Сергей Алексеев
Живая вода
Жертва вечерняя
Трагедия ХХ века в двух действиях
Действующие лица
Сыромятный, фронтовой разведчик, старшина, 33 года.
Пронский, фронтовой разведчик, лейтенант, 21 год.
Фон Вальдберг, немецкий генерал, 60 лет.
Томас, сын немецкого генерала фон Вальдберга, 14 лет.
Действие происходит в 1945 году от Рождества Христова.
Действие первое
Картина первая
Конец апреля, ночь, яблони в цвету. Разбитый костёл на берегу реки Хафель. Высокие стены, верх снесён артиллерией. Из-под груд камня проглядывают совершенно уцелевшие детали старого храма. Хорошо виден высокий деревянный крест, но само гипсовое изваяние Христа разрушено. Торчат трубы органа, уцелевшие сиденья, утварь… Отдалённо слышны голоса, команды на немецком, пение и даже музыка. Какофония звуков и цветущие деревья. Появляются фронтовые разведчики – СЫРОМЯТНЫЙ и ПРОНСКИЙ, только что переплывшие через реку. Втаскивают с собой спущенную чёрную резиновую лодку. Оба мокрые с головы до ног, злые, озираются, ищут убежища.
ПРОНСКИЙ. Кажется, никого… Быстро выливаем воду, прячем лодку. Сыромятный?..
СЫРОМЯТНЫЙ. Не нравится мне здесь, лейтенант… Ловушка, замкнутое пространство. После Кёнигсберга терпеть не могу…
ПРОНСКИЙ (выливает воду из сапог). Где замкнутое? Вон звёзды над головой светятся… Прячь лодку.
СЫРОМЯТНЫЙ. Почему тихо? Рядом такой бастион, а тут – как в могиле?
ПРОНСКИЙ. Второй эшелон обороны… расслабились. Да и американцы их почему-то не бомбят. Костёл разгрохали и всё.
СЫРОМЯТНЫЙ (пинает лодку). Мать-их, второй фронт! Лодку подсунули… Мочевой пузырь, а не плавсредство. Не июль же, купаться…Только бы насморк не схватить.
ПРОНСКИЙ. Не ворчи… Поищи, где там дыра.
СЫРОМЯТНЫЙ. Что тут поищешь?.. Темно…
ПРОНСКИЙ. Надуй и послушай, где шипит.
СЫРОМЯТНЫЙ. Она вся шипит, змея…(Слушает.) Как назад поплывём? Да ещё с «языком», если повезёт…
ПРОНСКИЙ. Обязательно с «языком», старшина. Обязательно. Нам без «языка» в больших погонах лучше не возвращаться. Так что назад только втроём и со щитом.
СЫРОМЯТНЫЙ. С каким щитом?
ПРОНСКИЙ. Так говорили воины в Древней Греции. Значит, с победой. Или на щите. Они своих павших на щитах приносили.
СЫРОМЯТНЫЙ. Нет уж, на хрен, на щите не хочу. До конца войны, может, несколько часов осталось… (Прислушивается.) Что это они там? Гуляют, что ли? Слышь, поют? (Отжимает одежду, чистит недовольно.)
СЫРОМЯТНЫЙ. Бляха муха… Ещё и в крови уделался. С этого громилы фонтан ударил. Откормленный, сволочь, наверняка рожа красная, малокровием не страдал…
ПРОНСКИЙ. Тихо!.. Не пойму… Детские голоса или чудится?
СЫРОМЯТНЫЙ. Какие детские – бабы визжат. Надрались шнапсу, и дым коромыслом, развлекаются под конец. Устроить бы им похмелье… Может тут-то скажешь, чего нас в такой спешке погнали в это неприятное место? С бухты-барахты, скорей-скорей, без всякой подготовки. Да ещё лодку подсунули… Теперь мокрый до ушей, зуб на зуб. Уж скоро войне конец, а у нас всё ещё бардак авральный.
ПРОНСКИЙ (подаёт фляжку). Намёк понял. Но не больше двух глотков. Спирт.
СЫРОМЯТНЫЙ (решительно). Нет, лейтенант, я без закуски не могу даже ради здоровья. Не привык. Если выпил, мне обязательно пожрать надо. И хорошо… Но ловлю на слове – два глотка из фляги мои. Когда переплывём на свою сторону.
ПРОНСКИЙ. Нет, не дети, точно подростки. Слышишь? Ломкие голоса. Гитлерюгенд, что ли?
СЫРОМЯТНЫЙ. Такой гитлерюгенд, такие псы… Видал каких часовых сняли? Бугаи-осеменители, наверняка из спецбригады СС. Набрали баб и гуляют.
ПРОНСКИЙ. Это никак не женщины…
СЫРОМЯТНЫЙ. Эх, лейтенант… Много ли ты женских голосов-то слышал? А я по одному визгу могу сказать, в какой она сейчас стадии и в какой позе. Тут большими погонами и не пахнет. Они, конечно, мордовороты, но всё мелочь.
ПРОНСКИЙ. Есть тут большие погоны, есть…
СЫРОМЯТНЫЙ. Так может, скажешь, я как-то не привык ходить за «языками» в тёмную. Одного заказного офицера притаскивал, секретчика-шифровальщика. А чтобы с большими погонами… Это что, полковник?
ПРОНСКИЙ. Возьмём – увидишь.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну полный атас, лейтенант!.. Эти большие погоны что, вот здесь будут находиться? В этот костёл припрутся? Или кто-то из ихних чинов сдаться в плен решил?
ПРОНСКИЙ. Нет, этот сдаваться не будет. И голой рукой его не возьмёшь.
СЫРОМЯТНЫЙ. Слушай, Серёга, я же не девочка, чтоб меня интриговать. Или уж такой секрет?
ПРОНСКИЙ. Секрет, старшина… Да ты не обижайся. Наш человек, который поставляет информацию из логова… рискует. Малейшая утечка – голова слетит мгновенно.
СЫРОМЯТНЫЙ. Да я понимаю, приходилось даже одного такого спасать. И не спасли, троих своих положили, и даже тел не вынесли… Здесь мне тоже ну жутко не нравится. Предчувствие нехорошее, а я ведь, лейтенант, как зверь… Беду заранее чую. Хоть засекреться… И ухожу от неё, почему и жив до сих пор.
ПРОНСКИЙ. Нам придётся здесь сидеть. Хоть до утра.
СЫРОМЯТНЫЙ. Тёмный парень ты, лейтенант… Неужели ты мне не можешь доверять? Через реку на этой хреновине поплыл, жизнь доверил…
ПРОНСКИЙ. Да нет, просто много будешь знать, скоро состаришься.
СЫРОМЯТНЫЙ. Я и так старый. Битый и старый волчара. Мне уже тридцать три года!
ПРОНСКИЙ. Вот как? Надо же, возраст Иисуса Христа.
СЫРОМЯТНЫЙ. Почему Христа-то?
ПРОНСКИЙ. Потому что его в твоём возрасте распяли вот на этом кресте. (Показывает.) Считается, в эти годы приходит зрелость, высший расцвет души и разума. Пора совершать подвиги во имя веры.
СЫРОМЯТНЫЙ. Роковой возраст…
ПРОНСКИЙ. А знаешь, какой сегодня день? И вообще вся неделя? По католическому календарю?
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну давай, блесни, лейтенант. Ты же образованный, начитанный…
ПРОНСКИЙ. Пасхальная. А день – чистый четверг.
СЫРОМЯТНЫЙ. Поэтому и накупались… Чего ты вспомнил вдруг?
ПРОНСКИЙ. Да так. Иисуса Христа вспомнили, соответственно и…
СЫРОМЯТНЫЙ. А давай, лейтенант, баш на баш?
ПРОНСКИЙ. Это в каком смысле?
СЫРОМЯТНЫЙ. Ты мне голову не морочишь секретами, а я тебе тоже… один секрет открываю. Между прочим, касается твоей личности. Понимаешь, я должен знать, что получу от такой операции. Знать, к чему готовиться. К звезде, например, золотой – на грудь, или деревянной – на могилу. А то всё думаю – умру и не успею прочувствовать, подготовиться.
ПРОНСКИЙ. Откуда такая практичность?
СЫРОМЯТНЫЙ. Я же детдомовский, прошёл школу выживания… Буду знать – прикину, приброшу, глядишь, моя пуля мимо просвистела. Ну что, годится баш на баш?
ПРОНСКИЙ. Плохо знаю тебя, старшина… На это дело хотел другого взять, но рекомендовали тебя. Можно сказать, всучили. Да ты не обижайся, рекомендации самые роскошные. Говорят, ты тридцать девять «языков» притащил за три года…
СЫРОМЯТНЫЙ. Зато я знаю, почему всучили. И о тебе кое-что знаю… Например, то, что ты по своему социальному происхождению чуждый элемент.
Шум, веселье усиливается, восторженные детские крики на немецком. Оба прислушиваются.
ПРОНСКИЙ (между прочим). Какой элемент?
СЫРОМЯТНЫЙ. Представитель чуждого класса. Аристократ. Князь Пронский. Всё время думал, ты просто Серёга Пронский, скороспелый лейтенант с десятилеткой. А ты аж целый князь!
ПРОНСКИЙ (настороженно). Вообще-то, старшина, этого ты знать не должен…
СЫРОМЯТНЫЙ. Не должен, а знаю. Князь!.. Кстати, первый раз в жизни вот так с князем разговариваю. Любопытно… И только сейчас начал присматриваться… А ведь похож, что-то есть. Вроде как породистый.
ПРОНСКИЙ. Не простой ты, старшина…
СЫРОМЯТНЫЙ. А уж какой ты не простой – слов нет… (Пауза.) Ладно, даю фору. Если ты своих секретов не откроешь, я всё равно открою свой. Как на духу. Потому что не привык ходить с человеком за линию фронта и носить ещё камень за пазухой. Эдакий булыжник – оружие пролетариата. Оно ничего, но к земле тянет и трёт.
ПРОНСКИЙ. Нет, я тебе открою. Есть у меня привычки. Уважать чужие обычаи, например… В общем так. На этот участок обороны явился генерал фон Вальдберг, начальник всего северо-восточного укрепрайона. Приехал тайно сегодня под вечер и будет здесь до утра. С одним шофёром, без обычного эскорта. Совершенно неясно, зачем. Представляешь, если его вытрясти? Сколько мы солдатиков спасём при штурме? Не одну тысячу. Другого случая взять такого «языка» больше не предвидится. Потому и спешка. Информация пришла три часа назад.
СЫРОМЯТНЫЙ. Погляди ты!.. Я думал бардак, а тут… И что, придёт в костёл?
ПРОНСКИЙ. Придёт или нет, но интересовался костёлом. И весьма активно.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ёкарный бабай! Как работать научились… Потому и часовых выставили из спецбригады СС… Теперь ясно, почему не Остапенко пошёл, а тебя на это дело пихнули. Если приставка – фон, значит, генерал этот из благородных, так?
ПРОНСКИЙ. Барон, военная косточка…
СЫРОМЯТНЫЙ. А ты – князь. Это значит, чтобы аристократа брал аристократ, верно?
ПРОНСКИЙ. Я так не думал…
СЫРОМЯТНЫЙ. А я сразу прибрасываю! Логика – наука железная. Холоп холопа, князь князя. Наши тоже начали соображать в этих нюансах. Да и немецкий ты знаешь…
ПРОНСКИЙ. Генерал говорит по-русски. Учился в московской академии, ещё в двадцать седьмом…
СЫРОМЯТНЫЙ. Выучили на свою голову… И чего ему надо в этом костёле? Хоть бы крыша была…
ПРОНСКИЙ. Не знаю… Может, просто помолиться приехал перед Пасхой. Война-то проиграна, а вдруг он верит, допустим, в чудодейственность этих стен?
СЫРОМЯТНЫЙ. А, ну да, вы же, князья-бояре, все с заморочками. Только вот хрен что вымолит! Голову гадине, считай, свернули! Пора им всем топать в подземные войска… (Вдруг.) Да, лейтенант, озадачил!
ПРОНСКИЙ. Сам просил.
СЫРОМЯТНЫЙ. Так он же в любую минуту может нагрянуть?
ПРОНСКИЙ. Страшно стало?
СЫРОМЯТНЫЙ. Кому? Мне?.. Ну, лейтенант!.. Я прибрасываю, как дело провернуть с умом. Не провернём – нас отсюда живыми не выпустят.
ПРОНСКИЙ. Надо провернуть, старшина. Такого «языка» один раз за всю войну берут.
СЫРОМЯТНЫЙ. Это у меня сороковой будет…
ПРОНСКИЙ. Говорят, сороковой – «язык» роковой.
СЫРОМЯТНЫЙ. А, я в это не верю, всё фигня! Тут главное предусмотреть и вовремя почуять опасность… Вот костёльчик этот мне определённо не по душе.
ПРОНСКИЙ. Почему?.. Крыши нет, так даже хорошо. Звёзды над головой и Господь Бог, больше ничего не мешает. Молитвы услышаны будут…
СЫРОМЯТНЫЙ. Хреново, лодка спускает, всю дорогу опять дуть придётся. Он тяжёлый, не знаешь? Генерал-то?
ПРОНСКИЙ. Старый, знаю. Вес не сообщили. Рост тоже…
СЫРОМЯТНЫЙ. Старый, значит разъелся, тяжёлый… Если здоровый бычара, туго нам придётся с нашим американским десантным кораблём. Потонем на хрен вместе с бароном.
ПРОНСКИЙ. Ничего, у тебя дыхалка мощная, дуть будешь, пока плывём.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну и роль ты мне отвёл…
ПРОНСКИЙ. Мне кажется, Сыромятный, у тебя есть ещё одна роль, своя собственная.
СЫРОМЯТНЫЙ (не сразу). Есть, лейтенант… Сволочная, прямо скажем. Для твоего княжеского уха, так и вовсе подлая. Перед тем, как нас в пару послать, имел я беседу с одним майором из Смерша… Да видел ты его, в штабах всё крутится, такой бровастый и шнобель – во! Чтоб нюхать…
ПРОНСКИЙ. Видел, очень даже симпатичный смершовец, воспитанный, интеллигентный…
СЫРОМЯТНЫЙ. Этот интеллигент и дал мне задание сексотить за тобой. Говорит, присмотри за лейтенантом, потом доложишь в письменном виде каждый его шаг. Мол, по той причине, что не наш он человек, Пронский, а принадлежит к известному княжескому роду.
ПРОНСКИЙ. Спасибо за откровенность, старшина. Разумеется, сексотить ты отказался?
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну да, откажись у него, попробуй. Сам загремишь, будто и не водил «языков» из-за линии фронта.
ПРОНСКИЙ. Не ожидал…
СЫРОМЯТНЫЙ (по-свойски). Ты не расстраивайся… князь! И этого надерём, видали мы Смерш и интеллигентнее. Главное с генералом вернуться. Я ему такое напишу – от зависти сдохнет. Однажды он на Остапенко попросил написать, так я поэму сочинил – сразу орден дали. А так всё не давали, всё документы наградные терялись, потому что Остапенко из Западной Украины.
ПРОНСКИЙ. Не понял ты, Сыромятный… Конечно, обижаться на Смерш, это всё равно, что обижаться на холодную воду в реке. Но обидно! Три года на фронте, два ордена… А какой-то майор тебя всё время держит под присмотром.
СЫРОМЯТНЫЙ. Наплевать и растереть. Пошёл он в пим дырявый! Не тебя одного нюхает, не обидно… Да и не княжеское это дело – обижаться на таких козлов. Будь я князь – такое быдло в гробу видал!
ПРОНСКИЙ. Понимаешь, всё время приходится доказывать, что есть… как бы само собой, от природы. Например, любовь к Отечеству. Когда просился в офицерскую школу… И потом, когда в окопы попал… Я о своём происхождении сам-то узнал, только когда на фронт уходил. Отец стал прощаться и сказал… Родители скрывали, даже фотографии прятали… Доказывать и доказывать! Всегда быть смелее всех, отважнее всех. Это называется, комплекс неполноценности.
СЫРОМЯТНЫЙ. Да не бери ты в голову, Серёга! Знать, что расстроишься – не сказал бы… Но булыжник мне за пазухой трёт!
ПРОНСКИЙ. Молодец, что сказал, спасибо. А то я каждый раз думаю, что давно доказал… Но нет, видимо, за всю жизнь не докажешь.
СЫРОМЯТНЫЙ (отвлекает). Тихо в саду становится… Патруль порядок наводит. Пока мы базарим – генерал явится…
ПРОНСКИЙ. Это верно, старшина. Давай по местам. Ты – у входа. Войдёт – пропускаешь. Остальное – дело моё.
СЫРОМЯТНЫЙ. Если охрана? Какой-нибудь жлоб из СС?
ПРОНСКИЙ. Всё равно. Перекрой вход и всё… А я стану доказывать любовь к Отечеству. Ни в коем случае не стрелять.
СЫРОМЯТНЫЙ. Может, на подходе, в саду взять? Там просторнее…
ПРОНСКИЙ. Только здесь. Стены хоть и чужие, а помогут. Да и Господь над головой…
Оба скрываются – Пронский неподалёку от разрушенного распятия, Сыромятный – у входа. Затемнение, пауза.
Картина вторая
В саду перед костёлом появляются фон Вальдберг и Томас – толстый, раскормленный юноша в полевой форме солдата вермахта и железной каске, без оружия. Типичный гитлерюгенд, но генеральский сынок. Генерал одет в полевую форму, сверху – кожаный плащ без знаков отличия и шляпа. Идут прогулочным шагом, неторопливо беседуя на ходу по-немецки.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Ты не похудел на фронте, Томас. Вас хорошо кормят?
ТОМАС. Нет, мой генерал. Кормят очень плохо. Но мы шутим, веселимся, и это притупляет чувство голода.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. В крепости хранились большие запасы продуктов…
ТОМАС. Солдаты говорят, если не будет пищи, мы съедим толстого поросёнка.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Кого?
ТОМАС. Толстого поросёнка. То есть, меня, мой генерал.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Ты же понимаешь, это шутка. Обыкновенная солдатская шутка.
ТОМАС. Я понимаю, мой генерал. Временные трудности со снабжением…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Это вечное чувство голода… Моей мечтой был кусочек шпика… Помнишь, с красным перцем и прослойкой мяса? Вам дают шпик?
ТОМАС. Да, мой генерал. Один маленький кусочек в день, но без перца и мяса. И очень жёлтый.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. А я помнил с перцем, видел во сне. И думал о нём, даже когда русская артиллерия обстреливала наши окопы. (Останавливаются у входа в костёл.) Однажды снарядом убило лошадь из нашего обоза, тощую и заморенную лошадь. Мои солдаты резали от неё мясо, варили и ели. Я не мог, воняло потом и ещё… в воображении видел кусочек шпика. Солдаты называли это … грязным словом, обзывали аристократом и ели конское мясо…
ТОМАС. В крепости нет коней, мой генерал. Мы бы тоже ели…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Почему ты называешь меня по званию?
ТОМАС. Нас обучали… Я привык… папа.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Вид у тебя… не совсем здоровый. Это ожирение мне не нравится. Вас осматривает доктор?
ТОМАС. Доктор говорит, мне следует много маршировать на плацу, чтобы похудеть. Плохое питание мне полезно. Я вообще не думаю о пище.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. О чём же ты думаешь на войне?
ТОМАС. О том, что вижу и чувствую в данную минуту… мой отец.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Когда я был солдатом, всё время думал о пище… А что ты сейчас чувствуешь, Томас?
ТОМАС. Я боюсь, они съедят меня. Поэтому стараюсь ничего не есть, чтобы похудеть. Я уже целую неделю пью одну воду. Если я стану худой, как все, то меня не съедят. И я останусь жив.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Но нельзя совсем отказываться от пищи, Томас!
ТОМАС. Можно, чтобы сохранить жизнь.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (взволнованно). Ты… солдат, и должен есть, чтобы быть сильным, чтобы…
ТОМАС (после паузы). Да, мой генерал.
Проходят мимо костёла, на ходу.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Не могу обманывать, мой мальчик. И не могу сказать всей правды… Есть следует, чтобы просто жить. Просто выжить… Ты можешь умереть от голода!
Скрываются за углом. Показывается у входа Сыромятный, громким шёпотом.
СЫРОМЯТНЫЙ. Лейтенант?.. Это он? Слышь? По стати – генерал, только в цивильном.
ПРОНСКИЙ. Спокойно, это он.
СЫРОМЯТНЫЙ. А это что за чучело с ним? Охрана? Шофёр?
ПРОНСКИЙ. Тихо… Не шуми.
СЫРОМЯТНЫЙ. В бога душу… А если уйдёт? Лейтенант?
ПРОНСКИЙ. Не уйдёт… Заметил, как на костёл смотрел?
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну, лейтенант!.. Говорил, давай в саду возьмём. В руках бы уже был.
ПРОНСКИЙ. Далеко не уйдёт, там забор… Скоро вернётся.
СЫРОМЯТНЫЙ. Слышь, они о чём базарят?
ПРОНСКИЙ. Ты что в школе делал? Надо было язык учить…
СЫРОМЯТНЫЙ. Рожей не вышел языки учить… А кто это с ним?
ПРОНСКИЙ. Сын, гитлерюгенд. Его поздний сын…
СЫРОМЯТНЫЙ. Кто?!. Сын? Это его сын?
ПРОНСКИЙ. Да, зовут Томас.
СЫРОМЯТНЫЙ. Папашка!.. Генерал, не мог сынулю спасти от мобилизации?
ПРОНСКИЙ. Не знаю, наверное не мог.
СЫРОМЯТНЫЙ. А ты удачливый, князь. Я как-то и не надеялся… Ё-моё! Притащим генерала – по звезде на грудь.
ПРОНСКИЙ. Кому по звезде, а кому по…
СЫРОМЯТНЫЙ. Только бы не ушли. А чую – будут звёзды.
ПРОНСКИЙ. Ты сначала притащи.
СЫРОМЯТНЫЙ. Выходит, генерал к сынку-волчонку на свидание приехал? Потому и тайно? Ах, сука…
ПРОНСКИЙ. Похоже на то, посмотрим. Они давно не виделись…
СЫРОМЯТНЫЙ. О чём говорят-то?
ПРОНСКИЙ. О еде говорят.
СЫРОМЯТНЫЙ. Видно, пожрать они оба не любят. Сынок-то с папашку весом…
ПРОНСКИЙ. Генерал рассказывал, как голодал в окопах. На первой мировой, что ли. А сын какой-то заторможенный, как больной.
СЫРОМЯТНЫЙ. Главное, охраны нету. И патруля близко не слыхать. Везуха! Только бы не сглазить.
ПРОНСКИЙ. А может, попрощаться приехал, с фронта…
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну дела… Тихо! Кажется, идут назад. Сейчас приголубим.
ПРОНСКИЙ. Всё по моей команде. Своё место знаешь.
СЫРОМЯТНЫЙ (с обидой). Знаю, мог бы не тыкать носом… Аж сразу тепло стало, согрелся. Но два глотка мои!
Появляются ФОН ВАЛЬДБЕРГ и ТОМАС, шаг более энергичный, останавливаются у входа.
ТОМАС. Я говорил, отец. Костёл разбит американской авиацией.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Это не имеет значения. Русские говорят, даже в разрушенном и покинутом храме идёт служба…
ТОМАС. Там давно нет священника. Уехал сразу после бомбёжки.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. В этом костёле можно молиться без священника.
ТОМАС. Слушаюсь, мой генерал!
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (после горькой паузы). Это же тот самый костёл, в котором всё и произошло. Нас услышит Дева Мария. Если искренние молитвы будут произнесены в этот праздничный день. Если быть точным, в эту праздничную ночь. Ты умеешь искренне молиться, Томас?
ТОМАС. За нас молится фюрер…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (после паузы). Господь нас всех лишил разума.
ТОМАС. Что вы сказали, мой генерал?
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Идём в костёл. Только оружие следует оставить у входа, на ступенях. Где твоё оружие?
Генерал вынимает пистолет, кладёт на ступени.
ТОМАС (смущённо). Я оставил его у амбразуры… Там, в крепости.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. А следует всегда носить с собой.
ТОМАС. Я не могу носить оружия, мой генерал.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (вдруг). Не понимаю… Это твои убеждения, Томас?
ТОМАС. Пулемёт очень тяжёлый, станковый. Но я убеждён, когда пойдут русские, смогу переносить его не только от амбразуры к амбразуре, но даже на другой этаж.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (не сразу). Господь лишил нас разума…
Оба входят в костёл, присаживаются на камни у поверженного распятия в глубине храма.
СЫРОМЯТНЫЙ (шёпотом). Берём, лейтенант!.. Идиоты, разоружились!
ПРОНСКИЙ. На место! (Вынимает нож.) Смотри, чтоб патруль не наскочил. Брать буду сам.
СЫРОМЯТНЫЙ. Не княжеское это дело…
ПРОНСКИЙ. Как раз княжеское…
СЫРОМЯТНЫЙ (не добро). Ну, смотри, светлейший, не обделайся.
ПРОНСКИЙ. Чем ты не доволен?
СЫРОМЯТНЫЙ. Иди, доказывай любовь. Иди…
Пронский осторожно пробирается к молящимся. Возникает рядом с Томасом, хватает его, приставляет нож к горлу.
ПРОНСКИЙ (по-немецки). Молчать, генерал. Один звук и я убью его.
Пауза. Генерал распрямляется, стоит в позе выжидания, хладнокровен, полное достоинство.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (по-немецки). Услышал нас Господь…
ПРОНСКИЙ. Услышал и послал… Ложись. Лицом вниз. Быстро.
ТОМАС (вдруг). Мой отец! Нас услышал Господь?.. Что это?.. Почему меня…
Пронский зажимает ему рот. Генерал медленно ложится вниз лицом, но смотрит, что с сыном, косится. Пронский ловко вяжет Томаса, кляп – в рот, чёрный мешок – на голову. Затем укладывает на пол, приступает к генералу и проделывает то же самое, только без мешка. Сыромятный подходит к шапочному разбору, подбирает и надевает на свою голову шляпу генерала.
ПРОНСКИЙ. Поведёшь генерала. Я возьму мальчишку и лодку, пойду сзади.
СЫРОМЯТНЫЙ (садится). Не спеши, лейтенант, слишком резвый ты… А пойдёт генерал?
ПРОНСКИЙ. Приказ слышал? Не пойдёт – на горб и вперёд!
СЫРОМЯТНЫЙ. Слышал… Только как ты повезёшь их на этой душегубке? Втроём на ней едва ли переплывём. Куда четвёртого? Сынулю генеральского?
ПРОНСКИЙ (после паузы). Что ты предлагаешь?
СЫРОМЯТНЫЙ. Что я предлагаю!.. Если рассудить здраво – плыть втроём. Вот и всё. Без лодки, вразмашку – вода ледяная, через пару минут судороги и на дно.
ПРОНСКИЙ. Может, поднимет четверых?
СЫРОМЯТНЫЙ. Забыл, как мы сюда мурцовку хлебали? Это вдвоём. Да ещё спускает, курва… В пацане сколько весу? Пять пудов, не меньше!
ПРОНСКИЙ. Придётся в два рейса, другого выхода нет.
СЫРОМЯТНЫЙ. Не успеем, лейтенант. Через час светать начнёт и туман совсем жиденький. Хоть бы с одним нормально поспеть, чтоб не засекли на воде. Всё-таки, разлив, полкилометра и течение.
ПРОНСКИЙ. Надо было взять нормальную лодку! Деревянную.
СЫРОМЯТНЫЙ. Где бы мы её спрятали тут? На берегу – ни кустика и патруль шныряет. У вас, князей, вечно холоп виноват.
ПРОНСКИЙ. Да, ты прав, старшина… Что же делать?
СЫРОМЯТНЫЙ. Думай, ты начальник. Сам возьму, сам возьму… Взял, теперь думай.
ПРОНСКИЙ. Какие плавсредства можно найти? Доски, брёвна?..
СЫРОМЯТНЫЙ. Где тут видел доски и брёвна на берегу? Это Германия, куска дерева не найдёшь. Не то, что у нас…
ПРОНСКИЙ (после паузы). Получается загадка: волк, коза и капуста…
СЫРОМЯТНЫЙ. Всегда так получается, если кто-нибудь один на себя одеяло тянет. На хрена ты второго «языка» брал? Спрашивается, на кой он ляд, этот гитлерюгенд?
ПРОНСКИЙ (возмущённо). Ну всё, хватит, Сыромятный. Надо искать выход.
СЫРОМЯТНЫЙ. А не надо было второго брать!
ПРОНСКИЙ. Как же – не брать? Куда его?
СЫРОМЯТНЫЙ. Как первый раз замужем! Куда…
ПРОНСКИЙ. Они же – отец и сын.
СЫРОМЯТНЫЙ. У них что, на лбу написано? Сын… В немецкой форме – значит солдат противника.
ПРОНСКИЙ. Я слышал, как они разговаривали, называли друг друга. Это отец и сын.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну тогда прихвати с собой его мамашу, бабку и деда. В плен всей семьёй-фамилией.
ПРОНСКИЙ. Кончай ёрничать, старшина!
СЫРОМЯТНЫЙ. Ага, ты ещё покричи и ногами потопай. Может, немцы проснутся и прибегут… Привыкли орать на холопов.
ПРОНСКИЙ. А что ты взъелся? Надо «языков» переправлять на ту сторону, а не базарить. Знал бы, что ты такой…
СЫРОМЯТНЫЙ. Какой – такой? Ну-ка, ну-ка… Кто дёрнулся – сам возьму?
ПРОНСКИЙ. Тебе обидно стало? Испугался, звезды не дадут? Дадут, не волнуйся.
СЫРОМЯТНЫЙ. Я и не боюсь. Только если бы брали вместе, такого идиотства я бы не допустил. Пацана в расход – генерала взяли. Вот и всё. Сейчас бы уже плыли.
ПРОНСКИЙ. Он же совсем… мальчишка, лет тринадцать.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну да, такие мальчишки с фаустпатронами в Кёнигсберге наших танкистов палили – только шуба заворачивалась.
ПРОНСКИЙ (смотрит на Томаса). Значит, его в расход?
СЫРОМЯТНЫЙ. А куда ещё?.. Конечно, можешь усыновить зверёныша, сопли ему вытирать.
ПРОНСКИЙ (после паузы). Теперь как-то уже трудно…
СЫРОМЯТНЫЙ. Вот это я и имел в виду. Противника надо уничтожать в бою. Тебя чему учили?
ПРОНСКИЙ. Резать пацанов меня не учили.
СЫРОМЯТНЫЙ. Правильно. Когда взял в плен и рассмотрел, что это пацан. Не взял бы, так всё в порядке. Пазганул ножом и не заметил…
ПРОНСКИЙ (медленно). Слушай, старшина… Мне его сейчас … не убить. Из автомата бы… А ножом – не смогу.
СЫРОМЯТНЫЙ. Конечно, у тебя же княжеское воспитание. Благородство, честь… Что ещё там? А у нас, у быдла – примитивные чувства. Мы можем.
ПРОНСКИЙ. Что ты пристал? Нас одинаково воспитывали.
СЫРОМЯТНЫЙ. Тогда не рассусоливай. Отведи подальше в угол и… Докажи любовь к Отечеству.
Пауза. Пронский встряхнул Томаса, посадил его на пол. Тот смотрит куда-то мимо, на распятие. Генерал мычит.
ПРОНСКИЙ. Нет, не смогу… Да ещё здесь.
СЫРОМЯТНЫЙ. Значит, мне прикажешь?.. Сам ты пацан ещё, а не вояка.
ПРОНСКИЙ. Приказать… Приказывать не буду. Прошу… Надо что-то делать. Время теряем.
СЫРОМЯТНЫЙ. А я будто каждый день таких пацанов бью, да?
ПРОНСКИЙ (не сразу). Старшина… Может. Отпустим его?
СЫРОМЯТНЫЙ. Конечно, сейчас. Отчалить не успеем, как накроют.
ПРОНСКИЙ. Уведём на берег… Привяжем где-нибудь и отчалим.
СЫРОМЯТНЫЙ. Там у них патруль и боевое охранение. Найдут – труба. Не довезём генерала. А мне как-то не хочется перед концом войны немецких раков кормить. Инструкция разведки написана кровью между прочим. Этому уж точно тебя учили. Заканчивай канитель.
ПРОНСКИЙ. Давай здесь привяжем и пусть сидит (ищет, к чему привязать, трогает крест – тот падает на стену).
СЫРОМЯТНЫЙ. Ага, ты его к кресту привяжи!
ПРОНСКИЙ (вдруг). Как странно всё… Конец войны, крах фашизма, начало новой эры… И почему-то когда меняется идеология, гибнут дети. Взрослые убивают детей. С этого начинается всякая новая идеология.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ты что там мелешь?.. Каких детей?
ПРОНСКИЙ. Когда родился Иисус Христос, царь Ирод приказал убивать всех маленьких детей.
СЫРОМЯТНЫЙ. Чего-чего?..
ПРОНСКИЙ. Царь Ирод приказал истребить всех младенцев. Чтобы уж наверняка убить Христа.
СЫРОМЯТНЫЙ. Тьфу!.. Это что, из Библии?.. Мать твою… Я думал, у тебя мозги поехали… А причём здесь идеология?
ПРОНСКИЙ. Ну ведь Христос нёс новую веру. Вера – это и есть идеология.
СЫРОМЯТНЫЙ. Не знаю… Я не верующий, и за плечами – семилетка и комсомол. Нашёл что вспоминать… Это когда было?
ПРОНСКИЙ. В революцию тоже больше всего гибли дети.
СЫРОМЯТНЫЙ. Это можешь мне не рассказывать. Я сам – из беспризорников.
ПРОНСКИЙ. Тем более… Большевики внедряли новую идеологию и губили детей.
СЫРОМЯТНЫЙ (после паузы, вдруг). Лейтенант, я этого не слышал, а ты не говорил. Понял – нет?
ПРОНСКИЙ. Теперь будет новая Германия, а снова убивают младенцев…
СЫРОМЯТНЫЙ. Где ты тут видишь младенцев?
ПРОНСКИЙ. Он как младенец. Он же ничего не понимает. Какой-то заторможенный…
СЫРОМЯТНЫЙ. Недоделанный!.. Погляди на папашку-генерала? Сколько ему лет? В таком возрасте всегда такие недоделанные и получаются. Закон природы.
Генерал мычит сильнее, ёрзает. Сыромятный опрокинул его ногой, наступил.
СЫРОМЯТНЫЙ. Лежи, ты своё отвоевал.
ПРОНСКИЙ. Был бы злой – ничего… А то сидит, как птенец.
СЫРОМЯТНЫЙ. Давай, жалей, дави слезу… Философ.
ПРОНСКИЙ. Сегодня же – пасхальная неделя по католическому календарю.
СЫРОМЯТНЫЙ. Всё, хватит! Пошёл ты!.. (хватает Томаса за шиворот). Ладно, князь!.. Ты не можешь – я могу. Я всё могу! Потому что пока ты мочалку жуёшь – время уходит. Через час светать начнёт. Не дай Бог, туман подымется… А я жить хочу, понял? Звезды мне не надо – ни золотой, ни деревянной. Жить хочу. И мне трубу с прибором положить на этого сосунка. Эти недоноски, между прочим, – добровольцы, потому и кусаются, как волчата. А вырастут – резать начнут. Сиди тут, размышляй, философствуй, разведчик хренов! В жисть с тобой больше не пойду!
ПРОНСКИЙ. Что это ты вдруг решился? Мог бы сразу, не тянул..
СЫРОМЯТНЫЙ. А хотел поучить тебя, пацана! Чтоб ты в следующий раз хвост не поднимал. Сидел и поджимал, когда я говорю. И не дёргался поперёд батьки в пекло, герой.
Фон Вальдберг мычит, пытается встать.
СЫРОМЯТНЫЙ (уходя). Держи этого! Чёрная работа – холопу. Сам ни украсть, ни покараулить.
Отводит Томаса в сторону, достаёт нож.
ПРОНСКИЙ. Только не здесь, старшина. Уведи куда-нибудь!
СЫРОМЯТНЫЙ. Он ещё приказывает!
ПРОНСКИЙ. Приказываю!
СЫРОМЯТНЫЙ. Чего-о?.. (Возвращается.) Я сказал – не подымай хвост!
ПРОНСКИЙ (жёстко). Уведи из храма. В саду никого нет. Нельзя в храме. Мы же люди всё-таки…
СЫРОМЯТНЫЙ (уходит из храма). Ещё и условия ставит. Спасибо бы сказал…
Исчезает вместе с Томасом. Пауза.
Картина третья
Генерал встал на колени, мычит, пытается двинуться вслед.
ПРОНСКИЙ. А ты же русский знаешь, понял, куда повели… Не нравится?
Фон Вальдберг хрипит, валится на бок. Пауза. Пронский поднимает его, трясёт – будто он мёртвый. Выхватывает кляп, бьёт по щекам, приводит в чувство, смотрит глаза.
ПРОНСКИЙ. Этого ещё не хватало!.. Отдашь Богу душу. Эй?.. Вроде, только сознание потерял. Не генерал – красна дева… Впрочем, понятно.
Генерал приходит в себя, сумасшедшие глаза.
ПРОНСКИЙ (по-немецки). Закономерный исход, генерал. Вы ожидали другого, когда убивали наших… парней?
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (вдруг по-русски, с акцентом). Это мой сын! Это мой последний сын. Больше никого нет. Не убивайте мальчика…
ПРОНСКИЙ. А, заговорил… Поздно вспомнил русский.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Нет поздно! Нет поздно! Остановить! Мой сын Томас! Последний сын!
ПРОНСКИЙ (зажимает ему рот, озирается). Не кричи. Поднимешь тревогу – и тебя туда же. Молчать (По-немецки.) Молчать. Приказываю молчать.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Я старый, убейте меня – оставить сына. Он – маленький. Томас совсем юный, тринадцать лет.
ПРОНСКИЙ. Ничего не выйдет, генерал… Ты – нужен, твой сын – не нужен. Такая необходимость. Война (По-немецки.) Война.
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (полубезумно). Последний сын… Поздний сын… Нет поздно! Остановить. Спасти! О, дева Мария! Останови! Люди не слышать – ты слушать! Имя Твоего Сына – спаси Томаса!
ПРОНСКИЙ. Это надёжнее, генерал. Просите деву Марию…
ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Он совсем юный, маленький. Спаси?.. Не делал зла. Не успел. Святая Дева! Карай меня, я грешен – его оставить на земле. Томас – ангел!.. Всемогущая! (По-немецки.) Не лишай меня единственного сына. Неужели возьмёшь Томаса за грехи мои?
ПРОНСКИЙ. Прекрати, генерал, и так тошно. Молчать, я сказал!.. За твои грехи, за твои карает. А наши матери не молились, когда ты бил наших ребятишек? Вот тебе наказание, получай! Своего жалко, да? Он – чистый и безгрешный. А когда сам губил чистых и безгрешных, думал, что творишь?
ФОН ВАЛЬДБЕРГ (вдруг). Слышать голос! (По-немецки.) Я слышу голос!
