Сергей Гарин
Студент Иконников

Полная версия

И глубокая складка легка у него между бровями…

VII

Собственно, Иконников начал раскаиваться, что принял предложение Филатова идти вместе. Он имел намерение пройти в церковь, где отпевают несчастную девушку, в смерти которой, хоть косвенно, студент был виноват. Взять же с собой Филатова, значило посвятить его во всю эту драму, чего Иконникову вовсе не хотелось. И потому он ужасно обрадовался, когда Филатов, выйдя с ним из номеров, начал прощаться.

– Куда же ты?

– В Петровско-Разумовское. Там у одного студента на квартире сходка. Я нарочно вышел с тобой, чтобы Рудзевич не догадался, куда я иду.

– А что тебе Рудзевич: нянька, что ли?

– Не нянька, но он взял с меня слово на нелегальных сходках не участвовать. Выйди я один – он начал бы допытываться: куда?.. зачем? Врать я не умею, и пришлось бы сказать.

– Смотри: не влопайся в какую-нибудь историю!

– Не влопаюсь! Ведь это почти в лесу. Там полицию – кричи – не докричишься.

Студенты расстались: Филатов пошел по Тверскому бульвару, а Иконников свернул в переулок. И только теперь, по дороге в церковь, он понемногу начал взвешивать происшедшее и ужаснулся. Так неужели умерла эта девушка? Не может быть! Почему? Ведь это был пустяк, обыкновенная шалость. Разве нужно было искупать ее смертью!

В конце переулка он увидел на пригорке церковь, а перед ней – белый катафалк с четырьмя лошадьми в попонах. Когда же подошел к паперти, – на ступеньках ее сидело человек шесть, одетых в белые, не первой свежести, ливреи, в таких же цилиндрах. Они о чем-то спорили и переругивались. Иконников прошел мимо них с отвращением: до того отталкивающие лица были у всех шестерых. У самого входа была прислонена к стене белая гробовая крышка, такая маленькая, что можно было подумать, что хоронят подростка.

Литургия уже окончилась, и в церкви почти не было народа. И только вдали, у главного амвона, где стоял гроб, толпилась кучка провожающих покойницу.

Иконников подошел к гробу и заглянул… Да, это была она… та милая, веселая девушка, которую он в ясный солнечный день перенес через улицу! И та же улыбка, которую он видел тогда около своего лица, казалось, застыла сейчас на ее маленьком, восковом лице.

И лежала она, глубоко уйдя головой в подушку, с бумажным венчиком на челе, усыпанная живыми цветами… Лежала, не подозревая, что около нее стоит тот, кто волею непонятного рока встретился на ее жизненном пути, – встретился неведомый, непрошеный и привел ее к ранней могиле.

Иконников отошел от гроба и начал рассматривать провожающих. Впереди стоял небольшого роста, пожилой, полный человек с большой лысиной. Одет он был, как одевается большинство людей среднего достатка: в темную пиджачную пару, и на жилете носил толстую золотую цепь с брелоками. Полное лицо его было печально, он поминутно вздыхал, нервно щипал небольшую козлиную бородку и размашисто крестился. Иногда он бросал взгляды на покойницу. И тогда нос его краснел, и глаза делались влажными…

Позади его, на стуле, сидела пожилая женщина в черном. Сидела нагнувшись, словно переломившись надвое, беспомощно вытянув на коленях бледные руки, зажавшие мокрый платок… Она не плакала, но, смотря на нее, студенту хотелось плакать: такого безысходного горя он никогда не видел на человеческом лице. Будто умерла и она тоже, и если и смотрят еще ее выплаканные глаза, то точно по какому-то недоразумению.

Изредка к ней наклонялась молодая, плачущая женщина и что-то ей шептала, прикладывая к глазам платок. Но сидевшая на стуле не оборачивалась, вяло качала головой и еще ниже пригибалась.

Были тут и женщины, и мужчины, старые и молодые, с печальными и безразличными лицами. И в этой толпе Иконников старался угадать жениха, но ни на ком не мог остановиться. И вдруг у левого придела он увидел молодого человека с форменной фуражкой в руке. Тот стоял, прислонившись к колонне, и по его бледному лицу текли слезы.

«Жених!.. – мелькнуло у Иконникова. – Да, да… – продолжал догадываться он, вглядываясь в фуражку. – учитель!»

Из алтаря вышло духовенство в облачениях и началось отпевание. Иконников вышел в церковную ограду. На душе было страшно тяжело. Напрасно он старался себя успокоить тем, что в данном случае судьба выбрала его только слепым орудием, – какой-то внутренний голос кричал ему, что единственным виновником всей этой истории является все-таки он, Иконников. Особенно волновала его мысль о том, что несчастная девушка сошла в могилу, быть может, опороченная в глазах своих родителей и жениха. Студент был уверен, что на этой почве и разыгралась драма.

Расхаживая около церкви, Иконников все более и более убеждался, что ему необходимо переговорить с женихом. Пусть хоть у того рассеется всякое подозрение, и память покойницы не будет в его глазах ничем омрачена.

Отпевание кончилось. Родственники вынесли заколоченный гроб, и шестеро пропойц в белых ливреях установили его на катафалк. Процессия тронулась: за гробом вели под руки пригибающуюся к земле громко рыдавшую женщину, сидевшую в церкви на стуле, а потом шли провожающие. Пошел вдали и Иконников, не теряя из виду учителя. Когда процессия вышла из переулка, студент прибавил шагу, догнал учителя и шел несколько секунд с ним рядом.

И, наконец, обратился к нему:

– Простите. Но вы были, кажется, женихом покойницы?

Учитель поднял голову и сначала бессмысленно посмотрел на студента. А потом подозрительно вгляделся в его лицо и ответил резко и озлобленно:

– А вам-то какое дело… господин студент?

Иконников почувствовал, что краска заливает ему лицо. Он не ожидал грубого тона. Хотел было ответить тоже резкостью и отойти. Но подумал, и остался.

– Я не хочу касаться вашей раны… – сказал Афанасий Петрович почти нежно. – Но вы… узнали меня?

Учитель вздрогнул и выпрямился. Впился глазами в лицо студента и вдруг опять как-то съежился и поник головой.

– Так это вы?.. – сказал он, не глядя. – Впрочем, я вас тогда не видал… я видел только ее!.. Что же вам нужно? – тихо спросил он после паузы. – Зачем вы пришли?

Афанасий Петрович взял его за рукав.

– Клянусь Богом, что я видел ее тогда в первый раз в жизни! – горячо воскликнул студент. – Я даже и сейчас не знаю ни ее имени, ни фамилии. Это была шалость… обыкновенная ребяческая шалость двух случайно встретившихся людей.

Учитель искоса глядел на студента и о чем-то думал.

– Пойдем медленнее, – вдруг сказал он.

Они пошли тише. Иконников начал было рассказывать про случай у Никитских ворот, по учитель его перебил:

– Одну минуту! Раньше я вам задам два вопроса. Позволите?

– Пожалуйста!

– Вот вы говорите, что не знаете даже и сейчас да имени, ни фамилии покойницы? Но откуда же вы узнали, например, что она умерла, что ее хоронят сегодня и даже где хоронят? Погодите, – остановил он хотевшего ответить студента. – Откуда вы узнали, что я ее жених, да и вообще, откуда вам все известно?

Иконников обстоятельно ответил, и учитель, очевидно, успокоился. По крайней мере, он уже менее подозрительным тоном сказал:

– Ну, теперь расскажите. Как это вышло?

Афанасий Петрович рассказал, и они шли некоторое время молча.

– Кто мог подумать, – покачал учитель грустно головой. – Знай я все это раньше, я поступил бы совершенно иначе! Но, войдите и в мое положение: почти накануне свадьбы я вижу, что мою будущую жену кто-то несет по улице на руках! Вскипел, признаться. Приехал и рассказал ее родителям.

– Но почему же вы не переговорили прежде всего с нею? – воскликнул Афанасий Петрович.

– Судьба! Когда я приехал к ним, она была, кажется, у портнихи. Мне бы подождать ее, да расспросить… Но у меня так клокотало все внутри, так клокотало!.. Я и брякнул! Обидно мне было тогда, – продолжал он, помолчав. – Считал, что издевается она надо мной… обманывает! На беду ехал тогда я не один, а со своим будущим шафером. Он, собственно, и указал мне на вас, когда вы ее переносили.

Учитель замолчал и задумался.

– Почему же она покончила с собой? – спросил Иконников. – Разве нельзя было все это уладить? Или, может быть, родители ее… чем-нибудь обидели?

Ответа он не получил. Прошли молча шагов двести.

– Вы пойдете на кладбище? – спросил учитель.

– Нет, зачем же! Моя миссия, собственно, закончена.

– Да, да… конечно! Ну, спасибо вам! – вдруг протянул он студенту руку. – Вы сняли с моей души большой камень! Ведь я бы всю жизнь думал, что она мне изменяла.

Он остановился и взял студента за пуговицу.

– Вот что. Вы позволите к вам как-нибудь зайти? Вы скажете мне свой адрес?

– Пожалуйста! Буду очень рад!

Иконников подал ему свою визитную карточку. Учитель прочел ее и спрятал в карман.

– Спасибо! Я Даже, может быт, сегодня зайду! Вы будете вечером дома?

– Буду!

– Вот и зайду! Простите! – спохватился он. – У меня с собой карточки нет. Но все равно: учитель Гиацинтов!

Лицо у него прояснилось. Он пожал крепко руку Иконникову и побежал догонять процессию.

Иконников отправился в нормальную столовую, пообедал и пошел бродить по улицам. Весна постепенно и заметно вступала в свои права. Улицы очистились от снега, бурных потоков нигде уже не было, и навстречу попадались люди в весенних костюмах. Мимо Охотного ряда прогнали целую толпу студентов, окруженную плотным кольцом городовых… Городовые шагали с нахмуренными лицами, с сознанием важности того долга, который они выполняют. А студенты шли, вплетая в шум улицы гул молодых голосов и звонкого, безмятежного смеха. На тротуарах останавливались прохожие, и почти все сочувственно смотрели им вслед. И только один, с мясистым, как у бульдога, лицом, смахивающий на купца, плюнул и крикнул, грозя сучковатой палкой:

– Смеетесь?.. Шарлатаны!.. Сволочь!..

До Иконникова долетела эта ругань, и у него явилось желание подойти и дать этому хулигану по физиономии. Но одумался и пошел дальше. Вернулся он домой к вечеру, просидел с самоваром до десяти часов, поджидая учителя. И решил, наконец, что тот сегодня не придет. И только хотел идти за перегородку ложиться, – как в дверь раздался довольно сильный стук.

– Войдите! – крикнул Афанасий Петрович.

Дверь отворилась, и на пороге появился Гиацинтов. Он был пьян так, что еле держался на ногах, но все-таки прошел в номер и спросил:

– Можно у вас… посидеть пять минут?

Иконников пододвинул ему кресло.

– Пожалуйста… раздевайтесь!

Учитель долго балансировал, снимая пальто. Наконец, при помощи студента, снял его и даже повесил на вешалку. А потом плюхнулся в кресло и посмотрел мутными глазами на стол.

– Само-овар?.. А во… водки… не-ет?..

– Я не пью, – сказал спокойно Иконников. – Да и вам, кажется, сегодня не следовало бы!

Учитель пьяно улыбнулся.

– Мда!..Конечно!.. Я сегодня… как говорится, пьян!.. Пьян! – взвизгнул он плаксиво. – Похоронил ее… голубку Зиночку!..

Иконников молчал, а Гиацинтов продолжал, раскачиваясь в кресле:

– Закоо…пали в сырую землю!.. Навсегда!.. Чистую голубку… мученицу!..

Он наклонился к Иконникову, обдавая его запахом водки:

– А ведь я тогда… утаил!.. Помните: про родителей?.. Ведь отец-то… этот… полный, с лысиной… Бил ее!.. Ей-Богу!.. Всегда бил!.. Еще до этого случая…

– Да неужели? – ужаснулся Иконников.

– Говорю: ей-Богу, значит, верно!.. А в тот вечер… при мне избил! На моих глазах!..

– И вы… не заступились?

Учитель бессмысленно на него посмотрел…

– Почему же вы не заступились? – переспросил негодующий Иконников. – Ведь при вас же били женщину?..

– Не заступился, потому что… я… я… скот!..

Он вдруг начал бить себя кулаком в грудь.

– Мерзавец я!.. Подлец, хотя и… интеллигент!.. Сукин сын!.. Я тебе больше скажу, – вдруг перешел он на «ты». – Я радовался, когда он ее бил!.. Понимаешь: радовался, как последняя дрянь!.. Думал, что изменяет мне… Так на же, мол, тебе: тебя бьют, а я… я… ин… ин-теллигент, радуюсь!..

Он начал плакать мелкими, пьяными слезами… Говорил о своей любви к покойнице, о том, как мечтал вырвать ее из этой атмосферы. Клялся, что он – передовой, что стоит за равноправие женщины.

Заснул он в этом же кресле, уронив голову на руки, брошенные на стол.

И храпел до самого утра, мешая спать Иконникову.