучастно ковыряет в этом самом носу свободной левой рукой, соображая, видимо, не освободить ли ему и правую для ускорения этого весьма увлекательного занятия, а не держать открытой Книгу Мира.
Впрочем, пока слушает, буду говорить, решает «батискаф», а вы, в свою очередь, придерживаетесь зеркального мнения – пока говорит, буду слушать.
– Взаимодействие частиц Бога, – стартует обряженный в пуховый платок «стеллаж», – запертых в телесные оболочки, само по себе, просто за счет нахождения подле друг друга и возникающего вследствие этого взаимного притяжения, создает условия для побуждения к поиску в себе этих центров притяжения, то есть Бога.
Возможно, эти стены, отданные во власть книг и одновременно пленившие их, не раз слышали подобные речи, хотя попробуй повысь неосторожно голос, незадачливый посетитель, нарушив тем самым священную в этих местах тишину, служитель книжного храма одарит столь красноречивым взглядом, что, право слово, лучше бы вашим родителям и не встречаться вовсе, коли они произвели на свет такое нерадивое дитя, но моя драгоценная голова, справедливо решаете вы, не способна воспринимать столь вольное и не подтвержденное фактами толкование устройства мира и места человека в нем.
Впрочем, на ваше решение, тем паче не озвученное по причине подобострастного страха перед нависающей над всем внутри библиотеки тетки в платке, ей, этой самой тетке, глубоко наплевать, и она продолжает с неистовством гусеничной машины, подминающей под себя кочки глины, молодые деревца и трухлявые пни:
– Если упростить совсем (очки в очередной раз поправлены на носу), то процесс самопознания, а следовательно и обустройство мира человеков, можно представить следующим образом: Абсолют, в непостижимом желании познать самого себя, разделяется на части, наделяя каждую «памятью о Единстве», и следовательно, заставляя части себя стремиться собраться вместе, в себя, притягиваясь друг к другу в попытке вернуться Домой, обрести потерянный Рай. Но в то же время, дабы процесс соединения не протекал мгновенно, с нулевым результатом (не забывай, сила притяжения любви огромна), определил каждой частице, с целью самоидентификации, Эго-программу, препятствующую объединению. Этот антипод создает дуальность и является разностью потенциалов для начала «тока познания».
«Батискаф» опустошенно выдыхает и начинает протирать пуховым платком свои запотевшие «иллюминаторы», а вы, воспользовавшись этой заминкой, выскакиваете наружу, через дверь, предбанник, заставив видавшее виды крыльцо «крякнуть» и скрипнуть на прощание.
Книга с названием «Мир», в коей на странице, совпадающей с датой вашего рождения, имеется глава «Я», так и осталась открытой на оглавлении. Чтобы решиться перевернуть страницу, требуется не так и много, сущая малость. Вот только малость эта у каждого своя, и ни одна библиотекарша на свете с самыми толстыми линзами на самом пухлом носу не в состоянии отыскать ее на книжных полках.
