Саша Кругосветов
Цветные рассказы. Том 2
* * *
Третье ущелье. А год назад в Алупке было Второе ущелье. Интересно. Где-то должно быть и Первое. Вспомнилась Алина. Тоже сентябрь, два года назад, может, чуть меньше, в окрестностях Севана. Они с Алиной пошли прогуляться по альпийским лугам. За ними увязался долговязый, нескладный Сева из Ленинграда. Феликсу хотелось побыть вдвоем с Алиной, они совсем недавно познакомились. Но Сева пристал – не отодрать, совсем, как резиновая липучка. Что делать? – пошли втроем. Поднялись наверх, долго наслаждались видами окрестных холмов, величественным Севаном, строгим силуэтом храма на полуострове. Пора было возвращаться на турбазу.
Феликс предложил спускаться не напрямую, а через живописное ущелье – вот оно, Первое ущелье! – и пройти внизу мимо симпатичного стада овец. Затея оказалась совсем не безобидной.
Когда до отары оставалось метров двести, из-за скального выступа выскочили три огромные кавказские овчарки. Тяжелым галопом – наискосок и вверх – они направились прямиком к нашим путникам. Впереди галопировал матерый вожак. Собаки не лаяли – угрожающе порыкивали, не оставляя сомнений в своих недружественных намерениях. Да, этих собак никак не примешь за миротворцев. Феликс почувствовал: внутри него все сжалось и похолодело. Собачки-то серьезные, враз порвут нарушителей своей территории. Он не боялся «полудиких» собак. Однажды был такой случай, когда на ночной дороге между двумя горными селами в кромешной темноте на него напала свора собак. Тогда он знал, как поступить: схватил несколько камней и, бросая тяжелые обломки, с громкими криками кинулся навстречу невидимым, истошно лающим псам. В тот раз это произвело впечатление… Собаки боятся камней. А сейчас что делать, чем обороняться? Травка и цветочки… Ни кустов, ни деревьев… Ни камней, ни палок.
Красота, закат, низкие тучи, уныло свистит северный Борей, поет о чем-то своем, совершенно не интересуясь, что происходит с людьми на этом альпийском лугу. А на альпийском лугу вот-вот разразится трагедия.
Рядом на ветру качался сухой зонтик гигантского борщевика. Феликс обломил легкую, полую былину – получилось какое-то подобие метровой палки. Такой не ударишь – вмиг сломается от любого легкого соприкосновения. Феликс выдвинулся вперед и вниз, оставив своих спутников чуть сзади. Надо защитить девушку… Что толку от этого домашнего, городского мужчины, все теперь зависит только от него…
Собаки втроем бросились на Феликса. Тот дико выл, кричал, лаял, визжал… «Вон, вон отсюда, исчадия ада, не сметь, всех порву, всех, всех вот этими руками порву!» Вспоминая это сейчас, Феликс вполне мог бы повторить известные строки: «Я пламенел, визжал, как он, как будто сам я был рожден в семействе барсов и волков под свежим пологом лесов». А тогда… Трудно передать комплекс ощущений, которые он тогда испытывал. Отмахивался от собак, те отскакивали, а он думал только о том, как бы случайно не задеть кого-нибудь из этих «зверюг», – а как иначе можно было их называть? От малейшего прикосновения «палка» обязательно сломается, и тогда он останется совсем «безоружным». Положение обороняющейся стороны становилось безнадежным, «бой» продолжался недолго, всего секунд двадцать, но Феликсу казалось, что это длилось бесконечно.
Из-за угла скалы неожиданно появился диковатого вида пастух, свистом отогнал собак и спас всю компанию. Спас – тут нет сомнения, потому что такие собаки никого не пощадили бы. Но может, это была его затея? – попугать дурацких «туряг» с базы. Чтоб знали… Тоже нашли себе развлечение – гулять среди отары овец!
Феликс как был, так и остался в боевой позе – ноги согнуты, руки с «палкой» вытянуты вперед, рот раскрыт в беззвучном крике.
Что там с его спутниками? Он обернулся. Оба, – и девушка, и долговязый Сева – бледные как полотно, застыли неподвижно, оба на коленях… Превратились в соляные столбы, как жена Лота, которой было строжайше запрещено оборачиваться, а она обернулась… и не выдержала ужасного зрелища… И они тоже не выдержали.
Упала мертвая тишина. Феликс только сейчас почувствовал страх, страх пришел с запозданием. Руки и ноги дрожали, но сердце ликовало… А чуть позже ударила бравурная песнь победы, песня победителя жила своей жизнью, отвязно горланила и истерически взвизгивала:
«Citius, Altius, Fortius! Быстрее! Выше! Сильнее!». Не побояться сразиться с трехглавым Цербером, охранником преисподней, защитить своих спутников и самому невредимым вернуться в подлунный мир. Его несло, казалось, ему все под силу, вот-вот он совершит что-то подобное двенадцати подвигам Геракла, и первый из этих подвигов уже совершил…
Заходящее солнце заливало померанцем альпийские луга, фигуры окаменевших спутников Феликса, а вдали еще видны были размытые силуэты зачарованного пастуха с собаками, беззвучно уплывающие за выступ померанцевой же скалы.
Вот так, после этого неожиданного и довольно опасного происшествия, после того, что случилось в далеком Севанском ущелье, и начались их нежные отношения. Алина – из Сочи, молодой врач, недавняя выпускница медицинского вуза. Обалденно красивая, наполовину чеченка, наполовину – русская, идеально сложенная блондинка, просто кавказская жемчужина. Ножки, правда, чуть подкачали. Она сама с юмором говорила о себе: «Верх – французский, низ – русский!» Почему «русский»? – непонятно, наша страна богата отменными женскими ножками. И славится ими…
Да, Алина, Алина… Как же она была хороша! Конечно, он увлекся. Не увлекся – влюбился… Невозможно было не влюбиться. Нежная, умная, серьезная, образованная, ну, что за девушка – одни достоинства! Она напоминала Феликсу библейскую Рахиль. В ней было столько готовности любить, идти за своим избранником, читать с ним одни книги, жить его интересами, делить с ним радости и горести, столько готовности жить…
У них с Алиной была общая знакомая, немолодая дама лет шестидесяти с небольшим, весьма немолодая дама. То ли Роза Лазаревна, то ли Маргарита Леопольдовна, черт ее знает, теперь уже не упомнишь, да какая разница, как ее звали? «Я вижу вас с Феликсом все время вместе, – сказала она Алине. – Он тебе нравится? Молодец, хороший выбор». Алина ответила, что ей очень нравится Феликс, что она чувствует себя женщиной рядом с ним. Что он интересный, добрый, внимательный, чуткий, и самое главное – на него во всем можно положиться. Что они решили отсюда поехать вместе – к ней, в Сочи, но… «Что, но?» «У него есть еще неделя отпуска. Неделя закончится, мы разъедемся в разные стороны, и на этом закончится наша любовь». «Не думай об этом, Алиночка! Посмотри, какой мальчик… Чему ты удивляешься? – для меня он мальчик. Если он нравится тебе, будь с ним столько, сколько получится. Две-три недели, или сколько там у вас есть. Не думай ни о чем, это будут счастливые дни и недели, ты никогда не пожалеешь об этом».
Феликс узнал потом об этом разговоре. Он уже не мог вспомнить, от кого точно – то ли от самой Алины, то ли от ее пожилой собеседницы. Но все получилось именно так, как предсказала Алина. Прошли счастливые недели. Счастливые дни и счастливые недели…
Они потом долго переписывались, но не встречались больше. Интересно, почему? – думал Феликс. Алина пошла бы за ним на край света. Стала бы любящей подругой, великолепной женой, нарожала бы ему кучу ребятишек… Но он не решился. А за этой вертихвосткой Жанной носится по всему свету, как наскипидаренный.
Что говорить, с Жанной у них тоже были счастливые дни. Новый Год, который они встречали в Кременчуге. Жили в бабушкином доме в Крюкове. Бой часов договорились встречать вместе с ее родителями по известному адресу на Котовского. Торопились. Гололед. Жанна поскользнулась, упала, порвала колготки… Порванные колготки на круглой коленке – какая жалость… Перед самым Новым Годом. Плохая примета – не в путь, не получится у них, видать, чего-то совместного… Чего-то успешного… Не то, что Феликс был суеверным, ему нравилась ИГРА в суеверия… А может, и правда – не в путь получилось. Да, пока ничего и не получилось. Хотя они до сих пор говорят, что вот-вот поженятся. Вот-вот… Ну, там эти дела надо сделать, те дела… Вот-вот… Конечно… они же оба очень хотят… Теперь уже Феликс не особенно верил в это. С Алиной не было бы никакой чехарды…
Феликсу вспомнился последний день пребывания Жанны в Ленинграде. Она приехала тогда на месяц. Невеста приехала к своему жениху, как-то так… Все чинно, пристойно, очаровала его друзей и родственников. А потом понеслось… Конкурс, премия, какие-то бесконечные тусовки, разные коллективы, зачем-то работа на танцах на Ликерке. Танцульки на Ликеро-водочном… Где прошмандовки трахаются, пардон, за занавесками… с прошмандонами, наверное, – не знаю, может быть, их надо как-то по-другому называть. В последний день – какие-то сопляки с гитарами, «коллектив» называется, они все время менялись, весь этот месяц. Что за мучение – мотаться на Ликерку, концерты, танцульки, Жанна с разными шиньонами, то в полупрозрачном платье, то в блестящем люрексе. Куча молокососов припёрлась домой к Феликсу, как бы к Феликсу и Жанне, в его двушку на Гражданке – в ФРГ, «фешенебельный район Гражданки».
Руководитель «коллектива» Кирюша – улыбчивый, ироничный, весь такой узенький, скользкий. Руководитель, он же ударник. Держался с Феликсом доброжелательно, по-приятельски, но немного сверху вниз. Как-то слишком фамильярно, что ли… Почему? Может, у него что-то было с ней?
Все прощались с Жанной. Натащили хавки, выпивки, все курили, что-то обсуждали. В дальнем углу большой комнаты сквозь дым можно было разглядеть юного гитариста лет двадцати; возможно, тот немного перепил – растекался по креслу и заливался пьяными слезами. Жанна утешала его: «Не плачь, Ганечка, не плачь, мне тоже тяжело, но я же не плачу…» Довольно противно. Ему-то, Феликсу, зачем все это? Ощущение, что вляпался не только двумя ногами… По самые уши.
«Нетрудно представить себе нашу будущую счастливую семейнуюжизнь», – подумал Феликс. Дома кавардак. Готовить Жанна не умеет и не хочет. Пару раз попробовала – есть это было невозможно. Как надо готовить картошку, чтобы часть ее осталась сырой и несоленой, а остальное оказалось сгоревшим до черноты и пересоленным?
Ну, а потом снова приходили чудные письма, шли чередой романтические свидания, жаркие встречи и пылкие артистические объяснения.
Картина его воспоминаний о последней вечеринке внезапно исказилась. На столе появилась какая-то прокисшая, засохшая еда, приготовленная, видимо, несколько дней назад. Между тарелками, прямо по столу бродили две жуткие тощие, ободранные кошки. По тарелке бегали крошечные – судя по всему, рахитичные – муравьи. Жанна сидела с застывшим лицом и громко произносила выразительным голосом бесконечные комплименты каким-то двум, сидящим рядом «сэстрам» в косыночках, похожим на иеговисток. Недалеко от стола на край стульчика присел грустный мальчик лет семи. В коротких лазурных штанишках, в лазурной курточке. С лицом Жанны. Темно-русые волосы закрывали уши, а спереди – подстрижены скобкой над самыми бровями.
– Кто ты, мальчик? – спросил Феликс. – И откуда ты взялся?
– Ты меня не узнал, папа? Я же твой сын, – ответил ребенок, и Феликсу показалось, что этот мальчик знает свою будущую трагическую судьбу.
Феликс вздрогнул, попытался отогнать от себя видение.
– Чур меня, чур, Господи, спаси и сохрани…
* * *
Он сидел неподвижно, совсем близко к полосе прибоя. Вечернее солнце покрыло красно-оранжевой пленкой его плечи, лицо, гальку пляжа, палатки туристов, осликов и крестьян, собирающих свой товар. Первое ущелье подарило ему кавказскую жемчужину. Второе – поющую девушку. Что приготовило Третье ущелье? Жанну во второй раз? Вряд ли… Вряд ли она придет. Вряд ли ему нужен этот «подарок» вторично…
Неподалеку на голове стояла худенькая женщина, сложив ноги, как в позе лотоса. Он заметил ее раньше, когда только появился в ущелье, когда бродил между палатками. Она, конечно, тогда не стояла на голове. Ей лет тридцать пять, очень худощавая, длинные ноги, длинная шея, маленькая грудь, худое аскетичное лицо, короткая стрижка, большие строгие глаза. Балерина? Чем она обратила на себя внимание? Необычной худобой? Может быть… Но еще чем-то. Выворотность ног. Горделивая осанка, которую она сохраняла – и когда курила, манерно отводя в сторону руку с длинным мунштуком, и когда несла котелок с водой из ручья. Хотя все это такая ерунда… Просто она не такая, как все.
Ну, что будем делать, милый друг? Ждать или не ждать – вот в чем вопрос. «Достойно ли терпеть безропотно позор судьбы иль нужно оказать сопротивленье?»
Феликс сидел на гальке и смотрел на море. Неожиданно он почувствовал, что на плечи ему легла почти невесомая – видимо, женская рука. Это была «балерина». Она подошла, села рядом, обняла за плечи – так обыденно, будто только что отошла за чем-то, а сейчас вернулась.
– Как дела, Феликс? – спросила она низким, хрипловатым голосом.
– Откуда ты знаешь, что я Феликс?
– Но ты же Феликс?
– Да, я – Феликс. Феликс Петрович.
– Ты Феликс. Очень симпатичный, замечательный Феликс. Феликс Петрович. На которого можно во всем положиться. Феликс Петрович, который не подведет. Я видела, как ты с девушками выходил из туннеля. Похоже на то, что вы прошли пещеру без фонарика. Или мне показалось?
Феликс подтвердил.
– Так я и думала… Что ты именно такой. Еще до твоего появления.
– Ну, а теперь открой тайну, незнакомка, откуда ты знаешь, кто я?
– Здесь вчера была молодая женщина, она искала тебя. А потом подошла ко мне. Сказала, что тот, кого она ждет, придет завтра. А она не может ждать до завтра. Потому что надо уезжать. А тот, кто должен прийти завтра, придет обязательно. Он такой, он умеет держать слово. Он никогда не подведет. Так она сказала. И как только ты вышел из прохода, я поняла, что это ты. Я сразу узнала тебя, Феликс, – «балерина» положила голову на плечо Феликсу. – А вчера здесь была твоя Жанна. Очень симпатичная и обаятельная Жанна. Но она не совсем такая, какой хочет казаться. Передала тебе вот это.
Письмо. Феликс открыл конверт. Знакомый крупный, размашистый почерк, знакомые слова…
«Дорогой, любимый Фелечка! Самый родной, самый близкий. Я такая ужасная, никудышная, я опять тебя обманула. Мне пришлось уехать раньше. И мы опять не встретились. Но скоро все изменится, и мы сможем быть вместе. Ты самый лучший, ты добрый и благородный. Я знаю, ты простишь меня. Я так хочу поскорее увидеть тебя. Через два дня я буду в Запорожье и пробуду там неделю. Выступаю на Всеукраинском съезде комсомола. Это всего два концерта, остальное время – мое. Это наше с тобой время. Приезжай поскорей, мой родной. Я буду жить в гостинице против здания обкома комсомола. Все дни и ночи будут наши. Я научу тебя зароастрийской любви. Покажу тебе три позы огнепоклонников. Впрочем, извини, что за чушь я несу? Главное, что мы будем вместе. Жду тебя, мой ненаглядный, мой суженый, целую, твоя Жуля».
Жуля, какая безвкусица, что за ужасная кликуха!
С грустью читал он послание своей подруги. Сколько было таких писем, таких назначенных и несостоявшихся встреч или состоявшихся, но все равно – скомканных, мимолетных, никудышных… И каждый раз… После всего этого бесконечно повторяющегося – мелкого, неряшливого вранья, крошечных предательств и провинциального лицедейства… Ему опять хотелось… Простить, вновь утонуть и забыться в объятиях возлюбленной… под бодрые, жизнеутверждающее советские эстрадные ритмы: «Червону руту не шукай вечорами, – ти у мене єдина, тільки ти, повір…»
И в этот раз опять что-то дернулось и зазвенело у него в душе – любовь не проходит бесследно, всегда что-нибудь да остается… Жанна – смелая, веселая, независимая… А еще – дерзкая, своевольная… Настоящая дочь вольного ветра. Невозможно устоять перед ее напором, перед магией ее обаяния. Черт побери, она же тебе так нравится, к тому же – любит тебя… Ну, так, как умеет. Как умеет, так и любит… Бери за руку, – и айда в Ленинград; сваяете малыша, будет семья, что еще человеку надо?
Тоскливо заныло в груди. На мгновение всплыли постные лица «сэстер» в косыночках (откуда они могли взяться?) и грустное лицо мальчика, похожего на Жанну. Феликс вздрогнул – чур меня…
– А сами-то вы кто, милая леди? – спросил он у «балерины».
«Балерина» держалась просто и без церемоний, они говорили, как давние-давние друзья. Феликс узнал, что его новая знакомая – из Москвы, что зовут ее Наташей – «мне больше нравится, когда меня зовут Натой». А фамилия у нее довольно причудливая – Розенталь-Померанская. Что она действительно балерина, балерина в прошлом, а сейчас – на пенсии. Балерины уходят на пенсию очень рано по меркам обычных людей. Стаж ее выступлений шел с пятнадцати лет, и сейчас уже набежало двадцать лет на сцене.
«Такая молодая, и на пенсии», – подумал Феликс. Но она все равно работает, преподает хореографию в училище. Зато летом свободна, как птица. И с июня до конца сентября живет здесь, в палатке в Третьем ущелье. Что здесь делать столько времени, неужели не надоедает? «Это особое место», – сказала она, но ничего объяснять не стала.
Феликсу было уютно рядом с этой женщиной. Может, просто аура чудесного ущелья? «Особое место»… Нет, его определенно тянуло к этой женщине, но, кроме того… В ней было что-то от его мамы. Странное сочетание. Никогда раньше он ничего подобного не испытывал. Они долго бродили по пляжу. Феликсу хотелось рассказать Наташе о себе, о своих проблемах, о работе. О Жанне, об их романе. Рассказывал он и об Алине, о многом другом – боже, какой я дурак – зачем это надо: раскрывать всю поднаготную совершенно незнакомому человеку? Но он говорил, говорил…
С Наташей все становилось просто и понятно. Казалось, он говорил не с ней, а сам с собой. Сам себе рассказывал о своей жизни, которая так и не приобрела каких-то конкретных контуров, о женщинах, которых любил, но почему-то недолюбил… О своих «подвигах», которые почему-то сами собой поблекли…
Вечерело, но было еще тепло. Феликс опять сидел на песке и смотрел на закат. Ната в крошечном купальнике – просто два пестрых лоскутка – стояла рядом. Феликс, не вставая, обнял ее загорелые бедра. «Какая же ты худенькая, Ната», – подумал он с нежностью.
– Что ты решил, – спросила Наташа, – поедешь в Запорожье?
Феликс пожал плечами:
– Наверное, поеду. Мы ведь жених и невеста.
Он повернулся к Наташе и поцеловал ее в мягкий холмик ниже упругого живота. Людей на пляже было немного, но люди все же были. Женщина не отстранилась, признаков стеснения тоже не обнаружила. Феликс поднялся, обнял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал в губы, она ответила…
Феликс долго смотрел Наташе в глаза, но руки не разжимал и не отпускал ее от себя.
– Мы с тобой еще встретимся? – спросил он.
– Думаю, встретимся. Приезжай в Москву, буду рада повидаться с тобой. Может, увидимся и в Ленинграде. Но только все это будет совсем не так, как сейчас.
– Почему?
– Ты сам знаешь – все течет, все меняется, в одну реку дважды не войдешь.
– Тогда я останусь. Останусь у тебя. Чтобы было, «как сейчас».
– Нет, – спокойно ответила Наташа. Не оттолкнула его, не повысила голос… Но Феликс понял: ее «нет» действительно означает «нет». Непонятно, почему «нет»? Опять в нем заиграло это его привычное «to-knock-higher-than-a-kite».
– Почему, Ната, скажи почему, милая девушка?
– Ты знаешь, где мы находимся?
– Да, это Третье ущелье.
– Вот ты сам и ответил: потому что это Третье ущелье.
– Ну, и что это значит?
Наташа осторожно высвободилась из его объятий.
– Ты видел абхазов, пришедших сюда с товарами на ослах? Ничего не заметил? Это ангелы. Они оделись как крестьяне и принесли нам сюда плоды земли. Лучшие плоды южной земли. Специально для нас.
– Ты, Ната, говоришь загадками. Почему я не могу остаться? Ты действительно не хочешь, чтобы я остался?
– Потому что это Третье ущелье. Мы сейчас находимся на другой стороне. Видишь слева вдали низкий полуостров – это военный аэродром Гудауты. Справа у горизонта – многоэтажки Пицундского пансионата, перед ними – низкие домики Рыбзавода. Это все на той стороне. На той стороне вся Абхазия, весь Кавказ, Советский Союз, а дальше – Ледовитый океан, а за ним Америка, весь мир на той стороне. А Третье ущелье – на другой стороне. Это совсем другой мир. Другое измерение. Поэтому я и приезжаю сюда с июня по сентябрь. И тоже становлюсь здесь совсем другой. А когда возвращаюсь на ту сторону, в наш грешный мир… В общем, Третье ущелье помогает мне выжить в нашем мире.
– Ну, хорошо, милая мечтательница. Скажи проще, почему я не могу остаться с тобой?
– Неужели ты не понял, Феликс? Потому что здесь, в Третьем ущелье все по-настоящему и всерьез.
– По-твоему, я похож на легкомысленного человека?
– Послушай меня, Феликс, и не обижайся. Ты не живешь, а играешь. Меняешь работу. Меняешь увлечения. Приятелей и друзей. Меняешь любимых. Для тебя люди – как поплавки. Ты прыгаешь на один поплавок, балансируешь, чтобы не упасть, а когда подворачивается другой, перепрыгиваешь на него. Ты всегда в пути, ты путник, это неплохо… С одной стороны. Но все, что ты делаешь, это наброски, эскизы. Ты живешь начерно. А здесь, в Третьем ущелье, здесь можно только всерьез и по-настоящему. Ты еще не готов.
– Как жаль, Ната… Мне так хорошо с тобой. Мне показалось…
– Феликс, ты чудесный. Ты нравишься мне. Но сам ты еще только эскиз… Только мечта. Вот девушки, с которыми ты пришел, они – настоящие. А ты похож на свою Жанну. Она тоже – пока черновой набросок. Вы оба – как две стороны одной медали. Потому и вместе. Поверь мне, Феликс, тебе еще предстоит научиться жить по-настоящему. Набело. И у тебя получится. У Жанны, возможно, не получится, – она напоминает мне веселую, легкомысленную бабочку-однодневку, которая летит на огонь… – нам нравится любоваться расцветкой и полетом бабочек: «Вон бабочки снуют туда-сюда – все ищут ушедшую весну»[1].
У нее, наверное, не получится – очень жаль. Но у тебя получится. Третье ущелье открывается тому, кто попадает сюда через чистилище черного прохода. Так что у тебя, Феликс, есть шанс. Но это Третье ущелье не твое. Тебе еще предстоит найти СВОЁ Третье ущелье. А сейчас иди, пора идти. Твое время истекло. Смотри, солнце уже коснулось горизонта. Благословляю тебя. Иди, дорогой, не медли.
Наташа дала Феликсу фонарик. Если будет возможность, вернешь. А не вернешь – невелика потеря. Бери, бери, он мне не нужен.
Феликс двинулся через сквозную пещеру. Нашел место, где он забрел на боковую тропу и упал через огромный провал на дно первого уровня. Ему тогда повезло, высота действительно оказалась небольшой – не более двух метров. Поэтому и цел. Падение, однако, оказалось целительным, полет в темноте излечил его. Феликс вышел из туннеля на берег моря. Сумерки сгустились.
Впереди зажглись оранжевые корпуса пансионата. Включились огни Рыбзавода. Еще есть время, чтобы добежать до Рыбзавода, пока не упала тьма.
Достал из кармана письмо Жанны. Посмотрел на конверт. Повертел в руках фонарик. Вспомнилась Наташа. Была ли она на самом деле, эта «балерина», такая худенькая, почти бестелесная, почти неземная? Или это только ему привиделось? Может, его с теплом и любовью встретил особый дух этого места? Дух в образе нежной и мечтательной женщины… Похоже на то, что он поцелован духом Третьего ущелья, – сердце билось, как запертая птица, – значит, не все потеряно, значит, он еще небезнадежен… Взглянул на письмо, решительно порвал его и пустил клочки по ветру. Перед ним весь мир, он только начинает… Он найдет свое Третье ущелье, обязательно найдет. Где все будет всерьез и по-настоящему.
Ощущение необыкновенного подъема охватило Феликса, неведомая сила бросила вверх и понесла. «To knock higher than a kite» – если уж запускать змея, то выше всех! Он громко кричал и наперегонки с ветром бежал на встречу со своим будущим… Куда он бежал? Куда? Пока – к мерцающим огонькам Рыбзавода…
