На протяжении почти половины столетия наука на волне очевидной победы Вольты обходила теории Гальвани стороной. Гальванизм был быстро взят на вооружение мошенниками, распространявшими ужасные псевдомедицинские практики. А тем временем батарейки и “искусственное” электричество, которое с их помощью впервые удавалось получать на протяжении длительного времени, способствовали многим важнейшим успехам в развитии физических наук. Они позволили Майклу Фарадею сформулировать законы электромагнетизма, а результатом их практического применения стали телеграф, электрическое освещение, дверные звонки и в конечном итоге линии электропередачи. С помощью искусственного электричества физики преобразили нашу цивилизацию.
Битва между Гальвани и Вольтой установила границы между физикой и биологией в нашем современном понимании, но это было только начало. Позднее появились более точные приборы, позволившие обнаруживать очень слабые электрические токи в теле лягушки, но было слишком поздно. В массовом сознании уже утвердилось представление о том, что электричество не имеет отношения к биологии. Что оно имеет отношение к машинам, к телеграфу, к химическим реакциям. И вплоть до следующего столетия исследования биологического электричества приравнивались к лженауке, и даже потом они вернулись в науку в весьма ограниченном контексте.
Историки Марко Брезадола и Марко Пикколино отмечают, что за пределами Болоньи даже спустя два столетия после смерти Гальвани его вклад в науку считают случайной находкой анатома-недоучки, лишь способствовавшей рождению батарейки Вольты. Но укреплению такой репутации Гальвани сразу после его смерти способствовал совсем не Вольта; это был человек, которого можно было бы заподозрить в этом в последнюю очередь.
Джованни Альдини нужно было найти хороший труп. Не такой, как выкапывают из могилы: ему нужно было как можно более свежее тело, с минимальными потерями жизненных сил. Ему также не годилось тело человека, медленно умиравшего от одной из “гнойных болезней”, поскольку это могло загрязнить гуморы[53]. Не годилось и тело, расчлененное на части. В идеале ему нужно было тело человека, который до момента смерти был здоров и невредим.
Звезда Альдини взошла в Европе благодаря демонстрациям экспериментов Гальвани на гораздо более крупных животных, чем лягушки, и часто со зловещим эффектом. Как мрачный отзвук первых представлений с электричеством, для забавы публики, в том числе и представителей королевской семьи, он, например, электрифицировал тело обезглавленной собаки[54]. Он отчаянно пытался доказать, что обнаруженное Гальвани животное электричество присутствует в телах всех животных: что верно для лягушки, верно и для человека. И для этого он использовал батарейку Вольты и театральное искусство.
Альдини оказался в правильном месте в правильное время: дело было в 1803 году в Великобритании, где на тот момент в Законе об убийстве уже более пятидесяти лет значился один пункт, который позволял Альдини подбирать именно такие тела, которые были ему нужны. После публичного повешения человека, обвиненного в убийстве, его обнаженное тело отправляли на публичное анатомирование. Такое наказание может показаться чрезмерным, но именно в этом и был весь смысл: “дополнительный ужас и особый знак позора” должны были останавливать потенциальных убийц и эффективнее предотвращать “ужасное преступление убийства”[55]. Как писал позднее Альдини, нельзя сказать, позволяло ли это убийцам полнее искупить свои грехи или приносило иную дополнительную пользу: поскольку выкапывать захороненные тела было запрещено, данный закон позволял студентам-медикам и лекторам Королевского хирургического колледжа иметь постоянный источник трупов[56]. Коллеги пригласили Альдини приехать из Италии, чтобы продемонстрировать эксперименты, недавно прославившие его на всю Европу[57]. И они были счастливы предоставить ему все необходимое. Осужденный за убийство Джордж Форстер был повешен в Ньюгейтской тюрьме, а потом его тело перевезли через весь город в Королевский хирургический колледж, где его с волнением дожидался Альдини.
В помещении столпились знаменитости, ученые и джентльмены. Ассистировать Альдини в его опытах пригласили восходящую звезду Джозефа Карпью – хирурга и анатома из Госпиталя герцога Йоркского, а также служителя Хирургической компании мистера Пасса, который должен был следить за строгим соблюдением протокола анатомирования[58]. Но Альдини вспотел не от скопления зрителей, он уже привык работать в присутствии представителей высшего сословия.
В тот день его беспокоил холод: стоял январь, и тело целый час провисело при двух градусах ниже нуля. Холод мог остановить поток животного электричества, и эксперимент мог обернуться унизительным публичным провалом. Альдини уповал на огромную батарейку из чередующихся дисков цинка и меди, которая стояла на плите, где теперь лежало тело Форстера, и готова была выпустить свой “гальванический сок” в нервную систему мертвеца.
Альдини увлажнил кончики двух металлических проволок, прикрепленных к двум краям батарейки, опустив их в соляной раствор. Затем он аккуратно поместил их в уши Форстера. Результат его не разочаровал. Как было написано в репортаже в The Times, челюсть мертвеца задрожала, “мышцы ужасно искривились, и даже приоткрылся левый глаз”, как будто жутко и непристойно подмигивая[59]. На протяжении нескольких часов команда Альдини проделывала электрические опыты со всеми нервами и мышцами человеческого тела, начиная от грудной клетки и заканчивая ягодицами.
Форстер был не первым преступником, тело которого досталось Альдини. Предыдущий год Альдини провел в Болонье и Париже, отрабатывая свою гальваническую технику на головах и телах повешенных и обезглавленных преступников, не говоря уже о великом множестве живых и мертвых овец, собак, быков и лошадей, присоединившихся к популяции итальянских лягушек на его столе. Эти эксперименты на животных навели его на мысль о еще более захватывающей демонстрации.
Когда Альдини поместил одну из проволок в прямую кишку мертвеца, конвульсии тела были “намного сильнее, чем в предыдущих экспериментах”, как записал Альдини. На самом деле они были столь сильными, что тело “как будто почти ожило”. В этот момент, как отмечалось в репортаже в The Times, “некоторые из неосведомленных присутствующих действительно подумали, что несчастный вот-вот воскреснет”. Некоторые аплодировали, другие пришли в ужас. Мистер Пасс был настолько шокирован происходящим на столе, что вернулся домой и ночью умер[60]. С точки зрения Альдини, эксперимент удался.
Эта эффектная публичная демонстрация вызвала волну подражаний, и историки видят связь между гальванизацией Форстера и основой сюжета “Франкенштейна” Мэри Шелли. Поэтому может показаться странным, что у Альдини не было изначальной цели развлечь скучающий высший свет путем воскрешения мертвецов. На эти демонстрации он пошел из гораздо более достойных побуждений: он хотел восстановить репутацию любимого дяди. Но его одержимость, как и одержимость доктора Франкенштейна, толкнула его за пределы науки и в конечном итоге сделала предметом насмешек. Он стал изгоем в научной среде. Его эксперименты не воскресили ни умерших, ни семейную репутацию, но сыграли важнейшую роль в прекращении серьезных исследований животного электричества, на сорок лет отдав эту область на откуп жуликам и шарлатанам.
Преданность Альдини Гальвани объясняется не только семейными узами. Он был самым близким и последовательным из всех коллег Гальвани по научной работе. Он написал некоторые из самых важных писем анатома, и в некоторых случаях живейшая переписка между “Гальвани” и Вольтой на самом деле велась между Вольтой и Альдини[61]. Но после смерти Гальвани желающих проводить серьезные научные исследования животного электричества осталось мало.
В 1801 году наполеоновская французская Академия организовала комиссию (пятую за пять лет), предлагавшую премию в размере 60 тысяч франков (в современных деньгах это примерно 860 тысяч фунтов) тому, кто достигнет в области животного электричества таких же результатов, каких Вольта достиг в области металлического, или искусственного, электричества[62]. Но эта щедрая премия так и не нашла своего получателя. Никто не смог создать в области животного электричества что-либо столь же значимое, как батарейка. Кроме того, ошибочное мнение о том, что теории металлических контактов и животного электричества являются взаимоисключающими, для многих означало, что Вольта (которому благоволил Наполеон) был прав, а Гальвани, следовательно, ошибался.
Альдини отчаянно пытался противостоять распространению этого мнения. Он понял научные основы, которые закладывал его дядя, и понял уловку, при помощи которой были подорваны его труды. В частности, Альдини все еще огорчался по поводу того, что люди начали забывать их самую победоносную статью, которую Спалланцани назвал одной из самых красивых и ценных работ в физике XVIII века и в которой Гальвани раз и навсегда обошел Вольту, доказав, что нервное электричество может возбуждать нервную ткань. Эта статья могла бы опровергнуть утверждение Вольты о том, что единственной причиной сокращения мышц мертвой лягушки был лишь некий вариант металлического электричества, образующийся при контакте двух разных вариантов плоти. Но вместо этого статья была похоронена под звук дифирамбов батарейке.
Так что первые исследования Альдини после смерти дяди были направлены на доказательство научных основ этого эксперимента и на развитие понимания животного электричества. В 1798 году, незадолго до смерти Гальвани, Альдини занял кресло профессора кафедры физики в Университете Болоньи. Это была престижная должность, на которой Альдини мог продолжать работу дяди, и он использовал эту возможность для основания Гальванического общества Болоньи.
Гальвани почти все свои эксперименты проводил на лягушках. И поэтому Альдини для начала попытался распространить эксперименты дяди на теплокровных млекопитающих. В публикации от 1804 года, озаглавленной “Essai théorique et expérimental sur le galvanisme” (“Теоретический и экспериментальный анализ гальванизма”), приводится длинный и повторяющийся перечень опытов, с помощью которых он и его соратники из Гальванического общества пытались понять суть “внутриживотной” электрификации. В одном характерном эксперименте он расположил несколько телячьих голов в проводящую электричество линию, называемую “серией”, и использовал возникающее животное электричество для электрификации мертвой лягушки. Но когда он попытался поставить эксперимент противоположным образом, передавая животное электричество от нервов лягушки к отрезанным бычьим головам, он получил менее выраженные и даже разочаровывающие результаты. В целом эксперименты успешно подтверждали исходную мысль Гальвани о том, что в телах всех животных протекает одинаковое электрическое вещество, но ни один из них не дал существенных или новых результатов.
Судя по всему, в какой-то момент Альдини понял, что для поддержания интереса к научному гальванизму ему нужно сделать то, чего не смогли сделать пять комиссий: найти возможность применения открытий дяди в медицинских целях. Именно тогда довольно быстро произошел сдвиг центра его интересов в сторону использования “гальванического сока” от батарейки Вольты. “Батарейка, придуманная профессором Вольтой, дала мне идею более очевидного способа для определения жизненных сил, чем все, которые мы использовали до сих пор”, – признавал он в статье 1804 года[63].
Должно быть, Альдини было нелегко переступить через себя и использовать инструмент, погубивший его дядю, но он все же решился на это и провел с ним большую работу. Он применял постоянный электрический ток от батарейки для проведения масштабных экспериментов на мертвых животных. Он вводил проволоку в прямую кишку, часто вызывая неизбежное и мощное извержение фекалий. Он также начал дотрагиваться до разных участков мозга животных, а также своего собственного. После того как Альдини пустил заряд электричества от батарейки себе в голову, он несколько дней не мог спать, но при этом пребывал в необычайно приподнятом настроении.
Эти эксперименты восхищали других членов Гальванического общества: если разряд электричества вызвал у Альдини эйфорию, что еще можно было сделать с его помощью? Члены общества анализировали и повторяли опыты Альдини, пока наконец не сформулировали новые теории о том, как электрические процедуры могут помогать больным. Наибольшего результата ожидали в отношении лечения эпилепсии, варианта паралича под названием хорея, а также при “меланхолическом безумии”, которое в нашем сегодняшнем понимании представляет собой стойкую и не поддающуюся медикаментозному лечению депрессию. Теперь оставалось только найти тех, на ком можно было бы проводить испытания.
В 1801 году в госпитале Сант’Орсола в Болонье Альдини обнаружил двадцатисемилетнего крестьянина Луиджи Ланцарини, который находился в состоянии оцепенения вследствие “меланхолического безумия” и считался неизлечимо больным[64]. Альдини обрил ему голову и воздействовал на череп слабым током от батарейки. На протяжении месяца он понемногу усиливал ток, и симптомы болезни у Ланцарини, по-видимому, ослабевали, причем до такой степени, что его согласились передать под опеку Альдини. Еще примерно через месяц Альдини счел его состояние достаточно удовлетворительным, чтобы отослать больного домой к семье.
Слух об этом достижении распространился так быстро, что уже в 1802 году французские ученые основали парижское отделение Гальванического общества. Они посвятили себя реализации задачи Альдини по восстановлению репутации гальванизма любыми возможными средствами. Восходящая звезда хирургии Джозеф Карпью, который ассистировал в эксперименте с Форстером, сообщил, что месье Ла Грав из Парижского гальванического общества сконструировал батарейку из шестидесяти слоев, состоящих из человеческого мозга, мышц и шляпного материала (вы все правильно прочли), вымоченного в солевом растворе[65]. Результат был якобы “решающим”: получение электрического тока служило еще одним доказательством того, что животное электричество в такой же степени присутствовало в тканях человека, как и в тканях животных.
Гальванизм никогда так и не удалось полностью очистить от налета лжи и шарлатанства (как пишет историк Кристин Блондель, “несколько членов [Гальванического общества] подались в «гальваническую магию»”), но французские и зарубежные научные журналы с интересом оценивали и даже поощряли большую часть исследований[66]. Эксперименты, направленные на привлечение внимания публики, сделали свое дело. Известные французские психиатры начали советоваться с Альдини по поводу возможности использования электричества для излечения пациентов.
Но к этому времени Альдини уже положил глаз на новую популяцию пациентов: он начал рассматривать электричество в качестве способа оживления умерших[67]. Стоит пояснить, что у него никогда не было цели слепить какую-то нежить вроде голема[68]: его интересовали обратимые состояния “анабиоза”, наступавшего после утопления, апоплексического удара или удушья[69].
Альдини боролся за то, чтобы гальванизм – в частности, электрические разряды в голову – был включен в список методов оказания первой помощи, к которым относилось применение нашатыря и простейший вариант сердечно-легочной реанимации, заключающийся во вдыхании воздуха в легкие умирающего. Альдини настаивал на том, что добавление электрошока к этим методам реанимации “произведет гораздо более сильный эффект, чем каждый из них в отдельности”. Кроме того, он предложил электрификацию в качестве метода, позволяющего установить, действительно ли человек необратимо мертв. “Было бы желательно установить общее законодательство во всех странах, чтобы люди просвещенные и способные провести соответствующие измерения проверяли, действительно ли наступила смерть”.
Конечно же, сегодня хорошо известно, что интуиция его не подвела: электрическая дефибрилляция действительно может вернуть человека к жизни в смертельной ситуации. Но тогда рассуждения Альдини не подкреплялись никакими реальными устройствами или доказательствами. У него не было доступа к информации, которая теперь, двести лет спустя, кажется нам очевидной: возможность успешной реанимации в значительной степени зависит от того, наступила ли у человека смерть мозга; плюс при реанимации необходимо обеспечивать постоянное поступление в мозг кислорода, и существует краткий промежуток времени, по истечении которого все дальнейшие попытки реанимации оказываются бессмысленными. К сожалению, Альдини не понял и самого главного: для реанимации человека стимулировать нужно не мозг, а сердце. На самом деле он многократно и упорно отвергал мысль о том, что на сердце вообще можно подействовать электричеством. Его подвело желание произвести эффект в ущерб попыткам найти его научное обоснование[70].
Так что его совершенно не удивило, что ни одного из испытуемых – ни животного, ни человека – не удалось возвратить к жизни под действием электрического шока. В случае Форстера он и не ставил перед собой такую цель. “Наша задача заключалась не в том, чтобы произвести оживление, а в том, чтобы получить практические знания относительно того, в какой степени гальванизм может использоваться в качестве дополнительной меры к другим способам оживления”, – писал он в отчете об эксперименте в 1803 году. Эти записи также позволяют понять, как он представлял себе принцип действия гальванизации при воскрешении умершего: за счет “восстановления остановленных мышечных сил”, наряду с подготовкой легких к оживлению.
Однако высшее общество собиралось вокруг его стола вовсе не ради этого. Общество интересовало зрелище: гримасы, проволока в прямой кишке и невысказанная возможность, что, быть может, вдруг один из преступников однажды все же воскреснет. В начале 1802 года по Болонье поползли слухи об опытах Альдини с телами казненных преступников[71]. Ему удалось заставить труп поднять руку на высоту восемь дюймов через семьдесят пять минут после смерти, “после того как в руку поместили достаточно тяжелый предмет, такой как железные клещи”. Благодаря стимуляции предплечья рука поднялась и пальцы сложились в нечто, напоминающее обвинительный жест указательным пальцем в сторону собравшихся, в результате чего некоторые из присутствующих закономерно упали в обморок. Коллеги Альдини из Гальванического общества профессора Джулио, Вассалли и Росси немедленно повторили его эксперименты в Турине на телах трех недавно обезглавленных мужчин[72]. А незадолго до этого такие демонстрации привлекли внимание Королевского гуманитарного общества в Лондоне, но совсем не по той причине, по которой можно было бы предположить.
В те времена гуманный человек мог бы возражать против публичного анатомирования казненных преступников ради развлечения. Но только не эти господа. У них были более важные дела – например, найти способ отличить окончательно умершего человека от того, кто еще мог очнуться[73]. До широкого распространения и понимания надежных методов реанимации похороны иногда происходили слишком поспешно, и многие несчастные выходили из коматозного или каталептического состояния (или просто глубокого пьяного сна) уже в небольшом ящике на глубине шести футов под поверхностью земли. Иногда их крики успевали услышать вовремя (в одном невероятном случае такая судьба выпала одной женщине дважды). “Различные факты многократно показывали нам, что людей бросали в могилу до смерти, что их и убивало. Не следует ли обратить все наше внимание на предотвращение таких смертельных случаев?” – писал Альдини, возмущаясь рассказами об этих потенциально “убийственных похоронах”[74]. В такой деловой, торговой и морской державе, как Британия, несчастные случаи на море и в шахтах происходили очень часто, и поэтому задача найти способ отличать мертвеца от “того, кто не умер на самом деле, хотя и выглядит умершим” стояла перед Королевским гуманитарным обществом Лондона чрезвычайно остро.
В конце 1802 года общество спонсировало длительную поездку Альдини в Оксфорд и Лондон, и именно так он холодным утром оказался в одной комнате с мистером Пассом и мистером Форстером. Думал ли он, что лежащий на столе человек может очнуться? Безусловно, нет. Думал ли он, что его эксперимент будет способствовать усовершенствованию техники реанимации? Безусловно, да. Но в его записях осталось очень мало указаний на какое-либо эмпирическое понимание роли электрической стимуляции в реанимации. Поэтому он должен был понимать, что его действия были в большей степени развлечением публики, чем наукой.
К сожалению, Альдини так и не преуспел в попытках сохранить то, что осталось от зарождавшейся науки, основанной его дядей. Однако он, безусловно, достиг больших успехов в размывании границ между научным гальванизмом и псевдонаучным шарлатанством, расцвет которого начался еще задолго до того, как Гальвани дотронулся до своей первой лягушки. И шарлатаны эту границу пересекли.