bannerbannerbanner
Браки богов: Астропсихология любви. Астрология: Алгоритм тайного знания. Астрология Каббалы и Таро

Семира
Браки богов: Астропсихология любви. Астрология: Алгоритм тайного знания. Астрология Каббалы и Таро

Полная версия

Водолей-Лев: Любви указка не нужна (чех.). Насильно мил не будешь (рус.).

Водолей-Дева: «Мечта и действительность сливаются в любви» (Набоков).

Водолей-Весы: Во сне и любви нет ничего невозможного (венгр.).

Водолей-Скорпион: «Брак не рай и не ад, это просто чистилище» (Линкольн).

Водолей-Стрелец: С любовью везде простор (рус.). Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается (рус.).

Водолей-Козерог: Жениться никогда не поздно (нем.). «Любовь не признает ни прошлого, ни будущего» (Бальзак).

Водолей-Водолей: Любовь и дружба вырастают друг из друга (фр.).

Водолей-Рыбы: «Брак – это лавина, которую юноша и девушка обрушивают себе на голову, потянувшись за цветком» (Шоу).

Рыбы: «Руки доброй женщины, обвившиеся вокруг шеи мужчины, – это спасательный круг, брошенный ему судьбой с неба» (Джером).

Рыбы-Овен: Если в сердце огонь, то в голове – дым/ дурман (швед).

Рыбы-Телец: Жена – душа мужа (вост.). Кто любит, живет дважды (венг.).

Рыбы-Близнецы: Муж на дудочке играет, жена с голодухи помирает (эст.).

Рыбы-Рак: В сети любви попадает всякий, плавающий в реке жизни (афоризм).

Рыбы-Лев: Кого полюбил, тому и в пасть угодил (яп.).

Рыбы-Дева: «Одни созданы для того, чтобы любить, другие – для того, чтобы жить» (Камю).

Рыбы-Весы: У любви две дочери: доброта и терпение (нем.).

Рыбы-Скорпион: Боль любви неизлечима (абхаз.).

Рыбы-Стрелец: «Любовь – это единственный священник» (Ингерсолл).

Рыбы-Козерог: Любовь слепа, но не глуха (швед.).

Рыбы-Водолей: Для влюбленных один день как тысяча лет (япон.).

Рыбы-Рыбы: Спящий спящего не разбудит (нем.).

V
Философия об опыте любви

Любовь как изменение сознания

Любовь – выход из прозы быта в иную реальность души Другого. И это естественный путь к изменению взгляда на жизнь и самого сознания.

Интерес к измененным состояниям сознания (ИСС) возник как экспериментальный, ради изучения того, что есть сознание, – а также ради того, чтобы раздвинуть его границы. На нынешнем фоне достаточно беспросветной общественной перспективы и идейно-мировоззренческой парадигмы необходимость вырвать сознание из тисков социальных форматов, зауженно-прагматичных и далеко не всем подходящих, стало уже потребностью – и интерес к ИСС все более усиливается. Однако удручает то, какие он порой принимает формы. Ведь кроме традиционной религиозности, которая зачастую не притягивает – тем, что ведет к заранее известному результату (хотя это не совсем так), и западных психотехник, которые не возвышают мышление над социальным стандартом, нередко практически единственным путем видится достижение измененных состояний сознания при помощи стимулирующих веществ, чему способствует популярность книг С. Грофа и К. Кастанеды, в которых описан более доступный современному пониманию и более индивидуализированный опыт ИСС, чем тот, что предлагается религиями. Поэтому актуально задаться вопросом: а есть ли какой-либо еще путь к изменению сознания? Традиционные религии и даже Кастанеда здесь будут единодушны: сознание любого человека самым радикальным образом изменяет любовь. Она способна вызвать к жизни скрытые силы, дремлющие в человеке, преобразить все его видение мира и изменить химический состав его крови без всяких дополнительных веществ. Она заслуживает философского внимания как наиболее «экологически чистый» путь к изменению сознания.

Теме любви много внимания уделяли русские философы.


Любовь – путь к Всеединству, преображающему человека и его сознание, а через это – и сам мир.

Видение Всеединства можно считать главным духовным опытом, к которому устремляет русская философия (начиная с «великого все» П. Я. Чаадаева и кончая В. С. Соловьевым и его последователями, а также космизмом[7]). «Все сущее должно быть соединено, всякое мгновение пронизано Любовью, разрушающей в созидании, созидающей в разрушении»[8]. Л. П. Карсавин подчеркивает, что абстрактной, одинокой любви к Богу здесь недостаточно. Именно земная, эротическая любовь, силой чувства возвышающаяся до метафизического акта соединения человека со своим «иным», восстанавливает цельность всеединого Человека: андрогина или Адама Кадмона средневековой эзотерической традиции, который «в каждом из нас целиком и целостен во всех нас сразу».


«Любовь должна воссоединить и явить подлинную личность любящего, подлинную личность любимой, искаженные жизнью в разорванности мира, а в них – и весь объединенный ею мир»[9].

Лишь такое, укорененное в интимной конкретности чувств и тела, воссоздание Всеединства человечества через двуединство любящих способно вобрать в себя многоединство мира во всех его аспектах, проникнув в глубины материи и преобразовав жизнь до ее основ.

Н. А. Бердяев, как и Карсавин, видит высший мистический смысл любви в слиянии мужской и женской природы в андрогине, как образе и подобии Божьем. Это означает преображение природы: «В андрогинизме есть взаимопроникновение всех клеток мужской и женской природы, т. е. слиянность конечная, предельная. Каждая клетка человеческого существа андрогинична, несет в себе отблеск природы божественной»[10]. Но прежде всего это преображение сознания. Окончательная тайна такого бытия не будет вполне разгадана в пределах этого мира, как считает Бердяев, – но опыт эротической любви приобщает к этой тайне.


Смысл такой любви в том, что она позволяет увидеть во всем творении скрытую в нем изначальную божественность, и тогда творение уподобляется Творцу.

При этом философ широко понимает пол – как стихию, разлитую во всем существе человека. Нынешняя расшатанность «норм» любви, всевозможные уклоны от «естественного» пола, по Бердяеву, говорят лишь о том, что человек рвется к новому пониманию пола, вне только его роли в продолжении рода[11]. Стихия рода безлична, любовь же является источником творческого восхождения личности. Можно процитировать и западных авторов: «Высшее значение половой любви не может быть сведено к продолжению рода – оно в том, чтобы помочь мужчине и женщине восстановить полный человеческий образ, так сказать, изначально божественный… Двое не только воспроизводят себя в третьем, в ребенке, оставаясь сами по себе еще не возрожденными, но оба вместе внутренне рождаются заново как сыны Божии»[12].

Такой взгляд меняет и отношение к браку: по Бердяеву, таинство брака не есть семья как несение тяготы и бремени «мира», а творческое дерзновение. Предельный смысл страсти – жажда истинного бытия, и любовь есть трансцендирование. Она означает прорыв за объективированный мир и проникновение во внутреннее существование. Поэтому в подлинной любви приходит Царство Божье, то есть иной порядок бытия, отличный от «выброшенного наружу», объективированного мира. Опять же такой подход – не только закономерное развитие православной философии, он универсален. Например, его можно усмотреть у мистика Сен-Мартена:


«Если бы род человеческий знал, в чем смысл брака, он воспылал бы его жаждой, ибо благодаря браку человек становится подобным Богу и может покончить со вмененной человечеству гибелью»[13].

 

Доктрина об андрогине, к которой обращаются Бердяев и Карсавин, в философии впервые изложена в «Пире» Платона. Но ее подоплека, которую мы находим в мировой мифологии, еще более древняя – это архетип божественной пары близнецов, вместе способных на то, чего не может один, нарушающих традиционные запреты, покидающих реальность прежних богов и основывающих свой новый мир на пустой земле. В образе андрогина у Платона подчеркнута его мифическая сила, внушающая страх богам, отчего они и разделяют первых людей на половинки[14]. Это говорит о мистическом могуществе эротического союза двоих, и средневековая алхимия акцентирует этот аспект магии любви. Но лишь такая концепция, как у Бердяева: суть любви – в творении (творческой реализации личности в любви, которая оборачивается совместным творением людей – радикальным творением нового мира), добирается до главной идеи этого архетипа, выраженной уже в древнейшей мифологии[15].


Смысл любви – в совместном творческом прорыве в мир иной.

Образ близнецов может иллюстрировать идею, которую высказал в философии уже Плотин: каждый из любящих видит свое собственное отражение в другом, и так рождается их совместное духовное бытие. Движение сознания одного человека может угаснуть – но когда два зеркала поставлены друг напротив друга, отражение в каждом становится бесконечным. Глубина внутреннего мира каждого становится видимой. И таким образом происходит объективизация их духовного мира: их идеи предстают реальными – зримо воплощенными в реальности их союза.

В связи с мифологемой близнецов можно обратить внимание и на то, что любовь – выше уже существующей реальности и традиционных запретов. Любовь содержит свою ценность в себе, утверждая свою онтологическую абсолютность, она сама по себе является истиной, а потому творение в любви – чего бы то ни было – этически разрешено. Платон говорит: и боги, и люди представляют влюбленному любые права. Присутствие в любви чего-то абсолютного ставит ее по ту сторону добра и зла – что не мог не заметить Ницше:


«Все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла»[16].

Оно разрешает и узаконивает изменение сознания, которому дано трансформировать любящих и их сознательное отношение к реальности. Чувство преображает их мир, побуждая жить в этой реальности и закрепляя трансформацию – которая может быть достаточно радикальной.

Несоблюдение запретов божественными близнецами архетипически соотносится с экспериментаторством интеллекта человека (еще ярче проявленного в мифологическом образе трикстера как нарочистого нарушителя самых священных законов). А также с игрой ума (в ее онтологической форме, как у Хейзинги: игра, а не труд создает человека). Здесь можно вновь процитировать Ницше: «В настоящем мужчине сокрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины, найдите дитя в мужчине! Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями еще не существующего мира»[17].

Тема творения в любви у Ницше звучит как создание сверхчеловека: «Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях. Когда-нибудь вы должны будете любить дальше себя! Горечь содержится даже в чаше лучшей любви: так возбуждает она тоску по сверхчеловеку, жажду в тебе, созидающем!»[18] Если концепцию сверхчеловека рассматривать в том философско-эволюционном ракурсе, как имел ее в виду Ницше, его идеи смыкаются с идеей «обожения» человека у русских философов и его телесном преображении. Интеллектуальная трансформации здесь подразумевается сама собой. «Всякая великая любовь выше своего сострадания. Ибо то, что она любит, она еще хочет – создать!»[19]


«Глубокое уважение друг перед другом, как перед хотящими одной и той же воли называю я браком» (Ницше).

По недавней статистике, прозвучавшей в СМИ, на первом месте среди факторов, закрепляющих брак, стоит общее мировоззрение супругов (секс занимает лишь третье место). Это подтверждает, что творение своего мира и является сутью любви – в дополнение к биологическому акту зачатия и рождения ребенка, который не отличается от аналогичного акта у животных. У последних есть и инстинкт сохранения семьи, порой более развитый, чем у людей («лебединая верность»), – но любовь, изменяющая сознание, человечески-специфична.


Любовный инстинкт человека – это страсть, поддержанная разумом, даже если он проявляется в форме поэтического «безумия» или романтического «бреда».

Именно разум создает инерцию и память чувству, которое становится все более интенсивным по мере развития осознанности.

Понятие о любви возникает в человеческой культуре не сразу: образ богини любви в мифологии достаточно поздний – это последний женский образ. И сама история его складывания показывает развитие понятия любви: от могущества природы до красоты и изящества Утренней звезды и Зари, от дикой и коварной амазонки, которая доказывает власть страсти и заведует также войной (стрелы Эрота – рудимент такого образа), до преданной супруги, сила любви которой воскрешает ее возлюбленного (см. например, трансформацию образа Изиды[20]). Оргии, посвященные богине любви, не только идеологизируют инстинкт, но и пропагандируют развитие чувств для их культурно-творческой роли.

Итак, чувство не доходит до любви (а является лишь симпатией, привязанностью и т. д.), если ощутимо не затрагивает сознание. Ю. Эвола подробно рассматривает эротический опыт как опыт «смещения» индивидуального бодрствующего сознания:


«Эрос – всегда захватывающий поток, открывающий иные миры.

Это знали все и всегда – пусть смутно, но знали. Чтобы знать яснее, недоставало какого-то особого, тонкого чувства, превыше простой чувственности, вектора перемещения среди перемещающихся уровней бытия»[21].

Эвола ставит себе цель понять, как любовно-сексуальный опыт ведет к прорыву обыденного сознания: к перемене личного на сверхличное, к «выходу в иные измерения». Он обращает внимание на то, что мечтания и грезы – обычное состояние влюбленных: не случайно говорят «грезить тобой», «ты мне снишься» и т. п. Их объективное содержание – предчувствие изменения сознания. В подлинной любви мысли одного становятся мыслями другого, по определению Шамфора:


«Любовь – это контакт двух эпидерм (= тел) и обмен фантазиями»[22].

Любовь дает сильную концентрацию на своем объекте, и влюбленные всегда желают, чтобы эта концентрация не только длилась, но и усиливалась. В этом основа магии пола, которую описывают религиозные и герметическая традиции. Серьезность и концентрация внимания – «глубочайшие черты любовного действа, способного превратить его из просто физиологического акта в подлинную мистерию. Невозможность внятно рассказать о пережитом… говорит о том, что происходит хотя бы частичная, но трансценденция, внезапный выход за пределы конечного, эмпирического „Я“. Обыденное сознание порой превращается как бы в сияющее сновидение, имеющее продолжение за гранью условной реальности»[23]. Так в Упанишадах упоминается состояние озарения и исчезновение мировой иллюзии в моменты экстаза любви и объятий: дух, погружаясь в атман, более не различает внешних и внутренних вещей.

Эротическая любовь в принципе не сводится к телесным ощущениям – как говорят французы, «в истинной любви душа всегда охватывает тело»[24], что и становится началом более глубоких духовных измерений. Приведем несколько цитат из книги Эволы, которых множество в художественной литературе. Обычно они воспринимаются как поэтическая метафора, но за ними стоит явь духовного процесса: при осознанности пламя страсти воспринимается духовным огнем, а тело ощущается как пронизанное, наполненное духом, порой до нематериальности – «как будто душа проникла во все мои нервы» (И. Гёте «Вертер»).


«Когда затерянная в бесконечности супружества душа, отделившись от тела, летит над землей, ее наслаждения кажутся средством преодоления тяжести материи и способом отпустить дух на свободу» (О. де Бальзак).

«Она верила, что превращается в иное существо, прозрачное, воздушное, частицу чистой нематериальной стихии» (Д’Аннуцио «Наслаждение»). «Он был словно перенесен куда-то, где отсутствуют протяженности и длительности. Никаким языком не мог он выразить происходившее с ним, но почему-то при этом он видел всю свою жизнь и понимал ее… А потом они снова спустились вниз» (Лиам о’Флаэрти)[25].

Чем объяснить такие ощущения? Прежде всего тем, что слияние с любимым – как на психофизическом, так и на уровне чувств и ума – не только метафора, но реальный выход за рамки себя, преодоление ограниченности собственного тела, распахивание иного интеллектуального горизонта. Это понимание другого в его инаковости (так, М. Шелер определяет любовь как участие в жизни другого, не нарушающее его истинной экзистенции). А другой человек настолько иной, что глубоко понять и полюбить его – значит выйти на уровень всеобщего, за случайным увидеть безусловное: только через это можно принять его таким, как он есть. Это и подводит к восприятию Всеединства жизни. А также к другой черте истинной любви – восхождение любящих на некий «героический» план: поскольку он отрывается от обыденного сознания. Отождествление с другим предполагает открытость, распахнутость (можно обратиться к хайдеггеровскому определению понимания и общения Я и Ты как размыкающего бытие[26] и к философии диалога), экзистенциальный прорыв скорлупы своего бытия (возможный, конечно, лишь настолько, насколько человек способен интегрировать свою целостность и целостность союза).

 

Затрагивая изнутри, любовь прокладывает канал связи между людьми, глубины которого добираются до всеобщих аспектов коллективного бытия. Поэтому любовь заставляет задуматься об общечеловеческих проблемах (как многократно показано в русской литературе), и как чувство, направляемое разумом, дает увидеть пути их решения, смыкая эротическую любовь с духовной. Если Фрейд говорил о сублимации инстинктов человека в культуре, то, согласно Юнгу, они уже преобразованы настолько, что радикально отличаются от инстинктов животных.


Сегодня секс скорее решает экзистенциальные проблемы человека (преодолевая «пустоту» жизни, «бездомность», «заброшенность»), чем побуждает к продолжению рода.

Если же фокусироваться на единении энергий двоих, делающем возможным интенсивность чувств и трансцендентный переход сознания, мистик Э. Леви объясняет любовь слиянием магнетических полей, которое провоцирует опьянение «астральным светом» (как кислородом на природе у городских жителей, если попытаться понять и продолжить этот образ). «Астральный свет» – синоним lux naturae Парацельса: скрытого в природе света жизни. Аог Каббалы или эфир орфических гимнов имеют тот же смысл обозначения метафизической подоплеки жизни: «Эфир есть душа мира, исток любой жизненной силы»[27]. В любви открывает себя изначальный принцип жизни.

Невидимое метафизическое бытие проступает здесь само сквозь формы физического. И этим оно рушит и трансформирует устоявшиеся формы видимого. Любовь показывает бренность и хрупкость физического и одновременно ту основу единой связи жизни, или мировой души, благодаря которой физический план может существовать и быть видимым для нас. Истинная любовь – «навсегда», она неотделима от вечности: от полноты реализации жизни «здесь и теперь», рождающей ощущение вечного возрождения (как в мифах богиня любви воскрешает своего возлюбленного). Поэтому любовь выше смерти – как в современном восприятии, так и в древних мифах. В этом смысле можно трактовать и платоновскую концепцию Эрота в «Пире» как сына Пороса-богатства (метафизически – полноты бытия) и Пении-бедности (метафизически – материи): жизни, смешавшейся с недо-жизнью: любовь-Эрот носит в груди утрату, истощение, недобытие (meon), свойственное Пении, потому он не бессмертен, но многократно умирает и воскресает[28]. Если продолжить мысль Платона, еще-не-жизнь именно так становится жизнью.


Именно из-за сдвига восприятия состояние любви часто художественно оценивается как болезнь, как и восторг, вдохновение, вдыхание «божественного энтузиазма».

Платон называет любовь «манией», наряду с другими тремя видами божественного «неистовства», пророческим, поэтическим и связанным с посвящениями: «неистовство бывает двух видов: одно – следствие человеческих заболеваний, другое же – божественного отклонения от того, что принято». «Поэтому не стоит его бояться… подобное неистовство боги даруют для величайшего счастья»[29]. Все четыре вида «мании» выводят нас из обыденного состояния сознания и тесно переплетаются между собой, даруя видение, которое превышает ограниченность времени и самого субъекта. Продолжая мысль Платона, Фиччино писал, что это «те образы неистовства, на которые вдохновил нас Бог, возвышают человека над его человеческим, земным содержанием; и они же обращают человека в Бога»[30].

Любовь пробуждает ощущение полноты бытия, которая может оборачиваться избытком энергии, переживаемым как страдание и тяга к смерти, если импульс эротической энергии не находит выход в расширении сознания через направленность чувства. Здесь можно отметить не только общее родство любви духовным процессам, но и близость Эроса и Танатоса. Духовные процессы часто характеризуются как процессы сознательного умирания – хотя одновременно и регенерации. Также и любовь, как экзистенциальное переживание, есть влечение к смерти – и его преодоление, как чувство возрождения жизни. И символическое «убийство» Дамы в организации «Адептов любви», к которой принадлежал Данте и в которой любовь играет роль мистически-духовного пути, не только раскрывает алхимический символизм[31], она приближает к экзистенциальному переживанию данного архетипа.

У. Джеймс обратил внимание на сходство душевных состояний в любви и религиозных откровениях: «Ощущение новизны озаряет каждый предмет – в противовес нереальности и отчужденности мира, в котором каждая вещь теряет одна другую»[32]. Аналогично Стендаль писал, что страсть обнажает перед глазами человека всю природу, как будто она только вчера сотворена. Религиозный опыт «открытия сердца», как православный, так и герметический, сопровождается тем же переживанием опыта свежести, новизны и преображения мира. И наоборот, ощущение уныния, тяжести жизни, обездушенности мира, безразличия ко всему связано с нехваткой любви.

Любовь архетипически соответствует весне, утру года, а не ночи и сну зимы, и она не ведет к погружению в транс или полусон, то есть состоянию ночному.


В мировой мифологии богиня любви архетипически соотносится с утренней звездой и зарей нового дня.

Эту эмоциональную параллель отмечает и Эвола: «Конечно, связь между любовью и ночью хорошо знакома романтической поэзии, но если мы проведем мысленный опыт, заменив выражение „ночь любви“ на „зарю любви“, мы сразу же услышим в первом сочетании некий неверный звук»[33]. И изменение сознания в любви не есть безмыслие: оно предполагает не худшую, а лучшую осознанность – не погружение во тьму, в «ночь» сознания (куда может повергать зависимость от химических веществ), но выход к «утренней», обновленной ясности и свежести представлений, к тому, что и называется открытостью восприятия.

Эмоции эволюционно возникают как фиксация природных состояний: закат – печаль, утро нового дня – радость, и своих настроений, связанных с ними, которые потом проецируются на результаты собственной деятельности и закрепляются в памяти как нечто предметное, поскольку сознанию человека свойственно все воспринимать как предмет. Так и любовь сначала не имеет образа и получает его от впечатления рассвета, а потом оформляется в понятие, которое ближе к нашему времени становится абстрактным и требует конкретизации через отношения людей. Хотя в мифологии любовь еще выступает как всеобщее понятие, и религиям присуще именно такое понятие любви.


Спиноза логически доказывал, что истинная человеческая любовь – это любовь к Богу: часть бесконечной любви, которой Бог любит самого себя.

На Востоке Вивекананда, а на Западе П. Тейяр де Шарден утверждают, что основа всех видов любви – это любовь к Богу, к абсолютному. При этом Тейяр де Шарден определяет ее так: «Любовь во всех своих нюансах – след, оставленный в сердце элемента психической конвергенцией к себе универсума»[34]. С. Моэм сравнивал любовь с тоской по Богу, о которой говорили святые.

Для Л. Фейербаха сама религия есть открытое исповедание тайн любви. Любовь обнаруживает ее сокровенную суть, раскрывая совершенство человека: «Человек отличается от животного не одним только мышлением. <…> Человек отличается от животных тем, что он – живая превосходная степень сенсуализма, всечувственнейшее существо в мирев нем чувственное ощущение из относительной, низшим жизненным целям подчиненной сущности становится сущностью абсолютной, самоцелью, самонаслаждением»[35].

Человек достигает внутренней полноты в контакте Я и Ты, и поскольку каждый человек бесконечно глубок, он может неограниченно открывать в себе и другом глубину и высоту. Если считать разум мужским свойством и эмоции – женским, взаимообмен любви делает женщину более разумной, а мужчину – более эмоциональным (по Юнгу, таковы характеристики Анимы для мужчины и Анимуса для женщины). Хотя Бергсон, напротив, утверждает, что у мужчины эмоции сильнее, что и дает ему творческий потенциал более сильный, чем у женщины. Женщина же более рассудительна: она хранит память, которая служит основой разума. В любом случае это не означает, что мужчина теряет свою сознательность (как и женщина – свою эмоциональность) при таком взаимообмене. Скорее, внутреннее становится внешним, и в Каббале различие мужского и женского выражается так:


«Сущность мужчины есть Любовь, облик его есть Премудрость. Сущность женщины есть Премудрость, облик ее есть Любовь»[36].

Поэтому более логично говорить о пробуждении собственных природных свойств: «Верность собственной природе, согласие с нею и есть единственно экзистенциально верное поведение»[37].

Любовь женщины конкретна: ее задача – союз двоих и вынашивание третьего, цементирующего и увековечивающего тот союз, хранительницей которого она является. Любовь мужчины нацелена на всеобщее: его биологическая роль – обеспечить достойную жизнь ребенка во всей широте существующего мира, а метафизически – существование идей союза во всеобщем сознании, и активная роль в изменении сознания принадлежит ему. Поэтому любовь к Богу как всеобщему сознанию – по сути мужская, женская же – любовь к конкретному человеку (как поется в песне, «она глядит на него, а он глядит в пространство»). И в этом, несколько условном противопоставлении (поскольку в каждом есть и мужская, и женская природа), при всем общечеловеческом стремлении к всеобщему единству нельзя забывать о личной направленности любви, которая дает ответственность и осознанность.


Как говорит Бердяев, «любовь к любви вместо любви к лицу – в этом психология разврата»[38].

Неслучайно гностический образ Софии, становящейся всеобщей связью и душой мира, еще имеет черты распутницы, как у древних богинь любви. Но, как и у этих богинь, эти черты преодолеваются в любви к супругу. Здесь красив образ индийской Савитри из поэмы Шри Ауробиндо[39]. Роль ее та же – проявить связь разрозненных вещей мира. Когда в споре с богом смерти она воскрешает супруга, Творец дает ей эту роль: любовь откликается ей из сердцевины всех вещей и через нее соединяет их между собой и с Богом. Но это – любовь конкретная, личная, осознанная, сконцентрированная на своей цели и потому лишенная развращенности, рассеянности по миру Софии – мировой души гностиков, которую еще только надо собрать из разрозненного мира вещей[40].

Религии, ритуализируя брак, ясно указывали на его творческую функцию, помогая понять роли мужчины и женщины как в бытовом, так и духовном взаимодействии. Все культурные народы сходились в мифологическом понимании творения через образ соединения супругов. В брачном ритуале это почти одними и теми же словами зафиксировано у шумеров и индусов:


«Я Небо, ты Земля. Я песня, а ты строфа… О Небо и Земля, соединитесь!»

Аналогия духовного с физическим, дошедшая из древней мифологии до герметизма, позволяет понять притягательность женского как того, что осуществляет в себе целостность творения. Вбирая в себя мужское, женщина рождает ребенка, а метафизически – так же творит «мир», в котором оказывается заключено мужское: новое бытие, которому служит мужчина и которое он организует, как Христос в гностической традиции, приходящий на помощь Софии, чтобы оформить порожденное ею[41]. А затем покидающий ее, оставляя ей боль разлуки, – и это напоминает мифы о трогательном отделении Неба от Земли, необходимом для того, чтобы мир существовал (например, полинезийский миф, где Небо проливает слезы об оставленной внизу Земле, которые ложатся каплями росы на ее грудь[42]). Или разлуку Творца и Шехины в иудаизме.

О духовной функции брака свидетельствуют слова Каббалы:


«Святой – да будет он благословен – живет только там, где все (как и Он) едино. И если мужчина и женщина соединяются, то соединяются в теле и душе, и человек становится единым, и Он обретает жилище в этом едином, и единое духовно»[43].

Материалистически это можно понять так, что разделение на два пола делает человека нуждающимся в своем биологическом дополнении, и именно в этой неполноте – причина экзистенциальной тоски и стремления к Богу.

Цель индуизма – освобождение, и поскольку жена выступает как богиня дома (хранительница огня очага), говорится: знающий жену как форму огня достигает освобождения.

А христианство ставит акцент на преображении мира, поэтому царские венцы над супругами при венчании указывают на их миссию активного проведения в жизнь общей воли их союза. Правда, традиционное христианство теряет это активное начало преображения мира – которое более живо в гностической традиции, дополняющей официально-церковную точку зрения первых соборов. И у нас стремились восстановить его православные философы (софиология В. С. Соловьева и его последователей). А на Западе это герметизм как эзотерика христианства, получившая всплеск в Реннесансе, как увлечение гностицизмом, Каббалой и алхимией: «Если мы будем искать в Еве Софию, помогая ей осуществить свой женский архетип, стать „женой Бога“, то мы войдем в пространство, где христианство испытывает сильные гностические влияния»[44].

Жизненно-активное, радостно-эротическое начало возрождалось и в народных формах христианства, на что обращал внимание еще один русский защитник творческой любви – В. В. Розанов, страстно любивший духовность христианства и именно поэтому упрекавший его в потере жизненности из-за пассивного ожидания иного бытия за гробом:


«Брак есть не только таинство, но величайшее из таинств:…вступая в брачную, то есть глубочайшую связь с человеком и человечеством, каждый из нас подходит к краю индивидуального бытия своего, он стоит на берегу неисследимых оснований личного своего существования»[45].

Практический вывод, который можно сделать из этих философских изысканий, в том, что современный интерес к достижению измененных состояний сознания при помощи техник «грофианского» типа свидетельствует о неспособности достичь их естественным путем – путем любви. Если еще до перестройки и усвоения западных веяний молодым людям обычно хватало идеализма влюбленности и отклика взаимной любви для достижения необычных состояний сознания, устремляющих к абсолютному, то сегодня им нужен допинг. Причина – в прагматизме жизни, зауженности социального мировоззрения, не допускающего высокой мечты, и просто иной качественности времени – что однако не извиняет толерантности к наркотикам. Надо понимать, что стимулирующие вещества – это насильственное изменение сознания помимо воли человека[46], именно потому человек часто не может справиться с их эффектом. Если на фоне безбедного, социально обеспеченного, существования западных стран это выглядит забавой, то в тяжелых условиях российского выживания и потери смысла жизни на фоне релятивизации ценностей неестественный прорыв психической защиты личности от нежелательных состояний делает ее беззащитной перед требованиями жизни, потому нередко заканчивается трагически. И так ли уж российские люди не способны любить, что готовы допускать насилие над личностью, даже в стремлении расширить свои горизонты?

  Щепановская Е. М. Всеединство как главный внутренний опыт русской философии // Дни Петербургской философии-2014 URL: http://www.astrolingua.ru/PHILOS/Vseedinstvo1.htm
8Карсавин Л. П. Noctes Petropolitanae // Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994. C. 197.
9Там же. C. 130.
10Бердяев Н. А. Смысл творчества. М., 2007. С. 122.
11Там же. С. 110.
12F. von Baader. Gesamm. Werke. V. III, p. 306–308.
13Цит. по: Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 256.
14Платон. Пир // Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 99.
15Щепановская Е. М. Генезис и классификация мифологических архетипов. Дисс. канд. филос. наук. СПб., 2011.
16Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Соч. в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 302.
17Ницше Ф. Там говорил Заратуштра // Соч. в 2 т. Т. 2. 1990. С. 47.
18Там же. С. 51.
19Там же. С. 50.
20Семира и В. Веташ. Астрология и мифология. СПб.: «Спикс», 1998. С. 793–794.
21Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 30.
22Там же. С. 66.
23Там же. С. 150.
24Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Соч. в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 302.
25Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 153, 154, 156.
26Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 178.
27Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 65.
28Платон. Пир // Платон. Собр. соч. в 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 113.
29Платон. Федр. Собр. соч. в 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 154, 175.
30Sopra lo amore VII, 13, 14.
31Дама воплощала Премудрость Божью Софию или Гнозис, принцип озарения или трансцендентного знания. Проводник в мистерии Амор очищал пространство ума для иного, «возможного интеллекта». Имя его трактовалось как а-mor «бессмертие». Смерть Дамы – аллегория преодоления феноменов, символ чистого созерцания души, теряющей себя в Боге. Преодоление женского начала соответствует алхимическому rubedo, «работе в красном», это третья фаза алхимического процесса. Первая – nigredo, «работа в черном», «диссолюция», т. е. растворение, где смерть от Дамы переживает мужское начало. Вторая фаза, albedo, «работа в белом», – собственно и есть опыт любви.
32Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. С. 64.
33Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 129.
34Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М.: Наука, 1987. С. 52.
35Фейербах Л. Против дуализма тела и души, плоти и духа // Избранные философские произведения. М., 1955. Т. I. С. 231.
36Цит. по: Шмаков В. Священная книга Тота. Великие арканы Таро. Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма. М., 1916.
37Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 247.
38Бердяев Н. А. Смысл творчества. М.: «Аст», 2007.
39Шри Ауробиндо. Савитри. Легенда и символ. Книги VIII–XII. СПб.: Мирра, 2013.
40Йонас Г. Гностицизм. СПб.: Лань, 1998. С. 17.
41Ириней. Против ересей I, 7, 5; VI 30–32 // Цит. по: Афонасин Е. В. Античный Гностицизм. Фрагменты и свидетельства. СПб. 2002.
42Семира и В. Веташ. Астрология и мифология. СПб.: «Спикс», 1998. С. 241.
43Зогар III, 81a.
44Эвола Ю. Метафизика пола. М.: Беловодье, 2013. С. 307.
45Розанов В. В. Религия и культура. М.: «Правда», 1990. С. 62.
46Влюбленность же, хоть и кажется неуправляемой, настигающей внезапно и помимо воли человека, на самом деле, как любой психический процесс, подсознательно подготовлена, и как процесс духовный, на глубине управляема (настолько, насколько движения души осознаются и фиксируются разумом). Гороскоп партнерства может рассказать, почему она возникла и каким задачам служит. Первое ощущение «внезапности» любви, как нашей неготовности к ней, уже есть внутренний призыв к изменению и выходу за рамки себя, подготовка к открытости иному.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56 
Рейтинг@Mail.ru