Сергей Котов
Эпоха перемен
– Значит, тоже с прокурорско-следственного? – спросил Пашкин отец, когда мы проехали район воскресенских дач.
– Нет, – я мотнул головой.
– А откуда?
– Факультет зарубежной военной информации, – ответил я.
– Вот как?
Я видел в зеркале заднего вида, как Вениамин Петрович поднял бровь.
– Грушный факультет, пап, – вставил Пашка. – Ещё и китайский будет учить, представляешь?
– Перспективно, – согласился его отец. – Ты как дальше? Служить планируешь?
– Да как пойдёт, – ответил я. – Сначала главное отучиться.
– И это правильно, – одобрил Вениамин Петрович. – Армия даёт дисциплину. А для учёбы и дальнейшего успеха знаешь, что главное?
– Самодисциплина, – ответил я.
– Верно! – он бросил на меня взгляд через зеркало. – Молодец, раз понимаешь!
В прошлый раз всю дорогу, которая оказалась довольно короткой по времени, учитывая скорость, Пашкин отец читал нам нотации насчёт того, какие качества необходимы для успеха в наше непростое время да иногда ругал правительство и чиновников. Я тогда только слушал, кивал и улыбался. На этом наше общение и закончилось.
Теперь же у меня были несколько другие планы, поэтому надо было к себе как-то привлечь внимание.
– Но вообще в армии сейчас туговато будет… эти дуболомы в Думе такое с бюджетом творят! Вроде комиссию чрезвычайную формировать собираются, а толку? Задавят их! Хотя у вас-то ещё терпимо будет, а вот как в регионах и частях… в другое время бунт бы был, а теперь, эх! – он махнул рукой, на пару секунд отпустив руль.
– Все Чечнёй напуганы, – сказал я.
– Это да! – кивнул Вениамин Петрович, – сейчас все ждут, чем переговоры закончатся.
– В Хасавьюрте-то? С Лебедем которые? Да понятно, чем, – ответил я. – Сдадут всё. Войска выведут. Обязуются дать денег на восстановление.
Пашкин папа даже скорость снизил, глядя на меня в зеркало с удивлением.
– Тоже вот так думаю, – сказал он. – Но попробуй кому-то из наших скажи! Патриоты, блин, хреновы, верят, что Лебедь сам по себе что-то решать будет.
– Не будет, – согласился я. – Да его самого из команды через пару месяцев сольют. Несмотря на все заслуги на выборах.
– Значит, так думаешь… – Вениамин Петрович постучал пальцами по рулю. – И, скорее всего, ты прав. Вообще ты умный парень, как я вижу! Из Егорьевска, говоришь? Кто отец?
– Военный пенсионер, – ответил я. – Сейчас работу активно ищет. Он такой человек, старой закалки. Умеет быть верным. Может, у вас что-то есть на примете?
– Ну ты шустрый! – Вениамин Петрович рассмеялся. – Молодец! Люблю такое.
Он снова убрал одну руку с руля, потёр лоб. Задумался. А через пару минут сказал:
– Ты, говоришь, из Егорьевска сам, да? Какой район?
– Шестой микрорайон, – ответил я.
– Вот как… – он потрогал подбородок. – Значит, давай так решим: зайди-ка ты ко мне завтра в контору. С утреца можно, часов в восемь. Тебе как?
– Пап, суббота же! – вмешался Пашка.
– Мы работаем завтра, – отрезал Вениамин Петрович.
– Куда подойти? – ответил я.
– Карла Маркса двадцать пять. Напротив администрации. Найдёшь?
– Найду.
– Завтра заходи, поговорим. Предложение к тебе будет. Если договоримся, глядишь, и с отцом вопрос порешаем.
Глава 3
Меня высадили во втором микрорайоне, и дальше до дома я шёл пешком. Несмотря на позднее время, вокруг было много гуляющего народа: последние деньки лета, пятница… кое-где кучковались компании, играли гитары. Но я старался обходить их стороной – ещё не хватало ввязаться во что-нибудь.
Прошёл мимо своей школы. Ну как своей: за жизнь я успел сменить их с десяток, а эта просто была последней в списке. Я там учился всего-то два с половиной года.
Школу только что построили, а наш класс был вторым выпускным. Помню, когда нас формировали, здание ещё не было сдано, и мы шли на уроки в соседнюю пятую школу.
Перед глазами встала выпускная линейка и последующая гулянка. Обошлись без ресторана – родители при поддержке педагогов решили, что дешевле всё будет организовать в здании школы.
Конечно же, было много спиртного. Педагоги, которые должны были следить за порядком, делали вид, что выпускники пьют безалкогольную газировку «Херши» и разведённые соки «Зуко», при этом сами выпивали вполне открыто. Некоторые ребята хватили лишнего. Кто-то остался ночевать прямо в школе.
Но я сам каким-то образом удержался в рамках. Уже под утро я и ещё несколько пацанов с девчонками отправились гулять на озёра, которые находились за школой. Там и встретили рассвет.
Помню, много думал о будущем поступлении. Понимал, что рискую – ведь, если не поступлю, был реальный риск загреметь в армию. А чеченская война тогда ещё активно продолжалась. Но всё равно решился…
Меня теперешнего от тех воспоминаний отделяли тридцать лет жизни, но, подумать только, в этом мире прошло всего три месяца…
Вот и знакомая девятиэтажка. Выглядит намного новее, чем я помнил, что не удивительно – дом сдали в эксплуатацию всего три года назад.
Домофона пока нет. Его поставят только в двухтысячном. Вместо него – кодовый замок. Я протянул руку и не глядя нажал три металлические кнопки. Замок щёлкнул. Моторная память сработала как надо.
Подъезд и лифт ещё в приличном состоянии, загадить не успели. Да и жильцы пока что тут были достаточно культурные: в основном бывшие военные, из заграничных групп войск, вывод которых заканчивали как раз к моменту постройки дома. Это потом кто-то продаст свою квартиру, кто-то умрёт, появится много новых жильцов. Подъезд к концу девяностых будет разрисован дымными надписями от зажигалок, кабина лифта исчиркана царапинами. Разве что антивандальные металлические кнопки протянут долго.
Я поднялся на девятый этаж, чувствуя, как ускоряется ритм сердца.
Вот-вот папу увижу… а ведь ему сейчас столько же, сколько мне! Так странно…
Знакомая дверь. Пока ещё деревянная, оббитая коричневым дермантином с наполнителем и натянутой поверх проволокой в виде ромбиков. В девяносто третьем, когда мы заселились, металлические двери ещё были диковинкой и в новых домах было принято так оббивать деревянные двери.
Долго не мог решиться нажать кнопку дверного звонка. Просто рука не поднималась.
За дверью началась какая-то возня. Закашлял отец. Он вообще много кашлял, когда курил. Послышалось возмущённое мяуканье.
Ну конечно, Васька ещё жив! Здоровенный сибирский кот, которого мы подобрали котёнком ещё когда отец в Чите служил. Таскали всюду за собой… он умрёт через два года, если я правильно помню. Десять лет – не такой уж большой срок для кота, но переезды, скудное и неправильное питание плюс отсутствие ветеринарной помощи своё дело сделали.
Я стиснул зубы и нажал на звонок. Внутри квартиры затрещало. Я услышал, как отец шаркающей походкой двигается к двери.
Щёлкнул замок, дверь открылась.
Из квартиры сразу же потянуло табачным дымом. Я ощутил новый приступ тошноты и головокружения: от недостатка никотина и от голода одновременно.
Отец выглядел старше, чем то отражение в зеркале, к которому я привык. И всё же мы были очень похожи. Немного поправить причёску, подтянуть морщины, убрать у меня шрам над левым глазом – и нас едва ли можно было бы отличить.
Конечно, если бы я по-прежнему выглядел на свой настоящий возраст.
– О, Сашка! – улыбнулся папа. – А я уж и ждать перестал! Автобусы-то давно того… последний час назад приехал!
– Я на перекладных, – пояснил я, ступая на порог.
– Не надо было, – он нахмурился. – Сейчас такое рассказывают…
Мы крепко обнялись.
– Да слышал, слышал, – улыбнулся я. – Как чувствуешь себя?
– Да вроде к вечеру отпустило немного…
– Простыл?
– Не-е-ет, в столовке нашей хватанул чего-то не того. Живот скрутило невозможно просто, вчера вообще пластом лежал!
– Я же говорил – не стоит там есть вообще. Мужики с собой носят. Мало того, что дорого, так ещё и отраву дают.
– Дак к тебе же собирался! Когда готовить было?
– Вот и съездил, – улыбнулся я. – Ладно, из продуктов есть что?
– Да я овсянку сварил и борщ, раз уж остался-то, – ответил отец. – Думал, что приедешь всё-таки… а ты чего не по форме?
– Нас в гражданке отпустили. Чтобы патрули не записывали, – пояснил я.
– Да ты проходи, руки мой. Голодный же небось!
– Пап, да я сам разогрею. Время первый час! Отсыпайся иди, завтра наговоримся.
– Я ещё хотел чего-то взять отпраздновать – но у нас опять с зарплатой швах… и пенсию задерживают. Слышал в новостях, что с бюджетом творится? Обещают этот… как его… секвестр! Вот и попали под него, наверно…
Этот его оправдывающийся тон мне и тогда-то было слушать тяжело. А сейчас так вообще невыносимо.
– Не беспокойся, – ответил я, стараясь не выдать эмоции. – Теперь всё хорошо будет. Обещаю.
– Ладно-ладно… вот отдохнёшь, а там учись уж!
Кот потёрся о мои ноги, потом поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза. Потом отступил и вальяжной походкой двинулся в комнату.
Я скинул кроссовки и, захватив пакет с формой, которую планировал постирать, пошёл в ванную, руки мыть.
Отец к себе не шёл. Ждал меня в коридоре. Я же с досадой смотрел на пластиковый агрегат, похожий на корыто, с моторчиком сбоку, установленный на специальной подставке у ванны. Блин, и точно: первая машинка-автомат у нас появится только в девяносто восьмом, когда отцу начнут пенсию регулярно платить.
Проблема. Чтобы камуфляж (или, как принято говорить, «комок») отстирать, его замачивать нужно было. Прямо сейчас.
– Что такое? – спросил он, когда заметил, что я мешкаю.
– Да ничего. Форму замочить надо. У нас повседневная – камуфляж. А в лагерях и полевые выходы были, и штурмовые полосы…
– А-а-а, ну давай я…
– Пап, иди лежать! Давай я тебе чаю сделаю, а? Без сахара, чтоб живот не тревожить.
Отец внимательно посмотрел на меня. Он явно собирался что-то сказать – но я не помнил, о чём тогда шла речь. Вроде бы ничего такого значимого не было… может, моё поведение изменилось – и это снова меняет содержание разговоров?
– Маман не видел? – вроде как небрежно бросил он.
Я глубоко вздохнул и тут же чуть не рухнул от головокружения. Нет, так нельзя: надо срочно чего-то сожрать. Или хотя бы выпить сладкий чай для начала.
– Ты опять ей звонил? – поинтересовался я.
– Ну да… а чё ж нет-то? Мать всё-таки… а тут присяга… такое дело…
Я выключил свет в ванной и пошёл на кухню. Отец последовал за мной.
– Не стоило, пап… – сказал я мягко. – Там… давно всё понятно.
Отец глубоко вздохнул и сел, вроде как невзначай потрогал грудь с левой стороны.
Именно сердце его и доконает. Необследованные вовремя сосуды, несделанное вовремя шунтирование… а ведь его готовы были в Бурденко принять! Врачи говорили, что ещё лет десять можно было давать с очень большой степенью вероятности.
– Ты не держи на неё зла…
– Пап, да в мыслях нет, – улыбнулся я. – Я благодарен ей за всё. А остальное… что ж, если она счастлива, то это хорошо.
– Вот и правильно мыслишь, – улыбнулся отец.
Конечно, раньше я говорил куда более резко. И в выражениях не стеснялся. Не понимая, что делаю только хуже единственному оставшемуся у меня по-настоящему близкому человеку.
Мама ушла от нас три с половиной года назад. Мне было тринадцать, и случившееся для меня стало полной неожиданностью.
Да, родители всё чаще ругались. Мама жаловалась на безденежье и неустроенность. Выговаривала отцу. Тот пытался что-то делать – но, видимо, действительно бывают такие люди, которые совершенно не приспособлены к жизни в эпоху дикого капитализма. Он пытался честно зарабатывать деньги, как его учил всю жизнь мой дед – убеждённый коммунист. Разумеется, безо всякого успеха. Потому что в ту эпоху деньги не зарабатывали – их делали. Часто буквально из воздуха…
Я набрал воды в чайник и поставил на плиту. Нашёл «трещётку» – зажигалку для конфорок, пустил газ. Вспыхнуло синее пламя.
– Чай-то есть, пап? – поинтересовался я.
Вместо ответа отец достал с полки маленькую пачку рассыпного «Майского».
Я удовлетворённо кивнул.
Несколько лет назад, когда военные хорошо зарабатывали, мама вроде как была счастлива. Правда, как я теперь понимаю, немилосердно транжирила деньги. Особенно в Польше, куда отца перевели в качестве благодарности за безупречную службу. Она покупала себе кожаные плащи, которые стоили дороже, чем отец получал в месяц. Косметику французскую, духи – этого добра у нас было навалом. В то время, как другие старались откладывать доллары и приторговывали техникой во время поездок в отпуск раз в год.
Я достал сахар и насыпал четыре ложки в кружку. Отец улыбнулся.
– Сладкоежкой остался, – сказал он.
– Тебе лучше без сахара пока, – ответил я. – Живот поберечь.
– Да я ж не спорю!
– И не крепкий, – предупредил я. – А то не уснёшь.
– Ну ты совсем-то меня за развалину не держи, – улыбнулся отец. – Усну я. Нормально всё, делай покрепче.
И всё же, несмотря на мамино поведение, отец перед самым выводом из Польши успел машину купить. В Германии, которая тогда только-только объединилась. Экспортную модификацию ВАЗ-21013, красную. Мы даже успели на ней съездить к родственникам в Самару. А вот на пути обратно у неё застучал двигатель, который отец с тех пор пытался перебрать. К сожалению, безуспешно. Он так и продаст её, по дешёвке – как раз когда я на первом курсе буду учиться…
– Кстати, – сказал я. – Просьба к тебе. Машину пока придержи, хорошо?
– Да на кой её держать-то? – отец пожал плечами. – Ничего я там не сделаю. Надо движок менять.
– Я видел в автомагазине рядом с храмом движок продаётся от шестёрки, – сказал я.
Помню, что действительно присматривался к этому движку, когда учился в одиннадцатом классе. Мечтал всё.
– За два с половиной вроде продают, – ответил отец настороженно.
– В общем, придержи пока, – повторил я.
За то, что мы без машины остались мама пилила отца особенно сильно… пилила-пилила – а потом в один прекрасный день собрала кое-какие вещи и сказала, что съезжает к другому. Сказала, что документы уже подала. Чмокнула меня в щёчку на прощание – и была такова.
Следующие несколько лет я видел её только издалека, когда приходил к её новому дому, который находился возле колледжа гражданской авиации, в частном секторе. Просто хотя бы посмотреть, как она живёт.
Надо сказать, первое время она жила очень хорошо. Вышла замуж за местного бандюка. Ездила на дорогих иномарках, отлично одевалась.
– Да всё равно пока времени заниматься нет… так, мужики иногда предлагают выкупить – но по цене лома. Так-то она пускай стоит, карман не трёт, пока работаю.
Отец держал машину на территории автоколонны, в которой работал слесарем. Благо места там свободного хватало, когда-то большое хозяйство было, сейчас, как и всё вокруг, приходящее в запустение.
Чайник закипел. Я сделал заварку, насыпал себе в кружку три ложки сахара. Потом разлил нам чай и добавил кипяток.
В это время как раз борщ разогрелся. Хороший, наваристый, с мясом. Я чуть слюной не захлебнулся, когда запах почуял. Однако же есть старался медленно, тщательно пережёвывая – всё-таки с утра ничего во рту не было, как бы плохо не стало.
– Ты как-то прям повзрослел резко, – сказал отец, глядя на меня. – Что, КМБ так повлияло? Гоняли вас?
– Да так… средне, – неопределённо ответил я, проглотив очередную ложку борща.
– Ладно, ты ешь. Не отвлекайся. Я пока тут посижу, потом уже вместе спать пойдём.
Отец смотрел, как я ем, прихлёбывая чай. А я снова думал о маме. Наверно, это всё не было бы так тяжело – если бы я знал, что у неё действительно всё хорошо. Однако сложилось иначе. Вскоре после е ё ухода родилась моя сводная сестра, от нового мужа. Жаль, что нас даже не познакомили – но мне было приятно осознавать, что где-то в мире есть ещё один не чужой мне маленький человечек.
Она погибла, когда ей было три года. Глупо, по недосмотру – попала под маршрутку, когда та сдавала задним ходом.
Это я узнал из местных новостей и сплетен, во время очередного отпуска.
Мама тогда начала сильно пить. Новый муж потерял к ней интерес, но продолжал какое-то время содержать. А потом его застрелили, в двухтысячном, за год до моего выпуска.
Какое-то время мама ещё держалась, распродавая доставшиеся от мужа вещи и дома с квартирами. Однако же продолжала пить.
Зная об этом, я даже рискнул с ней встретиться. Посидели мы тогда, поговорили за жизнь. Душевно, спокойно – но как совершенно чужие люди. И всё же я предложил свою помощь. Нельзя сказать, что тогда у меня было достаточно возможностей – но кое-что я уже умел и помочь бы смог. Вот только она пропала без вести. Где-то через месяц после нашей единственной за много лет встречи.
– Саш… как там у вас вообще? Точно всё в порядке? – обеспокоенно спросил отец.
– Да отлично всё, пап, – ответил я, улыбнувшись. – Правда!
– Просто у тебя взгляд был такой… замученный.
– Устал просто, сейчас «комок» замочу и пойду на боковую, – ответил я. – Кстати! Дай будильник, пожалуйста – мне завтра полседьмого вставать. С наручных могу не услышать, тихие они.
– Вот те раз! А я думал ты до воскресенья! – удивился отец.
– Я до воскресенья. Просто дела есть.
Отец встал и ушёл в свою комнату, чтобы через минуту вернуться с будильником: китайской диковиной из чёрного пластика с хрипящим динамиком, который голосом, на русском, говорил время, если нажать на большую клавишу сверху. Когда-то эта штуковина казалось верхом технологий. Отец подарил мне его на день рождения, по моей большой просьбе.
– Вот же, – сказал он. – Забыл?
– Не-е-т, помню! – возразил я, принимая будильник из его рук.
И тут я вдруг осознал, что моя сводная сестра здесь, в этом времени, ещё жива! Несчастье случиться в зимой, в январе. Значит, ещё есть достаточно времени для того, чтобы всё изменить.
Отец достал сигарету из начатой пачки «Родопи» и собрался закурить. Помню, что сам даже в тяжелые времена такой пакостью брезговал.
– Пап, не надо, – попросил я.
– Что? – удивился отец, замерев с зажигалкой в руке.
– Курить. Можно не надо, а?
Отец с удивлением отложил сигарету.
– Ты что же, сам не куришь больше? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – И ты не будешь.
– Ну, мне-то бросать уже точно поздно, – рассмеялся он. – Да и потом, говорят, от резкого бросания, наоборот, можно здоровье угробить.
– Кто говорит? – спросил я.
– Люди. И врачи вроде бы. У нас в гарнизоне был такой хирург, который…
– Шарлатан, – отрезал я.
– Что-то ты больно резкий стал.
– Пап, тебе придётся работу поменять, – сказал я.
Отец грустно вздохнул.
– Мы же обсуждали это. Мог бы – поменял бы уже. Но нет сейчас работы нормальной. Просто нет. А в торгаши ну не умею я.
– Найдётся, – уверенно ответил я.
– Вот если найдётся – тогда брошу, – упрямо ответил отец и запалил сигарету.
Я убрал тарелки, вымыл посуду и пошёл замачивать «комок».
Перед тем, как лечь спать, я зашёл в общую комнату. Отец всё ещё сидел здесь, допивая остатки чая, который принёс из кухни.
Какое тут всё было знакомое и чужое одновременно! Обязательная советская «стенка» – набор стандартных шкафов, ковёр на противоположной стене. Ещё совсем недавно, по меркам девяностых, всё это было признаком благополучия.
– Спокойной ночи, пап, – сказал я.
– Спокойной ночи, – ответил отец. – Я ещё свой старый будильник завёл. Так, на всякий случай. Надолго у тебя дело-то с утра?
– Не знаю пока, – я пожал плечами.
– Ну, если что, приходи пораньше. Будем драники делать.
– Хорошо, – я улыбнулся и кивнул.
Драники я люблю до сих пор.
Глава 4
Я проснулся от хриплого крика петуха. С недоумением подняв голову, я обнаружил на стуле возле своего раскладного дивана надрывающийся китайский будильник. Хлопнув его по широкой клавише, я заставил замолкнуть несчастную птицу.
Уже рассвело. Я потянулся и огляделся.
Моя комната… сколько мелочей и сколько воспоминаний, казалось, навсегда погребённых под ворохом других мест и событий.
Телевизор на столике, моя гордость в то время. GoldStar ArtB, под ним – видеоплеер AKAI. Всё привезённое из Польши, купленное в лучшие времена… под столиком, на полу, дешёвая китайская копия приставки Nintendo. Точнее, это сейчас я знаю, что это дешёвая копия – а по тем временам вполне себе дорогая и респектабельная вещь. Выменял её на рабочий кассетник «Маяк-232» с колонками «Радиотехника».
Помню, как с пацанами резались по вечерам в «Танчики», Super Contra и Castlevania… сигаретный дым стоял коромыслом, дешёвое пиво лилось рекой. Старшие классы, да… отец мне позволял слишком многое, если уж совсем честно. Кажется, у него просто руки опустились – от всего сразу: и от неудач в личной жизни, и от происходящего вокруг, в стране.
Табаком в комнате до сих пор пованивало, а белые обои, которыми был оклеен потолок, неэстетично пожелтели.
Я вздохнул и поднялся с кровати. Сделал небольшую разминку. Потом пошёл мыться в ванную.
Посмотрел на себя в зеркало. Совершенно детское лицо с едва наметившейся щетиной и тощее, даже тщедушное тело. Блин, и как вообще во мне душа держится? Как меня ветром не сносило?
С этим тоже надо будет что-то делать – приводить себя в нормальную форму.
Кстати, после вчерашнего борща и здорового сна желание сделать затяжку уже не так сильно донимало. Может, и правда эта зараза больше психологическая? Глядишь, тело за пару-тройку дней окончательно адаптируется к отсутствию никотина и можно будет нормально жить.
Тихо, стараясь не разбудить отца, я постирал вручную «комок», после чего развесил его на лоджии в моей комнате.
Потом сделал себе яичницу на кухне и позавтракал. Заодно нарезал коту немного мяса из борща. Надо будет что-то с кормом придумывать всё-таки. Хотя бы отцу объяснить, как правильно кормить котов, так сказать, из подручных средств. А то он рыбой в рационе злоупотреблял, это я хорошо помню. Возможно, проблемы с Васькиным здоровьем крылись именно здесь.
Дальше пришло время одеваться и, надо сказать, это было очень непросто. Выбор был совсем небольшой.
Я нашёл ещё одну светлую узбекскую футболку из натурального хлопка и лёгкие льняные штаны, сшитые на манер джинсов. Вполне приличные штаны, должен сказать – хотя тогда мне казалось, что они как-то простоваты.
С обувью было сложнее всего. Были заношенные вдрызг туфли, в которых я ходил в школу, да те самые дерматиновые кроссовки, в которых я приехал. Почесав в затылке, я решил остановиться на кроссовках. Подумав немного, накинул сверху ещё клетчатую рубашку, всё-таки на улице не то, чтобы жарко – плюс семнадцать всего.
Я спустился на улицу и пешком пошёл в сторону Советской. Можно было воспользоваться автобусом, идти было не то, чтобы близко, но, во-первых, те ходили нерегулярно, во-вторых – я так и не взял у отца денег, и у меня даже пары бумажек на проезд не было. А ещё мне было интересно прогуляться по городу при дневном свете.
Перед нашим домом был огромный пустырь, на котором в течение следующих десяти лет построят ещё пять домов. Я обошёл его через дворы соседних девятиэтажек и оказался в пятом микрорайоне.
Тут был продуктовый магазин с ещё сохранившейся с советских времён вывеской. Ни о каких сетях в то время в маленьких городах не было и речи.
На тротуарах – разбитый асфальт. Ремонтом никто не занимался как минимум несколько лет, как результат бордюров почти нигде не осталось, а часть дорожек просто погрузилась в грязь, заставляя прохожих искать пути обхода через пустыри. Не в лучшем состоянии были и сами улицы – колдобины, заплатки, прорехи.
Машин во дворах было гораздо меньше и почти все, за редкими исключениями – отечественного производства: «Жигули» разных модификаций, «Москвичи», «Волги».
Через двор пятой школы я вышел к обувной фабрике. В те годы все думали, что она благополучно загнётся, как и большинство предприятий города. Однако же та не просто выжила, а создала бренд детской обуви «Котофей», который потихоньку, к концу десятых годов, стал известен по всей России.
Но сейчас здание, где будет находиться их фирменный магазин, производило удручающее впечатление. Трещины, потёки, пожелтевшие окна – готовая декорация про фильм о зомби-апокалипсисе.
На улице почти никого не было. Лишь круглосуточные ларьки работали у перекрёстка. Возле некоторых толпились личности, для которых пятничная ночь ещё не закончилась. Мимо с характерным металлическим дзиньканьем проехал старенький «Лиаз».
Опять нахлынули воспоминания. А я вдруг почувствовал себя неприятно беззащитным перед миром вокруг. Ведь всё, что у меня есть – это информация. Воспоминания о событиях, которые в этом мире только предстояли. Хватит ли этого, чтобы кардинально изменить свою жизнь? Создать рычаги влияния, которые позволят ворочать камни самой истории?..
Я вспомнил своё тщедушное отражение в зеркале и вдруг ощутил себя мелким и незначительным.
«Хватит! – одёрнул я себя, – ты – это плюс тридцать лет жизненного опыта. Это знания, о которых твоя молодая версия и мечтать не смела! Информация – это всё. Это та самая сила, которая правит миром. И у тебя она есть».
Офис Вениамина Петровича находился в историческом здании, на втором этаже. Я подошёл к подъезду и поглядел на часы. Без пяти восемь. Что ж, всё отлично – начиная такие отношения, лучше с самого начала демонстрировать точность и пунктуальность.
Внизу охранник внимательно оглядел меня и записал паспортные данные, выдав бумажный квиток-пропуск.
Тут недавно был сделан ремонт: старая мраморная лестница отполирована, перила обновлены, восстановлена лепнина на потолке.
В коридоре на втором этаже на полу был настелен паркет – похоже, старый, но недавно отциклёванный и покрытый новым лаком, который неприятно скрипел под пластмассовыми подошвами кроссовок.
Я нашёл тяжёлую деревянную дверь с табличкой: «Малиновский Вениамин Петрович, адвокат» и чуть ниже – «Московская областная коллегия адвокатов».
Никаких звонков рядом с дверью не было, поэтому я постучал три раза и стал ждать. Изнутри послышалось какое-то движение и через несколько секунд дверь открылась.
В проёме появилась эффектная блондинка с огромными грудями, которые не скрывал, а, скорее, подчёркивал чёрный деловой пиджачок и белая блузка под ним.
– Александр, верно? – улыбнулся она.
– Да, – кивнул я.
– Отлично. Вениамин Петрович вас ожидает, проходите.
Я вошёл в приёмную. На секретарском столе стоял огромный монитор с плоским экраном. Роскошь по тем временам. Тут же находился сам компьютер и большой лазерный принтер – ещё большая роскошь.
В приёмной был сделан хороший ремонт, мебель была добротной и, если бы не старая оргтехника, её вполне можно было бы принять за «предбанник» рабочего места чиновника средней руки.
Однако же в самом кабинете уже «пахло» откровенной роскошью: дорогущий кожаный диван у стены, деревянные панели, старинная картина на стене (художника я не опознал). Дубовый стол хозяина, покрытый зелёным сукном.
Сам хозяин кабинета сидел в пол-оборота на краешке этого самого стола, свесив правую ногу. Напротив него, в чёрном офисном кресле, расположился незнакомый мне человек в милицейской форме. Он был лыс, полноват и выглядел слегка помятым. Возможно, от недосыпа.
– А, Саша, – ласково произнёс адвокат. – Подойди сюда. Это Дмитрий Валерьевич, следователь.
– Очень приятно, – кивнул я.
Следователь, немного поколебавшись, поднялся с кресла и протянул мне руку. Я ответил на слабое рукопожатие.
– Саш, посмотри сюда, – он поднялся со стола и развернулся к нему. Оказалось, что на столе была разложена карта с большой надписью «Егорьевск» наверху. – Покажи, в каком доме ты живешь?
Я нашёл взглядом свой дом, потом взял со стола тонкую линейку и указал на него.
– Двадцать восемь… – задумчиво произнёс адвокат. – А этаж?
– Девятый.
– Отлично! Дим, посмотри – думаю, из этой точки Саша вполне мог видеть то, что видел, а?
Следователь нехотя поднялся, бросил на меня равнодушный взгляд и уставился на карту.
– Отсюда? – уточнил он, показывая на мой дом. – Да. Вполне.
– Время было шесть утра, погода ясная, – продолжал адвокат.
– Ты прописан там? – спросил меня следователь.
– Да, – утвердительно кивнул я.
– Отлично. Вень, да ясно уже, всё нормально. Вы тут пишите, то, что надо, я пойду вздремну пару часиков. К обеду зайду тогда, заберу протокол.
– Хорошо, – кивнул Вениамин Петрович. – Договорились.
Когда за следователем закрылась дверь, адвокат посмотрел на меня. Его взгляд изменился: стал каким-то более строгим, что ли.
– Он ещё не спросил, был ли ты дома семнадцатого мая этого года, – произнёс он. – Но, думаю, был. Учитывая будущие экзамены. Правильно?
– Правильно, – кивнул я.
– В общем, Саш, дело такое. Серьёзное, – он вздохнул и почесал подбородок. – Ты вроде как сослуживец моего сына, поэтому хочу с тобой по-хорошему. Поэтому врать не буду: дело довольно опасное.
– Я слушаю, – сказал я. – Очень внимательно.
– Буквально у вас под окнами в начале весны убили в собственном автомобиле одного уважаемого, авторитетного человека, – продолжал адвокат. – Исполнители и заказчики хорошо известны. Ты, наверно, спросишь, а что мешает поступить с ними аналогичным образом, да?
Конечно, ничего подобного я спрашивать не собирался, но кивнул.
– А вот есть причина. Ты вряд ли это поймёшь, без специального образования – но постараюсь объяснить. Те, кто сделал это, получили контроль над одним важным предприятием. Оно принадлежит фирме, которая находится в юрисдикции Кипра. И единственный способ добиться повторного голосования членов совета директоров до оговоренного в предыдущем постановлении срока – это дискредитирующие данные на теперешнего председателя. Его устранение ничего не решит, поскольку в этом случае управление перейдёт трасту, который так же вне зоны контроля моих клиентов. – Он сделал паузу и улыбнулся, после чего спросил: – Понял хоть что-нибудь?
– Ваш противник – предусмотрительная сволочь, – сказал я.
– Совершенно верно! – просиял адвокат. – А теперь насчёт дела. Нам нужно, чтобы ты письменно, под протокол, подписал показания, в которых видел автомобиль предполагаемых убийц и дал бы их точное и детальное описание. Собственно, сам протокол уже готов. Тебе нужно будет его прочитать, запомнить ключевые факты. И подписать.
Он снова сделал паузу, глядя мне в глаза.
Не могу сказать, что мне понравилась эта ситуация в целом и само предложение. С другой стороны – риск в то время был повсюду. Если я совсем не буду рисковать – то едва ли чего добьюсь. Но что мне пришлось по душе, так это то, что, адвокат не стал душой кривить и пытаться развести на показания «в тёмную», как лоха. Сразу показал всю серьёзность дела.
– Смотри какая ситуация, – продолжал он. – Ты даёшь показания на то, что действительно было. Ты вполне мог это видеть. Никакого оговора невиновных, это точно. Это во-первых. А во-вторых – я собираюсь хорошо заплатить. Пятьсот долларов сразу после подписи. И ещё триста на тот маловероятный случай, если судья всё-таки решит тебя вызвать. При этом мы обеспечим транспорт и охрану.
