Сергей Александрович Варлашин
Лууч
Не утирая лица, мальчик быстро вскочил и побежал вдоль ручья, к дереву, лежащему поперёк потоку воды. Сухой ствол оказался перерублен двумя ударами наискось, с двух сторон. При падении он лёг ровно поперёк ручья. Срезы изумительно ровные – должно быть, сделавший эту работу человек очень ловок. Ступив на импровизированный мост, мальчик, балансируя руками, прошёлся до конца и спрыгнул на примятую траву. Через десяток шагов он остановился, поднял голову и наткнулся на изучающий его взгляд серо-голубых глаз.
– Доброе утро! Меня зовут Лууч.
– Головус, – тут же махнул головой и сказал в ответ мужчина.
– Рад знакомству, – отвечал Лууч, уже внимательно разглядывая его внешний вид. – А вы, наверное, лесник?
Мальчик это предположил, приметив длинную ручку топора за спиной нового знакомого. Коричневое замшевое пальто плотно сидело на нём поверх тёмно-зелёной сорочки. Серые штаны были заправлены в высокие, по самое колено сапоги. Голова его была не покрыта, с тёмными, довольно длинными волосами, была и опрятная борода, но не большая.
– Взаимно. Так меня ещё никогда не называли. А кем ты будешь, Лууч? Глядя на то, как ты причудливо одет, можно сделать вывод, что с тобой случилось нехорошее, – парировал Головус.
– Я ещё ученик, недавно приехал сюда с родителями на лето, вчера утром вышел на прогулку в лес и заблудился, – признался мальчик.
– А, ну ничего, в наших краях такое бывает, – одобрительно кивнул Головус. – Сейчас я как раз возвращаюсь домой. Я живу в деревне Малахоне. Если хочешь, ты можешь пойти со мной, а там уже сам смотри куда тебе.
– Спасибо, – благодарно произнёс Лууч. – Если бы не вы, плутать бы мне сейчас тут невесть сколько. Малахоня? Не слышал о такой деревне, но да я всё равно заблудился.
– Да, но знаешь, парень, не знаю ещё ни одного человека, который бы заплутал надолго в наших краях, – поворачивался к нему спиной Головус и продолжал уже на ходу. – По обе стороны леса, в котором мы сейчас находимся, текут реки, и помимо этого много ручьёв в них впадающих. Если идти по течению, всегда выйдешь к поселениям.
Лууч последовал за ним, отмечая про себя небывалой красоты топор на спине провожатого. Тёмная рукоятка топора была скорее выполнена из морёного дуба, её ярко очерченный рисунок отчётливо выделялся по всей длине, которая составляла чуть больше метра. На воронёном топорище выгравирован сложный рисунок, представляющий собой переплетение веток, дубовых листьев и каких-то неизвестных символов.
– Очень красивый у вас топор, Головус, – восхищённо промолвил мальчик, а мужчина обернулся наполовину и улыбнулся.
– Этот топор мне передал мой отец, когда мне исполнилось полных двадцать лет, ему передал его отец, мой дед, моему деду передал топор его отец, то есть мой прадед, моему прадеду передал этот же топор его отец, – Головус улыбнулся ещё шире, смотря перед собой. – И так можно долго продолжать.
– Семейная реликвия, получается. А кто-нибудь из ваших предков был дровосеком? – спросил мальчик.
– Из всех, кого я перечислил, нет. Деревьев, конечно, было свалено этим инструментом великое множество, но исключительно в благородных целях, постройка дома, например. Но мы не делали это своим ремеслом, – заключил обладатель предмета диалога.
– Вот как, интересно, – заметил Лууч и из практического любопытства продолжил спрашивать местного человека. – Скажите, а вы знаете озеро вон в той стороне, за тем большим утёсом? Оно находится в лесу, рядом с маленькой быстрой рекой. Деревня находится как раз в пятнадцати минутах от лесного озера, там я и живу со своими родителями – весной они купили там дом.
– Странно, в наших краях люди дома ставят сами, из дерева. Если кто не может поставить сам, просит помочь соседа или других знакомых. Да и кто согласится продать свой дом? – риторически заметил Головус, продолжая. – За тем большим утёсом, что ты мне показал, находятся холмы, дальше горы, все они усеяны лесом. Да только я не знаю там ни одного озера, тем более рек ни разу не видел, так, ручьи да омуты небольшие. Судя по тому, что ты мне сказал, ходишь по лесу ты уже второй день. До ближайшего озера отсюда пять дней пешего ходу и явно в противоположную сторону от великого утёса.
Лууч шёл сзади и внимательно слушал, Головус продолжал.
– В этих местах ты совсем недавно, может заплутал, несколько раз сбился с пути, что-то перепутал? Такое у нас тоже бывает.
Они шли некоторое время в тишине, так что Лууч успел хорошенько обдумать услышанное и сопоставить со своим маршрутом. В любом случае выходило на редкость необычное путешествие. Сначала лошадь, потом лихая скачка на ней, совсем неестественный ландшафт для этих краёв, равнина, но никак не высокие холмы и горы. Взять даже зелёные камни в его карманах – с таким природным явлением он никогда не сталкивался прежде! Даже не ведал о нём из книг и прочих источников информации. Те же загадочные орехо-фрукты, что, кстати, тоже лежали в его карманах… О Головусе и говорить нечего, начиная от странной одежды до лёгкого неизвестного акцента в голосе – всё казалось не типичным, не таким, как мальчик привык видеть в повседневной жизни, будь то город или деревня.
– Может, вы будете так добры и отведёте меня хотя бы к тому ближайшему озеру, о котором сказали? Вероятно, я и впрямь что-то сильно перепутал, проведя ночь под открытым небом, – наконец сказал мальчик.
– Несомненно, отведу туда, куда скажешь, не дело ходить парню твоего возраста одному по лесу. Мало ли здесь разбойников шастает? Так-то, конечно, не шастают здесь вот именно. Но мало ли?
Спустя пару часов лес закончился. Они вышли на край широкого поля, заросшего высоким, сочным клевером. В середине поля располагалась деревня, без столбов электричества, без дорог. Колодцев и то не было, зато вместо них посередине деревни текла узкая в несколько метров речушка. Войдя в неё, Лууч увидел, как странно одетые местные аборигены подходили с черпаками и вёдрами к реке и набирали воду прямо оттуда. Вдоль всей реки стояли забавные одноэтажные деревянные дома с высокими крышами из такой же деревянной черепицы, сведёнными широкими конусами к небу.
Через речушку на другую сторону они прошли по полукруглому деревянному мосту из плотно пригнанных друг к другу брёвен. Невооружённым глазом было видно: здесь живут умелые плотники. Они прошли дюжину домов и остановились у свежевыстроенного дома, по такой же технологии, как и всё вокруг. Вошли во дворик, оказавшийся замечательным садом из деревьев, кустов и прочих плодоносящих насаждений, и оказались вплотную к закруглённой наверху двери.
Над дверью, на жилище Головуса, мальчик прочёл крупную резную надпись: «Здесь живёт Головус Плеч, странник и следопыт, сын Ловчего Теруса». Внутри жилища стоял едва уловимый запах еды. Головус сразу предложил перекусить с дороги, мальчик хотел ответить, но в образовавшейся тишине его опередило громкое урчание в собственном животе.
– Вполне красноречивое согласие, – заметил Головус и предложил садиться за массивный деревянный стол, стоявший в середине зала. Напротив места, где он сел, был аккуратно выложенный из разных по форме камней камин. В доме было всего два окна, тоже круглые. Они располагались друг напротив друга, вполне достаточного размера, чтобы было светло. Позже Лууч догадался: одно окно выходило на восход солнца, а противоположное на закат. В двери тоже было маленькое окошко, и она располагалась на западе. Так что когда солнце шло своим путём, луч света очерчивал всё помещение по дуге.
На столе хозяин дома выложил большой кругляш сыра, кувшин с молоком, бадью мёда, тарелку, полную разнообразных орехов, среди которых Луучу показался знакомым только лесной орех. Но он был каких-то неестественных размеров, аж со сливу. Потом хозяин извлёк из специального шкафчика вяленую рыбу, овощи и прочую, ранее не известную, разнообразную снедь. Живот мальчика снова напомнил о себе, а его рот наполнился слюной.
– Ну! – вступил Головус, усевшись на самый крупный, резной стул, по-видимому, предназначавшийся главе стола. – Отведай моей кухни, Лууч. Лучшее, что есть для гостя.
После обильной обеденной трапезы мальчик допил остатки молока из фигурной глиняной чашки, следом отодвинул пустую тарелку и выразил благодарность на всех известных ему словах в этой области, а когда закончил, вспомнил – в карманах у него лежат те орехо-фрукты, найденные в месте ночлега. Несмотря на разнообразие фруктов и овощей, хранящихся в доме Головуса, таких, какие он нашел и употребил в пищу, точно не было.
– Вот, смотрите. Может, вы знаете, что это за плоды? Я вчера нашёл их в лесу и съел парочку… Признаться, до поры никогда их не встречал, надеюсь, они не ядовитые, – с этими словами он положил все фрукты на стол.
Откинувшись назад, на спинку стула, Головус в этот момент навалился на поручень и продолжал жевать орехи, взятые предварительно в горсть. Стоило находкам мальчика коснуться стола, он наклонился вперёд, перестал жевать и с нескрываемым интересом уставился прямо на них, на мальчика, потом снова на плоды.
– Откуда они у тебя?! – с каким-то театральным удивлением и усиленным возбуждением спросил мужчина.
– Из леса. Мы недалеко от этого места и встретились, – простодушно и скоро ответил Лууч, а потом резко переменился в лице и с ужасом полным сомнения голосом вопросил. – А что?! Они ядовитые?!
– Отнюдь, мой друг, отнюдь! Это бесценный дар, ты даже не представляешь, как давно я их ищу в этих краях!
Глаза странника и следопыта по имени Головус медленно опустились вниз и сделались стеклянными. Где-то глубоко в них сейчас разгорался огонёк, огонёк воспоминаний… Потом зеницы его заблестели и оживились, он продолжил.
– Четвёртый год я живу в этом доме и каждый день отправляюсь на поиски этих самых плодов – Великого Пробуждающего Древа, но за всё это время мне ещё ни разу не удалось найти их, и тем более самого Древа. Я не из этих краёв и живу далеко отсюда: до моего родного дома, где живёт моя семья, жена и дочь, несколько месяцев пути, – он замолчал, грустно улыбнулся воспоминаниям и продолжил уже без тени улыбки. – Однажды, в моём родном городе Мализерн, в последний день лета, мы втроём пошли на прогулку за черту нашего поселения.
Погода стояла солнечная, и мы ушли далеко от дома, потеряв счёт времени. Был праздник, день Щедрой Сборницы, последний день до скорого сбора урожая. Все жители собирались под вечер и гуляли на виноградной площади с вечера до глубокой ночи, ведь по поверьям, чем длиннее ночь гуляния, тем лучше выдастся урожай, хоть и все понимали, что последний день ничего не решит, но таков был обычай предков. Праздник начинался к вечеру. Когда темнело, разжигались большие костры, множество факелов и ламп, на виноградной площади становилось так красиво, светло и уютно, что на это приезжают посмотреть со всей округи.
Солнце клонилось к горизонту, мы шли назад, но нас всё равно застали сумерки. Это ничего – в родных краях даже в полной темноте невозможно заблудиться, тем более если идёшь по более-менее прямой дороге. Мы уже почти пришли, заслышали голоса собиравшихся на площади местных жителей, даже увидели свечение от сотен огней, сумерки уже совсем сгустились, как вдруг во время перехода последнего ручья вброд до нас донеслось тихое рыдание.
Я сразу определил направление и отправился помочь, оставив жену и ребёнка у самого ручья. В каких-то нескольких метрах, в высокой осоке, лежала темноволосая женщина. Она свернулась калачиком и горестно плакала. Конечно, я сразу успокоил её, помог подняться, взяв её под руки с Миловирой – так зовут мою жену. Все вместе мы отвели её в деревню. Женщина молчала всю дорогу и кого-то мне очень напоминала, но я никак не мог понять кого. Нам пришлось отвести её к себе домой.
Оказавшись дома, мы в первую очередь усадили её в мягкое кресло, положили на плечи плед и дали чашку тёплого молока с разведённым мёдом. Миловира убрала с её лица волосы (как выяснилось при свете, тёмно-рыжие) да попросила мою дочь разогреть ужин для гостьи. За прядями скрывалось чистое, без веснушек лицо и большие чёрные глаза, которые были обращены в одну точку на полу. Её бордовое платье оказалось опрятным, как и тёмно-синие туфли, новенькие, без пылинки, как будто только что надели. Всё это выдавало в ней женщину благородного происхождения. Только я всё не мог побороть чувства, что знаком с ней, но в упор не узнаю. На щеках женщины мы сразу увидели обозначенные блеском дорожки от слёз. На вопросы, как её зовут, где она живет, что с ней приключилось, она никак не реагировала. Чем больше она смотрела на меня, мою жену и дочь, тем сильнее лились её слезы. Я встретился со взглядом Миловиры – и мы благоразумно решили оставить гостью одну, дать отдохнуть и просто прийти в себя. Сами мы зашли в нашу комнату, намереваясь там обсудить, как поступим дальше.
Не успели мы проронить и слова, как раздался звон бьющейся посуды. Я выскочил обратно и увидел мою девочку на полу… Рядом лежал поднос с разбитой тарелкой и её содержимым, «знакомой» незнакомки нигде не было, точно она испарилась. Припал к дочери – та лежала без чувств, с открытыми глазами, а взгляд был невидящий, точно чем-то затуманенный. Миловира, вбежавшая следом, увидев обмякшую дочь в моих объятиях, вскрикнула и бросилась к нам, но вдруг совершенно из ниоткуда появилась та рыжая незнакомка и сверлящими чёрными глазами уставилась прямо на неё. Вмиг глаза моей красавицы-жены тоже затуманились, ноги подогнулись, и она осела на пол, там, где была. В бешеной ярости я вскочил и, не владея собой, направился прямо к рыжей. Молниеносно вынес обе руки, чтобы схватить её, хорошенько тряхнуть и бросить о пол, даже коснулся кружевного платья, но пальцы прошли насквозь. И тут она словно исчезла, как будто её и вовсе не бывало в моём доме.
На этом рассказчик затих. В его выражении лица Лууч уловил глубокую печаль и наряду с этим полное спокойствие, некую отрешённость от произошедшего. Выходит, он имеет огромную внутреннюю силу, раз уже четвёртый год не опускает руки. Тем временем Головус вновь как будто ожил и продолжил.
– С тех самых пор мои любимые жена и дочь лежат на двух ложах в главной комнате родового дома. Глаза их постоянно двигаются, точно что-то всё время видят, а когда приподнимаешь им веки, понимаешь, что глаза эти невидящие, на них словно пелена из тумана, и всё это время они видят грёзы, бесконечные сны, мечты и видения. И нет средства в этом мире другого, способного вернуть человека из мира грёз, кроме как плоды Великого Пробуждающего Древа, но только чистый душой человек способен отыскать их в бесконечных просторах Синтейевского леса.
– Неужели не нашлось за всё время никого, кто способен пробудить их ото сна, доктора там или человека, владеющего гипнозом, или ещё чем в сходной сфере? – спросил Лууч, зачарованный рассказом.
– Не всё так просто, мой маленький друг. Конечно, первую неделю я приводил в дом всех местных эскулапов, но не было от них никакого толку, голубушки мои просто лежали, дышали и не реагировали на происходящее в комнате, даже на порошки и резко пахнущие препараты. Ни музыка, ни шум, ни лёгкие щипки или похлопывания по щекам не дают абсолютно никакого эффекта, хотя даже румянец остаётся! Это страшнее летаргического сна. Само собой, за ними постоянно ведут наблюдение, следят и ухаживают по очереди мои знакомые сиделки, – хозяин дома почесал подбородок и следом отвечал дальше. – Потом приезжали издалека хвалёные и известные лекари, были и шарлатаны, но были и настоящие чаровники, только в итоге всё равно разводили руками.
А однажды, на второй месяц моих мытарств, заехал я в одну маленькую деревеньку прямо посреди леса. Дороги даже толковой нет мимо неё, а та, что есть, почти не утрамбована и местами заросшая, так что приходилось слезать с лошади и искать её временами. Показалась, значит, посреди леса домишка одна, затем другая, ну я и поехал в их сторону. Дай, думаю, дорогу узнаю, к городу Верхалу, мне там рекомендовали одного местного целителя, да сам на ночлег остановлюсь, если пустят. Коня тоже не мешало бы накормить, но в таких малых поселениях часто чужаков не пускают на ночлег, да ещё и с собаками прогнать могут.
Деваться некуда, в лесу темнеет быстро. Подъехал к ближайшему дому, спешился, постучал в дверь, слышу, внутри заёрзали, но открывать не стали. Отошёл, взял коня под уздцы, подхожу к следующему дому, в окнах тоже свет не горит, не успел у двери оказаться, вижу, на окнах шторы задёргивают. Развернулся и уже верхом последовал меж домов до самого конца деревни, домов-то немного, десятка два. А там поперёк единственный дом стоит, он же и последний, а в окнах слабо мерцает жёлтый свет, последовал к нему. Пока шёл в других домушках, по пути два раза дверью хлопали да шумели засовами – затворялись от меня, стало быть.
Я приблизился к единственному жилищу, источавшему свет, оглянулся: первых домишек уже не видать, так темно стало, так ещё и туман появился внезапно. Обернулся, вынул ноги из стремян, опять спешился, сделал пару шагов в направлении двери – и тут мне навстречу вышел седой старик с горящей стеклянной лампой в руке. Он приподнял голову на меня, ростом он был как раз на голову ниже, посмотрел и молвил:
– Заходи, добрый сын, весь вечер жду тебя.
Дал мне масляную лампу свою и молча указал на стойло справа. Дымок сначала зафырчал, но стоило мне взять его, отвести в стойло, – тут же затих и занялся зерном.
Туман уже загустел, как кисель, в полной темноте не стало видно абсолютно ничего. Приятная на ощупь цепь в ладони и тяжесть, на которой висела лампа, внушала уверенность, а мягкий свет озарял туманную тьму на пару шагов вокруг. Я закрыл ворота и вышел наружу. В этот момент меня охватил липкий страх, причины как таковой сразу определить не удалось, но я чувствовал всем своим существом: мне не стоит отходить даже на пару ярдов от дома. Там, где только что стоял Дымок, из темноты донёсся шорох, потом подобие множества маленьких шагов… Я вовсе не из пугливых, но когда шорох сменился скрипучим лязгом, я, прислушиваясь к советам добросовестной интуиции, за пару мгновений попал на крыльцо, а оттуда внутрь дома. На этом шум сразу прекратился, а старик уже стоял в проходной с подсвечником с пятью горящими свечами и мягко улыбался мне. Его одеяние длиной до пола покрывало великое множество толстых верёвок, нитей, завязок и кожаных шнурков.
– Хорошо, что не пошёл на шум, – заметил старик. – Разувайся, у меня тепло, ковры, да располагайся, в ногах правды нет.
Внутри дома, под потолком, были развешаны причудливые конструкции самых разнообразных, а порой и совсем гротескных форм: в одной узнавалась птица, но странная, с человеческим лицом. Все они выполнены из каких-то верёвок, перьев, бусин, веток и прочих мелких деталей, разглядеть которые, проходя мимо, не удалось. Вместо пола в некоторых местах росла трава, настил просто-напросто отсутствовал, там лежали плоские камни. Старик велел ступать по ним и ни в коем случае не мять траву. Дойдя до основной жилой комнаты, он представился как Унтшар, предложил чаю и посоветовал оставаться минимум до восхода солнца, за что я его тут же поблагодарил. Мне велел располагаться по-турецки на резной скамье прямо напротив стола.
– К чужакам всегда относятся с подозрением, – объяснял старик, занимаясь посудой у открытого огня в печи. – Но основная причина – это обыкновенный страх перед опасностью, только что ты и сам в этом убедился. Ночью все жители Норсклы, так называется наша деревня, запирают двери, ставни и ворота, тем более не зажигают свет, чтобы не привлечь внимание.
Чай к этому времени был готов, и хозяин поставил его к прочим снастям на стол. Между нами стояли две крупные чаши, доверху наполненные ароматным травяным настоем, рядом с полным подносом выпечки.
– Есть у нас в лесу, сразу за еловой рощей, болото, много там пропало людей, опасные топи… Сначала за ягодами ходили, потом просто смельчаки, но никто не возвращался. Гиблое место. С тех самых пор туда ни ногой, все уже о нём знают, да только как люди перестали ходить к болоту, болото стало приходить к ним само, – рассказал старик главную новость.
– Значит, свет привлекает «лишнее внимание», – процитировал я его и, с опаской глядя на даже не закрытые деревянные ставни, потянулся за топором за спиной. – Что же это такое было? Болото?
– Охладей, Головус, – осёк меня Унштар по имени, которого я ему доселе не говорил. – В мой дом без моего на то согласия никто войти не сможет. Лучше отведай угощенья, как подобает гостю, да расскажи, что привело тебя ко мне в столь поздний час.
Во время еды я внимательно рассмотрел загорелое лицо старика: скулы широкие, а слегка раскосые глаза разного цвета – один был зелёный, другой серый. Казалось, он смотрит на тебя то одним, то другим, причём внимание перескакивало с них поочерёдно, в то время как другой глаз, свободный от зрения, становился точно стеклянным. Волосы, седые до пояса, охвачены лентой по лбу и заплетены в подобие кос. Накидку он снял за столом и сидел в серой холщовой рубахе. Мы закончили поздний ужин; он подкинул в печь пару поленьев, и я подробно рассказал ему, куда направляюсь и что случилось с моей семьёй. Стоило мне закончить рассказ, он тут же наполнил наши чаши новой порцией ароматного отвара и сам завёл речь.
– Миловира и Вильгельмина здоровы и проживут долгие годы, а в грёзах или нашем мире, зависит только от тебя, – Унтшар сразу произнёс имена моих жены и ребёнка, хотя я их ему тоже не называл. – Есть одно снадобье – плоды Великого Пробуждающего Древа – встретить его просто так невозможно, специально искать не получится тем более… Плоды его пробуждают ото сна, а если человек не пребывает в грёзах сновидения, не спит наяву, даруют отведавшему их ясность и возможность видеть сокрытое от большинства. Суть вещей предстаёт в ранее не известном ключе, отчего жизнь отведавшего их круто меняется. Встретить Древо может только чистый душой человек, и не каждому оно явит себя, а тому, кто изо всех сил стремится найти его. У тебя будет выбор: отведать мудрости через плоды и проникнуть во многие потаённые тайны или дать их своей жене и дочери, потому что только одна возможность предоставляется человеку, повстречавшемуся с Древом. В ответ на мою скромную услугу я расскажу тебе о месте, где ты сможешь найти это Древо, далее всё зависит от тебя и твоей судьбы.
Он мне подробно описал, как выглядит Великое Пробуждающее Древо, и показал его плоды, правда не такие свежие, как у тебя, а сушёные, так что теперь я их не перепутаю ни с чем. Но за долгие годы я не встречал ничего подобного.
– Однако плоды подействуют только в том случае, если ты собственными руками собрал их с Древа, – оно должно дать как бы свое благословение. Или их должен собрать человек, знающий твою проблему и желающий бескорыстно помочь тебе с ней. В ином случае, если бы, например, я нашёл их у кого-нибудь и попробовал купить для тебя, или ты их купишь у меня или возьмёшь в дар, пользы от них будет не больше, чем от горсти орехов.
В этот момент я хотел достать всё немалое содержимое своего кошеля и высыпать на стол в знак благодарности, но как только я повёл руку к поясу отвязать его, он одним взглядом остановил меня, словно этим я бы обидел его до глубины души и изрёк:
– Ты и твоя семья приходили ко мне в сновидении две ночи назад. Сегодня я тебя ждал и специально зажёг лампу у окна, чтобы ты наверняка пришёл на свет в мой дом.
Тут снаружи дома прозвучал скрежет, похожий на то, как если бы человек недюжей силы взял вилы и провёл ими по стене дома, собираясь таким образом выгнуть в обратную сторону зубья. На этот раз я, не дожидаясь, ловко выхватил топор и привстал в изготовке, норовясь достойно встретить любого, кто проникнет в дом. Противный слуху скрежет перенёсся на стекло; по моей коже пошли мурашки, потом что-то ухнуло и с глухим ударом приземлилось на крышу дома. Но Унштар и глазом не повёл, а только поднёс указательный палец к губам, дунул на него и, раскручивая по спирали, поднял руку вверх, шепча «шшнемм, сннга, уссним». Затем нечто, запрыгнувшее на крышу, дико завыло на всю округу, отчего у меня моментально застыла в жилах кровь… Следом оно будто скатилось с грохотом на задний двор и упало наземь. После этого я до самого сна не притрагивался к топору и чувствовал себя всецело защищённым в стенах домашней неприступной крепости.
На рассвете, за завтраком, старик описал мне подробно ещё раз, как выглядит Великое Древо и дал один сушёный плод его наудачу. Заодно поведал о местах, в окрестностях которых велел мне продолжать поиски, близ деревни Малахони, – это именно те места, в которых я сейчас живу и встретил тебя. Взамен же попросил об одной услуге: сходить на то самое болото, проклятое всеми, у кого не вернулся с него родственник, друг или просто знакомый. Да не просто сходить. С собой он дал мне полный мешок мёртвых птиц и грызунов! Каким образом он всё это насобирал, я уточнять не стал.
К мешку приложил подробную словесную инструкцию, что мне с этим чудом делать, когда приду. Из всех знающих и умеющих людей, что мне советовали, ни один не смог помочь, и у меня просто не было иных вариантов, кроме как внимать советам мудрого старца Унштара. Диковинный случай встречи с этим стариком вязался странным образом с тем, что я искал, ведь внутренне я чувствовал, что это как раз правильный выбор, и я иду по своему пути. Точно так же и твой путь свёл тебя со мной. Понимаешь, Лууч, этот непростой старик дал мне надежду, тот призрачный шанс, за который я ухватился двумя руками!
Ухватился двумя руками, закинул на плечо и понёс на болото и злополучный мешок с мёртвыми зверьками. Утренний туман заволок всю видимость. Во все стороны от дома старика петляли дорожки. Чуть углубившись, они сначала таяли, а потом и вовсе пропали. Следы-то я хорошо различаю, да вот туман стал подобен молоку, в аккурат заполняя всё пространство, даже под ногами. Дыханием я чувствовал его влажность. Несмотря на достаточное количество одежды, он всё равно проникал до самой кожи, похищал моё тепло.
Унштар уверил утром за чашей горячего настоя с ложкой мёда, что в лесу безопасно уже сейчас, а когда станет ещё немного светлее, он отправит меня и покажет нужное направление позади своего дома. С его указания я сразу взял направление и уверенно пошёл вперёд, куда он мне показал. Чем дальше я удалялся от дома, тем сильнее клубился треклятый туман, его плотность буквально скрывала даже самые близкие деревья и кусты, и мне пришлось замедлить шаги, чтобы лбом не встретиться с деревом. Направление я по-прежнему уверенно представлял, несмотря на любой туман или темноту, это у меня врождённое.
Замелькали с близкого рассмотрения ёлки, а потом кроме них совсем ничего не осталось – чёрные, как сажа, с острыми ветками. Я переживал, что одна из них порвёт мой мешок и придётся собирать ношу руками. В какой-то момент под ногами легонько зачавкало – низина. Сапоги мои не пропускают воду благодаря специальному охотничьему составу из нескольких видов смол и воска. Да вот уже и весь путь из маленьких луж превратился в сплошные омуты с редкими кочками и островками суши. В некоторых местах мне приходилось идти по колено, а то и по пояс в воде. Показались первые берёзы во мху, сгнившие, как и всё на этом болоте. Тьма рассеялась, и в лёгкой полутьме стали видны берёзы с лёгким голубоватым отливом – такой цвет им придавали желеобразные грибы, поросшие от основания до середины ствола. В голове прозвучали слова старика: «Дойдёшь до голубых берёз – начни искать крупные островки суши». Вынимая из мутной воды колени, я последовал к ближайшему островку, закинул мешок с половину моего веса и следом взобрался сам.
Отдышался, осмотрелся. Место подходящее, дальше следовали всё примерно такие же островки, а вода собиралась в основном в малые и большие непроницаемые омуты. Снял с плеча моток верёвки, достал нож и порезал её на разной длины куски. Средний отрезок, на уровне груди, привязал двумя концами за стволы более-менее прочных берёз. Следом развязал мешок, резко отпрянул от ударившего по ноздрям запаха, сдержал рвотный позыв. Надел кожаные перчатки, привязал первую тушку птицы за лапу, и так на каждую верёвочную растяжку от трёх до семи тушек, в зависимости от расстояния между деревьями на каждом островке. К этому времени туман немного разрядился. Немного забирая вправо, как велел Унштар, мне удалось подвесить около двух дюжин растяжек – жутко это, должно быть, смотрелось со стороны!
Заканчивая последнюю растяжку, я услышал невдалеке плеск воды, именно в том месте, где я начал вешать эти жуткие и отвратительные гирлянды. Не сильно отвлекаясь, занялся последней растяжкой. Мешок заметно опустел и стал почти невесомым по сравнению с тем, каким был в самом начале. Плеск повторился в тот момент, когда я вывалил оставшееся содержимое ноши наземь, – мне оставалось подвесить ещё четыре тушки. Повторился ещё раз, и ещё, и ещё… Я бросил остатки верёвки, мешок и кинул в сторону дохлую речную крысу, что держал в руках. Естество моё запросилось обратно, и я не стал мешкать ни минуты. Достал приготовления старика – стеклянные колбы и пару тряпичных кулей. Зачерпнул из соседних омутов мутной, почти чёрной, густо пахнущей торфяной воды да набрал под завязку в кули вьющейся травы с голубыми цветочками в один и корней оранжевых болотных цветов в другой.
Плески воды участились. Водяной «плюх». Совсем близко. Вскочил на ноги. Вдогонку участившимся плескам добавился хруст костей, хрип и словно жужжание, напоминающее «Взжжиррррззз». Присмотрелся – там что-то маячило, как будто прыгали собаки и пытались ухватить мерзко пахнущие подвесы. Только сейчас, с платком на лице, я ощутил чуть ли не кожей, какое сильное зловоние распространилось на всю округу, что наверняка и привлекло местных обитателей, встречи с которыми сейчас мне меньше всего хотелось.
«ВЖЗЖЖИРРЗЗЗЗ…!» – раздалось сбоку от меня, и я развернулся к направлению звука всем телом. От увиденного у меня похолодело всё внутри. Из чёрной воды прямо мне в глаза уставилась мерзкого вида тварь серо-бурого цвета. Вероятно, это было только головой… Белков в глазах не было вовсе, сплошные мутно-зелёные круглые глаза со сливу, и сразу под ними раскрытая пасть с плотным рядом множества тонких, но острых зубов. Тварь подплыла ближе, залезла на край островка и предстала во всей красе.
Продолговатое тело размером с полено постояло на тонких, коротких клешнях, оценило шансы и, слегка разогнавшись, прыгнуло в мою сторону. Недолго думая, я реактивно выхватил этот самый топор и, уйдя в сторону с траектории полёта твари, с короткого маха параллельно земле рубанул ей в пасть. Затрещали ломаемые зубья, жвало треснуло, и верхняя часть головы повисла на кончике топора, уродливое тело продолжило полёт и плюхнулось в омут с другой стороны островка. Не успели круги разойтись, на том же месте, вильнув плавниками, заплескались такие же твари… Вероятно, они принялись поедать собрата.
