Рут Дрюар
Пока Париж спал
Глава 12
Жан-Люк
Париж, 5 апреля 1944 года
Два дня спустя Жан-Люк завтракал тостами с маслом – у них было масло! – когда перед ним вдруг возник начальник станции.
– Bien, bien. Что же ты с собой натворил?
Его рука машинально потянулась к повязке на лице.
Начальник станции смущенно стоял и разглядывал пустую постель Кляйнхарта, который только что отошел. Наверное, в уборную.
Жан-Люк отодвинул свой тост, от аппетита внезапно не осталось и следа.
– Нет-нет, доедай. Я только пришел посмотреть, как ты тут, и задать пару вопросов… Ты не против?
Начальник станции указал на кровать, как бы спрашивая, может ли он присесть.
– Конечно. Садитесь, пожалуйста. Тут хватит места.
Merde! Он должен был быть к этому готов. Как он будет выкручиваться?
Шаг первый: не показывать, что ты нервничаешь.
Жан-Люк снова положил тост перед собой и заставил себя откусить кусочек, но теперь он был холодным и сухим и застревал в зубах.
– Кажется, они хорошо о тебе заботятся.
– Да.
– Как твоя нога?
– Перелом бедра. Должно быстро зарасти.
– Рад слышать. Это очень… досадно.
Жан-Люк нахмурился. Ему показалось, что он намеренно преуменьшает.
– Я плохо помню, как это случилось.
– Да. Все произошло уже после того, как ты ранил лицо. Один из бошей… То есть один из немецких солдат… один из них подумал, что ему надо было указать тебе на ошибку.
– Указать на ошибку? – Сердце бешено застучало.
– Он подумал, что ты ошибся. – Начальник станции сделал паузу. – Ну, в каком-то смысле он ведь был прав? Эта часть путей была в полном порядке. Я сам проверял ее днем ранее. Что ты делал там с этим ломом?
Жан-Люк пытался найти правильные слова. Шаг второй: иметь в запасе подготовленные ответы.
– Ну… Пути были не совсем в порядке. Мне пришлось вернуть один рельс на место.
– На место? Но ты толкал лом в обратную сторону.
В этот момент появилась медсестра.
– Посетитель? Как замечательно.
Девушка улыбнулась.
– Мне только нужно измерить вашу температуру, а потом я уйду и не буду вам мешать.
Но Жан-Люк не хотел, чтобы она оставляла его наедине с начальником станции. Он открыл рот и слегка приподнял язык, чтобы сестра поставила градусник. И с облегчением осознал, что не сможет продолжать разговор, пока во рту у него стеклянная трубка.
Он откинулся на подушку и смотрел, как медсестра разговаривает с начальником станции. Краем уха он слышал, что они разговаривают о карточной системе, и удивлялся, почему они вышли на эту тему.
Жан-Люк попытался сосредоточится и придумать ответ на вопрос про лом.
Шаг три: будь внимателен и последователен в своих ответах.
Она вытащила термометр из-под его языка.
– Тридцать семь с половиной, – с гордостью сообщила она, как будто температура стала меньше благодаря ее усилиям. – Я вернусь за вашим подносом для завтрака через несколько минут.
– Красивая, – подмигнул ему начальник станции, как только она ушла. – Тут уж получше, чем в Дранси.
Он замолчал.
– Ну, стоило это того?
– Что?
Кусок засохшего тоста встал Жан-Люку поперек горла. Он закашлялся, и начальнику станции пришлось похлопать его по спине.
– О чем это вы? – спросил он, когда отдышался.
– О чем я? – повторил начальник станции. – Давай посмотрим.
Он наклонился ближе, чтобы только Жан-Люк мог его слышать.
– Ты о чем думал вообще?
Жан-Люк уставился на него округлившимися от страха глазами.
Начальник станции приблизился еще сильнее, так близко, что Жан-Люк почувствовал запах кофе, который тот, видимо, выпил с утра.
– Слушай сюда. Скоро тебя навестит немецкий следователь. Он задаст тот же самый вопрос: что ты делал с этим чертовым ломом? Что ты собираешься ему ответить?
Он давал ему шанс! Он был на его стороне и помогал ему найти выход из этой ситуации. Жан-Люк почувствовал облегчение во всем теле. Начальник станции был своим.
– Послушай, скажи ему то, что сказал мне – что необходимо было поправить пути, что необходимо было выровнять рельс в одну линию со стыковочным. Но не показывай, что нервничаешь или сомневаешься. К счастью для тебя, в тот день шел дождь, и яму, которую ты вырыл, размыло. К моменту, когда он ее осматривал, на следующий день было уже невозможно понять, где ты начал. Это может сработать. У тебя чистое досье.
Начальник станции замолчал.
– Что бы он ни сказал, придерживайся своей версии.
Как раз в этот момент Кляйнхарт вернулся на свою кровать. Он посмотрел на них.
– Что тут у нас – последний обряд?
– Нет, просто проверяю самочувствие своего работника. Но он должен жить, чтобы рассказать эту историю другим.
– Будем надеяться. Ему нужно еще раз увидеть эту медсестру, – засмеялся немец.
Как же Жан-Люк завидовал привилегированности его положения. Никто бы не стал приходить и задавать трудные вопросы.
После визита начальника станции Жан-Люк чувствовал постоянную тревогу, комок страха, который рос внутри него. Но шли дни, а следователь все не появлялся. Кляйнхарт время от времени пытался завязать разговор, негласным правилом было, что разговоры ведутся на его условиях, и то только тогда, когда он был в настроении.
– Мне нравится Франция, – заявил он в одно утро, когда перед ним положили хлеб и ветчину.
Жан-Люк научился ждать, когда ему зададут вопрос, прежде чем открывать рот, так что на этот раз он просто кивнул.
– Знаешь почему?
Он подумал, что это был риторический вопрос, и продолжил ждать.
– Дело в том, насколько тут все чертовски хорошо. Вкусные вина, невероятные женщины, изысканные произведения искусства. У нас в Германии нет этого всего. Только работа, работа, работа. Всегда так тяжело. У нас никогда нет времени, чтобы вот так посидеть, насладиться жизнью, как это умеете вы. Создавать, мечтать. Я всегда любил Францию. – Его голубые глаза сверлили Жан-Люка, как будто в надежде разгадать какую-то тайну.
Он постарался придать своему лицу отсутствующее выражение.
– У тебя есть девушка?
– Нет.
– А почему? Там целая куча девушек, у которых нет мужчин. Такой красавчик, как ты, не должен испытывать трудности с женщинами.
– Ну, я ведь всю неделю работаю в Дранси.
– Хм, не лучшее место, чтобы найти девушку, не так ли? А здесь что? Некоторые медсестры очень даже красивые.
Жан-Люк почувствовал, как у него загорелись щеки.
– Я так и знал! Она тебе нравится, не так ли? Я пытался, но со мной она не хочет разговаривать, хоть я и говорю по-французски.
– Нет – Он должен был защитить ее. – Со мной она тоже не говорит.
– Брехня! Я видел, как она на тебя смотрит.
* * *
Через четыре дня его перевели в другую палату. На этот раз рядом с его кроватью стоял стул. Он с благодарностью плюхнулся на него. Ковылять из одной палаты в другую было делом утомительным, хотя медсестра все это время держала его под руку – может, проблема в этом. Их физическая близость и то, как ее тело соприкоснулось с его, заставило сердце биться так сильно, словно он только что пробежал марафон.
Она взглянула на него.
– Сейчас я сниму повязку с вашего лица.
Он посмотрел на ее тонкие руки и представил, как они дотрагиваются до его кожи.
– Как вас зовут?
– Шарлотта.
– Шарлотта. – Он не смог удержаться и повторил за ней. – Я Жан-Люк.
– Знаю.
Она улыбнулась, и у нее на щеках появились маленькие ямочки.
Жан-Люк улыбнулся в ответ, хотя это растягивало его рану. Они так и смотрели друг на друга, широко улыбаясь.
– Я постараюсь аккуратно.
– Merci, Шарлотта.
Он хотел добавить, что не представляет, что она может как-то иначе, но понимал, что это будет слишком.
Девушка наклонилась над ним и протянула руку. У нее были чистые и короткие ногти, она не носила украшений. Из-под ее небольшой белой шапочки выглядывали волосы. Они были темными и гладкими, постриженными под боб, и закручивались на концах. Он закрыл глаза и почувствовал, как ее ногти поддевают край повязки и начинают снимать ее. Жан-Люк глубоко вдохнул и почувствовал легкий лимонный аромат. Он сделал еще один вдох, наслаждаясь ее запахом.
– Теперь я ее обработаю. Может жечь.
Он даже не заметил, что девушка уже убрала повязку. Просто наблюдал, как Шарлотта берет пузырек и выливает содержимое на ватный тампон. Он невольно отпрянул, когда рука с тампоном приблизилась к лицу.
Она тихо усмехнулась.
– Будет больно всего секунду.
Но боль пронзила его так, будто ему нанесли новую рану, и он машинально потянулся к щеке. Но медсестра его опередила и схватила за запястье до того, как он успел дотронуться до кожи.
– Вы не должны ее трогать! Вы можете занести инфекцию!
Она не сразу отпустила его запястье, и он, не раздумывая, взял ее руку в свою.
Глава 13
Жан-Люк
Париж, 12 апреля 1944 года
В Шарлотте было что-то такое, что притягивало Жан-Люка. Пока он лежал на больничной койке и смотрел, как она моет пол в центральном коридоре, он гадал, что же именно ему в ней нравится. Возможно, дело в ее теплоте, нежности; она была такой естественной, такой простой и не имела ни малейшего представления о том, насколько привлекательна. В ней не было ни высокомерия, ни грации, ей было не свойственно кокетливо хлопать ресницами или фальшиво улыбаться.
Вдруг девушка оторвала взгляд от швабры и посмотрела на него. Он поймал ее взгляд, и она улыбнулась – широкой, искренней улыбкой. Он улыбнулся в ответ и слегка наклонил голову, как бы приглашая ее подойти и поговорить с ним.
Шарлотта осмотрелась, проверяя, нет ли где смотрительницы. Поблизости никого не оказалось, только сосед Жан-Люка лежал под одеялом, отвернувшись в другую сторону. Его тело поднималось и опускалось в такт тяжелому, но ровному дыханию. Он крепко спал.
– Все в порядке? – поинтересовалась Шарлотта с улыбкой, все еще играющей у нее на губах.
– Да, благодарю вас. Мне просто нужна компания.
– Я могу узнать, может ли кто-то поиграть с вами в карты.
– Нет. Ваша компания.
Он заметил, как она покраснела, и понял, что ее, должно быть, очень опекали в детстве.
– Вы всегда были медсестрой? – Он попытался вывести разговор на комфортную для нее тему.
– Я не медсестра, – ответила она.
– Неужели? А выглядите как медсестра.
– Это только из-за войны. Я должна была поступить в университет и изучать литературу.
– Что заставило вас передумать?
Она пожала плечами.
– Мои родители хотели, чтобы я работала.
Жан-Люк вскинул бровь.
– Идет война. – Она помолчала пару секунд. – Непонятно, что ждет нас в будущем, а сейчас мы голодаем. А благодаря тому, что я работаю здесь, мы получаем дополнительные пайки.
– Да, могу понять. Так значит вам нравится читать?
– Я обожаю читать.
– Какая ваша любимая книга?
– «Граф Монте-Кристо».
Он улыбнулся.
– Александр Дюма?
Она кивнула.
– Вы читали ее?
– Да, в детстве. Отец читал мне ее. Он любил… любит истории. Папа собирал для меня библиотеку. На каждый день рождения и на каждое Рождество он дарил мне книгу.
Жан-Люк замолчал, погрузившись в воспоминания об отце, его любви к чтению. Затем продолжил:
– Это отличная история, не так ли? Граф никогда не сдается.
Он почувствовал, как пропасть между ним и героями его детства становится все шире.
– Это правда. – Она сделала паузу. – Но разве это реалистично? То, как он возвращается снова и снова, после каждого несчастья, которое с ним происходит?
– Я не знаю. Но это ведь заставляет нас мечтать, разве нет?
– Мечтать о том, чтобы быть лучше, чем мы есть?
Он пристально посмотрел ей в глаза и прочитал в них, как в открытой книге, ее желание быть лучше, смелее.
– Да, он выстоял, несмотря на все тяготы, которые на него свалились. Я полюбил «Трех мушкетеров» еще мальчишкой и мечтал стать д’Артаньяном, когда вырасту.
Он усмехнулся:
– И вот я в немецком госпитале.
– А вы всегда работали на железной дороге?
– Да, я был сыт школой по горло к моменту, когда мне исполнилось пятнадцать. И был счастлив уйти и обучиться ремеслу.
– А ваши родители? Они не возражали?
Он улыбнулся.
– Нет, мой отец всю жизнь работал на путях, а моя мать… ну, она заботилась о нас. Они были рады, что я нашел работу в «Национальной компании французских железных дорог».
– Но теперь ею владеют немцы.
– Да. – Жан-Люк заметил, что Шарлотта оглянулась, и понял, она переживала, что смотрительница скоро вернется. Но он не хотел, чтобы девушка уходила.
– Да, боши теперь главные, – прошептал он. – Мне не следовало там оставаться.
– Мне тоже не следовало бы работать здесь.
Он совсем не хотел расстраивать ее.
– Я думаю, что это смело.
– Что?
– Нужно иметь храбрость, чтобы приходить сюда каждый день и видеть всю эту боль и страдания. Только взгляните вокруг.
Он остановился.
– Большинство из них молодые люди, прямо как я. Они не настоящие враги. Настоящие враги – это люди у власти, те, кто отдает приказы. Можно поспорить, что они уж точно не окажутся в госпитале.
Она повернулась к нему.
– Но ведь остальные следуют этим приказам, так ведь?
– Вы знаете, сколько смелости нужно, чтобы противостоять системе?
Жан-Люк сам ответил на свой вопрос:
– Больше, чем есть у многих, включая меня.
– И меня. Стоит перестать здесь работать.
– Нет, не делайте этого… ну, хотя бы пока меня не отпустят. Вы единственное светлое, что здесь есть. Вы сияете как…
– Тсс.
Она перебила его. Прямо в этот момент спящий сосед перевернулся на другой бок и закашлял.
Шарлотта сделала шаг назад и, кинув взгляд на Жан-Люка, быстро зашагала прочь.
Глава 14
Шарлотта
Париж, 14 апреля 1944 года
– Шарлотта!
Я через стол посмотрела на Матильду, попытавшись сосредоточиться на том, что она сейчас сказала, но ее слова вылетели у меня из головы. Вместо того, чтобы слушать ее, я думала о Жан-Люке.
– Ну, что ты думаешь? Поговорить мне с ним?
Я снова переключила внимание на Матильду. С кем? Я хотела переспросить, но не осмелилась.
– Ты не слышала ни слова, да?
Я окинула взглядом неприглядное кафе: старые плакаты с Эдит Пиаф и Ивом Монтаном на потрескавшихся стенах.
– Извини, я витала в облаках.
– Заметно! Что происходит? О ком ты грезишь?
Я почувствовала, как краснею.
– Ни о ком.
– И кто этот «ни о ком»?
Она улыбнулась.
Не сдержавшись, я улыбнулась в ответ.
– Кое-кто, кого я встретила в госпитале.
– Что? В госпитале Божон? Это доктор?
– Нет.
– Только не говори мне, что ты влюбилась в боша. – Она понизила голос.
– Нет, конечно! Он француз!
– Значит, коллаборационист?
– Нет!
Я глотнула воды. Я была уверена, что он не коллаборационист; это не его вина, что он работал на железной дороге, которую теперь контролировали боши.
– Почему тогда он в немецком госпитале?
– Ты могла бы спросить то же самое у меня.
Я уставилась на пятна от кофе и вина на старом деревянном столе.
– Могла бы, но я знаю тебя. А его нет.
В ее глазах промелькнуло беспокойство.
– Он работает на железной дороге. С ним произошел нечастый случай, его по лицу ударила рельса.
– Он работает на железной дороге? – Ее тон выдал разочарование.
– Да. – Я помолчала. – Но не уверена, что действительно нравлюсь ему.
– Шарлотта, я бы на твоем месте не беспокоилась об этом. Не вижу никакого совместного будущего для тебя и работника железной дороги.
– Не будь таким снобом! – Я пнула ее под столом.
– Ладно, ладно. Как он выглядит?
– Ты такая поверхностная! – Я улыбнулась. – У него густые черные волосы, пробор на левую сторону.
– На левую? Смотрю, ты любишь подробности.
– И еще у него карие глаза… ну, не чисто карие, как у меня. У него в глазах есть маленькие желтые точки и зеленые полоски, но издалека они кажутся карими.
– Должно быть, ты хорошо его рассмотрела!
– Ну, мне ведь надо было каждый день мерить ему температуру.
– Она поднимается, когда ты рядом с ним? – захихикала Матильда.
– Не говори глупости. Я бы очень хотела знать, нравлюсь ли я ему. Может быть, просто скучно лежать там целыми днями. Поэтому он и разговаривает со мной.
– Но Шарлотта, как ты можешь ему не нравиться? Ты красивая, умная…
– Нет, я тощая и плоская.
– О мой бог, Шарлотта. Все, что тебе нужно – это немного макияжа, ну и волосы можно было бы помыть.
– Знаю. Они прилизанные и мерзкие. Мама разрешает мне мыть голову только в воскресенье вечером. Нам не хватает мыла.
– Не понимаю твою мать. У вас в квартире есть Пикассо, но нет мыла!
– Пикассо не выдают по талонам, а мыло – да.
– Твоя мать не покупает на черном рынке, но зато у нее на стене висит картина запрещенного художника. – Она наклонилась ко мне. – В чем смысл?
– Понимаю. Но у нее есть свои принципы.
Я сделала паузу.
– Солидарность, например. Она думает, что мы должны держаться вместе, и если существуют пайки, то они должны быть одинаковыми и для богатых, и для бедных.
Мы обе помолчали некоторое время. Моя мама могла быть суровой, но она была строга ко мне так же, как и к себе.
– Я могу достать тебе немного мыла. Если ты хочешь.
– Нет, не беспокойся об этом.
– Как бы там ни было. – Она вытянула ноги под столом. – Я не уверена, что он того стоит. Мне кажется, он не тот, кто тебе нужен.
– Он очень интересный и задает мне кучу вопросов.
– Ему просто хочется тебе льстить. А с другими медсестрами он разговаривает?
– Да.
Моя радость мигом улетучилась. И правда – он ведь разговаривал с другими медсестрами тоже. Я сама видела.
Матильда подняла бровь:
– Ну вот.
– Да, ты, наверное, права. Не стоит зацикливаться на этом.
– Это все из-за того, что вокруг мало мужчин, Шарлотта. Так не должно быть, и теперь, когда кто-то оказывает тебе внимание, ты сразу поддаешься.
– Да, ты права. Не буду о нем думать.
– Хорошо.
Она облокотилась на стол и прошептала:
– Совсем скоро война закончится. Я это чувствую. И ты встретишь кого-то получше.
– Еще эрзаца, девушки? – официантка остановилась около нашего стола.
– Non, merci, только воды, пожалуйста.
Матильда посмотрела на плакат сбоку от меня.
– Эдит Пиаф выступает в эти выходные. Мы обещали, что пойдем.
– Знаю, но я еще не спросила у родителей. Мама всю неделю в таком ужасном настроении.
– Мы ведь можем пойти на дневное шоу. Не спрашивай, просто скажи им, что ты идешь.
– Ладно, ладно. Скажу.
– И забудь о нем, договорились?
Она не понимала, что я не хотела забывать о нем или встречать кого-то другого. Я не могла объяснить ей, как легко было разговаривать с ним, что он был таким, какой есть, и я чувствовала, что рядом с ним я тоже могу быть самой собой. Дело было даже не в том, что он говорил, а в том, что он позволял говорить мне. И он так внимательно смотрел на меня, когда я говорила, будто хотел узнать обо мне все до самой мельчайшей подробности. Мне нравились его вопросы, они заставляли меня чувствовать, что я узнаю его и в то же время узнаю себя. Никто до этого особо не пытался узнать, что я думала о разных вещах, и мои мысли были сырыми, несформулированными до конца, но он терпеливо вел меня, впитывая каждое мое слово. Мне было неважно, что он работал на железной дороге и не сдавал никаких глупых экзаменов. Готова поспорить, он сдал бы их, если бы захотел, но он решил заниматься чем-то более практичным, более полезным.
Он относился к профессии так же, как я. Тоже не хотел работать на бошей. Мы оба были заложниками системы, и мы должны были найти выход из нее. Мне до смерти хотелось сделать что-то большее для своей страны, и я знала, что он хочет того же. Я пыталась придумать что-то, что могла бы делать по-своему, небольшие акты сопротивления. Я могла бы наращивать их интенсивность постепенно пока не осмелюсь на что-то более смелое, более опасное. Можно начать с того, чтобы складывать билеты в метро в форме буквы V, а потом кидать их на землю, как делали некоторые. До сих пор я не рискнула сделать даже это, особенно после того, как увидела женщину, которую за это ударили по голове. Они заставили ее встать на четвереньки, поднять билет и распрямить его. Тогда я сжалась от стыда за нее, но сейчас я жалею, что не сказала о том, что считаю ее очень смелой.
Глава 15
Шарлотта
Париж, 14 апреля 1944 года
Все выступление Эдит Пиаф я думала о Жан-Люке, особенно когда она пела «Танцуя под мою песню». Он заставлял все внутри меня танцевать, и одна мысль о нем придавала сил на все выходные.
Когда в понедельник я приехала в госпиталь, то сразу взяла швабру и ведро и начала мыть пол в его палате, как делала каждое утро. Оглянувшись по сторонам, я подошла к его кровати в надежде, что смотрительница меня не заметит. Его соседи должны были уйти на физиотерапию, и я гадала, удастся ли нам сегодня немного побыть наедине. Я скользила шваброй по полу туда-сюда, но увидела, как группа физиотерапевтов идет в мою сторону. Я затаила дыхание, когда они проходили мимо. Да! Они забирали своих пациентов, и Жан-Люка среди них не было. Я опять сосредоточилась на швабре в своих руках, заставляя себя не смотреть на него. Когда вокруг не осталось ни души, я закончила мыть центральный проход и подошла к его кровати.
Он сидел на стуле и читал какую-то брошюру. Когда он поднял взгляд и увидел меня, его глаза загорелись.
– Можешь присесть на минутку? Пожалуйста?
– Нет, не могу. Мне нужно застелить твою постель.
Я положила швабру и направилась к изножью кровати и стала сосредоточенно убирать все складки на простыне, разглаживая их рукой – туда-сюда.
– Шарлот-та. – То, как он произнес мое имя – медленно, нарочно цепляясь за последнее – та, будто пробуя его на вкус, – заставило мое сердце биться чаще.
– Да? – я изо всех сил старалась говорить беззаботно.
– Хочу тебе кое-что сказать.
Я перестала разглаживать простыню и обернулась. Его пристальный взгляд прожигал меня.
– Пожалуйста, присядь, Шарлотта. Всего на минутку. Вокруг никого нет.
Я присела на край его кровати, готовая вскочить в любой момент, когда кто-то посмотрит на нас.
– Не хотел тебя расстраивать, – мягко произнес он. – Пару дней назад, когда ты сказала, что не должна быть здесь.
Он еще сильнее понизил голос, и мне пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.
– В немецком госпитале. Ты не сделала ничего плохого. Ты делаешь то, что должна.
– Но это правда. Я не должна быть здесь.
Его глаза потемнели, огонек в них погас.
– Я не хотел работать на них. И если уж я в ком-то разочарован, так это в себе.
Я кивнула, быстро оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет. Все чисто, смотрительница и другие сестры помогали на физиотерапии.
– Я пообещал отцу, – продолжил он, смотря сквозь меня, будто фокусируясь на какой-то отдаленной точке, – когда его забирали в трудовой лагерь…
– В Германию?
Его взгляд снова встретился с моим, и он монотонно произнес:
– Да, его забрали около двух лет назад. Когда он уезжал, он заставил меня пообещать, что я позабочусь о матери.
Я кивнула.
– Я бы мог не послушать его, но чувствовал себя так плохо.
– Почему?
– Мы поссорились прямо перед его отъездом.
Он замолчал.
– Это было ужасно.
Я ждала, когда он продолжит.
– Я сказал ему, что мы не должны стелиться перед бошами и терпеть их. – Он остановился и вытер пот со лба. – Прости, я не должен тебя этим грузить.
– Нет, продолжай.
Я снова обвела взглядом палату, вокруг по-прежнему было тихо.
– Он просто защищал свою семью. Это было его главной целью.
– Важно хранить обещания. Твой отец бы гордился тобой.
Я дотронулась до его плеча.
– Ты делал то, считал правильным.
Он потряс головой.
– Но ведь понятие о том, что правильно, поменялось, не так ли? Мой отец не понимал, насколько плохо пойдут дела. Думаю, сейчас он бы предпочел, чтобы я сделал что-то решительное. Хочу, чтобы он гордился мной, когда вернется.
– Понимаю. Я тоже разочаровалась в самой себе.
– Никто из нас не должен быть здесь.
Он встал со стула, опираясь на здоровую ногу.
Я тоже встала. Наши лица были так близко, что я чувствовала его дыхание на своей коже. У меня побежали мурашки.
– Шарлотта, – прошептал он. – Мы лучше этого. Я точно это знаю.
Мое сердце замерло. Его присутствие было чем-то вроде физической силы, которая притягивала меня, я наклонилась к нему, на секунду закрыв глаза. Я почувствовала, как его губы коснулись моего лба. Любой, кто увидел бы на нас со стороны, подумал бы, что это отеческий поцелуй. Только я знала, что это нечто большее. Это был поцелуй возлюбленного.
