Саша Фишер
Красный Вервольф
Глава 4
«Самое время философски закурить», – подумал я, задрав голову. На самом деле, выбраться из этой ямы не то, чтобы очень сложно, конечно… Но дело-то ведь совсем не в этом. Вот, что значит, слепил легенду на коленке, не озаботившись предварительным изучением противника.
Хотя засада, конечно, доказывать своим, что я тоже свой. Что я костьми тут лягу, чтобы фашистскую гадину истребить, что…
Ну да. Только этот командир с породистым лицом мыслей читать не умеет. А видит он, что явился какой-то хрен в непонятной одежде и лепит сходу всякую ерунду. А у них тут настоящий ад, фашисты как у себя дома ходят, и Красная армия отступила. И в лесу ямы с расстрелянным мирняком. Поневоле начнешь параноить, какое уж там доверие с первой встречи?
Да ладно, дядь Саша, чего ты раскис, в самом деле? Живой, руки-ноги целы, побарахтаемся еще!
– Саш… – раздался сверху тихий шепот. – Саша? Ты как там?
– Лучше всех, Наташенька, – криво усмехнувшись, отозвался я. – Обед из трех блюд и спальня с балдахином.
– Все шутишь… – пробормотала она. – Я тебе поесть принесла. Сейчас, бечевку привяжу, спущу.
– А того борзого типа, который меня охранять вызвался, ты куда дела? – спросил я. – Отправила в Москву со срочным донесением?
– Скажешь тоже… – она тихо фыркнула и засмеялась. – Вот, лови!
Вниз пополз солдатский котелок на бечевке. И к ароматам сырой земли и плесени добавился аппетитный запах мяса с картошкой. Кучеряво живут партизаны… Даже на подозрительного шпиона еды хватило. Впрочем, война же еще только началась. Два месяца всего. До голода еще…
Я опять мысленно себя обматерил, что в свое время историю учил с пятого на десятое. Тут читаю, тут не читаю, тут мы в покер с парнями на задней парте играли. И сейчас испорченный гуглом мозг мне только какие-то ошметки знаний об истории этого времени подкидывает. Ну да, немецкие и советские танки я перечислю, даже если меня среди ночи разбудить, а вот, что там с точными датами и ходом боевых действий – начинается сплошной туман.
Я поймал котелок, накрытый сверху горбушкой серого хлеба.
– Спасибо! – прошептал. На самом деле жрать хотелось уже так, что казалось, что еще чуть-чуть, и обозленный желудок начнет методично обгрызать весь окрестный ливер.
– Я не верю, что ты шпион, – прошептала сверху Наташа. – Ты какой-то странный, это правда, но в то, что ты за фрицев, я не верю ни капельки!
– Это хорошо, – не очень внятно пробормотал я, потому что рот был занят.
– Все обойдется, – после паузы прошептала Наташа. – Командир у нас умный…
Я промычал что-то одобрительное, выскребая со дна котелка остатки густой похлебки, щедро сдобренной чесноком и перцем. Хорошо, но мало. Еще бы пару раз по столько…
– Спасибо, Наташ, – совершенно искренне сказал я и привязал котелок к свисающей сверху бечевке. – Спасла от голодной смерти, можно сказать.
– Да чего уж там… – смущенно проговорила она, и потащила котелок обратно наверх.
«Надо было подольше есть, – подумал я. – А то ведь сейчас она уйдет, останусь в яме один, наедине с упадническим настроением…»
– Пить хочешь? – спросила она и завозилась. Отлегло. Кажется, она поудобнее устраивается, не собирается прямо сейчас уходить.
– Ага, – отозвался я. Через минуту сверху поползла привязанная к той де бечевке фляжка. Открутил крышечку, сделал большой глоток. Вода была теплой, с заметным илистым привкусом. Как бы меня тут понос с непривычки не прохватил! Мне, конечно, всякое в жизни приходилось пить и жрать, но тут вряд ли в питьевую воду обеззараживающие таблетки кидают.
– Наташ! – прошептал я, сделав еще один глоток. – А ты как в партизанский отряд попала?
– Ну… – она замялась. – Когда война началась, отца сразу в армию забрали, он в Красной армии еще в гражданской воевал. А мама с малыми засобиралась к родне в Воронеж. И меня с собой звали, но я не поехала, сказала, мол, потом вас догоню, куда спешить-то? На самом деле, мне было как-то совестно вот так убегать. Мамка-то понятно, у меня двое братьев и сестра, младшему пять лет, старшей двенадцать.
Она помолчала, вздохнула, будто собираясь с мыслями.
– А потом… Потом уже было поздно, – она издала нечто среднее между смешком и всхлипом. – Псков начали бомбить, мост взорвали, армия отступила, кто-то успел эвакуироваться, кто-то нет. Потом были те два фрица. Дом обшаривали на отшибе. И винтовку один оставил прямо у дверей, а я в сарае пряталась. Страшно было, ужас. Но что было делать? Они бы иначе меня нашли. Я выбралась, винтовку схватила и застрелила обоих. И в лес. Четыре дня пряталась, а потом меня командир нашел. Ну вот с тех пор и… Это сколько, получается? Месяц почти я в отряде.
Она снова помолчала, повозилась, потом ее голос зазвучал ближе, будто она к решетке ближе придвинулась.
Опа… Я задумчиво поскреб щетину на подбородке. А я думал, Наташа штатный снайпер со спецпдоготовкой (вспомнил, как она держалась с той покойной троицей фрицев). Считал, что прибилась от регулярных частей или из НКВД, а она оказывается, самородок. Или нет?
– У меня же разряд по стрельбе, я в Осоавиахим со школы занималась, – уже быстрее и увереннее продолжила она. – На соревнования ездила, два раза в области первое место занимала…
– А звание сержанта тебе командир дал? – спросил я. На самом деле, даже как-то не думал ее на чем-то подловить, слушал историю, подперев щеку кулаком. Как страшную сказку, практически. В военное время со званиями та еще чехарда творилась, а уж в партизанских отрядах, которые спешно сколачивали из всех подряд, так и вообще…
– Ну… – Наташа вдруг споткнулась. Я прямо всей кожей ощутил эту заминку, будто я в какое-то неподходящее место ткнул. – Я это… Наврала про сержанта, вот. Ты такой грозный в тот момент был… Хотелось как-то… Что-то такое сказать, чтобы ты ко мне серьезно отнесся. Вот.
Я задрал голову, чтобы рассмотреть лицо Наташи. Но видно мне было только край ее подбородка. Встроенного детектора лжи у меня в ушах нет, конечно, но что-то она тут накрутила! Может и правда наврала про сержанта тогда, а может сейчас старательно лепит что-то… Вот только зачем?
А она продолжала торопливым шепотом рассказывать истории из своей партизанской жизни. Про Степку, с которым они вели по лесу близняшек Иверневых, которые в лесу заблудились. И нарвались на фрицев там, где вообще не ожидали. Уходили по кустам, Степка с девчонками скрылся, а она попалась. Про свинью, которую в лесу поймали. Сбежала, видать, от фрицев, когда те деревню грабили. Сначала думали, зарезать хрюшку, но командир сказал, что свинка – герой, а героя на обед пускать – это не по-советски. Так что пока я с командиром разговаривал, для хрюшки отдельное укрытие соорудили. Будет теперь в отряде свинья-партизан.
Она тихонько рассмеялась, и я вместе с ней. Мои сомнения постепенно улетучивались. Подозревать в чем-то девчонку вздумал! Ее там вообще-то фашики насиловать собирались, она могла что угодно наплести с перепугу. Уметь стрелять и быть солдатом – это все-таки не одно и то же…
Она вдруг замолкла на полуслове и прислушалась к голосам где-то в стороне. Мне из ямы было не слышно, что там за суета началась. Наташа вскочила на ноги.
– Вы чего такие суровые? – спросила Наташа у кого-то.
– Надо этого пятнистого достать, – хрипло ответил кто-то и хрипло заперхал.
– Освободить приказали? – обрадовалась Наташа.
– Натаха, в сторону отойди, а то решеткой зашибем еще, – пробурчал второй голос. Сверху посыпалась сухая хвоя и прочий лесной мусор. – Эй ты, как там тебя? В сторону сдвинься, я лестницу спущу.
Я увернулся от сбитой из жердей лестницы и, не дожидаясь приглашения, полез наверх.
– Эй, ну что за дела, братцы? – я скривил удивленную и даже обиженную физиономию. – Да свой же я! Советский! Что вы за оружие-то схватились?
Одного я уже видел, давешний конопатый в телогрейке. А две другие рожи незнакомые. Вид у них типично рабоче-крестьянский, робы черные, кепочки. Но рожи серьезные, прищур у обоих такой подозрительный.
– Шагай давай, не дергайся, – хрипло сказал один из них и снова заперхал. Второй стоял с прямой спиной, как шпалу проглотил. Здоровый, кстати, этот молчаливый черт. Перхающий курильщик почти на голову его ниже.
– Куда идти-то? – спросил я, лениво поднимая руки вверх. Злить этих ребят, кто бы они там ни были, мне не хотелось. Все-таки на одной стороне воюем, работа у них нервная.
– Вперед иди, – сказал конопатый и подтолкнул меня в спину винтовкой. – Поговорить с тобой хотят.
«Как все устаканится, леща тебе пропишу, рыжая морда!» – беззлобно подумал я. Снаружи было хорошо после душной затхлой ямы. Дневная жара слегка отпустила, стало прохладнее, комары, правда, активизировались, да и хрен с ними! Между деревьями чуть в отдалении горел костерок, вокруг него восседал десяток темных фигур, с энтузиазмом работающих ложками. А еще подальше, за брезентовой «ширмой» кто-то даже песенку пел, подыгрывая себе на чем-то струнном.
Куда меня ведут, ежу было понятно. Обратно в ту же землянку. Что там «Благородие» еще спросить меня хочет? Время у меня было доработать легенду. Еще кучу деталей придумал. Буду стоять на своем и попробую даже надавить на капитана. Авось, прокатит?
Краем глаза видел, как Наташа стоит чуть подаль, прижав кулачки к груди. Волнуется девка. Ну хоть кто-то за меня беспокоится в этом новом-старом времени.
Завели внутрь. В этот раз конвойные не вышли, а остались в землянке. Будто, ждали скорого приговора на мой счет, по законам военного времени, так сказать. Похоже, что дело пахнет керосином. Я огляделся, прикидывая пути отхода.
За столом на лавке восседает командир, а рядом с ним чернявый тщедушный тип с мордой пронырливого хорька. Глазки-бусинки меня буравят, будто я насолил ему сильно. На петлицах по три кубика, старлей значит. Наверное, заместитель командира отряда. Но на обшлагах гимнастерки пришита красная звезда. Да и петлицы с кубарями – синие. Форма политсотатва. Вовсе не старлей это получается. А политрук. Сейчас у них общевойсковых званий нет. Политрук он и в Африке политрук. Похоже теперь вопросы будет задавать он.
Меня усадили все на тот же пенек.
– Здравствуйте, товарищи, – чуть ухмыльнулся я, изображая беззаботный вид. – Хотелось бы уточнить на счет ужина.
Никто не удостоил меня ответом, а хорь проскрипел (даже голос не как у мужика, а как у зверька):
– Особый отдел НКВД младший лейтенант Хайдаров Мурат Радикович.
Вот блин… Особист пожаловал! Все-таки как политрук он мне больше нравился. Тебя только не хватало! Все мои планы рухнули, как карточный домик. Только фуражка у особиста не васильковая, как в кино показывают (поэтому не признал его сразу), а цвета обычного защитного. Либо маскируется от снайперов, либо врали киношники, когда всех особистов представляли на экранах в приметных фуражках НКВД.
– А можно ваше удостоверение посмотреть, товарищ Хайдаров, – не моргнув глазом выдал я.
Нет, я, конечно, верю, что он – особист. Вот только для легенды моей положено документы проверять. И потом, не мешало бы в памяти освежить структуру особых отделов. Думаю, в ксиве все прописано.
Хорь поморщился и полез в нагрудный карман гимнастерки, вытащил красную книжицу и чинно развернул ее перед моей мордой.
Я спешно просканировал взглядом разворот. Фотокарточка скреплена гербовой печатью. На другой стороне такая же печать ОСО НКВД полевого управления Северо-западного фронта. Должность прописана стандартная – оперуполномоченный. Звание – младший лейтенант госбезопасности. Графы заполнены чернилами, почерком брутальным, но корявым, как моя нынешняя жизнь. Ксива была новехонькая, будто заполняли ее от силы пару месяцев назад, никак не больше.
– Капитан Волков Александр Николаевич, – холодно кивнул я в ответ. – Должность мою товарищ Слободский, думаю, вам уже сообщил. – Я многозначительно покосился на стоящих за моей спиной красноармейцев, дескать лишние они здесь.
Но Хайдаров и глазом не моргнул, не повелся на мои намеки.
– А теперь назовите свое настоящую фамилию, – процедил он. – И звание, если таковое имеется.
– Что значит «если», старлей? – гневно зыркнул я на него. – Сам понимаешь, на задание документы не берем.
– Сдается мне, товарищ Волков, что нет такой формы одежды у войсковой разведки, – кивнул он на мою «многострадальную горку». У итальянцев похожая имеется, но не у нас.
– Это новый экспериментальный образец. В серию не пошел еще, – уверенно накидывал я версии.
– Мы сделал запрос в штаб, – Хайдаров впился в меня взглядом. – Официальный ответ придет по радиограмме завтра. Но предположительно, уже известно, что никакого капитана Волкова в первом отделении ВР штаба фронта нет. Я предварительно узнал.
Вот, паразит! Шустро сработал. Я-то рассчитывал прибиться к дремучим партизанам. Откуда тут вообще контрразведчик взялся? С фронта «выписали»? Или может он у них тут в штате? Отряд большой, вот и прикомандировали, наверное. Тогда почему его не было при первом допросе. Наверно, отлучался в соседний отряд. Он как современный участковый, на одно рыло несколько деревень, то бишь отрядов. Скорее всего так и есть. Мда… Маленько я не рассчитал с внедрением. Контрразведке лапши не навешаешь. Эх. Надо было в лес уходить, когда Натаху спас. Ну, кто ж знал, что тут меня особист поджидает.
– Запрос – это хорошо, – кивнул я. – Уверен, что скоро вы получите обо мне всю исчерпывающую информацию. И смените мне жилплощадь. А то уже от ваших апартаментов у меня задница отсырела.
– Ничего, в яме посидишь, – старлей вдруг перешел на «ты».
– Попрошу, товарищ старший лейтенант, – прищурился я. – Соблюдать субординацию. Я капитан Красной армии.
Врать, так врать. Главное время потянуть и улучить момент для побега. Ночевать я в яме совсем не собирался. Потому как, это будет последняя ночь в моей жизни.
– И распорядитесь выдать мне одеяло, – добавил я, видя, как особиста перекосило. – Ночь будет прохладная.
– Сено вам постелим, – ухмыльнулся Хайдаров. – Одеял самим не хватает. Лучше скажите правду, Волков. В случае сотрудничества, я сохраню вам жизнь. Иначе, после того как придет ответ на запрос, и окажется, что вы врете, я лично вас расстреляю. Но перед этим еще раз допрошу. С пристрастием.
Вот, гнида! Он уже меня в шпионы конкретно записал. А командир отряда сидит и помалкивает, будто особист здесь главный. Хотя в таких случаях, как со мной, контрразведчик полномочий больше имеет, чем командир партизанского отряда. Я так понял, он даже расстрелять меня запросто может по единоличному решению. Ведь транспортировать меня за линию фронта никто не будет. Хлопотно это и опасно. Вот влип… Тут я понял, что хорячьи глазки особиста буравят мое задумчивое лицо с хищным таким вниманием. И правая рука непроизвольно так подрагивает. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, о чем он сейчас думает. Аршинными буквами на лице написано: «Давай, Волков, дернись прямо сейчас! Я тебя просто пристрелю, и разбираться не придется!»
Я тут же сделал лицо попроще и отвернулся.
Придется ночью бежать. Эх, боюсь, что без жертв не обойтись. Теперь точно меня в шпионы запишут. Что ж… Не я такой, а жизнь такая.
Меня увели под дулами автоматов (жирно живут партизаны, с ППШ ходят, или это только конвой так вооружён?) и снова посадили в яму.
Я смотрел на почти уже черное небо через решетку и представлял, что скоро придет Наташка. Как-то попрощаться с ней надо деликатно, чтобы ничего не поняла.
Но вместо прекрасного улыбчивого лица, на фоне неба над моей головой нависала бородатая морда часового с вонючей самокруткой в желтых зубах…
Глава 5
Прошел примерно час, наверху что-то зашуршало. Я прикинулся ветошью. Закрыл глаза, привалившись к прохладной земляной стенке. Сволочь Хайдаров, так сена и не распорядился принести.
– Саша, – послышался сверху знакомый девичий шёпот.
Сердце радостно ёкнуло. Пришла-таки! Открыл глаза – на фоне звезд точеный девичий силуэт. Будто фея с небес спустилась.
– Уйди, Наталья! Не положено! – буркнул на нее часовой.
– Я на минуту, дядя Егор, одеяло только скину. Федор Ильич разрешил.
– Ну, ежели командир добро дал, то я пока за махоркой схожу. Ты смотри за ним. Возьми винтовку мою.
– Обойдусь, – фыркнула Наташа.
Послышались удаляющиеся шаги часового, мы, наконец остались наедине. Девушка просунула сквозь решетку ватное одеяло. Оно еле пролезло в узкую ячейку. Пришлось потянуть снизу.
– Спасибо, красавица, – улыбнулся я. – И командиру спасибо.
– Командир не знает, – заговорщически проговорила она.
– Ты, смотри, не подставляйся, а то Хайдаров тебя мигом в предатели Родины запишет.
– Ну, ведь ты же не шпион, Саш, – всплеснула «сержант» руками. – Говорят, завтра по тебе информация придет. И все прояснится. Что молчишь? Не шпион ведь? Да?..
– Свой, я Наталья. В доску свой… – я немного замялся. – Вот только не придут на меня никакие данные.
– Как это? – голосок ее дрогнул.
– О том, что я здесь, знает очень узкий круг лиц. Не могу тебе все рассказать, но боюсь, что все-таки меня в предатели запишут.
– Что же делать?
– Ничего, завтра разберемся. Есть у меня одна мыслишка.
Наверху закашлял часовой, предупреждая о своем появлении.
– Ты главное помни, Наташ. Что бы ни случилось, Саня Волков не шпион.
– Что может такого случиться?
– Всякое. Война ведь. Ладно, спасибо за ватник, иди не маячь возле пленного. Мало ли как растолкуют такое поведение.
– До завтра, – прошептала девушка с грустью в голосе.
В ее душе я посеял тревогу и неопределённость. Как ей еще объяснить, что я не засланный казачок? Не скажу же, что из другого времени попал.
Наташа ушла. Часовой заглянул в яму, его бородатую морду осветил огонек газетной самокрутки. Он убедился, что я на месте, и снова скрылся из виду.
В какой-то из землянок еле слышно играла гармошка. Тихо и заунывно. Не спят партизаны. Я подождал еще полчаса. Все стихло. Только одинокий сверчок усердно стрекотал где-то в ночи. Да иногда слышно, как кряхтит и кашляет часовой. Все, пора…
Я снял ботинок и каблуком стал ковырять стену «темницы». Земля поддавалась плохо, еще и делать надо было это очень тихо. После часа усердной работы, под ногами у меня образовался пригорок. Небольшой, но все-таки приступок имеется. Утрамбовал горку. Встал на нее вытянул руку вверх, меряя расстояние до решетки, сделанной из ржавой бороны со сбитыми зубьями.
Снял с пояса офицерский ремень. Пряжка квадратная, массивная – то, что надо. Встал на горку и закинул ремень на борону. Звяк! – пряжка предательски ударилась о метал и отскочила вниз.
Я спрятал ремень под одеяло, которое накинул на горку. Первая попытка не получилась.
Только успел сесть на землю, как сверху показалась бородатая морда. Видно лишь силуэт. На фоне неба Егор выглядел будто Бармалей.
– Ты чего там? – зашевелилась борода.
– Да камешек выкинул, – позевнул я. – В бок давил зараза, вот и пришлось его швырнуть наверх.
– Смотри мне, не шали, – грозно пробухтел «Бармалей». – Если что – пальну! Велено сразу стрелять, коли чего выкинуть вздумаешь.
– Да куда я из ямы денусь? – лениво проговорил я. – Камень. Говорю же…
Морда скрылась, а я задумался. Так… С первого раза закинуть ремень не получилось. Возможно не получится и со второго и с третьего. В следующий раз байка про камень может не прокатить. Значит ждем, когда Егор по нужде отлучится. Не может же он всю ночь стоять и в туалет не отойти? Или может? Хотя если отойдет, то не далеко, скорее всего. Или прямо на посту справит мелкие надобности.
Стал ждать. Час прошел, второй. Даже сверчок прикемарил, а я продолжал судорожно вслушиваться в каждый шорох. Наконец, Егор покряхтел и пошлепал куда-то в сторону. Я насторожился. Через несколько секунд послышалось журчание. Это мой шанс.
Я вскочил на пригорок и снова закинул пряжку наверх. Та звякнула и уцепилась за узкий угол ромбовидной ячейки. Я осторожно, не дыша, потянул ремень в сторону, загоняя пряжку поглубже в острый угол сочленения рамы. Есть контакт, пряжку заклинило. Подёргал, ремень застрял надежно.
Подтянулся по нему, упираясь ногами в противоположную стену. Тренированное тело быстро оказалось наверху. Уцепился руками за решетку, освободил ремень. Уперся затылком и руками в стену, а ногами в противоположную. Обратная планка, блин. Тело дрожало от перенапряжения, а шею заломило. Долго так не продержусь.
Послышались шаги, часовой возвращался. Из-под моих ботинок, которые я с силой вдавливал в стену, осыпалась земля. Но Егор не услышал. Тогда я еле слышно свистнул. На звук часовой заглянул в яму. Его кирзачи оказались прямо возле моего лица. Даже в темноте я увидел как его физиономия вытянулась от удивления, когда он разглядел меня в позе «морской звезды», распластавшегося над ямой.
Но сделать он ничего не успел. Я молниеносно схватил его за ногу и рухнул вниз, продёргивая сапог в ячею решетки. Часовой крякнул и завалился на борону, отбив себе промежность. Уже было завыл, но я, перехватившись за решетку одной рукой, второй зарядил ему снизу в челюсть. Попасть было несложно – его морда застряла в одной из ячеек.
Хрясь! И Егор в отключке. Удар получился добрый, хоть и на весу. Не зря у нас на полосе препятствий рукоход имеется. Привычен я к таким трюкам.
Надо скорее выбираться. Но ситуация осложнилась, тем, что сверху решетки, теперь лежала туша часового. Я изворачивался и пытался оттащить его в сторону. Хрен! Сделать это одной рукой, когда висишь на другой, почти невозможно. Пыхтел минут пять, чуть плечо не сорвал, толкая «Бармалея». Но дядька тяжелый оказался. Еще и руки вниз свесил. Бл*дь! Что делать?!
Снова прицепил ремень, продев через прут уже петлей. Спрыгнул вниз и перевел дух, лихорадочно прокручивая в голове варианты освобождения. Думай, боец, думай! В любую минуту Егор очнется и тогда хана.
Вскарабкался наверх, просунул руку за спину часовому, и стал сдергивать с него винтовку. Чертов ствол несколько раз лязгнул по металлу. В ночной тишине звук казался предательски громкий. Бля, скорее!..
Едкий пот заливал глаза, во рту пересохло и чувствовался привкус железа. Наконец мне удалось стащить с плеча часового винтовку и затянуть ее в яму. Бухнулся без сил вместе с ней вниз.
Дыхание оглушительно шумное. Несколько секунд передых и снова попытка. Встал на пригорок, перехватил «Мосинку» за ствол и упер приклад в край решетки, противоположный, где лежало тело. Надавил что есть мочи.
Конструкция поддалась и чуть сдвинулась в сторону, а ноги стали проваливаться. Кочка, миленька, потерпи, на рассыпайся! Еще немого. И р-раз, и р-раз! Толкал, обдирая ладони о мушку и дульный срез. Решетка вместе с тушей отъезжала в сторону. Медленно, но верно. Наконец, образовалась сносная щель. Я отбросил оружие и снова вскарабкался по ремню наверх. Последний рывок, протиснулся в щель.
Есть! Вдохнул полной грудью свежий воздух, выбравшись на поверхность. Егор зашевелился. Не вовремя, блин. Шею свернуть делов – на пару секунд. Только последнее дело – своих убивать, даже ради собственного спасения. Надо рвать когти, пока часовой не очухался и не поднял тревогу.
Наспех обыскал тело, но пистолета не нашел. Жаль. Пригнувшись, мелкими перебежками пробирался через лагерь. Где-то еще дозорные бдят, не может лагерь без охраны оставаться. Так и есть. Чуть не наткнулся на одного. Тот стоял под деревом спиной к лагерю. Пришлось сделать крюк, обогнув дозорного подальше.
Вот и крайняя землянка, а за ней спасительная стена леса. Неожиданно дверь землянки распахнулась и на пороге нарисовалась знакомая тщедушная фигура Хорька на фоне тусклого света керосинки. Падла, что же ты не спишь?
Тот застыл, увидев, как на него мчится из мрака чья-то тень. Даже сообразить ничего не успел, как я ударом ноги впечатал его обратно в землянку. Он закатился внутрь. Захрипел и попытался встать, но получил контрольный удар ботинком по голове. С особистом церемониться не стал.
От удара Хорек поплыл, но на мое удивление не вырубился. Пришлось добавить кулаком в челюсть. Есть! Тушка обмякла и распласталась на земляном полу, раскинув руки.
Я сдернул с него кобуру с ТТшником и выскочил из землянки.
Где-то в стороне уже вопил Егор, поднимая тревогу. Я нырнул в чащу, и спасительная темнота меня проглотила.
Рванул напролом, как лось во время гона. Еще немного и за мной организуется погоня. Но хрен они меня догонят в лесу. Зря что ли я кроссы на службе наматывал? Бежал, что в ушах свистело, пока дыхание совсем не сбил. Все-таки через чащу ломиться, это покруче чем полоса препятствий.
Я перешел на шаг, а потом остановился совсем. Звуков погони не слышно. Похоже оторвался. Искать беглеца в ночном лесу бесполезно. Можно и выдохнуть. Фу-ух… Сел, привалился спиной к дереву. Не глядя выдернул травинку и сунул ее в зубы.
Клочья тумана шевелили ложноножками между стволами деревьев. В предрассветных сумерках это шевеление вызывало всякие потусторонние ассоциации. Мол, призраки тянут ко мне свои мертвые лапы и пытаются что-то сказать на своем потустороннем языке.
Впрочем, если задуматься, все, кого я здесь встретил, призраки. Они ведь все давно умерли, больше восьмидесяти лет прошло. И страны, которая войну ведет, нет уже давно. Но я здесь. Каким-то хреновым чудом, волей непонятного случая.
«Недосып сказывается, – подумал я. – На мистику потянуло. Стареешь, дядь Саша».
Но ведь зачем-то я здесь оказался? Переродился или что?..
Тьфу ты, бл*ха! Я заставил себя встать. Если буду дальше сидеть на этой мягкой кочке, меня того и гляди срубит. А у меня под боком отряд партизан в две сотни рыл, и сейчас там поднялся неслабый кипиш. Утром пойдут меня искать, а я вот он, тепленький. Свернувшись калачиком, цветные сны смотрю.
Так что не фиг рассиживаться, шагай давай, дядь Саша, а не конспирологией всякой развлекайся. Никакой в этом нет пользы, кроме вреда.
Надо бы сориентироваться…
Я медленно и очень внимательно оглядел окружающий меня «призрачный» лес. Глупо будет сейчас заблудиться и вывернуть обратно к партизанскому лагерю. Прямо в хорячьи объятия Хайдарова. Ведь бежал я не разбирая дороги.
Сссука… Кулаки сжались инстинктивно. Сдается мне, никакого запроса этот хорек не отправлял. Щеки надул, в уши напел «его благородию» Слободскому. Зыркнул глазенками своими злобными, все и заткнулись. При слове «контрразведка» даже в наше время все приседают и три раза «ку» делают, а уж здесь в сорок первом…
Да и знаю я таких гнид, у него прямо на роже синдром вахтера написан. Таким волю дай, они за неправильно подшитый подворотничок будут расстреливать.
Я со всей дури долбанул сжатым кулаком по ближайшей сосне.
Полегчало.
Мистическую меланхолию, которой я недавно чуть было не начал страдать, как ветром сдуло. Как и желание прилечь под ближайшей сосной и отрубиться.
Шпион, значит.
Значит, шпион…
Между прочим, эту самую янтарную комнату ведь и в самом деле фрицы похитили. Точнее, ПОХИТЯТ. Демонтируют, сложат в ящики и отправят в Европу тайными фашистскими тропами. Выставят ненадолго в Кенигсберге, после чего след ее навсегда потеряется. А руководит всем этим какой-то немецкий хрен благородных кровей, фамилию которого я конечно же забыл. И вести будут действительно через Псков, до которого тут всего-то пара лаптей по карте…
Губы сами собой начали расплываться в довольной лыбе. Есть ли у тебя план, мистер Фикс?
А ведь получается, что есть, я же сам его буквально несколько часов назад изложил командиру. А мужик сказал – мужик сделал!
Я почапал бодрее, уворачиваясь от колючих веток и то и дело смахивая с лица паутину. А ведь даже хорошо, что меня из партизанского отряда поперли. Ну, если можно так сказать, конечно. Потому что если я буду шарохаться по лесам и охотиться на фрицев, то никаких подробностей про янтарную комнату я узнать не смогу.
Надо в Псков идти. Или, как выразился недавно один оберштурмфюрер, в Плескау. На немецком я могу шпрехать как на родном, даже, если поднапрячься, могу вполне достоверно изобразить швабский и баварский диалекты. Сойти за коренного жителя Берлина, никогда не выезжающего за пределы Ганзафиртеля – тоже запросто.
Только здесь это не потребуется. Нет-нет, идти к немцам и выдавать себя там за своего – это тупой план. Мне там прострелят башку еще до того, как я им начну Германа Ленса цитировать.
Я сунул руку в карман и достал смятую бумажку. Ту самую, где было про работу по специальности и обещания прочих благ перебежчикам. «Гутен таг, фашистики, я Саша Волков или по вашему Алекс Вульф, Россию люблю, коммунистов ненавижу, работаю учителем немецкого языка и физкультуры в средней школе села Вырица, могу быть переводчиком и приносить всяческую пользу делу Великого рейха. Зиг хайль, и все такое»…
А что? План не плох. К нашим не получилось внедриться, так может к фрицам получится? А там разузнаю про янтарную комнату. И чем черт не шутит, попробую сорвать планы по ее похищению. Тогда уже свои к стенке не поставят. Наверное…
Аж присвистнул от глобальности своих намерений. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!
Только вот одежку надо все-таки сменить. На что-то более подходящее для учителя немецкого из сельской школы. А то есть подозрение, что немцы вряд ли поверят, что в Вырице ученицы старшей школы изобрели ткацкий станок для производства камуфляжа, а берцы мне вечно пьяный сапожник дядя Вася из Луги склепал. При помощи сапожного шила, такой-то матери и трех бутылок самогона.
Менять надо одежду, это точно. Только вот где ее взять?
Память услужливо подбросила сцену, которую я сначала считал любительской театральной постановкой. И скучающий басок Корнейчука, озвучивающий в особо важные моменты мой внутренний голос, сказал: «Ну что ты встал зенки выпучил? Ты точно знаешь, где лежит много людей, которым их одежда больше ни к чему…»
«Да как-то стремно это, нет?» – уже своим голосом подумал я.
«Стремно было в Сирии, когда твоих пулями изрешетили, а ты сделать ничего не мог, потому что тогда твоя миссия пошла бы по бороде…» – зло отозвался Корнейчук.
Ну да, как обычно. Вот тебе, дядя Саша, два стула. Или ты займешься бытовым мародерством и налутаешь в расстрельной яме какие-нибудь штаны и рубаху. Либо тебя в твоем камуфляже еще раз повяжут, и окажешься ты в той же самой яме только слоем повыше.
«Волков, ты чего раскис-то? – снова забасил Корнейчук. – Если бы меня фашисты расстреляли со всей семьей, я бы только рад был, если бы мои штаны потом этим фашистам в глотки забили. Ну, это я фигурально выражаясь. В смысле – послужили правому делу».
Кроме того, у меня там неподалеку нычка под вывороченным корнем…
Теперь дело за малым. Сориентироваться, где это самое место. Из партизанского лагеря я сбежал примерно в ту сторону, откуда мы с Наташей пришли, значит где-то невдалеке должна быть сожженная деревня. И дорога. По которой уехал немецкий грузовик.
