Сергей Лукьяненко
Мелкий Дозор (сборник)

Полная версия

– Приветствую вас, храбрые воины татарского племени! – Я поднял руку в мирном жесте. – Мой нос учуял здесь манящие запахи, а глаза увидели достойных мужчин. Найдет ли мое сердце радушных хозяев?

– Проходи и садись скорей к нашему столу, уважаемый! Татары радуются каждому мирному путешественнику, которого Небесный Отец посылает в наши края! – улыбнулся самый старший.

С церемониями было покончено, я слез с коня и с удовольствием устроился на рулоне войлока возле низкого стола. Слуги тут же поставили передо мной блюдо, заполненное мясом, а одна из жен старшего наполнила пиалу вином. Мужчину звали Саулиту, его люди оказались дозорными, следившими за западной границей татарских владений. Я наслаждался беседой и блаженной сытостью, почти забыв о противоречиях, которые всю дорогу раздирали душу на части.

– Всадники! – внезапно заорал слуга прямо у меня над ухом. На вершине холма действительно замерли трое верховых. Они явно не пытались скрываться, но и не спешили к уютному костру. Один из младших воинов-татар подъехал к троице и тут же прискакал обратно с донесением.

– Монгольский вождь Есугай приветствует хозяина Саулиту и выражает нам мирные намерения!

Вокруг татарина заалело облако злости. Я мог бы коснуться его через Сумрак и погасить очаг ненависти. Саулиту потом бы долго хмурил брови и пытался понять, отчего он вдруг проникся радушием к своему заклятому врагу. Я бы сделал так, просто повинуясь желанию Света… но не в этот раз.

Саулиту неожиданно растянул губы в улыбке и прошептал что-то на ухо слуге. Я видел, как вторая душа татарского воина сменила оттенок: поверх красной ярости легла фиолетовая печать долга. Все шло не так, как я предполагал. Если Саулиту прикажет убить Есугая, о нем побежит молва как о подлеце, который нарушил закон гостеприимства. В степи не останется человека, который бы не плюнул ему в спину. И хотя кровь вождя Темуджин-уге взывает о мести, краткий миг торжества будет оплачен сотней лет позора.

Я мысленно застонал. Извечные Силы, за что вы мне шлете это испытание?!

Есугая уже усадили за стол, и беседа возобновилась. Вождь монголов порой поглядывал на меня со странной тоской, будто чувствовал что-то. Хватило мгновения, чтобы проверить: нет, отец мальчика был простым человеком, хоть и с непростой судьбой.

Застольный разговор стремительно скатывался во взаимное молчание. Есугай-баатур был достаточно умен, чтобы не задерживаться дольше, чем того требует вежливость, поэтому он рассмеялся очередной шутке татарина и изобразил раскаяние.

– Сожалею, уважаемый Саулиту, но мне и моим слугам предстоит долгая дорога домой. Поднимем же свои чаши во славу Небесного Отца!

Время вдруг замедлило свой бег, а мысли замелькали с пугающей быстротой. Татарская женщина, робея, наливала в чашу Есугая бесконечно тягучее, густое вино. Узор будущего снова спутался в неразборчивый клубок, который требовал немедленных действий, а я все завороженно глядел на эту медленную струю, которая наполняла узорчатую пиалу, и не мог решиться.

…Пусть дремлют предвечные Силы… Пусть сладко спит Тьма, враг мой, хозяйка многих кровопролитий… Пусть смежит очи Свет, друг мой и строгий учитель. Ни к чему призывать их в свидетели злодеяния, призванного сохранить мир в Мире. Я свершаю это во имя спокойствия, именем человека, которым я был. Руками Светлого Иного, которым я стал…

Иногда проще воспользоваться простыми человеческими инструментами.

Я протянул ладонь через Сумрак. Для остальных движение было слишком быстрым, чтобы заметить, как из моей руки в чашу Есугая высыпался бесцветный порошок.

Вождь монголов осушил вино и поднялся, прощаясь. Его слегка шатнуло – он на миг нахмурил брови и тут же улыбнулся, видимо, вспомнив что-то приятное.

Вспоминай, Есугай, своих родных и близких. Вспоминай двух жен и четырех сыновей, вождь монголов. Совсем скоро твои внутренности будут пылать огнем, лоб покроет испарина, а лица близких сольются в рыжий туман. Торопись увидеть их до того, как Небесный Отец растворит тебя в вечности.

Я посмотрел, как монголы забираются в седла, и меня пронзило чувство вины.

– Доброго вам неба над головой, уважаемый Саулиту. Я, пожалуй, поеду с вождем Есугаем, на какое-то время наши с ним дороги сходятся.

– Прощай, уважаемый Джалим-хоса. Да будет твой путь легким, а конь пусть не знает усталости! – с некоторой холодностью ответил татарин.

– Вождь Есугай, подожди! – Я взлетел в седло и поскакал вслед за человеком, которого только что убил.

* * *

Небесный Отец созвал свое облачное воинство, закрыв им солнечные лучи, и замер в почтении. На берегу реки Онон – праматери монгольского племени, не осталось ни одного беззаботного кочевника. Из многочисленных юрт доносился женский плач и стенания, мужчины сурово хмурили брови и не разжигали костров.

«Татары вероломно отравили нашего хозяина», – так сказал слуга Есугая, а подтвердил его слова бледный и напуганный путник Джалим-хоса, который уступил свою сильную лошадь, чтобы довезти еще живого вождя до дома. Безвестный странник оказался сведущ во врачевании и как мог облегчал страдания умирающего баатура.

И пока жены и дети не смыкали глаз у его постели, в сердце племени зарождалась смута, которая могла положить начало кровопролитной борьбе за право называться новым вождем монголов.

* * *

Мокрые тряпицы на горячем лбу Есугая стали меняться все чаще. Мужчина попеременно бредил, вскрикивал что-то бессвязное и снова погружался в сон. Я рисковал, заходя в кочевье: старая служанка семьи Есугая оказалась Светлой Иной, правда, слабой. Несомненно, она бы что-то заподозрила, но встреча с Орчу напомнила об осторожности, и за несколько ли до конца пути я вложил немало Силы в защитное заклинание. Теперь для всех, кроме Высших, я выглядел простым человеком.

Странно, но близость к умирающему нисколько не трогала меня. Я знал, что этот человек готовился совершить множество набегов, убить сотни, а может, и тысячи людей. Знал, что он взял свою власть отнюдь не уговорами и не богатым выкупом. И все равно странно быть сердобольным убийцей. Может, именно так чувствуют себя Темные?

Нет! Я вспомнил горящие яростью глаза Алара и когтистую лапу, сомкнувшуюся на шее. Темным неведомы жалость и милосердие. Тьма – мой враг, но сейчас Силы действовали совместно. На какое-то время я стал их орудием. Может, только по этой причине Свет не рассеял мой прах в Сумраке сразу после злодеяния?

– Пошлите за Темуджином! – еле слышно прохрипел Есугай, пришедший в себя. Я оцепенел. Мальчику-Иному не следовало видеться с отцом. Последние слова умирающего обладали великой силой и могли столкнуть неокрепший разум в сторону Тьмы.

Тогда не избежать войны среди людей.

Я вызвал в сознании узор вероятностей. Линия, которая раньше была совсем незаметной, начала наливаться красным и разбухать. Вот же дурак ты, Джалим-хоса! Своим ненужным состраданием губишь дело, которое сам и начал.

Есугай уже одной ногой в могиле, но может оставить неприятное наследство в виде посмертного проклятия или наказа. Я еще раз внимательно изучил узор и облегченно выдохнул. Кровавая линия тянулась в будущее и резко обрывалась. До племени унгиратов не меньше суток пути, а вождь умрет к исходу дня. Не успеют.

Никто не стал меня останавливать, когда я покинул юрту и забрал коня у проворного мальчугана, дежурившего на входе. Люди пусто смотрели перед собой, в их памяти мои черты расплылись, а голос забылся. Простое слабенькое внушение – и можно ехать.

Конь без труда поднялся на холм, и я на миг оглянулся. Спину сверлил чей-то пристальный невидимый взгляд.

3

– Госпожа Оэлун! Госпожа Оэлун! – Маленький Бектер, сын второй жены Есугая, бежал со всех ног. Женщина украдкой вытерла слезы и обернулась. Смерть вождя положила начало большой смуте в рядах монгольского племени. Женщину со всей семьей оставили на бесплодном пастбище встречать голодную смерть. Самые близкие родственники не желали больше смотреть ей в глаза. Все, что осталось первой жене Есугая, – несколько верных людей и скудные пожитки. И могила мужа, у которой она молилась часами.

– Госпожа Оэлун! Темуджин запретил мне играть! – Голос Бектера дрожал от обиды. – Накажи своего сына!

– Бектер… – как можно мягче начала Оэлун, – Темуджин – твой старший брат, и ты должен его слушаться.

– Я не буду его слушаться! Он говорит несправедливые вещи! – Мальчик зарыдал и бросился обратно к юрте.

Оэлун вздохнула и с укоризной глянула на курган из камней, будто тень мужа могла повлиять на детей. Как же рано ушел гордый герой степей, о котором уже начали слагать песни! Ушел – и теперь благородная семья вынуждена искать съедобные коренья и питаться рыбой, не помышляя о былом изобилии. От века монголы считали, что право на правление нужно оплатить заслугами и подвигами. Никто не стал бы слушать ребенка, будь он хоть сыном самого Небесного Отца.

– Вырастай скорее, мой маленький Темуджин… – прошептала женщина, сдерживая рыдания, – вырастай и докажи, что ты настоящий сын степи.

* * *

Прошло всего две луны с тех пор, как я покинул берег реки Онон. Бывшее когда-то многолюдным кочевье опустело. Трава еще была примята на местах, где стояли юрты, земля сохранила следы многочисленных колес, потухшие кострища сиротливо разглядывали небо.

Через Сумрак был виден мерцающий купол, закрывающий лагерь. Видимо, это все, на что хватило умений Светлой колдуньи. Неявь – так называли это заклинание хорезмские дозорные. Местная Иная вряд ли знала такие премудрости и пользовала Сумрак по наитию: нужно защитить дом, значит, откуда-то возьмется Сила, и над лагерем засияет прозрачный щит. Он отведет глаза чужому человеку, а Иного предупредит, что не стоит связываться.

Судя по всему, в этот приезд разговор «по душам» все же состоится. Разум на миг затуманило злостью, рука сжала повод так, что костяшки побелели. Чуткий к любому движению всадника конь переступил копытами. «Бежать, хозяин? Или идти?» – я будто услышал вопрос.

– Тер, – скомандовал я, и жеребец снова замер.

Да будут прокляты все предсказания в этом мире! Я сделал все, чтобы не свершилось сказанное Фазуллахом! Благодаря Орчу я один, пожалуй, понимал истинный смысл сказанного на Совете. Но теперь размышляю о том, как буду биться с такой же Светлой, как я сам. Извечные Силы будто играли мной.

Решив пока что не нарушать незримых границ, я послал коня в обход, к маленькой рощице. Там разгорался ярко-алый огонек злости.

* * *

– Ах ты, шакал! Как же ты смог вырасти таким ничтожным и неблагодарным сыном нашего отца?! – Темуджин бил словами прямо в цель. Упоминание об отце всегда доводило брата до слез.

– Ты злой! – ревел Бектер. – Ты хуже волка!

– Убирайся отсюда! – Звонкий мальчишеский голос резанул по ушам. – Я вырасту, стану вождем и прикажу повесить тебя на дереве вниз головой!

Темуджин угрожающе потянулся за луком, и младший брат сорвался бежать. Первенец Есугая мрачно отдернул ладонь от оружия. Хоть лук и маленький, под детскую руку, но стрелы Темуджина были темны от плохо смытой крови. Не один заяц нашел свою смерть на конце такой стрелы.

Я рассматривал мальчика, оставаясь в Сумраке. Коня пришлось привязать неподалеку, чтобы не выдал моего присутствия. Умное животное даже не фыркнуло, когда я ослабил подпругу и на всякий случай прикрыл его Неявью, сотворенной получше и покрепче, чем у служанки-Светлой.

Становилось ясно, почему самые сильные Иные Дозора не могли найти Темуджина долгих девять лет. Вокруг его головы еще сохранились следы охранных заклятий, которые мог наложить только близкий человек. Снимали их очень неаккуратно – вместо того чтобы размотать кокон из незримых нитей, его будто разорвали.

Но это почти не занимало моего внимания. Гораздо пристальней я рассматривал оболочку души Темуджина, которая утратила былое разноцветье. К девяти годам она окрасилась в багряные и черные оттенки: мальчик был потенциальным Темным, причем не самым слабым. Мне стало страшно от мысли, что может натворить Темный колдун, стоящий во главе пусть даже самого немногочисленного людского племени. Его никак нельзя было пускать в Сумрак! Внутри что-то нехорошо шевельнулось, и слова первого предсказания эхом пронеслись в голове.

Неужели я ошибся? Неужели кто-то из Темных однажды покажет Темуджину, как входить в свою тень и управлять Силой? Я убил отца мальчика, он потерял всякую возможность стать вождем монголов. Но не сделает ли это его еще более жестоким и устремленным?

Ответ сидел передо мной и ощипывал дикую утку.

Нет. Не горячись, Джалим-хоса, иначе опять заклеймишь себя дураком. Шаман недаром прочел мне второе предсказание. Я прикрыл глаза и вызвал воспоминание.

В год, чье число – десять, родится золотое дитя.

Род Борджигинов, к которому принадлежит Темуджин, зовут «золотой семьей».

В день, когда мальчик из крови даст Клятву, рухнут оковы первого слова.

Клятва мальчика не может быть Договором между Светом и Тьмой. Тут Фазуллах точно просчитался.

Лишится отца – и сотворит мир от Восхода до Заката. Выживет вождь – и утонет в крови белый свет…

А вот тут я старался даже не думать об ошибке, за это можно поплатиться жизнью. Но Джалим-хоса хоть и дурак, но еще жив, значит, извечные Силы не торопятся рассеять меня в Сумраке.

Крепкая женская ладонь вдруг закрыла мне рот, а в шею уперся нож. В мыслях о предсказаниях я совершенно забыл о своей безопасности. Ну разве может даже очень слабый Иной быть настолько глух и слеп, чтобы не заметить, как колышется Сумрак от чужого присутствия?

Стоило восхититься умом старой женщины – попытайся она ударить любым колдовским способом, я бы успел поставить «щит». Поэтому просто подкралась через Сумрак и приставила нож к горлу.

– Светлый, не смей даже думать! – прошипела мне на ухо служанка. – Ну-ка, пошли отсюда!

Оставалось только подчиниться. Осторожничая, я сделал первый шаг, и шею кольнуло. Женщина снова подтолкнула меня в спину, не замечая, как нож впивается глубже.

Дурное начало знакомства: Светлая ведет Светлого. Мы прошли мимо настороженно поднявшего голову Темуджина и стали спускаться в ложбину, уходя из поля зрения мальчика. Странное дело: чем дальше отходили от поляны, тем более кривыми и жухлыми становились окружающие деревца. С удивлением я заметил, что на них появляется синий мох: редкий гость в краях, где люди беспрестанно кочуют с места на место. Через десяток шагов я понял, что здесь забыл сумеречный паразит.

В маленькой низине, в самом сердце рощи, был насыпан каменный курган. В таких монголы хоронили уважаемых людей, чтобы уберечь их тела от падальщиков. В Сумраке курган был ярко-синим: мох скрыл его полностью. Здесь часто и много плакали, вспоминая вождя-баатура, который так рано покинул мир.

Я вдруг почувствовал, что железо больше не царапает шею, и тут же вышел из Сумрака. Мы замерли друг напротив друга, как двое поединщиков. Двое Светлых Иных. Старая монголка и безродный скиталец, перекати-поле. Похожие внешне… и бесконечно далекие по Силе.

– Ты должен уйти. – И куда подевалась та суровая женщина, которая только что была готова убить себе подобного? Сейчас ее глаза лучились добротой и вниманием.

– Мне надо поговорить с Темуджином, – начал я.

– Не о чем! – Снова сталь в голосе.

– Он может натворить бед, – снова попробовал я.

– Тем более не стоит ему знать о своей природе, – была неумолима женщина.

– Как твое имя, Светлая? Я хочу знать, кто скрывал ребенка столько лет, а потом вдруг снял защиту, подставив его под удар.

В глазах монголки мелькнуло непонимание. Откуда ей знать, какое страшное будущее было завязано на маленького Иного? Она всего лишь была рядом с ним с первой минуты его жизни.

– Это ты! – Непонимание сменилось догадкой и узнаванием. Она наставила на меня палец. – Ты! Привез Есугая при смерти, а затем околдовал всех, чтобы уйти без лишних вопросов!

В Сумраке это было даже красиво: белое сияние вокруг женщины вдруг окрасилось в красный цвет. Темные волосы, собранные в косу, расплелись сами собой и тяжелой волной расплескались по ее плечам.

– Из-за тебя умер вождь! – Нет, это не был праведный гнев Светлых. Сейчас я видел кровавую Темную злость, захлестнувшую ее сознание. Причудливо все же сплетаются Силы в том мире, где нет Договора между ними… И опасно.

– Светлая, не тревожь сумеречный мир… Дай сказать слово. – Я хотел объяснить все, пересказать хоть кому-то свои сомнения и страхи.

– Сугар!!! – истошный крик прервал нашу беседу, и Светлая молниеносно обернулась. Сейчас она походила на волчицу, услышавшую стон своих щенят.

Мир вдруг померк и вздыбился серым вихрем, волоча меня и монголку за ноги. Мы провалились на первый слой одновременно, только я силился поставить «щит», а служанка творила что-то атакующее. От выплеска чувств мир теней брыкался, будто дикая лошадь. Будто в него плеснули свежей крови…

Я так и не поставил «щит», и он осыпался с пальцев бесполезной трухой.

Монголка замерла с недоговоренным заклинанием на губах.

Темуджин бежал сюда сквозь Сумрак. Он видел нас.

– Сугар!!! Я…

* * *

Несмотря на множество испытаний, выпавших на долю сына вождя, он не привык к предательству. Темуджин видел, как его семью покидают самые близкие: как мать надрывается в плаче, пытаясь остановить их, как бросается грудью на повозки, а люди отводят глаза и все равно направляют коней прочь.

В глубине души мальчик продолжал сохранять детскую веру в то, что все образуется. Не могут родные люди предать – просто у них были важные причины оставить семью Есугая. Однажды они придут к его сыну, поклонятся до земли и скажут, что оступились.

Вера в родство только что сгинула. В тот момент, когда плечо пронзила острая боль, Темуджин увидел Бектера.

Младший брат сжимал окровавленный нож, а в его глазах светилась ненависть. Он жаждал крови монгола из «золотого рода». Крови Темуджина.

Бектер напал из-за спины, как трусливый шакал. Темуджин чувствовал, как рукав истрепанного халата стремительно тяжелеет. Младший брат не стал терять времени даром и решил довершить начатое. Взвизгнув, он бросился на старшего и попытался вонзить нож уже ему в сердце. Надо отвести худую ладонь, отбросить Бектера и вразумить… Не допустить страшного преступления – братоубийства…

Это была последняя мысль Темуджина-ребенка.

Братские чувства сменились жгучей злобой. Мир взорвался сотнями цветных огней, и время вдруг замедлило бег. С изумлением мальчик видел, как медленно движется рука Бектера, как тянется капелька слюны из его перекошенного рта.

Темуджин видел даже, как бьется его маленькое сердце: должно быть, оно колотилось как бешеное, но в этом мире удары звучали неспешно, как траурные барабаны.

Мальчик улыбнулся и вдруг понял, что Бектеру никогда не одолеть своего старшего брата. Он двигался слишком медленно для того, чтобы нанести ему хоть какой-то вред.

Темуджин поразмыслил еще мгновение… а затем точным движением свернул брату шею.

* * *

– …я убил своего брата!

Мальчик не плакал и не причитал подобно тому, как делают это дети. Это был оглушительный вой взрослого человека, осознавшего непоправимое. Темуджин обошелся без помощи других Иных и вошел в Сумрак сам.

Из детского плеча хлестала кровь, и Сугар бросилась было помочь, но на полпути ее настигло осознание слов Темуджина. Женщина замерла, как истукан, с искаженным в беззвучном крике ртом. Свечение вокруг нее померкло, а затем и вовсе исчезло.

Никто не смог бы объяснить, почему, в первый раз войдя в Сумрак, мальчик бросился к простой служанке, а не к матери. Может, все годы жизни он чувствовал какое-то родство, причастность не только к монгольскому племени, но и к какой-то неведомой ему силе. Силе Тьмы, обратной силе Света.

Я не сразу понял, что происходит, а затем было уже поздно. Сугар вдруг переломило посередине, как тряпичную куклу, и Сумрак одним мощным вдохом вобрал ее образ, не оставив ни пылинки. Была – и исчезла.

Развоплощение. То, что грозит Светлому, когда он не справился с тяжкой ношей ответственности.

Ноги отказались меня держать. Я не хочу уходить, как Сугар. Она была слаба и не знала о предсказаниях, о Совете, о застрявшем между Сумраком и людским миром Фазуллахе… Она всего лишь защищала дитя своего хозяина и не справилась с задачей. Я застонал, пытаясь унять бешеный поток мыслей.

Я все сделал правильно.

Предсказания сбылись оба?

Я Светлый, сделавший выбор.

Или одно, но которое?

Верный выбор. Верный!!!

Извечные Силы смеялись мне в лицо. Яркой картиной смерти Светлой Иной. Темной дырой, в которую превратилась душа Темуджина.

Мальчик стоял, глядя в пустоту – туда, где еще несколько мгновений назад дышала добрая старая женщина, не сотворившая ни единого зла. Сумрак вдоволь напился крови, Силы, страха и сейчас выталкивал нас на поверхность, будто негодную пищу. Я взял Темуджина за руку и вывалился в прежний солнечный мир. Вокруг не осталось ни следа синего мха.

– Мое имя Джалим-хоса. – Я постарался, чтобы голос не дрожал. – Тебя надо перевязать. – Надо было оттянуть тот миг, когда потребуются объяснения.

Темуджин смотрел на меня, как молодой волчонок, – с недоверием и глубоко спрятанным страхом. Я потянул с его плеча халат, пытаясь обнажить рану, и мальчик будто во сне послушно принялся распутывать завязки. Пока что все случившееся казалось ему дурным видением. Сын вождя еще не осознал и не верил. Но уже чувствовал.

Да. Лучше спросить сейчас.

– Скажи, Темуджин… Ты давал Клятву? – Я надеялся, что мой нехитрый прием сработает. О какой-то клятве шла речь в обоих предсказаниях, и я ждал ответа. Думал, что маленький мальчик, лишившийся отца из-за вечной вражды степных племен, поклялся не допускать более войны. Ему суждено было создать мирное государство от японских берегов до западных пределов Римской империи – так сказал шаман Орчу.

– Нет.

Какой же ты дурак, Джалим-хоса…

Я расхохотался в голос, как безумный. Я и был обезумевшим Светлым чародеем – таким, которых уничтожали свои же, если раньше их не забирал Сумрак. Сейчас по мою душу уже шли Светлые и Темные – все, чьим послушным инструментом я стал. Все, кого пытался обхитрить.

Я слышал негромкие хлопки неподалеку – с таким звуком открывается жерло сумеречного портала.

Первой была Сели-ханым. Темная шла обманчиво легкой походкой, но от ее шагов Сумрак волновался и шел кругами. Полы длинного одеяния хищно шевелились, прижимаясь к земле. Пожалуй, остальные явились зря – Высшая ведьма развоплотит меня одним движением. После всех событий я был что безвольный барашек против матерого волка.

– Джалим-хоса! – Темуджин вдруг вырвал меня из созерцания приближающейся смерти. – Я буду как она?

– Ты будешь… сильнее. – Я с трудом не сказал «хуже».

Ноги совсем отказались держать, и я рухнул коленями в пыль. Все одно – приговор от Совета или растворение в Сумраке. Лишь бы быстрее кончилась эта мука.

Темная остановилась.

Темуджин строго глянул на нее – так, как умеют только дети. Затем поднял камень, откатившийся от могилы Есугая, и приложился к нему губами. Собрав какие-то крохи Силы, я только со второго раза смог взглянуть через Сумрак и вскрикнул. Мальчик творил что-то немыслимое – его душа, уже слитая с Тьмой, снова расслаивалась и покрывалась цветными пятнами.

Древнетюркское наречие зазвучало для меня снова.

Я, Темуджин, рожденный от Есугая,

Отрекаюсь от своей Силы.

Я не отдам ее никому, ибо она сеет разрушение.

Я дарю ее своему отцу, умершему бесславно на берегу реки Онон.

Да будет его могила печатью!

Да будет мое слово нерушимо…

…Откуда бы ему знать этот язык? Откуда бы ему знать, как сделать то, что не удалось еще ни одному Иному?!

Я в изумлении смотрел на Темуджина и ясно видел его душу: душу не-Иного, но великого. Великого Человека. В ней не было режущей глаз белизны Света. В ней не было черных провалов Тьмы.

Темуджин полностью лишил себя дара, за который тысячи людей готовы были даже умереть и влачить жалкое существование, питаясь кровью бродяг и крыс.

Мальчик замер, будто прислушиваясь к себе… и аккуратно вложил камень обратно в могильную насыпь.

– Джалим-хоса, тебе нужно поесть. Пойдем… – Он потянул меня за плечо.

Темная так и стояла, открыв рот и глядя нам вслед.

* * *

– Ты понимаешь, что ты сделал, Темуджин? – осторожно спросил я. Мальчишка откровенно радовал меня острым умом и необычайно взрослыми суждениями.

– Не-а, – мотнул он головой, – но что-то очень важное.

– Тебе предстоит долгая жизнь, полная лишений и утрат, – проговорил я.

– Я проживу ее достойно. Отец на небе будет мной гордиться! – счастливо ответил мальчишка.

– Ты отказался от дара, за который многие отдали бы несметные богатства.

– Несметные богатства не имеют цены. – Он улыбнулся мне, как глупому.

Мы жевали утку, приготовленную мальчиком на той же поляне, где я увидел его в первый раз. Скоро Оэлун отправится на поиски сына… и в семье Есугая обнаружится еще одно горе.

– Ты жалеешь о смерти брата?

– Жаль, что Бектера не вернуть, – равнодушно ответил мальчик. – Я бы убил его еще раз.

* * *

Странное это было время. Люди мерили события не часами и минутами, а годами и столетиями. Время баатуров – героев. Время гурханов и великих завоевателей, смотревших далеко вперед, опережая свой век. Великое время Людей и время Великих Иных.

Мне нечего было делать в этой борьбе. Я шагал, сминая монгольскими сапогами сочную траву, и ждал ответа от извечных Сил. Какой приговор вынесут мне, предавшему Свет, но не ступившему во Тьму? Уйду ли я навечно в Сумрак, чтобы никогда больше не беспокоить людские судьбы? Или…

Сумрак вдруг ожил и дал ответ.

* * *

Заканчивался тысяча сто семьдесят первый год.

В здании Ночного Дозора города Самарканда

открыл глаза Великий маг

Фазуллах.