Руслан Равилевич Ямалетдинов
Когда они придут
4. Вы теперь взрослые
Взрослая жизнь после конца выданных на выписку трех тысяч рублей должна была сама подсказать нам, что дальше делать. Так авторитетно вещал на выпускном вечере Пушкин, размахивая пустой чашкой. А вот и нет, не подсказывала она ничего. О чем-то хотел сказать своим бурчанием пустой уже вторые сутки живот – это да. Но вот в голове никаких мыслей не было. А чего там вообще могло быть-то у зачисленного в 17 лет после детдома в техническое училище на специальность оператор станков по профилю оборудование автоматических линий? А ведь как красиво говорил наш директор на торжественном собрании, что никто не вправе решать, чем человеку в жизни заниматься. Все же мечтали в детстве стать космонавтами? Ну и вот, поэтому смело стремитесь к своей мечте. Если только в космосе всем места хватит. Да уж, сколько всего нам тогда на вручении аттестатов хорошего наговорили. И про веру в себя, и про наше светлое будущее. Но особенно запомнилось мне про мечту и детство. Хотя это точно не про нас, это про тех, у которых в детстве было детство, а не как у нас.
Так что мечта мечтой, а все случилось так, как получилось. Просто наш директор был давним знакомым директора этого технаря, вот он всех детдомовских и пихал сюда, с глаз долой. Только вот почему-то выпускается отсюда наших раз, два и все. Куда остальные деваются по дороге к мечте, было непонятно. Да и вообще, что такое автоматические линии, что за оборудование? Тайна, покрытая мраком, вот что это такое, хорошо, если на выходе не будем доски таскать или вагоны разгружать. Хотя лично мне что-нибудь грузить или разгружать в ближайшее время точно придется. Если, конечно, найду какую-нибудь подходящую шабашку. А найти бы надо. Потому что, во-первых, надо что-то кушать, во-вторых, брюки себе новые купить хочу. Может джинсы какие-нибудь, не фирменные, конечно, но чтобы вполне приличные были. Весной-то всем выпускникам в детдоме выдавали новые костюмы, но штаны от них я уже затаскал и в одном месте даже порвал. Потом случайно в пакете, который нам раздали в детдоме на выписке, нашел катушку ниток с иголкой. Сам дырку зашил, но получилось немного коряво. И хотя шва даже особо не было видно, но вид у штанов был уже не тот. Короче, мне нужны новые штаны.
Учеба началась как-то внезапно. Сначала даже стало непонятно, что это была она. Второго сентября одуревший от недельной разгрузки фур в ближнем к общаге продуктовом магазине, я с недоумением смотрел на пухлого мужчину в круглых очках, который с важным видом стоял впереди строя преподавателей. Им оказался директор нашего училища. Сложив руки на внушительном животике, он уже минут десять вещал перед строем первокурсников о важности учебы и о том, какое хорошее образование мы получим. Ну да, детство, мечта, космонавты. По-моему, никому она особо была не нужна, эта учеба. Потом, уже проучившись здесь какое-то время, я понял, что это такая общая игра. Все ребята делали вид, что учатся, а преподаватели делали вид, что их учат. По крайней мере, шеренге первокурсников были совершенно до фонаря махания руками директора, которыми он сопровождал свои лозунги. Но надо отдать ему должное, говорил он напористо и красиво. Если бы я сейчас на него не смотрел, точно бы подумал, что он свою речь с броневика толкает. С кепкой в руках сыпет плакатами в будущие трудовые массы, которые его в упор не видят. Я еще стоял в строю и слушал, хотя некоторые ребята вообще развернулись друг к другу и разговаривали о чем-то своем. Да и остальным первашам судя по их скучающим лицам речь директора была глубоко не интересна. Так, просто стояли и видимость линейки создавали. Куратором нашей группы пузатик представил Ивана Петровича, седого мастера по обслуживанию станков. Токарь высшего разряда, он будет нас воспитывать и вести матчасть. На этом всё, все разошлись по своим классам.
Шла вторая неделя учебы, но новые знания пока никак не могли отвоевать себе место в сумбуре моей головы. На штаны мне не хватало еще 400 рублей, хотя на линейке что-то там говорили про стипендию. В общаге ребята сказали, что это около полутора тысяч. И это на целый месяц. Даже пожрать купить на месяц этого точно не хватит, не говоря уже о том, чтобы одежду покупать. Но хотя бы штаны все равно куплю, даже если потом есть буду меньше. Поэтому надо искать работу, фуры разгружать тяжело, да и в магазине свои грузчики появились. Поток моих тягучих мыслей был прерван движением слева.
– Колян, – плюхнулся рядом со мной белобрысый пацан и протянул мне руку.
– Леха, – протянул я в ответ. – Ты кто?
– Гоблин я. Кто еще сюда учиться пойдет?
– Понятно.
– Да шучу я. Просто в отъезде был и опоздал к началу. Я ничего не пропустил?
– Ничего интересного.
– Ты сам откуда? – Колян, видимо, был настроен поболтать, улыбчивый, блин, и любопытный еще.
– Местный я, детдомовский, в этом году выпустился, сюда вот определили.
– Ну и как там, – Колян достал из пакета зеленую тетрадку с надписью Химия и начал что-то рисовать на последней странице.
– Да нормально, жить можно, – ну и все, а рассказывать то и вправду особо было нечего, ну жили, ну учились, нормально. – Чего рисуешь?
– Да, гоблинов разных. Я же сказал, что я гоблин, – Колян оторвался от тетради и с туповатым видом свел глаза к переносице.
– Похож, – а что еще сказать, что вид у него как у полного дебила?
Я полез за своей тетрадкой, в кабинет медленно вползла преподавательница по теории каких-то процессов. В возрасте уже, худощавая и с прядями седых волос, свисающих вниз над толстой оправой очков. Кинула через линзы пустой взгляд поверх наших голов и с надменным выражением лица прошла к своему столу. Да, наверное, та еще заноза будет.
– Да не, погоняло у меня такое, еще со школы, – шепот соседа по парте отвлек меня от созерцания учительского стола. – Раньше в компьютерных играх я всегда за гоблинов бегал, ну нравятся они мне, рисовал их везде. Один раз даже себе ручкой татуировку на руке нарисовал в форме гоблина, – Колян потянул руку, как будто хотел показать мне под курткой место своего творения. – Вот и прилипло ко мне, гоблин да гоблин.
– Тиха, – грымза начала делать перекличку, подозрительно косясь в нашу сторону своими бесцветными глазами.
Я глянул на его руку, но под курткой никаких гоблинов не увидел. Ну, гоблин так гоблин.
– Тогда я Резет, – тоже шепотом открыл я Коляну свое детдомовское прозвище. – Это кнопка такая на компьютере есть, резет, значит перезагрузка.
– Да это-то я знаю. А почему Резет?
– Потому что я иногда задумываюсь, как будто застываю. Это у меня болезнь такая, с мозгами связана, но ты не бойся, она не заразная. В общем, из-за этого ребята и прозвали меня так, – вопрос в его глазах сменился недоверием.
– Понятно.
– А ты сюда учиться чего пошел? Это у меня-то после детдома выбора не было.
– Да батя сказал, что до армейки человеком я все равно не стану, так что надо идти учиться поближе к дому и куда попроще, чтоб без дела не мотаться, а там разберемся.
– Ты чего, реально в армию собрался?
– А у меня что, есть выбор? С моим батей выбирать особо не разбежишься.
– Строгий такой?
– Скорее правильный. Со своими понятиями.
– А сам-то ты как, служить хочешь?
– Да отслужу, все лучше, чем здесь штаны просиживать.
Значит, в армию он собрался. Брешет, поди. А может и вправду служить хочет пойти. Мне-то это точно не грозит, еще Колба говорила, что не возьмут меня в армию, с моими приступами туда не берут.
– Вы теперь взрослые, должны понимать, что надо относиться к учебе с прилежанием, все меня слышите? – скрипучий голос со стороны учительского стола прервал нас. Грымза в очередной раз с подозрением покосилась в сторону нашей парты, поэтому я отодвинулся от Коляна и сделал вид, что внимательно ее слушаю. Колян же, прикусив губу от усердия, продолжил рисовать своих гоблинов. Да не он один рисовал, по-моему, почти все ребята занимались чем угодно, но не лекцией. Слева от нас чей-то шепот топил уже пятый по счету корабль, в морской бой играли и впереди нас. Девочка у окна в светлых волосах увлеченно читала какой-то журнал, прикрывавший ее колени. Короче, все коротали время как могли. В нашей группе было 14 ребят и три девчонки. Причем, какого лешего сюда девки пошли, мне было совершенно непонятно. Но это не наши, наши детдомовские почти все шли в швейку – швейное училище на другом конце города. А эти, видимо, чтобы уж совсем не заморачиваться делами учебными, просто пошли туда, куда их брали. Хотя все-таки вон та, светленькая с журналом у окна, ничего так, симпатичная. Надо будет подружиться поближе. Так сказать, наверстывать упущенный опыт общения с женским полом. И хотя в детдоме у нас с этим было запросто, у меня как-то до сих пор не получалось. То с шашками, то зависания эти мои, так что в этом отношении у Резета все еще было впереди.
Дальше потянулись похожие друг на друга пустые дни, занятые мыслями о том, где люди берут деньги и зачем мне вообще сдалась эта учеба. Вот скажите мне, я что, всю жизнь буду работать оператором станков? Но это точно не предел моих мечтаний. В смысле там, в будущем. Хоть и не космонавтом, конечно, но все же хотелось бы что-нибудь другое попробовать. Да хоть охранником поработать для начала. Вот в том продуктовом магазине согласились же сначала взять меня ночным сторожем. Правда, потом, узнав, что я детдомовский, передумали. Оно и понятно, вдруг этот бродяга без роду и племени, то есть я, еще чего сопрет или съест прямо в магазине.
Зато у меня получилось устроиться сторожем в детском саду в ночь через две. Детский сад находился неподалеку от моего общежития вдоль дороги, по которой я ходил на учебу. И зашел я в него наугад спросить, может, есть какая-нибудь работа. Заведующая детским садом оглядела меня критически и спросила, не курю ли я?
– Нет, а почему вы спрашиваете? От меня пахнет табаком? – я непроизвольно втянул воздух носом, вроде бы ничем таким от меня не пахло.
– Это хорошо, что нет. Потому что здесь детское учреждение, – казалось, кроме этого ее во мне больше ничего не интересовало.
– Наталья, идите сюда, поговорите с молодым человеком, – крикнула она в глубину темного коридора. На ее зов явилась миловидная женщина средних лет, которая мне приветливо улыбнулась. А заведующая детсадом сразу утратила ко мне всякий интерес и важно удалилась в свой кабинет. В общем, приняли меня туда на работу и даже спустя неделю выдали мне аванс. С этих денег я сначала съел две двойных порции пельменей в кафешке за продуктовым магазином. Наелся ими так, что потом аж икал от своего обжорства. Ну а что, в столовой нашего технаря еда была та еще гадость. Особенно щи из кислой капусты, где кроме нее самой и не было ничего, а уж запах такой, что много не наешься. Даже у нас в детдоме щи супом больше пахли, чем здесь. Поэтому и ходили мы в столовку через раз, а я теперь тем более. Где-то в течение месяца с начала моей работы в детсаде я сдружился с ночными нянечками, которые стали оставлять для меня не съеденную детишками еду. В ночь дежурства я до отвала наедался сваленными в одну кастрюлю детскими кашами. Так что с едой у меня более-менее вопрос решился. А на аванс я наконец-то купил себе нормальные штаны, да еще и джемпер в придачу. Надо будет потом и куртку какую-нибудь купить, а то из детдомовского пальто я уже торчал как оглобля. Даже немного стеснялся в таком виде на учебу ходить. Поэтому иногда я ее пропускал.
Хотя вру, не только поэтому. Просто с учебой я вообще особо не напрягался. И совсем не потому, что я не любил учиться, это мне как раз нравилось. А потому что не испытывал никакого интереса к предметам. Видимо, чувствовал, что не мое все это. Но занятия все же старался не пропускать. А ходил на них я для развлечения, с ребятами поболтать, да и просто от нечего делать. Кстати, к зиме стало интереснее, начались практические занятия и лабораторные, которые мне было проще писать самому, чем списывать у однокурсников, как делали другие ребята. Многие вообще не готовились к занятиям, Иван Петрович уже устал пересказывать нам слова других преподавателей о том, какие мы безответственные и ленивые бездари.
Ну, по правде говоря, так оно и есть, все разговоры в группе были только про то, у кого можно было списать или купить зачет. Да и мутные были они какие-то все. Жалко, что та светловолосая девушка у окна ушла из технаря почти сразу после начала учебы. Говорят, что она куда-то переехала. А с остальными-то и поговорить особо было не с кем, каждый сам по себе. Из всех из них я близко только с Коляном сошелся. Он рассказывал мне про свои компьютерные игрушки, я ему про наши детдомовские приколы. Несколько раз после занятий мы с ним пиво вместе пили. Пару раз ходили на танцы в соседнюю общагу. Первый раз прокатило нормально, познакомились с девчонками, потом проводили их. А вот недели через две мы нарвались на каких-то дерзких ребят, которые нам немного настучали по репе. Немного потому, что мы вовремя успели оттуда свалить. Хотя Колян и порывался остаться, я еле успел его вытащить. Только мы выбежали из общаги, как меня самого накрыла вспышка. Теперь тащить меня пришлось уже Коляну. В общем, больше мы туда на танцы не ходили. И вообще никуда не ходили, а пили пиво в парке рядом с Колькиным домом. Откуда нас ближе к Новому году и забрали в ближайшее отделение милиции. Как нам пояснили, для установления личностей с целью профилактической беседы. Забрал нас оттуда отец Коляна, который уже на улице продолжил эту самую беседу, отвесив каждому по звонкому подзатыльнику.
– Слушай, а пошли к нам в подвал в бильярд играть, там вчера столы собрали, батя должен был шары с киями привезти, – Колян сегодня на удивление не опоздал на первую пару.
– Да какой бильярд, я его вживую то ни разу не видел, только по телеку и то всего пару раз. Да и в ночь мне сегодня, – попытался отмазаться я. Но, блин, от Коляна так просто не отделаться, если что вбил себе в голову, то так легко не отстанет.
– Вот и я не разу живьем не видел, ну до вчерашнего дня. И не играл. Только в лагере на каникулах в настольный теннис играли. Но это же совсем не то.
– Да уж, это как учиться играть в шашки по учебнику для шахмат, – вспомнились мне детдомовские времена.
– Вот-вот, а сегодня батя сказал, типа, столы накроем и отметим покупку, к нему его приятели придут. Ну и мы с тобой там покрутимся, пожрем разной вкуснятины, может и поиграть получится. Там два стола, играть места всем должно хватить, – сказал Колян как об уже решенном вопросе.
Нахлынувшие мысли о детдоме унесли меня куда-то далеко от начавшейся лабораторной. Почему-то я снова был там, и изо всех сил пытался удержаться на своей детдомовской панцирной кровати, каждый скрип которой мне был с детства знаком. Она все сильнее накренялась вбок, и я начинал заваливаться вместе с ней.
– Леха, блин, – Колян оттолкнул меня от своего плеча, на которое я навалился. В руке я сжимал половинку почему-то сломанной надвое ручки.
– Что, опять? – я взял протянутый им колпачок от ручки.
– Николаев и Петров, сейчас пойдете в коридор разговоры свои разговаривать, я для кого все это объясняю, – Иван Петрович сердито смотрел на нас поверх чертежа портального станка с ЧПУ.
Вечером отец Коляна – дядя Слава посмеивался над нами, когда мы не могли даже попасть по шару. Причем, если Колян еще иногда тыкал концом кия в центр шара, видимо, игра в теннис ему все-таки помогала, то я просто соскальзывал кием по краю шара и не мог даже толком его покатить.
– Так, ребята, сукно мне только не поцарапайте, – дядя Слава, присев, скользил взглядом по поверхности бильярдного стола, особенно по месту, где мы пытались сдвинуть с места один из шаров. Хотя что там он рассматривал, было непонятно. Покрытие было и так все сплошь в белых точках от ударов шаров, уже много раз поцарапанное чьими-то размашистыми ударами.
– Смотрите, руку ставите вот так, а кий должен скользить между большим и указательным пальцами. Слав, ты им перчатки какие-нибудь на руку придумай, – один из мужчин, видимо выбывший из игры взрослых на соседнем столе, начал показывать нам, как надо правильно бить.
– Вот, этим шаром надо попасть по другому шару. Притом так, чтобы тот чужой шар или свой после удара с ним зашли в лузу, – красиво вращающийся от его удара шар стукнулся с другим шаром и с характерным звуком влетел в среднюю лузу.
Через полчаса у меня получилось забить шар в лузу. Колян постучал концом кия по полу, выражая свое одобрение. А до этого я еще несколько раз почти забивал, шары прямо в лузу ударялись, но не заходили.
– А ты, ничего, Леха, молоток, резку видишь, – Колян достал мой шар из лузы и положил его в коробку из-под старого утюга, киевницы в подвале еще не было и шары складывали в разные коробки.
У самого Коляна играть получалось получше, видимо, теннис все-таки точно ему помогал. Короче, покатали мы шары, измазали руки мелом и решили научиться играть, как следует.
– Вы это, ребята, можете днем сюда приходить играть или вечером, если свободно будет. Заодно убираться здесь будете, ну там полы протереть, пыль смахнуть, – выпивший по случаю открытия своего бильярдного подвала, Колин батя похлопал меня по плечу.
– Спасибо, дядя Слава, – пожав ему руку, я побежал на дежурство.
Я уже подходил к детсаду, когда идущая впереди меня девушка поскользнулась и упала.
– Осторожнее, вы ушиблись? – протянув руку, я помог девушке подняться.
– Нет, не сильно,– отряхивая налипшие листья с куртки, ответила она и подняла на меня свои глаза…– спасибо вам.
– Скольззззко, – почему-то заикаясь, я стремительно тонул в ее глазах и молил бога – только не сейчас, ну пожалуйста. Ветер моей ауры кружил все ближе, я остро чувствовал его горячее дыхание. Боже, ну не надо мне сейчас зависать а, ну можно чуть позже, ночью, ну пожалуйста… – Вас проводить?
– Нет, спасибо, я уже почти дошла, вон мой дом, – незнакомка робко улыбнулась мне и показала рукой куда-то за свою спину. – Спасибо вам еще раз.
– Меня Леха зовут, – ничего умнее из меня выйти уже не могло. Я падал в какие-то глубокие колодцы, которые почему-то были зеленого цвета. Они мне улыбнулись, и уже за секунду до того, как утонуть в них окончательно, мне послышалось, – а меня Оля.
В детсад я пришел немного позже, чем обычно, ночная нянечка Лена Михайловна или просто тетя Лена, уже тихо посапывала на кушетке рядом с детской спальней. Будить я ее не стал, хорошо, что поел в подвале. Вытер об висевшее рядом со входной дверью полотенце синеву мела с рук и юркнул в свою сторожку, небольшую комнатку справа от входа. Спать особо не хотелось, перед глазами стояла она. Оля.
5. Здесь вам мамки нет
Довольный Вовка Беркуда, не расстилая кровати, плюхнулся на нее прямо в ботинках с видом мартовского кота после большой порции сметаны. Панцирные пружины под ним жалобно заскрипели. Причем у каждого из нас кровать скрипела по своему, но у Вовки, кажется, противнее всех. Хотя он этого точно не замечал, потому что глупая улыбка не сходила с его лица. Как же, после обеда он обжимался с Зинкой из старшей группы девочек. Ее сестра в этом году выпустилась из детдома, а на полученные к выпуску деньги купила сестренке новую кофточку, которой та уже второй месяц хвасталась. Ходила с сияющим лицом, вся из себя модная такая. Сегодня вот с Беркудой около фельдшерской терлась. Это мы уже знаем, Гринька успел всем растрепать. Знаем мы, и почему Вовка ухо трет, ему туда подзатыльник прилетел от нашей медсестры. А вот не фиг около ее кабинета просто так тереться, да еще и с девками обжиматься. Нашли место. А Колба, ну она Колба и есть, рука у нее тяжелая и быстрая. И ухо потом долго зудит, по себе знаю.
– Ну а что ж, большие же они уже, последний год вот отучатся и разбегутся кто куда, – уборщица баба Нюра натерла на полу остров вокруг возмущенной Колбы. – И ты, Антонина, особо их не гоняй, они же детдомовские. А ты их сразу по уху.
– Да, но ведь прямо средь бела дня, чуть в кабинет ко мне не ввалились. Ну совсем стыд потеряли. А что детдомовские, ну не все ж они такие. Вон, новенькая, такая скромная и вежливая девочка. Эй, новенькая, а ну-ка подожди, – Антонина Петеровна сошла со своего островка и пошла к вышедшим из класса девочкам прямо по мокрому полу, оставляя за собой на полу следы от солдатских сапог.
Новенькую Катю Свиридову привезли в детский год в прошлом году, родители ее погибли, а родственников, пожелавших приютить сироту, не оказалось. Она на всех смотрела своими широко распахнутыми глазами, в которых навсегда застыл вопрос – это что, все происходит со мной на самом деле? Сейчас она робко замерла на месте, глядя на грозно приближающуюся к ней медсестру.
– Тебя ведь Катя зовут, кажется? Запрос в поликлинику по твоему прежнему адресу я отправила, но там данных по твоим прививкам нет. Так что зайдешь ко мне завтра после обеда, будем восстанавливать картину, тебе уже по возрасту положено делать новые. Все поняла? – на секунду нависнув над девочкой, Колба широким шагом ушла вглубь коридора.
– Да, я все поняла, – казалось, Катя сейчас расплачется, глядя вслед марширующей по мокрому полу медсестре.
Красивая она девочка, милое, немного наивное лицо, светло-синие глазенки и смешно вздернутый носик. Пару раз мы с ней были дежурными по классной комнате, но вместо уборки играли с большой затертой картой Советского Союза. Не глядя, тыкали в нее пальцем и гадали, куда бы могли поехать. Нравилась она мне, ее красивые волосы и такая открытая улыбка.
– Чего-то ты, Вовка, сегодня довольный такой? Наверное, опять с Зинкой по углам терся? – я притворился, что ничего не знаю про его сегодняшние подвиги.
– Ну а что, нормальная девчонка Зинка, не то, что эта плакса, новенькая Катька, – Беркуда закинул ноги на спинку кровати и начал делать уроки. Так он называл раскрашивание ручкой картинок в учебниках.
– Дурак ты, Вовка, никакая она не плакса, да и всяко лучше твоей Зинки, – тоже хотел было прилечь я, но еле увернулся от летящего мне в лоб учебника алгебры.
– Ты, блин, чего это, Резет, – Вован вскочил и начал перелезать через стоящую между нами кровать Грини, – давно не задумывался что ли?
А вот ни фига, больше во время драки я не задумываюсь, удачно уклонившись от его кулака, я с размаху заехал ему в красное ухо. Вторым ударом расквасил губу, но, уже вставая с кровати, напоролся левым глазом на его встречный кулак. Стоя в кабинете директора, я прямо физически чувствовал, как под ним наливается синева. Директор и случайно шедший мимо нашей комнаты Пушкин, который и притащил нас сюда, с мрачным любопытством молча рассматривали нас.
– Да, молодцы, – Владимир Иванович устало махнул рукой физику, который уже пятился к двери. – И что мне с вами прикажете делать? Выгнать не могу, бить вас – так с этим вы и без меня неплохо справляетесь, – директор сел за свой стол и задумчиво смотрел на нас. Почему-то больше на меня, и грустно как-то, будто вспоминал что-то.
А ведь все как будто вчера было, глядя на синеющий глаз Петрова, Владимир Иванович снял очки. Как будто вчера.
– Вот, Владимир Иванович, мальчонку у входной двери нашли, – завхоз Саныч, он же сторож и вообще по хозяйству, держал за руку маленького худенького мальчика на вид около двух лет. Одетый совсем не по октябрьской погоде, в какую-то цветастую кофту с подшитыми кусками фуфайки и обрезанные холщовые штаны, мальчик испуганно жался к Санычу. Детские глазенки настороженно смотрели из-под спадающих на лоб волос.
– Так, и документов никаких у него, конечно, не было?
– Нет, Владимир Иванович, не было. Вот, только эта вот бумажка в руке у него была, – сторож протянул директору какой-то смятый листок бумаги.
– Ну да, ну да, – вздохнул директор детского дома, – так, Лёуша Петров, с трудом разобрал Владимир Иванович накарябанные неровным почерком буквы.
– Стало быть, ты Алеша, да? – выйдя из-за стола, директор присел перед ребенком на корточки и потрепал его по торчащим волосам. – Откуда же ты взялся, парень?
– Так я спрашивал, молчит он, может, боится или не разговаривает еще, малой ведь совсем. Он, наверное, кушать хочет, пойду я, скажу девчатам на кухне, чтобы оставили ему – Саныч мягко разжал детскую ручонку.
– И сколько же тебе лет, – задумчиво щурился на мальчика директор. – Саныч, в общем так, надо его сейчас помыть, одеть нормально, потом отведешь его к Антонине Петьеровне, пусть медицина его посмотрит.
– Сам я сейчас позвоню в роно и, наверное, в милицию надо, – сев за стол, директор придвинул к себе телефон и попытался вставить толстый палец в диск. – Еще Инашеву позови ко мне, если она не ушла.
– Саныч, а тебя же Иваном зовут? – вопрос директора догнал озадаченного завхоза уже в дверях.
– Да, Владимир Иванович, в детстве Ваняткой кликали.
– Ну раз ты нашего парня, можно сказать, и нашел, быть ему Алексеем Ивановичем, ты не возражаешь? Алло, да здравствуйте, это вас из Батаевского детского дома беспокоят… – прижав к уху трубку телефону, директор детдома уже не видел кивания головой вышедшего в коридор Саныча.
Мария Леопольдовна Инашева – воспитательница младшей группы с интересом разглядывала уже переодетого и накормленного маленького мальчика, застывшего на кушетке в углу директорского кабинета. Ребенок смотрел на нее бескрайне-чистыми глазами, в которых она не увидела ничего кроме детского любопытства и настороженности.
– Так, Мария Леопольдовна, принимайте нашего найденыша, зовут его Алексей Петров, сведения о нем я уже запросил, обещали посмотреть, ну а пока он наш, – Владимир Иванович положил руки на слегка помятую канцелярскую папку, личное дело нового воспитанника, в котором первым документом был мятый листок бумаги с корявыми буквами.
– Определите его в младшую группу, и да, он пока не разговаривает, но скоро научится, так Алексей? – услышав свое имя, мальчик отвел глаза от висевших на стене фотографий, бросил быстрый взгляд на мужчину и снова уставился на стену. Выцветшие стены директорского кабинета были покрыты замысловатой картой из мелких трещин, в которых мальчик пытался разглядеть фигурки знакомых ему животных. Вон там лошадка, а вот собачка. Хотя в этих трещинах и вправду мог завестись кто угодно. Красили стены в кабинете ощутимо давно, краска на них не только потрескалась, но и сильно выцвела. Очевидно, что они нуждались в новой встрече с малярами. Вообще, если хотите знать самый первый страх маленького ребенка в детдоме – это стены, покрашенные в светло-зеленый цвет, как будто специально придуманный для тоски. А еще и какие-то невкусные запахи в коридоре, что-то вроде старой пропахшей одежды, на которую кошки в туалет ходили. Хотя двухлетний Алеша и не знал, как должно пахнуть в таких местах.
– Выглядит ребенок здоровым, на вид ему года два, но Антонина Петьеровна потом его еще посмотрит и измерит, – медсестру детского дома по имени и отчеству звал только директор. Причем ее отчество, которым она очень гордилась, ибо звали ее папу Петер и был он каким-то важным немцем, директор произносил не твердо, а мягко, на славянский лад, – Петьеровна. Все остальные звали ее просто Антонина, а ребята промеж себя Колбой.
– Но пока для соблюдения формальностей, раз сегодня 19 октября, то мы отнимем два года и запишем дату рождения новенького – 19 октября 1989 года, – директор вписывал в папку первые буквы в истории детдомовской жизни Лехи Петрова. – Потом, если что, исправим. Ладно, идите, располагайте мальчика, будем думать, что делать с ним дальше.
Да уж, вчера не вчера, а почти пятнадцать лет с тех пор прошло. Выросли ребята. Алексей вон, вообще чемпионом по шашкам стал.
– Так, разбираться кто из вас прав, кто виноват, я сейчас не буду, но если еще раз такое повторится, как вас прижать я найду, можете не сомневаться, – очнувшись, Владимир Иванович напустил на себе строгость. – Ты, Петров, вообще, вместо того, чтобы готовиться к шашкам, мозг себе с другой стороны ломаешь. Все, пошли вон отсюда, здесь вам мамки нет, нянькаться с вами, лбами, некому.
Да, пойдем мы, пойдем, куда нам деваться. Мамки то у нас и вправду нет. Хотя у некоторых ребят есть, ну они так сами говорят, и она скоро их заберет. Типа ждут они. Я никого не жду, была бы у меня мама, я бы здесь не оказался. Глядя вслед ковыляющему по коридору Вовке, я присел на корточки, чувствуя спиной неровности стены. Мне сейчас лучше было побыть одному, на меня снова наползала туча, в глазах стало двоиться, и вспышка стрельнула резкой болью в правом виске. Блин, ну почему это мне, а? Как, наверное, хорошо просто жить как все? Без приступов, без их томительного ожидания. Не надо думать про все это, постоянно быть в напряжении и бояться, а вдруг приступ снова случиться в самый неподходящий момент. Например, в столовой или на уроке, когда рядом много людей, и все они на тебя смотрят. Некоторые жалостливо, другие с любопытством. Но им меня точно не понять. Всем ведь очень хочется прожить свою жизнь хорошо, чтобы все у них было как у людей, может даже чуточку лучше, чем у других. А мне даже лучше не надо, мне бы как у всех. Как же хочется мне просто быть как все, просто жить, просто спать, просто есть. И вообще ни о чем не думать. Но это не про меня. Я же Леха Петров, Резет, а теперь еще оказывается и цыганский подкидыш. Это недавно Мария Нашевна в разговоре с Колбой обмолвилась, а ребята слышали, за дверью в учительской стояли. Говорит, Петрова и вовсе вон цыгане привезли в детдом, мол, девочки из старшей группы видели, как его к воротам детдома какая-то цыганка привела, а потом уехала на цыганской бричке. О как. Тогда может быть моя мама – цыганка, а сам я – цыган? И гадать умею?
Но гадай не гадай, а в шашки мне точно надо еще тренироваться, здесь директор правильно сказал. Причем, лучше бы делать это как положено, в какой-нибудь секции с тренером, а не как я, тихо сам с собой. Вот никто, наверное, не догадался бы читать старый учебник по шахматам, чтобы понять, как лучше играть в шашки. И только моему сломанному мозгу это казалось нормальным. Тем более, что учебника по шашкам у меня не было. Ну а что, задачи в обеих играх те же, срубить как можно больше фигур. Если чуток подумать, то все эти комбинации из шахмат вполне себе ложатся в шашки. Например, защита Алехина. Да и уловки, по сути, те же, главное – это ловушки, ты ставишь, тебе ставят. Сам не попадись, а сумей заманить своего соперника. Причем, я сам разработал целую систему, как отвлекать внимание противника от своей истинной задумки. Разными хитростями – типа в другом месте взять и поправить шашку, или делать вид, что хочешь сделать ход в другом месте, смотреть туда пристально. Ну и ловушки должны быть такие, что намного ходов вперед. Поэтому я часто проигрывал в уме куски разных комбинаций или даже целые партии. Не знаю, помогало мне это или нет, но, по крайней мере, нашего физика, который иногда присаживался сыграть со мной, я выигрывал с лёгкостью. На что он снисходительно похмыкивал и поглаживал себя по блестящей лысине.