Сара Аллен
Дом с кошмарами
Гость
Сегодня я иду навестить бабушку и с нетерпением жду этого момента. Пережив день в школе, я больше не вижу пустых глаз, и вот мама высаживает меня у главного входа в дом престарелых. (Но в этот раз без кексов – после того случая в пекарне. Мама странно посмотрела на меня, когда я взмолилась: «Пожалуйста, никаких кексов», но согласилась). Мама говорит: «Поболтай с бабушкой», «Сделай уроки», а сама собирается уехать по делам.
Она терпеливо ждёт и наблюдает из машины, пока я прохожу мимо высоких, причудливых колонн и вхожу через стеклянные двери в вестибюль. За стойкой регистратуры меня встречает женщина в очках с ярко-красной оправой. Узнав меня, она с улыбкой машет рукой. (Я смотрю в её глаза: обычные, изумрудно-зелёные).
В центре вестибюля стоит каменный фонтанчик, вокруг которого расположились богато украшенные кресла и диваны, а на фоне играет классическая музыка. Перекинув рюкзак через плечо, я иду по коридору мимо столовой со столами из тёмного дерева и хрустальной люстрой.
Я уже много раз проходила по этим коридорам и мысленно рисую перед глазами бабушкину комнату.
Когда она только переехала, её комната была совсем не похожа на ту, что была у нас дома, но я привыкла и к новой обстановке, и к тому, как бабушка обнимает меня при встрече. Я могу представить, где у неё стоит маленькая белая кровать, прикроватный столик, настольная лампа и, конечно же, книжная полка. Когда бабушка переехала сюда пару месяцев назад, папа привёз её маленькую книжную полку, и теперь все её стихи снова стоят на своём месте – по крайней мере, хотя бы что-то осталось таким, как прежде, когда она жила с нами. Как и должно быть. Когда она жила с нами, её комната была по соседству с моей. Её спальня была прямо по коридору, сколько я себя помню. Но иногда дела с сердцем бывают слишком плохи, чтобы о них могли позаботиться обычные люди, такие как я, мама и папа.
Иногда я просто в бешенстве от того, что бабушке и её сердцу нужно больше помощи, чем я могу оказать. Когда мы в первый раз навещали бабушку в её новом доме, я положила на прикроватный столик свежий экземпляр её книги «Подлесок». Предыдущий экземпляр, первый, который издательство прислало ей пятнадцать лет назад, с помятым корешком и титульным листом с бабушкиной подписью, лежит у меня дома на тумбочке. Бабуля подписала его специально для меня.
Не все стихи мне понятны, но мне нравится вкус слов на языке, когда я шепчу их, читая вслух. Одно из моих любимых стихотворений называется «Страх, или Опавшие сады». Его я выучила наизусть.
Во время сегодняшнего визита я крепко прижимаю к груди свой блокнот с подсолнухами, наполненный собственными стихами. Я уже очень очень давно никому не показывала их, потому что вдруг выяснится, что они ужасны?
Я и раньше брала блокнот с собой, отправляясь к бабушке (разумеется, он всегда со мной), но на этот раз всё было немного иначе, потому что, когда я подхожу к бабушкиной двери, я думаю, что могла бы прочитать ей хотя бы крохотный кусочек из своего стихотворения. Если не слишком испугаюсь. Но дверь открыта, и бабушка не одна. В её комнате мальчик. Он рассматривает книги на бабушкиной полке, а бабушка сидит в своём уютном кресле у окна и улыбается ему.
Через несколько секунд бабушка замечает, что я застыла в дверях.
– А вот и моя Пенни, – говорит она. – Заходи, заходи.
Я переступаю порог. Мальчик оборачивается и смотрит на меня. Глаза у него вполне обыкновенные, как и у бабушки, но от присутствия незнакомца в комнате мне всё равно становится неуютно.
На нём рубашка с пуговицами и галстук. У него круглое лицо, мягкие ладони и пухлый живот, прямо как у папы. Его густые тёмные волосы аккуратно зачёсаны на прямой пробор, и он широко улыбается мне. Во всё лицо. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но не понимаю, кто он и зачем здесь, и вся картина того, что я ожидала увидеть, когда пришла к бабушке, мгновенно стирается.
– Это Аруш Банерджи, – произносит бабушка. – Его мама работает здесь, и иногда он приходит и делает уроки. Он тоже учится в шестом классе, верно, Аруш?
Тот делает торопливый шаг вперёд и, едва не споткнувшись, быстро спохватывается и протягивает руку.
– Привет!
Я беру его ладонь, хотя чувствую себя очень неловко. Она тёплая, а его глаза сияют так, как будто он в самом деле рад нашей встрече. Но нет, теперь я точно не собираюсь читать свои стихи в присутствии незнакомого мальчишки.
– Привет, – отвечаю я.
Теперь я не знаю, куда деть руку. Меня пугает повисшая тишина, урчание моего живота. Когда я вспоминаю, что мне всегда было трудно подобрать нужные слова, у меня в голове звучит голос Творца Страха, подтверждающий все мои худшие мысли о себе, как будто он пытается заставить эти мысли затвердеть во мне, словно цемент. Его голос всегда твёрдый, хрустящий и гладкий, как кожура сочного яблока.
– Да уж, – говорит он, – каким-то образом ты умудряешься быть одновременно и невероятно странной, и чрезвычайно глупой. Кто захочет дружить с таким глупым, чудаковатым созданием, как ты?
Но эти мысли быстро обрываются, потому что Аруш тараторит без умолку, вываливая всё и сразу.
– Твоя бабушка просто потрясающая, – говорит он, и его слова заглушают голос в моей голове. – Она прочитала мне несколько стихотворений. Я не всё понимаю, но мне нравится, как они звучат. Моя мама работает в офисе. Занимается бухгалтерией. Когда-нибудь я стану врачом. Ты придёшь во вторник и четверг после обеда? Я – да. Может быть, мы сможем помогать друг другу с уроками? А какой твой любимый фильм? Мне нравится «Бэйб», про фермера и говорящего поросёнка. У тебя классный блокнот. Ты тоже сочиняешь стихи?
Он говорит, и его речь напоминает карусель, которая крутится всё быстрее и быстрее, и я боюсь упасть, но стремительный, захватывающий дух энтузиазм, подобный ветру, заставляет меня невольно улыбнуться. На секунду мне становится немного обидно из-за того, что бабушка рассказала наш секрет этому чужому мальчику, но он так обрадовался и так восхитился тому, какая у меня классная бабуля (он абсолютно прав), и его журчащий, жизнерадостный голос помогает мне отвлечься от голоса Творца Страха в голове, поэтому моё огорчение вскоре улетучивается. Я не знаю, что сказать, но его болтовня и щенячий восторг помогают мне не тревожиться так сильно, как раньше. Я крепче прижимаю к себе блокнот.
– Э-эм…
– Не переживай, – говорит Аруш, как будто прочитав мои мысли. – Ты не обязана читать мне свои стихи или что-то вроде того. Мы можем вместе сделать домашку по математике или посмотреть фильм вместе с твоей бабушкой, ну или ещё что-нибудь придумаем. Что скажешь?
Бабушкина кровать стоит в дальнем углу комнаты, а стол, книжная полка и большое уютное кресло – в другом углу, у большого окна. Я бросаю взгляд в сторону стола.
– Да, наверное, действительно не помешало бы сделать уроки, – говорю я. – Кстати, я Пенни.
Аруш улыбается, открывает рюкзак и достаёт учебник по математике.
– Рад познакомиться, Пенни!
Я приношу свой рюкзак, кладу тетрадь на стол и сажусь напротив него, лицом к двери. Бабушка украдкой смотрит на меня с улыбкой, прежде чем открыть книгу, которая лежит у неё на коленях.
– Тебе нравится математика? – спрашивает Аруш. – Пожалуй, это мой самый любимый предмет. И ещё рисование.
– Хм, – отвечаю я. – Не очень. Если честно, я не сильна в математике.
– А ну-ка, покажи, что у тебя не получается, – говорит Аруш, обходя стол и заглядывая в тетрадный листок, который я только что вынула из папки.
Я чувствую жар в лице и ладонях, когда незнакомец оказывается рядом со мной, но он смотрит на лист бумаги так просто и непринуждённо, что моя скованность уходит, и в считаные минуты он показывает мне способ вычисления длины окружности, о котором я бы никогда не догадалась. Когда я училась в пятом классе, прошла не одна неделя, прежде чем я подружилась с близнецами и стала болтать с ними за обедом, но каким-то образом заговорить с Арушем оказалось ещё проще.
Справившись с заданием по математике, Аруш возвращается к другой части стола и достаёт книгу.
– Формы и ритм имеют большое значение. Понимаете, мне довольно трудно писать сочинения и анализировать книги. Особенно, если вся книга написана в стихах. Моя учительница говорит, что у стихов есть ритм и темп, но мне кажется, что я пока не до конца всё понимаю.
Бабушка приподнимается в кресле.
– А что за книга в стихах?
Аруш показывает нам роман, который ему задали в качестве домашнего чтения, – «Красный карандаш» писательницы Андреа Дэвис Пинкни.
– Романы в стихах пришли к нам от древних греков, – объясняет бабушка. – Сперва попробуй отключить аналитический ум. Прочитай их с помощью своих чувств. Какие эмоции вызывают у тебя стихи? Как ты сам понимаешь ту или иную историю? Анализировать будешь потом.
Мы оба внимательно слушаем, глядя на бабушку. Она лукаво посмеивается.
– В своё время я была профессором английской филологии, – обращается она к Арушу. – Похоже, во мне до сих пор жив дух преподавателя.
Аруш слегка подпрыгивает на стуле.
– Круто! – восклицает он. – Мне ещё никто не советовал так читать книги.
Он на мгновение замирает, уставившись на переплёт, затем снова на бабушку.
– Интересно… – Он замолкает, и я почти вижу, как в его голове вспыхивает фейерверк. – Интересно, может ли наука работать таким же образом? То есть, например… Вы бы могли, ну, не знаю, придумать лекарство от рака с помощью своего поэтического разума, а затем обратиться к аналитическому?
– Гениально! – отвечает бабушка.
Я щёлкаю ручкой, пытаясь сложить в уме то, что сказал Аруш. Как можно понимать науку через стихи? Что он имел в виду? Если бы кто-то сумел таким способом найти лекарство от рака, может, тогда можно было бы найти лекарство, избавляющее от пустых глаз и опустошённых душ? Возможно, это шаг к разгадке, как прогнать Творца Страха и вылечить то, что он успел ранить. Что, если поэзия вынет зёрнышко тревоги и посадит на его месте что-то хорошее?
– «Я орошал пустыню из своей аорты, пока нарост не превратился в дерево», – шепчу я слова из «Страха, или Опавших садов», по привычке, даже не отдавая себе отчёта.
– «А я был семечком в мякоти плода и верблюдом, проглотившим его», – подхватывает Аруш. – Это один из моих любимых стихов.
На бабушкиных мягких щеках, словно из гофрированной бумаги, появляется румянец.
– «И сад, удобренный им, был бескрайним, и я вместе с ним», – заканчивает она. – Ох, ребята, вы радуете сердце старого поэта.
Я беседую с бабушкой и Арушем и замечаю, что уже не так сильно волнуюсь. Мне уже не кажется, что моя тетрадь по математике вот-вот обернётся вокруг моей головы и задушит меня. На мгновение бабушкин голос возвращает меня домой. Где я в безопасности. Всего лишь на минуту я в самом деле оказалась совсем рядом со своим ровесником и не жалею, что у меня нет защитного панциря, что не ищу путей к бегству. Слова по-прежнему слетают с моих губ по капельке, как из неплотно закрытого крана, а не льются рекой, как у Аруша, но, во всяком случае, мне уже не хочется сбежать.
И тут в дверь бабушкиной комнаты постучали. Скрипнули дверные петли.
– Извините, что прерываю ваше веселье, – произносит голос. – Пора принимать лекарство.
Бабушка с улыбкой оборачивается в сторону двери.
– О, здравствуй, Глэдис. Знакомься, это моя внучка Пенни и наш друг Аруш.
Я оглядываюсь и вижу белокурую женщину с собранными в хвост волосами и в розовом халате с бейджиком. У неё в руках поднос, уставленный крошечными пластиковыми стаканчиками, полными таблеток. Женщина с белоснежными зубами и пустыми, ввалившимися, ничего не выражающими глазами.
Лекарство
У меня перехватило дыхание, я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Я цепляюсь за спинку стула с такой силой, что мои костяшки белеют, но сейчас я хочу только одного – бежать, бежать, бежать. Моя рука тянется к блокноту, крепко сжимая его, я готова рвануть с места в любую секунду. Мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы сейчас подо мной раздвинулись деревянные доски и я бы вместе со стулом оказалась далеко-далеко отсюда.
Женщина в розовом халате входит в комнату, протягивая бабушке маленькую таблетницу. Я вздрагиваю при каждом её шаге, но бабушка как ни в чём не бывало берёт лекарство из её рук. Женщина в розовом смотрит на меня и улыбается.
Эта улыбка на лице с пустыми глазами похожа на голодный оскал. Словно она большая белая акула, а я её жертва.
Бабушка глотает таблетку, как будто для неё это пустяки, будто она не видит, что у женщины, которая принесла ей лекарство, бесцветные, неподвижные, мраморно-белые глаза. Аруш здоровается с ней, как будто он тоже не замечает ничего сверхъестественного. Он рассказывает, что мы вместе делаем домашнее задание по математике. Спрашивает: «А вы читали стихи бабушки Пенелопы?» Они оба ничего не замечают. Я, как всегда, молчу. Может быть, это я схожу с ума и мой мозг рисует образы с пустыми глазами, разваливаясь на части, как цветок, сбрасывающий лепестки один за другим?
Внезапно мне кажется, что тьма из леса, из моих снов, приближается всё ближе, потому что с этой женщиной в комнате я не могу думать ни о чём, кроме своих кошмаров.
Когда она смотрит на меня ничего не выражающими глазами и улыбается, я вижу перед собой лишь Творца Страха, и он заставляет меня думать о каждой аварии и каждом землетрясении, которые я когда-то видела по телевизору, о каждом сердечном приступе, после которого жизнь значительно изменилась, обо всех ужасах, которые могли бы случиться. Если его власть над реальностью будет расти, станет ли он настолько сильным, чтобы творить подобные жуткие дела?
Такое чувство, что все одноклассники уставились на меня. Что я одна в лесной глуши, где никогда, никогда не взойдёт солнце. Что моё сердце – испуганный зверёк, который попал в капкан и изо всех сил пытается выбраться из него. Нужно что-то делать. Хоть что-нибудь. Я разжимаю пальцы, вцепившиеся в спинку стула, и протираю глаза. Мой мозг мечется, как торнадо, в поисках чего-то надёжного, чего-то яркого, что могло бы заполнить моё сознание. Что-нибудь. Какой папин любимый цветок? Что за фальшивую мелодию мама всегда напевает себе под нос? Я не могу, не могу, не могу вспомнить ни слова.
Я пристально смотрю на женщину, пока мои расшатанные нервы ещё позволяют. Выражение её глаз не меняется.
– Спасибо, Глэдис, – говорит бабушка.
Перед тем как уйти, Глэдис смотрит на меня пустыми глазами и улыбается ещё шире. Она подмигивает.
Темнота в комнате продолжает сгущаться.
Мои страшные сны – это вход в дом
Творца Страха.
В его кровожадный, зловещий дом, в который я однажды вошла,
чтобы увидеть кошмар наяву.
Дом – совсем как настоящий – растёт в лесу моих снов.
Творец Страха в нём – словно хищный моллюск в своей раковине.
Я видела, как дом открывал и закрывал
глаза.
Я чувствую за спиной его вечно голодную пасть.
Она жаждет костей, крови, перьев,
каждого удара сердца:
раз, два, три.
Этот дом никогда не насытится.
Его желудок спрятан за высокой запертой дверью посреди лабиринта, где Творец Страха запер все души в ловушке, не оставив ничего, кроме пустых глазниц.
В лесной глуши, в кровожадном, зловещем доме, живёт Творец Страха,
и дом его всё растет, и в нём много
пустующих комнат.
В тот день, когда я увидела его дом своими глазами, я поняла, что если войду, то мне уже никогда не выбраться.
Всё в порядке?
– Что с тобой, Пенни? – спрашивает бабушка.
Я замечаю, что у меня на руках остались вмятины от спиралей блокнота.
– Ты… ты обратила внимание на её глаза? – шепчу я. – Ты видела?
Бабушка задумчиво хмурится.
– Её глаза? Нет, ничего особенного я не заметила. Хотя в последнее время Глэдис ведёт себя немного не так, как раньше. Когда я переехала сюда, она была повеселее.
Я смотрю на Аруша. Он пожимает плечами.
– Они же обычные, карие, разве нет?
Значит, дело всё-таки во мне. Даже бабушка их не видит.
– Ладно, проехали, – говорю я.
У меня пересохло в горле, как будто там застряло старое птичье гнездо, и мне становится трудно глотать.
Что говорить? Надо ли предупредить бабушку, и как это сделать, чтобы мои слова не звучали как полнейший бред? А что, если именно я могу спасти её? Я ведь единственная, кто видит пустые глаза. Можно ли помочь Глэдис? Но даже если я попытаюсь помочь или заговорю с кем-нибудь из этих людей с пустыми глазами, то какой в этом смысл? Это же всё равно, что выдернуть сорняк, но корень оставить в земле.
– Всё в порядке, милая? – спрашивает бабушка.
– Да, всё хорошо.
– Увидимся на следующей неделе, – говорит Аруш.
– Хорошо.
⁂
– Как ты погостила у бабушки? – спрашивает мама, когда мы возвращаемся домой.
– Хорошо.
– Всё в порядке? – добавляет она. – Ты сегодня ещё тише, чем обычно.
Всё ли в порядке? Я стараюсь не думать о глазах, о надвигающейся темноте. О бабушкином самочувствии, не беспокоит ли её сердце. О том, какое ничтожное расстояние отделяет наши с мамой ноги от усыпанного гравием, смертельно опасного асфальта, по которому мы мчимся со скоростью 65 миль в час. Об оживших лесных кошмарах и о том, что я могу сделать, чтобы остановить их, прежде чем они обрушатся на меня и разобьют мой мир на мелкие кусочки.
О том, что никто, кроме меня, их не видит.
Хорошо.
Хорошо.
Хорошо.
Авария
Бам!
Дерево упало на землю
Бам!
Землетрясение
Бам!
Нам это не по карману
Бам! Один неверный шаг
Бам!
Неверный ответ
Бам!
Кости
Бам!
И сердце болит
Бам!
Что-то висит над моей головой и ждёт
Ждёт, чтобы всё уничтожить
Бам!
Пустота
Я снова просыпаюсь в холодном поту. Снова очередной кошмар. Но теперь в нём был мой папа. Я шла вслед за ним в дом Творца Страха, но потом неожиданно налетел ураган, и мы оказались на скалистом пустыре, над нами клубились серые тучи, а папа бежал вверх по склону, и во сне я понимала, что крутой утёс с другой стороны холма означает неизбежную смерть. Я не могла докричаться на него. Мне не хватало сил догнать его. Он покатился, покатился, покатился вниз с холма, как раз в ту секунду, когда я протянула руку, чтобы спасти его. Но когда я выглянула из-за утёса, папы уже не было. Там, у подножия скалы, стоял кто-то другой, смотрел на меня и ухмылялся.
Сюжеты кошмаров меняются, но конец всегда один – приходит Творец Страха.
У меня перехватывает дыхание и трясутся руки. В голове до сих пор звенят отголоски его смеха. Несмотря на то, сколько раз я проходила через это, я всё равно не могу привыкнуть. Никак не могу.
Я выхожу в коридор и направляюсь в ванную. Иду тихо, стараясь не разбудить родителей, потому что они тоже устали и потому что я не хочу, чтобы они спрашивали, почему я не сплю. Вместо этого я зачерпываю пригоршню воды, делаю глоток и смачиваю свои затуманенные, широко распахнутые глаза. Возвращаюсь к себе в комнату. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Пробую ещё раз записать свои переживания, как говорила бабушка. Это всего лишь страшный сон, говорю я себе, как много раз до этого меня успокаивали мама с папой. Но это не просто сон, судя по тому, что я видела, и сколько бы раз я ни убеждала себя в обратном, я не могу в это поверить.
Так какие же методы и заклинания меня спасут?
Я подхожу к своей кровати, собираясь залезть под одеяло.
Холодная, липкая рука хватает меня за ногу.
Всё моё тело цепенеет, я так испугалась, что не могу кричать. Каждый мускул напряжён от шока и ужаса, как будто мной выстрелили из пушки и отправили в космос.
Рука сжимает мою лодыжку в тиски.
Всхлипнув, я смотрю вниз.
Но в тот же миг хватка ослабевает, и я вижу, что внизу никого нет.
Я с трудом заставляю себя дотянуться до прикроватной тумбочки и включить ночник. Семимильными шагами отхожу от кровати. Кажется, проходит целая вечность, пока я стою посреди комнаты, парализованная страхом, и вот наконец решаюсь нагнуться и заглянуть под кровать. Каким-то необъяснимым образом я чувствую, что яблочное зёрнышко, которое я случайно проглотила, становится больше, тяжелее, пуская маленькие острые ростки. Уставившись во мрак под кроватью, я просто надеюсь, что смогу позвать на помощь в случае опасности.
Дрожа от испуга, я медленно приседаю и заглядываю под кровать.
Там никого нет. Совсем никого.
Я освещаю фонариком своего телефона каждый угол. Пустота.
Но ведь там точно что-то было!
Я всё ещё чувствую призрачную хватку Творца Страха.
Сначала я встречаю наяву людей с пустыми глазами, а теперь ещё и вот это? Пока я не увидела глаза пекаря, я была уверена, что Творец Страха может добраться до меня только в моих снах. Он вселил трепет в мои мысли и сердце, но всё это происходит по-настоящему. Я выпустила Творца Страха на волю, и теперь он пожирает души окружающих меня людей. Как будто мой страх всё питает и питает семечко, которое Творец Страха вырастил у меня в животе. А это ещё одно доказательство того, что его власть надо мной и над этим миром лишь усиливается.
