Сергей Бортников
Путь командарма (сборник)
Кони вороные
Лагерь «Проминент».
Август 1942 года
– А, помнится, Миша, в молодости ты неплохо пел! – задумчиво произнес Ковин, вглядываясь в открытое окошко, за которым резво гоняли мяч мужчины в длинных «семейных» трусах.
Футбольные поединки, в которых принимали участие как узники, так и лица, призванные за ними присматривать, давно стали в лагере визиткой, традицией, украшением выходного воскресного дня.
– Было дело, – согласился Потапов.
– Помнишь нашу любимую?
– А как же!
– Давай в два голоса…
– Давай!
Генерал набрал полную грудь воздуха и, выдохнув, весело затянул:
Начинаются дни золотые
Воровской неприглядной судьбы,
Крикнул: «Кони мои вороные,
Черны вороны, кони мои!».
Вот подъехал я быстро и смело,
Ловко выпрыгнул я из саней,
Нежно обнял я девичье тело,
И на сердце мне стало милей.
И всю ночь я не спал до рассвета,
Целовал ее в грудь и уста,
Долгожданного ждал я ответа,
Вороные все ждали меня.
И чтоб замуж скорее отдали,
Много денег я отдал отцу,
А как только ответа дождался,
Вороные умчали к венцу.
И чтоб жизнь ее сделать, как в сказке,
Темной ночью я в банк проскользнул,
Набрал денег мешок под завязку,
А с деньгами опять ускользнул.
Так мы прожили с нею три года,
Но ведь счастью бывает конец,
Нас постигла беда и невзгоды,
И всему был виною отец.
Как-то в карты он раз проигрался,
Денег не было, нечем платить.
Попросить у меня постеснялся
И решил на меня заявить.
Разлучили с женой молодою,
Посадили в Бутырку-тюрьму.
И большим меня судом судили,
Я был сослан в глухую тайгу.
Так три года я там проскитался,
Сил уж не было больше страдать,
Как-то раз удалось ухитриться —
Обмануть часовых и удрать.
Прибегаю в родной городишко,
Вот уж дом, вот конюшня моя,
А как только к конюшне пробрался
Вороные узнали меня.
И заржали мои вороные,
Я их гладил рукою в ответ.
Вспоминаю те ночки былые,
А хозяйки давно уже нет.
А хозяйка сидела в остроге,
Проклиная злодейку-судьбу.
И она там невинно страдала
За мою, за большую вину.
Прошел месяц, и вот в воскресенье
Под конвоем ее повели.
Я стоял и дрожал от волненья,
Рядом кони стояли мои.
И рванулися черные кони,
Сколько было у них только сил,
Двух конвойных они задавили,
Я ее на лету подхватил.
Мы летели, а пули свистели
Но догнать нас они не могли,
Потому что, как вихорь, летели
Черногривые кони мои.
А как только погоня утихла,
В поцелуях мы оба сплелись,
Снег копытами кони взрывали
И все дальше, все дальше неслись.
Мы ушли от проклятой погони,
Перестань, моя детка, рыдать,
Нас не выдали черные кони,
Вороных им теперь не догнать.
Как в его родное Мочалово, далекое от воровской романтики, попал этот блатной фольклор, Потапов и сам не мог объяснить. Но песенку, которую он впервые услышал от своего отца – Ивана Андреевича, при случае распевала вся мужская половина деревни. Конечно же, и в соседних Рыляках, откуда был родом Ковинов, тоже неплохо знали ее слова.
Увлекшись пением, друзья не сразу заметили, что футболисты прекратили бесцельную беготню и теперь, раскрыв рты, слушают «бесплатный концерт».
– Ну, чего уставились? – наконец-то вернувшись на землю, закричал Тимофей Егорыч. – Развесили уши… Гоняйте дальше свою клизму!
Зона
Территория освобожденной Западной Украины.
1939–1940 годы
(По так и не опубликованному исследованию Сергея Ткачева «Зона»)
Удивительно, но после официального принятия новых членов в дружную семью советских народов у Страны Советов появилось сразу две западные границы. Старая – внутренняя и новая – внешняя.
Пограничники, охраняющие старую границу по реке Збруч, говорили, что несут службу «на зоне». Раньше так выражались только те, кто работал в лагерях или тюрьмах. Но с 1939 года сторожевые функции предписали и солдатам в зеленых фуражках. Ведь с недавних пор они бдили лагерь нового типа, одну большую Зону – Западную Украину и Белоруссию, а чуть позже – и Буковину с Прибалтикой.
Служить «на зоне» доверяли только бывалым бойцам, срок демобилизации которых все откладывали и откладывали до лучших времен.
А те почему-то никак не хотели наступать.
Часто «на усиление» старой границы посылали тех, у кого закончилась служба на новой – той, что в спешном порядке обустраивали вдоль живописной речки Буг.
Секрет «усиления» раскроется только с началом Великой Отечественной войны, когда героические стражи советских границ, чудом уцелевшие в первые дни кровавой бойни и теперь вместе с воинами доблестной 5-й армии организованно уходящие на восток под непрерывными ударами германских войск, попробуют закрепиться на бывшем рубеже, где, по их сведениям, должны быть и железобетонные доты, и артиллерийские погреба с механизированной подачей боеприпасов, и автономные подземные электростанции, и системы для круглосуточной подачи воды, и казематы для отдыха.
Но там уже не было ничего этого.
Их ждали только бывшие сослуживцы, копающие окопы перед зданием заставы, и плакат: «Социализм сотрет все границы капитализма».
Однако мы сильно опередили время, пропустив практически весь период становления на новых землях власти рабочих и крестьян.
Началось оно, это становление, привычно – с депеш, реляций, донесений.
Так, руководство погранвойск НКВД УССР с помпой сообщило в Москву, что 18 сентября в районе заставы Сатанов с противоположного берега реки Збруч к нашим пограничникам подошла группа жителей села Калагаровка[24]в количестве 300 человек с оркестром и флагами «чтобы выразить свою благодарность».
В тот же день на основании этого донесения начальник политического управления пограничных войск НКВД СССР дивизионный комиссар Петр Никифорович Мироненко состряпал свой рапорт для высшего руководства страны: «В районе заставы “Сатанов” к нашей границе подошла группа польских жителей села Калагаровка в количестве 500 человек с оркестром и красными флагами, чтобы поприветствовать РККА и поблагодарить за освобождение из-под гнета польских панов».
Чувствуете разницу?
А ведь потом, используя подобную «методу», из одного сбитого вражеского самолета «лепили» два, из нескольких уничтоженных танков – десять, из сотни взятых в плен – тысячи.
При этом свои потери скромно делили на два, а то и на три.
Есть ложь, большая ложь и… статистика, как говорят англичане.
Очередное повышение
Москва, столица Союза Советских Социалистических Республик.
Май 1940 года
Георгий Константинович в новеньком парадном мундире медленно пересек Красную площадь и в третий раз за последние пять минут остановился, размышляя, как себя вести.
Сегодня его впервые вызвал сам товарищ Сталин. Чего следует ожидать от встречи с ним? Повышения, опалы?
Жуков раскрыл портсигар, размял любимую папироску и закурил. «Герцеговина Флор» – все как у вождя, только тот набивает табак в трубку английской фирмы «Данхилл», а генерал предпочитает наслаждаться куревом по старинке.
…Помощник мгновенно доложил Иосифу Виссарионовичу о прибытии «героя Халкин-Гола» и, согнувшись в три погибели, как старорежимный холоп, услужливо распахнул перед генералом дверь.
– Ком… – поднеся руку к козырьку, попытался отрапортовать Жуков, но Сталин, уже шедший ему навстречу, не дал этого сделать.
– Отставить…
– Есть!
– Поздравляю с успешным выполнением задания партии и правительства.
– Служу Советскому Союзу!
– Присядьте…
– Спасибо!
– Мне вот что хотелось бы узнать, многоуважаемый Георгий Константинович… Каким вы находите сегодняшнее состояние наших вооруженных сил? Точнее, техники, находящейся у нас на вооружении…
– Я искренне горжусь нашей Рабоче-крестьянской армией, способной решать любые, самые сложные, задачи…
– Гордиться не возбраняется. Я уже выслушал победные реляции основных героев освободительного похода на Запад. Точнее, тех, кто считает себя героями. На самом деле все оказалось не так просто. Поэтому давайте без шапкозакидательства и долгих вступлений. Начните с авиации. Какие машины проявили себя лучше во время ведения военных действий, какие – хуже…
Лоб Жукова покрылся испариной.
– Блестяще зарекомендовали себя истребители: И-15, И-16 и особенно созданные на их базе И-153, – еле выдавил он.
– «Чайка»? – продемонстрировал свою осведомленность вождь.
– Так точно!
– Хороший самолет, – Иосиф Виссарионович задумчиво погладил роскошные усы. – А что бомбардировщики? Тоже справились с боевой задачей?
– Основная нагрузка по бомбометанию легла на ТБ-3. Машина простая, надежная, но тяжеловата и поэтому не слишком поворотлива. К тому же имеет целый ряд существенных конструктивных недостатков…
– Каких же?
– Водные радиаторы, охлаждающие двигатели, постоянно текут и если вовремя не пополнять их – моторы глохнут. Поэтому приходится держать в салоне по несколько десятков бидонов с водой.
– Понял. Я сегодня же дам соответствующие указания конструкторскому бюро.
– Не поможет, товарищ Сталин. В будущих воздушных войнах в небе будут господствовать менее габаритные аппараты с более мощными двигателями, способными быстро набирать большую высоту и развивать скорость свыше трехсот километров в час.
– Хорошо. Что вы предлагаете?
– Снять ТБ с вооружения.
– Я подумаю над этим. А как наши танки?
– БТ показали себя с самой лучшей стороны. Во всяком случае, японские не могут идти с ними ни в какое сравнение. Как говорят в народе, не годятся даже в подметки.
– Спасибо, товарищ Жуков. Вы меня обнадежили… Значит, недаром ВКП(б) неустанно печется об усовершенствовании нашей боевой техники?
– Недаром, товарищ Генеральный секретарь!
Сталин поморщился. С 1934 года он именовал себя скромно – секретарем и других нацеливал на такое обращение.
Но героям прощались и не такие промахи.
– Еще раз благодарю за обстоятельный доклад, – вождь улыбнулся и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
Но это было еще не все. Самое главное, он, как всегда, приберег напоследок.
– Теперь у вас есть боевой опыт. Так что принимайте Киевский округ, товарищ Жуков.
– Есть! – словно молодой красноармеец, бодро выпалил генерал.
За пределами «колючки»
Лагерь «Проминент».
Конец августа 1942 года
Очередной визит коменданта лагеря, впервые прибывшего в его комнату в сопровождении двух вооруженных конвоиров, ничего хорошего не сулил.
«Все, капут! – подумал Михаил Иванович. – Кончилась моя песня…»
– Я с ним! – заорал верный Ковин, но один из гитлеровцев молча оттолкнул ученого в сторону.
Генерала вывели за территорию лагеря, посадили в машину и завязали глаза.
Вся жизнь в одно мгновенье пробежала перед ними…
Великая Октябрьская социалистическая революция, академия, Халкин-Гол, первые дни войны, ставшей для советских людей Великой Отечественной, роковой разрыв снаряда… Сталин, Жуков, Ковин… Гудериан, Петерсон, фон Ренне, Федриготти… Отец – Иван Андреевич, мама – Наталия Дмитриевна, брат Иван, сестра Прасковья, покойная супруга – Нина Антоновна, единственный сын – Юрий…
Нет, смерти он не боялся, особенно после «ликбеза» от Тимофея Егорыча.
Просто очень хотелось дожить до победы. Доказать всем, что он не трус, не предатель…
Машина остановилась.
Пленного вывели на свежий воздух и слегка подтолкнули в спину.
Тело уперлось во что-то железное и жесткое.
– Анцих![25]
Потапов поднял ногу и поставил на металлическую поперечину.
«Что это? Лестница? Трап?»
– Ауфзитцен![26]
За миг взревели мощные двигатели, затряслось железо, в животе что-то забурлило, к горлу подступил удушающий комок, и генерал наконец-то догадался, что находится в салоне самолета.
Первая встреча[27]
«Вервольф», восточная ставка Гитлера.
Конец августа 1942 года
Яркий свет резко полоснул по глазам, с которых наконец сняли повязку.
Потапов зажмурился.
А когда все же поднял веки – чуть не обомлел!
Напротив него стоял худощавый, жилистый человек среднего роста в сером полевом кителе без знаков отличия.
Мешковатая фигура, буйный чубчик, каждый раз при очередном дергании туловища застилающий серые, водянистые глаза, лихорадочно блестящие на желтом болезненном лице, не оставляли сомнений – перед ним сам Адольф Гитлер, бесноватый фюрер.
Нагловато улыбаясь, глава Рейха небрежно подал пленнику узкую, длинную, необыкновенно вялую ладонь.
Тот сделал вид, что после долгого пребывания с завязанными глазами ничего не видит, и не соизволил пожать ее.
Но даже столь дерзкое поведение генерала не смутило вождя арийской нации.
– Я должен отдать вам должное… Умелые и решительные действия пятой армии создали для нас немало проблем.
У Потапова чесались руки заехать по этой нахальной, самовлюбленной физиономии, но каким-то чудовищным усилием воли он все же сдержал себя.
И даже промямлил в ответ:
– Спасибо…
– Разрабатывая план «Барбаросса», я ставил перед своими генералами задачу армию Потапова уничтожить полностью, но вам ценой величайших потерь все же удалось отвести войска к Днепру… При этом вы цеплялись за каждое укрытие, каждый рубеж, нанося болезненные удары в ответ. Это сильно замедлило продвижение наших войск… Скажу больше, если б не ваши самоотверженные и, не побоюсь этого слова, квалифицированные действия, мы б давно взяли Москву… Впрочем, это вопрос времени и к следующему лету она все равно падет.
– Ну, это мы еще посмотрим!
– Как вы себя чувствуете, как к вам относятся, есть ли у вас какие-то пожелания? – проигнорировал его реплику фюрер.
– Все хорошо, пожеланий никаких нет.
– Мы пытаемся создать русскую освободительную армию для борьбы с большевизмом… Согласны ли вы в будущем ее возглавить?
– Нет. Я – воспитанник Коммунистической партии, вырос при Советской власти. Она дала мне образование, специальность, поэтому от вашего предложения отказываюсь.
– Напрасно вы так. Напрасно…
– «Предателя ни с чем нельзя сравнить, даже тифозная вошь оскорбилась бы в сравнении с ним». Мы, коммунисты, придерживаемся такой позиции.
– С цитатой Горького я знаком… И в целом понимаю вас. Можете быть свободны!
– Совсем?
– А вы, оказывается, наглец, Михаил Иванович. Мои люди вернут вас на прежнее место – в лагерь! – обиженно фыркнул фюрер и повернулся к гостю задом, давая ему понять, что разговор закончен.
В учении…
Украинская ССР, Львовская область, Яворовский полигон.
Лето – осень 1940 года
Итак, Жуков получил звание генерала армии и возглавил самый большой военный округ в СССР – Киевский особый, KOBO. После чего поручил Потапову формировать 4-й МК (механизированный корпус).
В августе – сентябре 1940 года при активном участии нового соединения были проведены крупные военные маневры, на которых отрабатывались такие задачи: «Ввод мех-корпуса в прорыв», «действия мехкорпуса в глубине оперативной обороны противника», «марш и встречный бой».
На итоговом учении 26–28 сентября 1940 года лично присутствовали новый нарком обороны, Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко и начальник Генштаба РККА Кирилл Афанасьевич Мерецков.
4-й МК блестяще выполнил все нормативы. Получивший высокие оценки руководства, Потапов был просто счастлив. И решил, как водится, отметить это дело прямо в полевых условиях.
О вкусах своего покровителя – Жукова – он знал давно. Тот любил иногда пропустить рюмочку-другую хорошего коньяку. А вот к остальным участникам банкета пришлось приспосабливаться на ходу.
Семен Константинович, выросший в Бессарабии, больше тяготел к сухому красному вину, ну а Мерецков никогда не изменял традиционному русскому напитку. В войсках поговаривали, что начальник Генштаба мог запросто выпить «с горла» бутылку водки. При этом пьяным его никто никогда не видел.
Потапов сумел угодить всем.
Правда, в этот раз пили немного. И недолго. За Родину, за непобедимую Красную Армию, за здоровье вождя… После чего старший по званию – маршал Тимошенко – распорядился прекратить застолье и заняться делом, то есть в узком кругу оперативно подвести неформальные итоги учений.
– Признаюсь по секрету, Михаил Иванович… Хоть тебе нет еще и сорока, корпус ты давно перерос, – начал нарком. – Пора выдвигать тебя на командующего армией…
– Так точно. Давно пора, – поддержал его Георгий Константинович. – Я лично в генерале Потапове (он улыбнулся и подморгнул земляку) не сомневаюсь. Миша не только армию потянет…
– А кого поставим на мехкорпус? – пробурчал Афанасий Кириллович, явно недовольный ранним окончанием банкета.
– Власова Андрея Андреевича, – опуская глаза, предложил Тимошенко, хорошо знавший о непопулярности в армии своего протеже.
– Вот те раз, – пожал плечами Михаил Иванович. – Только подобрал кадры, обучил их, проверил во взаимодействии, а вы меня опять в чисто поле, на пустое, так сказать, место….
– Ничего. Тяжело в учении – легко в бою, – назидательно изрек Семен Константинович. – Давайте еще по единой, – на коня – и будем расходиться.
– За будущего маршала Потапова! – обрадовался ненасытный Мерецков.
Наставления на будущее
Лагерь «Проминент».
Конец августа 1942 года
– Ну, рассказывай, где пропадал? – спросил Ковин, который, по правде говоря, уже и не надеялся увидеть друга. По крайней мере – живым.
– Ты не поверишь… В Берлине! – устало обронил Потапов, заваливаясь на свое спальное место.
О существовании восточной резиденции фюрера, где ему довелось только что побывать, генерал, конечно же, не ведал. Да и хитромудрые враги основательно запутали следы, пересаживая его из автомобиля в самолет и обратно, а от «Проминента» до «Вервольфа» – всего несколько десятков километров, пешком за одни сутки добраться можно.
– И что он предлагал? – не унимался Тимофей Егорович.
– Возглавить РОА.
– Что за хрень?
– Так называемую Русскую освободительную армию, ныне спешно создаваемую для борьбы с большевизмом…
– Вот сволочь… А что ты?
– Я отказался… Все… Утомил ты меня своими расспросами, Тиша. Давай лучше подремлем – в этой клятой железяке, разваливающейся на части в каждой воздушной яме, выспаться просто невозможно.
– Нет, вы только подумайте!.. Он встречался с самим фюрером, а я должен дрыхнуть без задних ног… Ну-ка, выкладывай быстрее, как он тебе?
– А… Слабак… Так и хотелось навешать ему по-русски под оба глаза.
– Так и навешал бы. Чего стеснялся?
– Собачки рядом с ним были. И пара свирепого вида холуев. Со «шмайссерами» наизготовку.
– Ну и что? Погибать – так с музыкой! Я бы лично им всем пасти порвал – и зверям, и людям.
– Рано нам еще на тот свет…
– А это только Господь знает, кому рано, а кому поздно. Так что, если есть возможность умереть по геройски, лучше не упускать ее… Эх, Миша, Миша, какой шанс ты прошляпил… Представляешь: русский генерал набил морду самому Гитлеру! После нашей победы об этом трубили бы все газеты мира. Писатели б в очередь становились, чтобы такой замечательный сюжет в своих книгах обыграть.
– Спи лучше! Ничего геройского в напрасной гибели нет. Настоящий героизм состоит в том, чтобы выполнить задачу, положив при этом врагов как можно больше, а самому остаться в живых.
– Это твоя теория. А я бы не опозорился. Улучил момент – и врезал бы по его поганой роже… Так, чтобы мозги, ежели они, конечно, имеются, сотряснулись и поняли, что воевать против русских – бесполезно. Ибо покорить нас не удастся! Мы лучше погибнем, но рабами не станем.
– Ишь, как ты запел!
– Я сам себе теперь удивляюсь…
– А ведь Советская власть с самого начала хотела сделать людей свободными, сильными, гордыми.
– Жаль, я этого не понимал. Вот закончится война, приду к товарищу Сталину, стану на колени и скажу: «Прости, Отец, заблуждался, каюсь…»
– В покаянии героики мало. Где ты раньше был, когда, к примеру, в плен тебя брали? Почему тогда смелость свою не демонстрировал?
– О, это долгая история…
– У нас с тобой времени – целый вагон. Так что – давай… Не тяни… Облегчи душу.
– А тебе что, спать уже расхотелось?
– Да ради такого случая я еще сутки глаз не сомкну!
Игры патриотов
Москва, столица СССР.
Конец 1940-го – начало 1941 года
Накануне нового, 1941 года высшее руководство Страны Советов затеяло очередные военные игры. Пока только штабные, виртуальные, хотя такого слова тогда еще никто не знал.
Перед огромными картами несколько суток денно и нощно склонялись десятки генералов.
Одни из них – «синие» – которыми командовал Жуков, «косили» под нападающих, другие – «красные» – изображали защищающуюся сторону.
«Синие» то тут, то там легко взламывали плохо организованную оборону противника, глубоко вклиниваясь в его территорию, и в итоге нанесли «красным» сокрушительное поражение.
Свидетелями этого стали чуть ли не все члены Политбюро, приглашенные на учение в качестве наблюдателей.
Сталин не скрывал досады. И вскоре после окончания игры решил снова побеседовать тет-а-тет с командиром победителей.
– Скажите, Георгий Константинович, это Павлов[28] так слаб или наша система обороны в целом не выдерживает никакой критики?
– Я бы не был так категоричен. Просто все мы не учли ряд факторов, которые в конце концов и сыграли на руку потенциальному агрессору.
– Перечислите их, пожалуйста.
– Первый: внезапность удара. Второй: отсутствие серьезных оборонительных укреплений на нашей новой границе. И третий: использование противником крупных мотомехсоединений, способных решать сложные задачи в автономном режиме.
– А что же наши механизированные корпуса?
– Они закреплены за армиями и не действуют как самостоятельные боевые единицы. При внезапности удара противника связь между войсками будет нарушена, а брать на себя ответственность и предпринимать самостоятельные шаги для нанесения ударов в ответ их командование вряд ли отважится…
– То есть вы хотите сказать, что в будущей войне, которой нам, по всей видимости, уже не избежать, нападающие будут иметь колоссальное преимущество?
– Так точно! От Львова до Берлина – менее тысячи километров. При удачном стечении обстоятельств наши танки будут там уже через несколько дней. Переворот. Правительство коллаборационистов. И ход истории изменен. Но такая же перспектива имеется – теоретически – и у потенциального противника.
– Как вы думаете, сообщения разведки о том, что Гитлер вынашивает планы нападения на СССР, имеют под собой реальную почву?
– Да!
– А мы готовы к этой войне?
– Если говорить в оборонительном плане – нет. Впрочем, вы и сами все видели.
– Видел. Если у Гитлера есть такие полководцы, как вы, товарищ Жуков…
– Есть, товарищ Генеральный секретарь!
– …то Стране Советов несдобровать.
– Выходит, так.
– Да, кстати… Военное издательство нашего Наркомата обороны выпускает так называемую «Библиотеку командира»… Вам она знакома?
– Так точно!
– Недавно в ней вышла книга товарища Шпанова под названием «Первый удар. Повесть о будущей войне». Вы читали это произведение?
– Никак нет.
– И не удивительно. Книга была изъята из свободной продажи сразу после подписания Договора о ненападении с Германией. – Сталин хитро прищурил глаза и лихо процитировал без единой заминки: «Процент поражения был вполне удовлетворительным, несмотря на хорошую работу ПВО противника. Свыше пятидесяти процентов его новеньких двухпушечных истребителей были уничтожены на земле, прежде чем успели подняться в воздух… Летный состав вражеских частей, подвергшихся атаке, проявил упорство. Офицеры бросались к машинам, невзирая на разрывы бомб и пулеметный огонь штурмовиков. Они вытаскивали самолеты из горящих ангаров. Истребители совершали разбег по изрытому воронками полю навстречу непроглядной дымовой завесе и непрерывным блескам разрывов. Многие тут же опрокидывались в воронках, другие подлетали, вскинутые разрывом бомб, и падали грудой горящих обломков. Сквозь муть дымовой завесы там и сям были видны пылающие истребители, пораженные зажигательными пулями. И все-таки некоторым офицерам удалось взлететь. С мужеством слепого отчаяния и злобы, не соблюдая уже никакого плана, вне строя, они вступали в одиночный бой с советскими самолетами. Но эта храбрость послужила лишь во вред их собственной обороне. Их разрозненные усилия не могли быть серьезным препятствием работе советских самолетов и только заставили прекратить огонь их же собственную зенитную артиллерию и пулеметы»… Смотрите, чтобы наши войска не попали в аналогичное положение.
– Буду стараться, товарищ Генеральный секретарь.
– А чтобы вы еще больше внимания уделяли укреплению боеспособности наших доблестных вооруженных сил, назначаю вас начальником Генерального штаба РККА.
– Есть!
