Руслан Георгиевич Илаев
Кронштадтские этюды…
Земляки
Неторопливой походкой я шел по улице Джанаева в направлении проспекта Мира – этот район когда-то считался центром Владикавказа, как вдруг неожиданно услышал мужской голос, явно обращенный ко мне:
– Извините, уважаемый, Вас не Руслан зовут? Вы в Кронштадте не были начальником поликлиники?
Обернувшись на голос, обратил внимание на стоящего в открытых дверях магазина верхней одежды мужчину лет пятидесяти с залысинами и в форме охранника.
– Да, меня зовут Руслан, и я был начальником кронштадтской военной поликлиники, но это было давно.
– Заур Хугаев, – представился мужчина с залысинами, – я был призван матросом в 1995 году в Кронштадт, где проходил службу в четвертом учебном отряде, когда мы с Вами познакомились. Вы меня еще пригласили в поликлинику, и врач стоматолог Тамара Георгиевна лечила мне зубы по Вашему распоряжению.
Был весьма удивлен тому, что он вспомнил, как звали мою бывшую подчиненную Талалаеву – зубного врача кронштадтской поликлиники. Вспомнить же его самого не смог, как не напрягал память, но было приятно встретить бывшего матроса Кронштадтского гарнизона и тем более-земляка. Мы поговорили минут десять в кругу его друзей охранников, к нам присоединились женщина и мужчина в идентичной форме, вероятно, из той же охранной фирмы. Приятно пообщавшись с ними, продолжил свой путь, находясь еще некоторое время под впечатлением неожиданной встречи. Несколько раз я пытался вспомнить матроса, но все усилия были напрасны.
Но вот вечером, находясь уже дома, понял, что неправильно вспоминаю. Я пытался вспомнить матроса тридцатилетней давности, срисовывая его с лица взрослого мужчины, а не того восемнадцатилетнего юношу, и как только я переключился в 1995 год, все стало на место – то есть образ худенького матроса Хугаева мгновенно всплыл в памяти. Но если вспоминать события того года, все же лучше пользоваться хронологическим порядком, а не эмоциями и сумбуром.
В 1995 году полным ходом шла первая чеченская война или, как у нас официально говорили в средствах массовой информации, «операция по восстановлению конституционного порядка в Чечне». Помню основные сводки, передаваемые по телевидению: штурм Грозного, начавшийся в декабре 1994 года и продолжавшийся четыре месяца, установление контроля над равнинными районами Чечни в марте того же года, установление контроля над горными районами Чечни в июне 1995 года, и, наконец, как венец всего этого безобразия – террористический акт в Будённовске в июне 1995 года.
От Владикавказа до Грозного – сто километров, до Назрани, столицы Республики Ингушетия, – всего десять. Трасса федерального значения проходит через Кабардино-Балкарию, Северную Осетию, Ингушетию, Чечню, и все войска двигались именно по ней, прямехонько в зону боевых действий.
А тут в Кронштадте на удалении двух тысяч километров вроде как тишь да гладь, да божья благодать, но это иллюзии. Я сидел за письменным столом в кабинете, когда, постучав в двери, вошел высокий парень в матросской форме. Попросив разрешение войти, поздоровался и неожиданно перешел на ингушский язык:
– Старший, слышал, что ты ингуш, поэтому зашел представиться. Руслан Алиев меня зовут, из Назрани. Получается, мы одной фамилии, они вроде похожие.
Ну, ты, братец, хватил. Фамилии – то разные в любом случае. Но какой напор и нахальство! Экземпляр явно привлек мое внимание своим интересным подходом. Но в любом случае этот матрос меня весьма удивил и развеселил. Вышел из-за стола ему навстречу. Отвечаю ему на его родном языке, что я не ингуш, а осетин. Язык знаю потому, что пять лет прожил в Нижнем Малгобеке (Новом городе). Но судя по выражению лица, он мне особо не поверил. Ну и ладно. Расспросил его о службе, под началом кого служит, есть ли проблемы, и чем я могу помочь. Он попросил моего содействия, чтобы его оставили служить в четвертом учебном отряде, ибо не умел плавать и абсолютно не переносил морскую качку.
Матросы, прошедшие обучение на шестимесячных циклах, затем распределялись на корабли четырех флотов Советского Союза. В Кронштадте существовала мощная система подготовки классных специалистов. Готовили их в двух учебных отрядах: «четвертом» – в/ч 49357 и в «трех девятках» – в/ч 09990. Каждые полгода они выпускали по две тысячи корабельных классных специалистов на флот. На военных кораблях пять боевых частей (БЧ) и четыре службы, и это построение незыблемо с момента появления в Русском флоте кораблей на винтовой тяге. Боевые части: БЧ -1 – штурманская, БЧ -2 – ракетно-артиллерийская, БЧ -3 – минно – торпедная, БЧ -4 – связь, БЧ -5 – электромеханическая. Службы: медицинская, химическая, радиотехническая и боцманская. Матросов обучали полгода по этим специальностям, и затем уже на кораблях флота они дорабатывали знания и практические навыки еще два с половиной года, доводя их практически до автоматизма. В каждом учебном отряде была команда обеспечения, и Алиев просил меня оставить его служить в этом подразделении, думаю, он просто не переваривал морскую стихию.
Оставить его в Кронштадте было решаемой задачей. Командиром четвертого учебного отряда был мой хороший знакомый. Капитан второго ранга Сергей Иванович Иванов проживал в квартире на одной площадке со мной на первом этаже нашего девятиэтажного дома. Мало того, что он удовлетворил мою просьбу, оставив его в учебном отряде, но уже через полгода Алиеву было присвоено звание старшины второй статьи, и он был поставлен на должность командира отделения, хотя фактически исполнял должность замкомвзвода. Но должность эта – не моя заслуга, он получил ее за исполнительность и требовательность, в первую очередь, к себе и подчиненному личному составу. Честно говоря, он служил исправно. Его непосредственный командир – мичман Вавилов Игорь – не раз мне докладывал, что доволен им, и никогда не переживал за своего подчиненного и вверенное ему подразделение. По строевой подготовке его взвод всегда был первым, и дисциплинарных нарушений стало гораздо меньше, в чем заслуга Алиева была налицо.
Прошел год. Возмужавший за полтора года службы матрос довольно часто заходил ко мне на работу, и я постепенно ознакомился с его биографией. Призывали его со второго курса Грозненского университета, где он учился на историческом факультете. И еще он танцевал в государственном Чечено-Ингушском ансамбле «Вайнах». Но начавшиеся боевые действия в Чечне спутали все его планы на будущее. Его отец решил, что сыну надо продолжить учебу в университете города Нальчика Кабардино-Балкарской Республики. Не успели, весной пришла повестка, и Руслана призвали на действительную воинскую службу. И попал он в военно-морской флот, где служат три года. Ему оставалось полтора года до дембеля, и ничего не предвещало беды, но она пришла неожиданно откуда не ждали.
Его справедливый командир мичман Игорь Вавилов погиб в автомобильной катастрофе на Приморском шоссе, возвращаясь в Кронштадт из гостей. Официальная версия его гибели – не справился с управлением. Хорошим человеком был Вавилов, мне откровенно было его жаль. На место Игоря был назначен Загорулько Андрей, молодой мичман, переведенный с учебного корабля «Перекоп». В один из приходов Алиев посетовал на своего нового командира, что тот не может спокойно пройти мимо него, обязательно придерется к чему-нибудь без причины:
– Руслан, вчера Загорулько предложил мне добровольно сложить полномочия замкомвзвода, чтобы мое место занял его земляк Приходько. Я отказался, и он перешел к прямым угрозам и оскорблениям. Думаю, все кончится конфликтом, и если он меня попытается оскорбить, в любом случае вынужден буду дать ему отпор…
Через два дня он пришел ко мне в крайне взвинченном состоянии и доложил следующее:
– Вчера мы остались вдвоем в классе наедине, и мичман стал в открытую провоцировать на драку: «Почему ты меня не боишься? Как ты думаешь, если бы я сейчас закрыл двери на ключ, и мы с тобой подрались, сколько бы ты смог продержаться? Но ты на это не пойдешь, потому что ты, на самом деле, в душе трус!
Твоя смелость – напускная, а копнешь вас, кавказцев, так вы сразу – в кусты».
Рассказанное Алиевым очень возмутило и расстроило. Этот мичман, оказывается, еще тот фрукт, теперь я был почти уверен, что с корабля его убрали не случайно, а именно за его подлую натуру. На флоте таких мерзавцев быстро вычисляют и стараются поскорее от них избавиться. Я посоветовал Алиеву:
– Если этот проходимец опять начнет тебя провоцировать, скажи ему следующее: «Товарищ мичман, если Вы желаете со мной подраться, то я не против. Однако я – Ваш подчиненный, а Вы – мой непосредственный начальник, и мне это не совсем удобно. Но если Вы согласны драться, давайте снимем верхнюю одежду и знаков различия уже не будет. А двери в классе сами закройте на ключ, чтобы я не сбежал от Вас». Ты запомнил, как ему сказать? Ну и хорошо. Когда разберешься по ситуации, доложишь мне о результатах.
Я знал внешние параметры мичмана Загорулько, обыкновенный «западенский» жлоб, ростом выше среднего и весом около ста двадцати килограммов. Значит медлительный, а если судить по фигуре, вроде спортом не занимался. Посмотрим, на что он способен. В результате исхода предполагаемой дуэли я совсем даже не сомневался. Бедняга не знал, что Алиев кандидат в мастера спорта по боксу, и стаж в этом виде у него – пять лет.
Так оно и произошло. В первую же минуту Алиев двумя мощными ударами вырубил своего командира взвода, но через час оказался на гарнизонной гауптвахте. Подлец не сдержал слова и сразу же накатал рапорт на имя командира части. Иванов, не разобравшись, посадил Алиева на гауптвахту и в тот же день своей властью лишил его звания старшины второй статьи.
Но тут вмешался я, подробно изложив Сергею Ивановичу всю историю от начала до конца. Человек он был справедливый, хотя и вспыльчивый. С гауптвахты Алиева освободили в тот же день, но звание не восстановили, командир приказ издал и его уже зачитали всему личному составу в части касающейся. Не мог командир Иванов признать на людях свою ошибку, в один день два приказа издать о наказании и отмене наказания было бы не совсем этично и явно подрывало его авторитет. Все это я объяснил освобожденному Алиеву, сказав напоследок, что так даже лучше, ибо контактов с Загорулько будет теперь гораздо меньше. Я так же сообщил ему, что его переведут во второй взвод, подальше от этого непутевого мичмана.
Но беда не приходит одна, через день вновь позвонил капитан второго ранга Иванов и попросил незамедлительно приехать, ибо в его часть прибыло тридцать пять ингушей и один осетин. Сергей Иванович попросил меня выступить перед этой группой земляков с напутственной и воспитательной речью. Естественно, я согласился и вскоре оказался в окружении матросов-ингушей. Алиев тут же рядом со мной. Встреча происходила в клубе части. Алиев попросил всех присутствующих земляков внимательно прислушаться к моим словам, когда я начну говорить. Довел до их сведения, в какой должности я работаю в Кронштадте. Выступал я минут тридцать, объяснил прибывшим, что на территории Чеченской Республики продолжается операция по восстановлению конституционного порядка. Рассказал им, как 21 апреля 1996 года ракетами с большого расстояния был уничтожен Джохар Дудаев. Объяснил, что небольшая часть ингушского населения все же поддерживает сепаратистов, принимая участие непосредственно в боевых действиях против федеральных войск. На территории Ингушетии сейчас возникли десятки палаточных лагерей для тысячи беженцев из зоны боевых действий в Чечне. И если их призвали на срочную воинскую службу, надо помнить, что она проходит на расстоянии двух тысяч километров от Ингушетии, и служить надо честно и быть верным присяге и воинскому долгу. В заключение я сказал:
– Вы можете оставаться при своем мнении, вопреки сказанному мной, но каждый из вас имеет за плечами десять классов средней школы. В России сейчас проживает около ста пятидесяти миллионов жителей, а чеченцев всего миллион. Они обречены на поражение, только слепой этого не видит. Да и не все чеченцы поддерживают режим Джохара Дудаева. И поверьте мне, пройдет немного времени, и часть чеченских тейпов в открытую перейдет на сторону России. А какие потери сейчас несут чеченцы! Численность мужчин в Чечне резко сократилась, а боевые действия уже продолжаются второй год и ничем хорошим не закончатся для многострадального чеченского народа. Боевики потерпят поражение, даже не сомневайтесь, но какие понесет жертвы чеченский народ, сейчас уже можно догадаться. Я, как начальник военной поликлиники Кронштадтского гарнизона, разрешаю каждому из присутствующих лично обращаться ко мне по любым вопросам и в любое время. Вот матрос Алиев прослужил в Кронштадте более двух лет, знает все, и вся о службе на флоте, поэтому советуйтесь с ним чаще, но, я смотрю, он вам уже активно помогает. У меня все, а теперь, не стесняясь, можете задать мне любые вопросы.
Подсел к ним в зал, и они, окружив меня плотным кольцом, еще около часа расспрашивали меня о службе в Кронштадте и о многом другом. Когда мы закончили общение, я попросил Алиева найти мне Хугаева Заура. Через несколько минут он привел мне его и деликатно пытался уйти, но я попросил его остаться. Говорил при нем с Зауром, затем обратился к Алиеву с просьбой:
– Руслан, после осетино-ингушского конфликта отношения между осетинами и ингушами весьма натянутые, поэтому проследи, пожалуйста, чтобы между Хугаевым и прибывшими ингушами не было никаких инцидентов.
Алиев клятвенно пообещал, а слову Руслана Алиева я верил. На этом и разошлись. Перед уходом из учебного отряда зашел к Сергею Ивановичу и подробно изложил ему содержание встречи с прибывшими из Ингушетии новобранцами. Объяснил, что в целом они хорошие ребята, но с ними надо работать. Каждому в голову не заглянешь, и если у некоторых из них близкие родственники воюют на стороне чеченских сепаратистов, то тем более воспитательную работу надо усилить. Объяснил командиру части, что ингуши и чеченцы относятся к одной родственной нахско-вайнахской языковой группе, и у них немало перекрестных браков, особенно, если они принадлежат к религиозному течению Кунт-Хаджи. Заметив, как Сергей Иванович непонимающе уставился на меня, я понял, что многое из сказанного мною для него – темный лес, и надо будет впоследствии более подробно ему это все расшифровать. Мы тепло попрощались, и я отправился восвояси, то есть к себе в поликлинику.
За три последующих месяца я еще несколько раз встречался с матросами из Ингушетии, и, по моему мнению, они вроде стали вливаться в общевоинский коллектив четвертого учебного отряда и многие определенно проявляли интерес к морской службе. Между прочим, треть призванных имели незаконченное высшее образование. После присяги они стали нести караульную службу по охране военных объектов, и их стали выделять в наряды в комендатуру для несения патрульной службы. И вот тут опять нашла коса на камень! Матросам из Ингушетии при несении караульной службы оружие не выдавалось. То же самое – в патруле, по уставу матросам положено ношение штык-ножа, но именно их лишали эту привилегии. Они жаловались мне, но что я мог объяснить им по этому поводу, думаю, команда была свыше. На этой почве возникали отдельные конфликтные ситуации с остальными матросами учебного отряда.
В августе 1996 года были заключены Хасавюртовские соглашения, и российские войска были выведены с территории Чеченской Республики. Многие тогда расценили это соглашение как слабость российского правительства и федерального командования войск. Но я-то понимал, что эти временные уступки направлены на мирный выход из конфликтной ситуации и не являются проявлением слабости. Что и подтвердилось через три года с началом второй чеченской кампанией в 1999 году, когда контртеррористическая операция приняла гораздо более жесткий характер, и федеральные войска были вынуждены огнем и мечом раздавить остатки сепаратизма в Чечне. Но это будет позже, а в том 1995 году молодым ингушским ребятам кто-то неправильно все объяснил, и они не так восприняли реальную действительность.
И однажды сентябрьской ночью меня вдруг разбудил мой сосед по лестничной площадке Сергей Иванович Иванов, он же командир четвертого учебного отряда, и с досадой рассказал, что все тридцать пять матросов из Ингушетии, наняв междугородний автобус, ночью убыли из воинской части в неизвестном направлении. Я немедленно выехал вместе с ним в учебный отряд для получения более подробной информации о массовом дезертирстве матросов, иначе охарактеризовать эту ситуацию нельзя было. Увидев на территории части Алиева, подозвал его жестом и попросил рассказать, как все произошло. И вот что доложил мне Алиев по их внезапному отъезду:
– Они попросились у командования части музеи Ленинграда посмотреть, подготовились к отъезду капитально, сами наняли автобус и гида для поездки в Ленинград. Но после посещения Эрмитажа объявили молодой девушке- экскурсоводу, что их срочно вызывают в часть. Отвезли ее до места назначения, а затем двинули прямо по маршруту Ленинград – Москва – Назрань. Водителю они, скорее всего, предложили такую сумму, что тот не смог отказаться. Меня не взяли с собой потому, что я в этот день заступил в наряд. Они понимали, что я никуда с ними не поеду, и зачем, если мне служить оставалось четыре месяца до дембеля. Об их отъезде я ничего не знал, а если бы даже знал, все равно никому не рассказал бы. Ты же наши законы знаешь не хуже меня…
Логика железная, ничего не скажешь. До Назрани, как выяснилось позже, они добрались в течение полутора суток. Затем все растворились, да так, что никто из них потом не был найден. Но мне думается, их и не искали, просто не до них было. Ведь седьмого августа 1999 года началась вторая чеченская война со вторжения боевиков в Дагестан. И закончилась она только лишь в апреле 2009 года с отменой контртеррористической операцией на территории Чеченской Республики и полным разгромом сепаратистов и их зарубежных пособников. Но я все же считаю, что фактически она закончилась в 2017 году, когда директор Федеральной службы безопасности Российской Федерации Александр Васильевич Бортников заявил по телевидению, что бандитское подполье на территории Северного Кавказа окончательно разгромлено. И оснований не верить ему у меня нет. Что касается Руслана Алиева, то он уволился осенью 1996 года, и больше я с ним никогда не встречался. Вышел в запас в возрасте сорока шести лет в 2000 году, а через два года окончательно попрощался с Северной столицей.
Офицеры
Весной 1975 года нас, студентов пятого курса Северо-Осетинского государственного медицинского института, собрали в одном из актовых залов, где ректор Агубечир Хатахцкоевич Адырхаев представил нам военного, внешностью напоминающего казаха, в звании полковника медицинской службы инфантерии. Звали его Азамат Махамбетович Ибрагимов, и, судя по имени и отчеству, он все же был казахом, но, когда он начал нас вербовать в слушатели военно- медицинского факультета при Горьковском медицинском институте, мы поняли, что он человек большого достоинства и незаурядного ума. Полковник оказался кандидатом медицинских наук. Говорил он с нами недолго, но по делу, и вроде вышло у него убедительно: «Ежемесячная стипендия слушателя составляет девяносто семь рублей, когда зарплата инженера в пределах ста двадцати. Лейтенант военно-морского флота зарабатывал от двухсот пятидесяти рублей и выше. Питание и одежда – за счет государства. На пенсию офицеры Советской Армии и Военно-Морского флота выходили: майор и подполковник – в сорок пять лет, а полковник – в пятьдесят лет. И размер военных пенсий был несоизмерим с «гражданскими». Отпуск у офицера составлял до пятидесяти суток». Обеспечение жильем было обязательной заботой командования…»
О выступлении казаха я рассказал родителям, и, как ни странно, получил полное одобрение отца. Маме идея не очень понравилась, но в конечном итоге и она согласилась.
Когда одиннадцать студентов пятого курса Северо-Осетинского государственного медицинского института изъявили желание связать свою жизнь с Вооруженными Силами Советского Союза, мы и понятия не имели, какие нас ожидают в перспективе приключения, потрясения и интересные встречи. Нас было одиннадцать смельчаков, решившихся перейти Рубикон и севших на поезд по маршруту Орджоникидзе – Москва – Горький, и умчавшихся наобум в неведомое грядущее.
Из студентов, пожелавших перевестись, уже находясь на факультете, по разным причинам отсеялось еще трое добровольцев. Оставшиеся восемь были распределены по разным взводам, а двое из восьми, я и Аслан Цакоев, выбрали военно-морской флот дальнейшим ареалом службы. Одиноким я себя не чувствовал, ибо рядом со мной на последующие два года обучения всегда находились четыре надежных земляка: Слава Алборов, Тамерлан Толпаров, Руслан Карсанов и Аслан Цакоев, и нас уже называли не студентами, а слушателями. Из нашего уже бывшего Alma Mater и ранее переводились на факультет студенты, то есть мы были не первые, однако это были единичные случаи. Из первопроходцев помню Казбека Дзарахохова, Аслана Алборова, Алика Бекузарова и моего старшего брата Тимура. Стать военным врачом можно было, окончив военно-медицинские факультеты Горького, Саратова или Самары. Помню, стипендия слушателям действительно была ежемесячно определена в девяносто семь рублей. Этот факт нас приятно удивил и каждый месяц искренне радовал. А ведь не обманул великий казахский акын Азамат Махамбетович, когда пудрил нам мозги прелестями военно-медицинского факультета.
Через неделю нас переодели в курсантскую форму: Алборова, Толпарова и Карсанова – в зеленные цвета, или хаки, и сапоги, а мы с Цакоевым надели форму морских курсантов. Нам выдали комплект форменной одежды, куда входили: темно-синяя суконная рубаха и такого же цвета фланелевая, летняя белая суконная рубаха, две пары уставных брюк с флотским кожаным ремнем и тяжелой латунной бляхой с выпуклым на ней якорем, две пары хромовых ботинок, две фуражки белого и черного цвета.
Тогда я и узнал в чем особенность военно-морских брюк, она заключалась в отсутствии ширинки, закрывались они спереди фартуком, который фиксировался по бокам на две пуговицы с каждой стороны. Этот элемент одежды чисто русских военных моряков, и был он введен в начале восемнадцатого века петровским морским уставом. С переодеванием начались занятия по строевой подготовке на плацу во дворе, это нас начали готовить к предстоящей присяге. Мы ее приняли через неделю перед входом в административное здание факультета, где каждый расписался в преданности своему государству до последней капли крови.
Само учреждение военно-медицинского факультета называлось у местных «Красными казармами». Три трехэтажных корпуса, стоящих отдельно на территории, составляли основу факультета: административный корпус, учебный корпус, общежитие для слушателей и еще вспомогательные строения – склады, спортивный зал, столовая. Начальником факультета был добрый русский молодец полковник медицинской службы Дадаев Николай Михайлович, его заместителем по политической части был – полковник Пимбужский Петр Николаевич. Этот Пимбужский вел себя, как «шведише кёниге» – высокомерный индюк и барин. Поговаривали, что его турнули из знаменитой Кантемировской дивизии, что располагалась под Москвой, за какую-то большую провинность. Со слушателями он практически не общался, ему для этого хватало подчиненных «шестерок» из числа политработников рангом ниже.
Нашим курсом руководил полковник медицинской службы Лев Алексеевич Савенков – умный и порядочный офицер, которого по сегодняшний день я вспоминаю с особой теплотой. Как-то мне пришлось в воспитательных целях успокаивать двух нетрезвых слушателей из Одессы со странными фамилиями Ясинский и Муравенко. Я был дежурным, а эти двое устроили пьяный дебош на этаже, приставая к однокурсникам и горланя песни из украинского народного фольклора. Никакие увещевания успокоиться и покинуть помещение, где остальные слушатели готовились к завтрашним занятиям, не помогли, а дело закончилось тем, что мне пришлось дать им пару чувствительных затрещин и отвести обоих в спальню. На следующий день меня пригласил в кабинет Лев Алексеевич, и я подробно изложил ему весь ход событий по вчерашнему инциденту. И вдруг я почувствовал, что в сложившейся ситуации, грозившей мне отчислением, он на моей стороне. Мало того, что он меня поддержал, но им же неожиданно было предложено мне перейти на съемную квартиру в городе, что разрешалось только семейным слушателям. И в ближайшие три дня я покинул общежитие. Квартиру снял в Сормовском районе, помню, что улица называлась имени 22-го Партийного съезда, это тот знаменитый съезд, после которого Сталина ночью вынесли из мавзолея. Вот там и прожил два года до окончания факультета.
Десять взводов вновь поступивших слушателей занимали весь второй этаж здания общежития, третий этаж занимал старший курс, куда нам вход был категорически запрещен, но мы и сами не очень желали к ним подниматься, из-за диких криков и постоянных пьяных разборок. Руководил этим буйным и весьма странным курсом полковник медицинской службы со странной фамилией Ширан Вячеслав Петрович. Ширана они все же побаивались и уважали, подчиняясь ему беспрекословно, но все равно старший курс был какой-то разболтанный и необузданный, что выражалось в довольно частом злоупотреблении водкой, особенно усилившейся перед их выпуском. Мы на втором этаже свободно вздохнули, когда наши коллеги в новых лейтенантских погонах шумно покинули, наконец, стены факультета. После их выпуска наступила звенящая непривычная тишина.
По окончании пятого курса все двести пятьдесят слушателей были направлены на летнюю практику в разные войсковые части. Мой десятый взвод разделили на четыре части по количеству флотов, и моя группа попала на Черноморский флот.
Когда мы вернулись с практики, на пятый курс уже прибыл новый набор из медицинских институтов. Из нашего института перевелся студент Саша Караев по прозвищу «Смит», я упросил начальника курса разрешить ему проживание со мной на квартире, все-таки одному жить в трехкомнатной квартире было скучно и одиноко. Но основная причина заключалась в другом: квартира была неплохим прибежищем, и терять ее было жаль. Но наш курс в конце лета выпускали, а съемную квартиру должен был кто-то арендовать. Так ее Смиту и оставил по наследству, ибо в июле меня распределили на Черноморский флот. На моей памяти через факультет прошло десять выпускников офицеров-осетин из числа военных врачей, один армянин – Игорь Тумасов и один кабардинец – Магомед Карданов.
В Севастопольской военно-морской базе я прослужил пять лет и за это время успел побывать в трех длительных боевых походах в Средиземном море в составе пятой Средиземноморской эскадры. В бухте Северной познакомился с командиром полка морской пехоты Гаглоевым Николаем Петровичем и его двумя сыновьями: капитан-лейтенантами подводниками Володей и Вадимом. Капитан первого ранга Колиев Сергей Каникоевич также был коренным жителем Севастополя, но его вскоре перевели в Ленинград, где он стал преподавать тактику и боевые средства флота в академии им. Н.Г. Кузнецова. В городе осталась его престарелая мать Деменка, брат Валера – главный дерматовенеролог города, и сестра Света – заведующая городским ЗАГСом. В Нахимовском военно-морском училище долгое время преподавал герой-подводник капитан первого ранга Кесаев Астан Георгиевич, он умер в 1976 году, похоронен в Севастополе. Но на малой родине в городе Дигоре Герою Советского Союза А.Г. Кесаеву установлен бронзовый бюст. Когда в Севастополь с недолгим визитом зашел тяжелый авианесущий крейсер «Минск», я нанес визит вежливости командиру авианосца капитану первого ранга Гокинаеву Виктору Александровичу, который впоследствии возглавил Кронштадтскую дивизию Ленинградской военно-морской базы в звании контр-адмирала. С Гокинаевым мы вскоре посетили капитана первого ранга в запасе Юрия Цахилова на дому, он не вернулся на малую родину, а остался жить в Севастополе. Вот тогда я впервые увидел, как красиво и задушевно поет Виктор Александрович, аккомпанируя сам себе на гитаре. Командиром плавбазы «Волга» более семи лет был капитан первого ранга Гайтов Цара Бабуевич, я был лично с ним знаком, он к тому же являлся близким родственником по материнской линии. В Севастополе на сторожевом корабле «Ладный» служил майор медицинской службы Слава Корнаев, с которым мы в Эгейском море в сильнейший шторм провели полостную операцию матросу Мелехову. На крейсере «Жданов» трудился врачом-хирургом старший лейтенант медицинской службы Борис Цомартов. На дивизионе ракетных катеров служил старший лейтенант медицинской службы Ясон Демеев, он впоследствии перевелся на Тихоокеанский флот и там остался на постоянное место жительства. В Севастополе в научно-исследовательском институте существовал закрытый проект «Дельфинарий» по использованию дельфинов в диверсионных целях, руководил этим НИИ капитан первого ранга Казбек Туаев.
У меня до сих пор сохранилось удостоверение законченного мной заочно севастопольского университета марксизма – ленинизма, директором которого был капитан второго ранга Рудольф Аванесов. Это Рудольф уговорил меня окончить его подведомственное учреждение. На эскадренном миноносце «Сознательный» я сменил начальника медицинской службы старшего лейтенанта Милорда Геворкова, он перешел начальником МОСН Черноморского флота. При передаче дел Милорд умудрился спереть весь спирт из неприкосновенного запаса (НЗ), перекачав его шприцом и затем заменив содержимое водой. Через два месяца весь НЗ зацвел зеленными водорослями, это было в боевом походе в Средиземном море. Пришлось докладывать командиру. В специализированной хирургической группе работал врачом-хирургом старший лейтенант Борис Цатурян – любимец женщин и коньяка, мы с ним в одно время даже вскладчину снимали квартиру, так дешевле обходилось.
В 1982 году я перевелся в Кронштадтскую дивизию Ленинградской военно- морской базы в распоряжение контр- адмирала Гокинаева Виктора Александровича. В Кронштадте я познакомился с капитаном второго ранга в запасе Гобаевым Сосланом, подполковником Тотровым Николаем, капитаном третьего ранга Келехсаевым Нугзаром.
В 1987 году поступил на первый факультет руководящего медицинского состава, который с отличием окончил в 1989 году. Этот же факультет в разное время заканчивали: начальник первой поликлиники Генерального штаба полковник медицинской службы Елоев Магомед, начальник медицинской службы седьмой Индийской флотилии полковник медицинской службы Демуров Олег, начальник медицинской службы Таллиннской военно-морской базы полковник медицинской службы Тхостов Аслан, начальник медицинской службы Каспийской флотилии полковник медицинской службы Черчесов Эльбрус, руководители военно-медицинских учреждений полковники медицинской службы Кабисов Илья, Беликов Мурат, Татаров Александр и ваш покорный слуга в том числе.
