Рональд Коуз
Как Китай стал капиталистическим

Полная версия

© Palgrave Macmillan, 2013

© Новое издательство, 2016

* * *

Административное деление КНР

Административное деление КНР (С особыми экономическими зонами)

Благодарности

Прежде всего мы хотели бы выразить благодарность Стивену Литлчайлду и Филиппу Буту из Института экономических проблем, которые с самого начала поддерживали наше совместное начинание.

Мы приступили к работе над этой книгой сразу же после Конференции по рыночным преобразованиям в Китае, проходившей в Чикаго 14–18 июля 2008 года. Когда черновой вариант был готов, в Чикаго прошел Семинар по отраслевой структуре производства (19–23 июля 2010 года). Мы многое узнали от участников конференции и семинара, особенно когда они не соглашались с нами. Нам бы также хотелось поблагодарить Марджори Холм, Леннона Чоя и Джоуи Нейхома за качественное материально-техническое обеспечение мероприятий.

Спасибо всем, кто прочитал черновой вариант книги. Особо хочется отметить вклад Стивена Литлчайлда, Дугласа Норта, Мэри Шерли и Сюй Чэнгана, которые предоставили нам подробные комментарии. Спасибо и Ли Венэму, Филиппу Буту и Стивену Чунгу, прокомментировавшим отдельные главы книги. Благодарим их всех за критические замечания и предложения, позволившие внести поправки в текст. Ху Вэй оказал нам неоценимую помощь при составлении карт.

Авторы в течение нескольких лет ежемесячно встречались, чтобы сообща работать над этой книгой и над связанными с ней проектами. Они выражают благодарность Юридической школе Чикагского университета (сотрудником которой является Рональд Коуз), а также Школе глобальных исследований Чикагского университета и Школе политики и глобальных исследований при Университете штата Аризона (соответственно прошлому и настоящему местам работы Нина Вана). Вывший декан Юридической школы Чикагского университета Сол Левмор и ее нынешний декан Майкл Шилл оказали неоценимую поддержку авторам книги.

Мы также хотели бы поблагодарить всех тех, кто щедро делился с нами информацией и идеями. К сожалению, мы не можем привести весь список полностью. Но есть люди, которых мы не можем не упомянуть, – это Александр и Ли Венэм, Линда и Стивен Чунг, Цзинь Лэй, Лян Сяовэй, Дэвид Пикас, Ричарда Сэндор, Гуанчжэнь Сунь, Сяо Гэн, Уильям Сяо, Сюн Цзялун, Оюй Лянъин, Ван Тяньфу, Чжан Вэйин, Чжао Динсинь, Чжоу Цижэнь, Чжоу Вэйбин и Чжу Сицин.

Предисловие

Выступая в июле 2008 года в Чикаго на Конференции по рыночным преобразованиям в Китае, Стивен Чунг назвал переход КНР от коммунистической системы к капитализму «величайшей программой экономических реформ в истории человечества» (Cheung 2008: 2)^[1]. Чунг, несомненно, прав в своих выводах; но не менее выдающимся является тот факт, что череда событий, приведших Китай к капитализму, никем не планировалась, а итоги реформ оказались полной неожиданностью для всех. Возможно, еще более необычным обстоятельством во всей этой истории стало то, что переходом к капитализму руководила Коммунистическая партия Китая. Это поразительный пример того, что Фридрих Август фон Хайек назвал «непреднамеренными последствиями человеческих действий» (Hayek 1967, гл. 6).

В 1982 году лондонский Институт экономических проблем опубликовал брошюру Стивена Чунга «Станет ли Китай капиталистическим?» – с положительным ответом на поставленный вопрос (Cheung [1982] 1986). Выводы Чунга были восприняты с явным недоверием практически всеми экспертами, хотя автор проявил осторожность, заявив, что «переход к капитализму случится не скоро» (Ibid… 19). Почему он так думал, вполне понятно. В результате многолетней идеологической обработки, осуществлявшейся коммунистами, у китайского народа выработалось негативное представление о том, как работает капиталистическая система. Кроме того, указывает Чунг, движение в сторону капитализма, скорее всего, будет встречать сопротивление со стороны армии и правительственных чиновников, опасающихся за свои места. Монография была переиздана четыре года спустя, в 1986-м, и тогда Чунг признал, что «недооценивал скорость перемен» (Cheung [1982] 1986: 66), отметив, однако, что «экономическая перестройка в Китае может продолжиться, но только гораздо менее высокими темпами, чем в последние пять лет» (Ibid., 79). В действительности же перемены шли по-прежнему быстро. Воздействие коммунистических идей на сознание простых китайцев оказалось не таким существенным, а сопротивление армии и правительственной бюрократии – не настолько сильным, как представлялось Чунгу Китай стал капиталистическим за относительно короткий период времени^[2]. В этой книге мы описываем череду событий, приведших Китай к такому итогу.

Недостаточная изученность столь сложного предмета не позволила нам исследовать все аспекты этой потрясающей человеческой драмы. До сих пор мы многого не знаем о рыночных преобразованиях в Китае. Более того, многие из приведенных нами фактов оказались недостоверны. По мере появления новых сведений некоторые детали придется пересматривать. Однако в целом нарисованная нами картина ясна и едва ли подвергнется изменениям.

Работа над этим совместным проектом проходила следующим образом. Нин Ван находил информацию о событиях в Китае и их толкования. Потом авторы обсуждали значение этих событий в контексте избранной темы, исправляли ошибки и повторно взвешивали аргументы. Окончательный продукт – результат тесного сотрудничества.

Предложенные выводы основаны на информации, собранной по крупицам, в интервью и других многочисленных источниках на китайском и английском языках (эти материалы указаны в разделах «Примечания» и «Литература»). Наша интерпретация полученной информации может отличаться от трактовок, встречающихся в других работах; налицо различия точек зрения на ряд важнейших моментов. Чтобы не перегружать повествование, мы редко использовали прямые цитаты из посвященных данному вопросу книг, число которых не только значительно, но и продолжает расти. Далее – наш рассказ о том, как Китай превратился в капиталистическую страну.

Глава 1
Смерть Мао

9 сентября 1976 года умер Мао Цзэдун, основатель Китайской Народной Республики и председатель Коммунистической партии Китая с 1943 года. В то время страна переживала разгар «культурной революции», которую Мао начал десятилетием ранее^[3]. Она была задумана как первая в череде революций, ведущих к обновлению социализма, избавлению его от буржуазных пороков и бюрократической косности^[4]. «Культурной революции» предшествовал ряд жестких социально-политических кампаний, развернутых с целью приблизить наступление социалистического рая в Китае. Мао верил, что, невзирая на бедность, Китай совершит «большой скачок вперед» и пойдет «золотой дорогой» коммунизма при одном условии – если его граждане, сплоченные общей идеей и общим делом, направят все свои таланты, всю свою энергию на достижение единой цели^[5]. Бескорыстному не знавшему частной собственности китайскому народу предстояло переродиться. Отбросив бремя истории и феодализма, с одной стороны, а с другой – презрев материальные интересы и капиталистические приманки, нация должна была откликнуться на зов социализма и слышать только его. Но глубоко ошибочная идеология и непродуманные революции привели страну не к раю, а к массовому голоду – самому страшному в истории человечества. Более того, ее жители утратили связь с культурными корнями и последними достижениями прогресса^[6]. Предприимчивые китайцы быстро превратились в безликие шестеренки социалистической машины.

Это, возможно, не укладывается в сознании, но грандиозные достижения Мао по своим масштабам не уступают бедствиям, которые он навлек на китайский народ. «В конечном счете, – пишет журнал The Economist, – Мао следует признать одним из величайших деятелей в истории человечества. Он разработал стратегию аграрной революции, которая позволила Коммунистической партии Китая захватить власть, опираясь на поддержку крестьянства вопреки учению Маркса. Под его руководством феодальный Китай, разрушенный войной и обескровленный коррупцией, превратился в единое эгалитарное государство, в котором никто не голодал. Мао возродил национальную гордость и веру в то, что, по его словам, Китай сможет „встать на ноги" и стать вровень с величайшими державами»^[7]. The Economist серьезно ошибся насчет голода, но так или иначе революция, во главе которой стоял Мао, оказала огромное влияние не только на Китай, но и на весь мир. Ричард Никсон, возобновивший в 1972 году дипломатические отношения Соединенных Штатов с КНР, отзывался о Мао как об «уникальном представителе поколения великих революционеров»^[8]. Премьер-министр Пакистана Зульфикар Али Вхутто, последний из иностранных государственных деятелей, кто видел Мао, назвал его «сыном революции, самим ее духом, ритмом и воплощением революционной романтики, главным архитектором нового порядка, потрясшего мир своим великолепием». «Такие люди, как Мао, рождаются раз в столетие», – сказал Вхутто^[9].

Мао оставил неоднозначное наследие. После его смерти Китай развивался без стратегического плана, не имея понятия о конечной цели. Никто и не представлял, что спустя три десятилетия Китайская Народная Республика подойдет к своей 60-й годовщине как мощная рыночная экономика. Чтобы понять, какой путь проделал Китай и как он добился столь невероятных перемен, необходимо вернуться к отправной точке – КНР при Мао Цзэдуне.

Успех рыночных реформ после смерти Мао поражает воображение – особенно если учесть, что попытки перестроить социалистическое хозяйство предпринимались в Китае еще при жизни «великого кормчего». В 1958 году Мао собственнолично дал старт смелой кампании по децентрализации экономики и политической системы страны (Wu Jinglian 2005: 46–49; Hu Angang 2008: 244–253). Но решительные попытки Мао уйти от сталинской модели закончились катастрофой «большого скачка» (1958–1961). После краткой передышки и выхода из кризиса в начале 1960-х Мао начал «культурную революцию» (1966–1976), в ходе которой он вновь попытался децентрализовать и экономику, и политическую структуру (Hu Angang 2008: 512–515). Обе попытки провалились.

Китайское правительство рассматривало реформы как продолжение великих начинаний Мао Цзэдуна. 28 марта 1985 года во время встречи с делегацией Либерально-демократической партии Японии Дэн Сяопин впервые назвал экономические реформы в Китае «второй революцией»^[10] (первая – та, что осуществлялась под руководством Мао и привела к созданию Китайской Народной Республики). Дэн Сяопин, которого часто называют «архитектором экономических реформ в Китае», позже неоднократно возвращался к этому определению, пока оно не стало частью официальной терминологии, описывающей преобразования в экономике в постмаоистский период. Возможно, отзываясь о реформах как о «второй революции», Дэн Сяопин тем самым признавал, что первая революция потерпела неудачу – хотя она и объединила Китай, дольше века раздираемый войнами и смутами. Но если вторая революция продолжила дело Мао, что именно он не успел завершить? И что ему помешало? В чем видел Дэн Сяопин недостатки первой революции и какие ошибки он хотел исправить?

1

Когда 1 октября 1949 года, выступая на площади Тяньаньмынь, Мао Цзэдун со свойственным ему хунаньским акцентом произнес слова о том, что китайский народ сумел «встать на ноги», всю нацию захлестнули восторг и энтузиазм. Прославленный литературный критик и поэт Ху Фэн, незадолго до того вернувшийся из Гонконга, воспел этот исторический момент^[11], написав поэму «Пришло время» из четырех тысяч строк с лишним. После затянувшегося насильственного и постыдного падения династии Цин в 1911 году, после десятилетий разрушительных войн между милитаристами, после страшной японской оккупации, продолжавшейся восемь лет, и кровавой трехлетней гражданской войны Китай наконец стал единым и независимым государством.

Его народ, измученный вековой смутой н военными конфликтами, мечтал о мире, о лучшей доле.

Но стремление к миру и благоденствию заставило Китай ступить на опасный путь. Как и многие другие страны, обретшие независимость после Второй мировой войны, Китай подпал под влияние социализма, идеи которого в ту пору витали в воздухе. Коммунистическая партия Китая (КПК) исповедовала коммунистическую идеологию с 1921 года, когда она была основана при поддержке Коммунистического интернационала с центральным руководством в Москве^[12]. Однако для КПК отношения с Советским Союзом всегда были палкой о двух концах^[13].

Изначально Москва оказывала предпочтение Китайской национальной партии («Китайский Гоминьдан»), которая превосходила по численности Коммунистическую и возникла раньше ее, будучи основана Сунь Ятсеном в 1919 году как революционная организация. Москва призывала китайских «единоверцев» примкнуть к Гоминьдану, а возглавлявшаяся Сунем партия охотно принимала коммунистов в свои ряды. Но 12 марта 1925 года Оунь Ятсен умер, и его преемник Чан Кайши усомнился в том, что Гоминьдану следует налаживать сотрудничество с Коммунистической партией. Менее чем за два года до описываемых событий Чан Кайши провел в Москве три месяца, изучая советскую систему. Он встречался с Л.Д. Троцким и другими советскими государственными деятелями и в результате пришел к выводу, что советская модель его стране не подходит^[14]. В 1927 году, укрепляя власть в Гоминьдане, он начал борьбу с коммунистами. Спустя год было учреждено Национальное правительство в Нанкине, что вынудило Коммунистическую партию уйти в подполье. Москва посоветовала коммунистам взяться за организацию массовых выступлений в китайских городах – в соответствии с учением Маркса и большевистской практикой. Однако эта стратегия оказалась равносильна самоубийству, поскольку города в Китае охранялись правительственными войсками. КПК выжила в отдельных «советских» – находившихся под контролем коммунистических вооруженных формирований – районах далеко в горах, куда не могла проникнуть Национально-революционная армия. В октябре 1934 года войска коммунистов потеряли один из крупнейших, дольше всех продержавшихся районов в провинции Цзянси. Командовал ими Отто Враун (известный Ли Дэ) – военный советник, направленный в Китай Исполкомом Коминтерна и занявший руководящую должность в КПК^[15]. Оставшиеся в живых коммунисты вынуждены были отступить. Целый год они продвигались с юга на север – через тщательно охранявшиеся гоминьдановцами области, через территории, которыми управляли враждебные этнические меньшинства или милитаристы, через горы, снега и зыбкие травяные болота, куда редко ступала нога человека. Когда в октябре 1935-го они дошли до провинции Шэньси, Мао Цзэдун быстро окрестил поход «Великим»^[16]. Год спустя к войску под командованием Мао присоединились еще две части Красной армии. Вслед за этим коммунисты заняли Яньань – старинный обветшалый город на севере Шэньси – и превратили его в свой административный центр. Яньань стал символом надежды для многих прогрессивно мыслящих китайских студентов и западных интеллектуалов, сочувствовавших коммунистическим идеям. Яньань оставался столицей китайской революции до 1948 года^[17].

Именно во время Великого похода – в январе 1935 года после совещания в городе Цзуньи – Мао Цзэдун возглавил Коммунистическую партию Китая, потеснив Отто Врауна, проигравшего сражение Гоминьдану. Хотя Мао стал вождем КПК, советскому руководству он никогда не нравился. Так, Сталин называл его «пещерным марксистом»^[18], поскольку в Яньане коммунисты жили в пещерах.

С Великого похода началось перерождение Коммунистической партии Китая в собственно китайскую партию, независимую от Москвы^[19]. Мао Цзэдун редко бросал прямой вызов CCCF, однако с его выдвижением Коминтерн больше не мог диктовать КПК, что ей делать. Во время Великого похода Красная армия потеряла более 90 % состава, но выжившие бойцы были преданы делу коммунизма, исполнены решимости и настроены на победу; позже они станут верными солдатами революции^[20]. Кроме того, на севере Китая коммунистам было гораздо легче найти сторонников. Если до Великого похода им приходилось сражаться в отдаленных, малонаселенных горных районах на юге страны, то после марша, уже на севере, коммунисты, успешно конкурируя с соратниками Чан Кайши, расширили свою политическую базу. Они вели пропаганду среди населения и с легкостью пополняли свои ряды. Близость границы позволяла наладить связь с советскими коммунистами и заручиться их поддержкой. К тому же на севере действовали милитаристы, а значит, правительственные войска не играли здесь доминирующей роли. Но главное, вторжение Японии в Китай заставило правительство Чан Кайщи перейти в оборону, а позже – бежать из Нанкина, так что коммунисты получили возможность усилить свои военные и политические позиции. После капитуляции Японии в 1945 году Чан Кайши обнаружил, что бывший соперник окреп и гораздо лучше прежнего готов к гражданской войне, которая не заставила себя ждать. Гоминьдановское правительство было поражено коррупцией, армия утратила боевой дух, экономика находилась в плачевном состоянии, и через три года Чан Кайши потерпел окончательное поражение и бежал на Тайвань, оставив материковую часть Мао Цзэдуну

Отношения между Коммунистической партией Китая и Москвой не менялись вплоть до создания Китайской Народной Республики в 1949 году. После этого Сталин уже не мог ни игнорировать Мао Цзэдуна, ни вбивать к собственной выгоде клин между китайскими коммунистами и Гоминьданом. Не прошло и двух месяцев с момента образования КНР, как Мао поспешил отправиться в свою первую заграничную поездку. В середине декабря 1949 года он прибыл в Москву^[21]. Там, в первый и последний раз в жизни, Мао встретился со Сталиным – человеком, который еще недавно не желал признавать в нем главу КПК, предпочитая работать с Чан Кайши. Предчувствуя скорое окончание гражданской войны, понимая, что экономика лежит в руинах, а международное сообщество настроено недружелюбно, Мао Цзэдун стремился обрести политического и военного союзника^[22]. Ради этого он и приехал в Москву, однако принимающая сторона встретила его без особого энтузиазма. Хотя во время первой встречи с Мао Сталин сделал жест примирения, китайский лидер провел в Москве два месяца, пытаясь убедить советское руководство установить дипломатические отношения с Пекином. В конце концов Сталин смягчился, и 14 февраля 1950 года стороны заключили Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи. Мао Цзэдун вернулся в Китай, торжествуя. Возможно, он еще не осознал, что в обмен на договор ему предстоит копировать опыт сталинизма, от влияния которого он будет пытаться освободиться до конца жизни.

Тем не менее за первые три года своего существования (1949–1952) Китайская Народная Республика быстро восстановила порядок, опираясь на дисциплинированных, сознательных чиновников и сильную смешанную экономику. Китай переживал период стремительного экономического подъема, несмотря на спровоцировавшую всплеск ненависти и насилия аграрную реформу, в ходе которой новые власти усиленно разжигали классовую борьбу в деревне. Однако дальнейшему восстановлению экономики препятствовала коммунистическая доктрина – неизбежное следствие того, что КПК играла ведущую роль в революции, породившей Китайскую Народную Республику. Китай продвигался по пути социализма, и за первую пятилетку (1953–1957), план которой был разработан по советскому образцу и выполнен с помощью Москвы, руководство страны узнало на практике, как, обладая полнотой централизованной власти, можно мобилизовать ресурсы и добиться быстрого роста экономики^[23]. Однако коллективизация привязала крестьян к земле, а рабочих – к коммунам, разом покончив с расцветом свободного предпринимательства в городах и сельской местности. В последующие годы фатальные недостатки плановой экономики – отсутствие стимулов и безынициативность на низших ступенях социальной пирамиды, нехватка информации и неподотчетность обществу на высших – усугубились неизбежными ошибками в управлении новой всеобъемлющей социальной системой, а также завистью и соперничеством в борьбе за власть как в самом Китае, так и на международной арене.

Самое печальное, что слепое следование иностранной теории превратило последнюю в окаменелую догму, которую китайское руководство принимало безоговорочно как панацею от всех бед. Даже такой своевольный и независимый политик, как Мао Цзэдун, попался в эту ловушку, поверив, что коммунизм – единственный способ даровать Китаю мир и процветание. Безусловная приверженность коммунизму, а в более поздний период – самоидентификация с ним постепенно превратили Коммунистическую партию Китая из проводника идеологии в ее заложницу. В то же время коммунизм переродился из средства достижения благоденствия в высшую, не подлежащую обсуждению цель^[24]. Это двойное самоотчуждение затянуло КПК вместе со всем китайским народом в темный тоннель закрытой идеологической системы. Только после смерти Мао Цзэдуна Коммунистическая партия, выбросившая за борт все китайские традиции в стремлении приобщиться к марксизму, вновь обратилась к конфуцианскому прагматизму с его практикой поиска истины в фактах.

Как гласит китайская пословица, тощий верблюд все равно больше лошади. Ни трагедия «большого скачка», в результате которой миллионы китайских крестьян умерли от голода, ни катастрофа «культурной революции» не смогли полностью разрушить заложенную при Мао экономическую инфраструктуру. Эта инфраструктура и стала основой для реформ после смерти «великого кормчего».

В академической среде продолжаются споры о том, как оценивать достижения Китая в области экономики во времена Мао Цзэдуна^[25]. Принято считать, что экономические реформы в Китае стали возможны благодаря полному отказу от наследия Мао. Один автор даже назвал их «великим поворотом назад» (Hinton 1990). К чести ревизионистов, они выявили скрытую или не принимаемую во внимание преемственность между экономикой времен Мао и дальнейшими реформами. Этот подход позволил по достоинству оценить успехи китайской экономики в годы председательства Мао (см., например: Meisner 1999; Hu Angang 2008; Bramall 2009). Тем не менее существует огромный разрыв между реальными достижениями и тем, что Мао обещал рабочим и крестьянам в случае победы социализма. Когда Мао Цзэдун лежал на смертном одре, размышляя о судьбе «культурной революции» и о возможном преемнике, высокий моральный дух китайского общества ослаб, присущие ему динамизм и бурлящая энергия стали угасать, ясное видение социализма померкло. Хотя подавляющее большинство китайцев, казалось, смирились с бездеятельностью и впали в апатию, в глубине души они чувствовали разочарование. Китайцы не могли самостоятельно сформулировать новые идеи, но готовы были прислушаться к тем, кто их предложит. Л думающие люди – среди правящего класса и не только – все чаще задавались вопросом: «Если это не тот Китай, за который мы сражались вместе с нашими соратниками, то каким он должен быть?»