Сергей Лукьяненко
Мелкий Дозор (сборник)
Александр Сальников. Ученик царева арихметчика
27 июня 1908 г.,
Подкаменная Тунгуска,
Российская империя
Чучанчи третью ночь кряду виделся один и тот же сон. В серой и липкой дымке сновидения шаману грезилось, что вырастает над тайгой новое солнце. Раскалывается небо, оглушая грохотом, и огонь шершавым языком слизывает вековые деревья.
Старый эвенк видел, как стонет земля и небо застилают аспидные тучи. Как из разбитых небес льется на землю черный проливной дождь.
Утром за третьей ночью Чучанчи попросил у духов прощения, свистнул собаку и, не взяв поклажи, ходко двинулся на север.
«Если не брать скарба, – думал он, пыхтя на ходу носогрейкой, – можно успеть добраться до фактории».
От этой мысли старику сделалось светлее, и даже перестали болеть ноги.
Это было хорошо. Чучанчи должен обойти две дюжины чумов.
* * *
29 июня 1908 г.,
Лонг-Айленд, САСШ
В лаборатории было тихо. Молчали все – даже ехидный до приторности Морган. Только гудели едва слышно диковинные приборы гениального серба, да сухо отмеряли секунды карманные часы из белого капа. Деревянная секундная стрелка наматывала круги по циферблату. Долгожданное мгновение приближалось.
– Готовьсь! – по-военному скомандовал Василий, когда секундная стрелка пошла на последний круг.
Тесла побелел лицом. Отер платком вспотевшую ладонь и судорожно вцепился в ручку рубильника.
– Пять, четыре, – глухо начал Василий, чувствуя, как сила часов напитала его до предела.
– Один момент! – вдруг подал голос Морган и встал с кресла. – Настало время завершить нашу сделку!
Василий чертыхнулся сквозь зубы и нажал неприметную кнопочку на корпусе часов.
И мир замер. Ровно на две с половиной минуты.
* * *
5 ноября 1728 г.,
Москва, Российская империя
– Не поеду дальше, – упрямо повторил возница.
Василий Онуфриевич горестно вздохнул. Много, много еще предстоит сделать, чтобы привнести огонь просвещения в покрытую дерюгой суеверий Россию.
– Давай хоть дотуда, – ткнул он пальцем в темнеющий впереди верстовой столб.
– Не поеду, – мотнул головой мужик. Задрал бороду и прищурился, глядя на четвероугольную колонну Сухаревой башни. Сизой громадой она высилась на крутой горке. Под самой ее остроконечной крышей, увенчанной двуглавым орлом, горело светом узкое оконце. Возница что-то пробубнил, трижды сплюнул через плечо и перекрестился.
Киприянов снова вздохнул и поглядел на небо. Полная луна сияла, словно отмытая репа, крупным горохом рассыпались по черноте поднебесья звезды.
– Тебя как звать-то?
– Мироном, – буркнул мужик.
– Ты, никак, старух полоумных наслушался, Мирон? Трогай давай! Не боись!
Возница помотал головой.
– Вона они там опять, – махнул кнутом на башню Мирон. – Сатану призывают.
– Дурак ты, Мирон, – начал раздражаться Василий Онуфриевич. – Обсерватория это. И нет в ней никого сейчас, окромя Иакова Вилимовича!
Заслышав имя Брюса, мужик будто бы весь сжался.
– Осерватория… – прошептал он. – А ты почем знаешь?
Киприянов взял себя в руки и миролюбиво произнес:
– Так я ж при Навигацкой школе состоял царским библиотекариусом. Оттого и знаю. И с графом Брюсом знаком. Величайший ум. Сидит сейчас, на небо смотрит и меня дожидается. А я тут тебя, холопа, уговариваю!
Мирон поправил треух и натянул обратно рукавицы. Вожжи, однако, брать не стал.
– Колдун ваш граф, – тряхнул бородой мужик. – Чернокнижник. С диаволом он там сношается, а не на небо смотрит. Чего на него смотреть, на небо-то?
Будучи сам из мещан, Василий Онуфриевич по-доброму относился к крепостным. Но в тот миг Киприянову вдруг захотелось выписать шпицрутенов упрямому и своенравному Мирону.
– Так не поедешь, значит? – Василий покосился на лежащий подле мешок.
В домоткани лежал уральский хрусталь хитрой огранки и редкой чистоты. Подарок Татищева был по диаметру чуть больше аршина, а весу имел все два пуда. Формой же камень был схож с яичным желтком на сковороде. Тащить его до Сухаревой башни будет тяжело и неловко.
Мирон молчал. Лошадь тревожно фыркала и била копытами, все норовя развернуться прочь.
– Лихое место, – проронил возница. – Вон даже скотина чует. Пешком идите. Сами.
– А ну как я Василию Никитичу скажу, что ты меня не довез? – пошел на подлый прием Киприянов. – У него в гневе рука тяжелая, говорят.
Мирон передернул плечами:
– Уж лучше к барину под плеть, чем в пасть к графу Брюсу.
Василий Онуфриевич от души выругался и спрыгнул с телеги.
– Темный ты человек, Мирон, – проворчал Киприянов. Ухватил мешок с дорогим подарком и трудно закинул его за спину.
Лошадь вдруг испуганно заржала и прянула в сторону. Едва не вылетев с козел, Мирон схватился за вожжи. Киприянову на краткий миг померещилось, что от верстового столба отделилась зыбкая тень и растаяла в ночной мгле.
– Но-о-о, пшла! – свистнул кнутом Мирон. Лошадь, не чуя боли от радости, понесла телегу прочь от Земляного города, в Москву.
Бывший библиотекарь Навигацкой школы, а ныне начальник над первой российской гражданской типографией Василий Онуфриевич Киприянов крякнул, поправляя на плечах тяжеленную ношу, и заспешил меж редких приземистых домиков к громаде Сухаревой башни. По смерзшейся грязи спешить выходило плохо.
Изрядно употев, Василий одолел остаток пути. Аккуратно опустил мешок наземь и отер лицо, переводя дух. Широченная гранитная лестница в полторы тысячи ступеней выводила на второй этаж каменных палат сразу над Сретенскими воротами. Потом оставалось подняться на третий и одолеть еще три яруса самой башни.
Василий Онуфриевич глянул вверх. Высоко-высоко, почти сразу под шатровой крышей, маяком горел свет в оконце. Вдруг крутящийся циферблат часов над ним сдвинулся. Томным басом ударил колокол.
По коже Василия пробежали ледяные мураши. Из темноты арочного проезда ворот появилась едва различимая фигура. Человек не шел – он, казалось, парил над землей. Ветер ударил Василию по глазам, выбивая слезу. Киприянов утер лицо и всмотрелся – видение пропало.
– Померещится же, – хмыкнул он и склонился к мешку.
Василий Онуфриевич разогнул под тяжелой поклажей спину и нос к носу столкнулся с высоким господином в черном платье. От удивления и испуга перехватило дыхание. Незнакомец вдруг ухватил его левой рукой за ворот шубы, а правой резко ударил в живот.
Длинное лезвие вошло снизу вверх.
Нутро обожгло болью. Киприянов охнул и вперился в лицо душегуба. Отчего-то лица было не разобрать – только голубые глаза насмешливо светились ледяным сиянием.
– М-м-м… – промычал Василий, чувствуя, как закипает в нем кровь.
Тать довольно прищурился и провернул свинокол. Потроха намотались на сталь. Боль раскалилась добела.
Незнакомец в черном выдернул нож и отступил на шаг. На порошу брызнуло алое.
Василий зажал рану рукавицей и повалился ничком.
Будто во сне он видел, как убивец играючи подхватил мешок и от души приложил драгоценную ношу о гранитный парапет лестницы. Глухо хлопнуло, и хрусталь взвизгнул, расколовшись на куски.
Рукавица набухла от крови. Пальцы слиплись. Киприянов застонал и на миг закрыл глаза. Скрипя зубами, он натужно повернулся на бок.
Вокруг не было ни души.
Часы на башне ударили в четвертый раз и затихли.
Василий Онуфриевич коротко задышал. Поднялся на карачки и пополз к лестнице.
Пачкая багряным гранит, Киприянов одолел первый пролет.
Там он понял, что сил больше не осталось.
* * *
В обсерватории было холодно.
Граф кутался в плед и задумчиво рассматривал листок толстой бумаги. Витиеватым почерком на нем уже было выведено: «Предзнаменование времени на едино лето, тако и на прочие годы непременно звезд, падающих на небесную твердь…»
Боль от недавней утраты всколыхнулась вдруг в графе. Просочилась из того укромного уголка, куда заточил он прежде горькую память о смерти дражайшего друга Петра Алексеевича. Тесно, видать, было горечи, переполняющей сердце графа. Недавняя потеря бедной Агнессы поднималась волнами воспоминаний. Отравляла разум. Мешала графу мыслить.
Джеймс окунул перо в чернила и вывел: «Вычтена его превосходительством, господином генералом лейтенантом Иаковом Вилимовичем Брюсом».
Отдав последние почести государю и другу, граф не бросил занятий ни по коллегиям, ни по артиллерии. Но чтобы понять, что он больше не имеет желания даже близко находиться к той мышиной возне, что началась в Санкт-Петербурхе, Джеймсу хватило года. Осторожная императрица подписала прошение, и граф вышел в отставку с чином генерал-фельдмаршала. Сторговав у Долгорукова сельцо Глинки, граф переехал с женой на берег Клязьмы и с головой окунулся в астрономию.
Отложенная за делами царевыми задумка занимала теперь все его время. День и ночь граф проводил за таблицами и арихметикой и вскоре получил первый результат. Результат был чудовищный. Джеймс до доски исчитал «Космотеорос» Христиана Гюйгенса. Книга голландца подтверждала ужасные догадки графа.
И тут она умерла. Его Агнесса.
Граф сам того не заметил, как принялся выводить виньетки по краю бумаги.
Забросив дела в имении, граф переехал в Сухареву башню. Отказать «цареву арихметчику» Адмиралтейство не смогло и даже выделило ему с прислугой палаты на верхнем этаже. В холодных гранитных стенах граф пытался забыться работой. Цифири уже были получены. Дело вставало за подходящей зрительной трубой.
Где-то над головой длинно ударил колокол. Граф стряхнул с себя темные мысли и посмотрел на луковичку каповых часов. Деревянные стрелки показывали четыре ночи.
– Да где же он? – удивился Джеймс. Взгляд его скользнул по громадине медной тубы. Не доведенный до конца телескоп целил жерлом в потолок, будто потешная артиллерия.
Граф дождался окончания боя курантов над головой и тряхнул серебряным колокольчиком. Дверь в палату отворилась, и на пороге появился желтокожий Гавриил.
– Ступай-ка наружу, Денбей, – не глядя на обрусевшего татарина из Апонского государства, приказал Джеймс. – Чего-то Василий Онуфриевич никак не идет. Может, стряслось чего? Посмотри!
Заспанный Гавриил потер раскосые глаза и коротко кивнул. Хозяин назвал его по имени, что он носил до крещения. Знак был плохой – граф не в настроении. Слуга опрометью бросился исполнять.
Диковинные часы из капа тихо щелкали на столе. Уверенные линии густо покрывали поля рукописи. Джеймс Дэниэл Брюс ожидал.
* * *
Василий умирал. Он знал это очень ясно. Лежа на спине, он чувствовал, как уходит из него толчками жизнь. Видел, как с каждым биением сердца звезды на небе начинают меркнуть, а луна становится серой.
Покойная матушка была права. Не было и раза, чтобы не бранила она неразумного Ваську за его занятия теорикой. Без разбору скопом считала все науки делом срамным и не богоугодным. А всех наученных держала за грешников, коим уготована адова геенна.
Вот только выглядел путь в преисподнюю не так. Не было ни бесов, ни огня. Не было серного смрада. Не было ничего вовсе – ни цвета, ни запаха. Василию казалось, что он медленно тонет в темной воде, а мир вокруг застыл и потерял краски.
Дышать было уже не нужно. Холода Василий не чувствовал. Лишь где-то внутри ударяло сердце – изредка и едва различимо.
Серую луну вдруг заслонило чье-то лицо. Черты были размыты, но Василий отчего-то понял, что знает, кто это. Апонский слуга графа Гавриил ловко взвалил Василия на плечи и с неожиданной прытью потащил вверх по лестнице.
Когда его положили на пол, Василий не чувствовал уже ничего. Он опустился на самое дно. Вокруг была полная темнота, и в этой темноте еле слышались голоса. Жалкие крохи звуков, что смогли прорваться к Василию сквозь толщу серой воды преисподней.
Вдруг в этой темени вспыхнула искра. Белое пламя затрепетало во мгле. Осветило вокруг, и Василий увидел, что языки света танцуют на чьей-то ладони.
Пламя приблизилось к ране, коротко лизнуло покрытое кровью платье. И тут нутро Василия отозвалось сначала острой горячей болью, а потом вдруг ледяной немотой.
Темнота вокруг всколыхнулась и начала таять. Сквозь серую пелену проступили очертания комнаты. Двух склонившихся над Василием фигур. На ладони той, что была повыше, увядали сияющие лепестки огня. Едва пламя угасло, по ладони пробежало пролитой ртутью сияние. Оно ширилось, росло, опутывало стоявшего над Василием человека, пока не охватило целиком. Тот наклонился, и Киприянов узнал лицо графа.
Василий попытался разлепить губы, но сквозь них смог выйти лишь стон.
Брюс предостерегающе поднял руку.
– Тише, Василий Онуфриевич, – молвил граф и положил холодную ладонь на горячечный лоб Киприянова. – Я тотчас сам посмотрю лики в вашей памяти.
В голове Василия прокатился громовой раскат и молнией пронеслись картины этой ночи. Упрямый Мирон, неподъемный мешок, скользкая и смерзшаяся земля под ногами.
Нож, входящий алой болью в живот. Сияние голубых глаз душегуба. Стон разбитого хрусталя.
Василий закричал. Рядом появилось любопытное лицо апонца.
Граф отнял ладонь ото лба Киприянова. Боль разом исчезла. Василий затравленно огляделся, хапая большими глотками стылый воздух палат.
– С возвращением, – протянул руку Иаков Вилимович и устало улыбнулся.
Киприянов ухватился за его ладонь и тяжело встал на ноги.
– Должен признать, – граф разглядывал вымаранные кровью пальцы, – Денбей едва не опоздал. Еще малая проволочка – и я бы не смог вытащить вас из Сумрака. Машенька! – громко крикнул Брюс.
Тут же за дверью раздался топот и лязг. В палаты вошла служанка. В руке «Яшкина баба» держала канделябр на три свечи. Их свет нервно плясал на ее коже из начищенной до блеска красной меди.
– Принеси рушник да таз с теплой водой, – скомандовал граф и повернулся к Киприянову. Василий изумленно разглядывал свой живот сквозь прореху в штофном камзоле. Металлическая кукла молча вышла. – Все не можете поверить? – вновь улыбнулся граф. Глубокая борозда меж его бровей разгладилась. – А ведь правду люди сказывают! Колдун я. И Гавриил тоже. – В глазах Брюса вспыхнули лукавые искорки. – Да и ты теперь колдун.
Потрясенный Василий молчал.
Граф коротко кивнул слуге. Апонец ловко подхватил со стола подсвечник с полупудовой свечой и встал Василию за спину.
– Прошу вас, Василий Онуфриевич. – Брюс щелкнул пальцами. Воск за спиной Василия отчаянно затрещал. Пламя вспыхнуло и высветило лицо графа из полутьмы комнаты. – Только ничего не пугайтесь!
Василий облизнул пересохшие губы.
– Вы видите? – Палец графа ткнул куда-то под ноги Киприянову. Рубин на печатке сверкнул алым.
Василий опустил взор и увидел свою тень на каменном полу. Она клубилась серой дымкой.
– Видите? – глухо повторил Брюс.
Василий кивнул.
– Ступайте! – приказал граф. – Наступите на свою тень, господин Киприянов! Сделайте шаг!
Василий повиновался и вновь очутился в сером мареве. На этот раз все виделось четче, лишь потеряло цвет, да пропал, смазался треск горящей свечи. Голос же графа звучал четко и ясно:
– Нас много, Василий Онуфриевич. – По фигуре Брюса пробегали золотистые всполохи. Яркое желтое свечение сетью покрывало все его тело. – Но мы не все похожи. Есть такие, как Гавриил, – на лице графа проступила лукавая улыбка. – Покажи ему!
Василию почудилось, что серая пустота позади всколыхнулась.
– Обернитесь, – мягко сказал Брюс.
Сил противиться у Василия не было. Он медленно оглянулся и едва смог сдержать крик: позади, держа в покрытых черной щетиной лапах тяжелый подсвечник, стоял гигантский паук.
– Он перевертыш. Там, где он родился, его племя зовут «цутигумо». Слабые маги, но великие воины.
Чудище щелкнуло жвалами. Василий поспешил отвернуться.
– А есть такие, как мы, – продолжал граф, улыбаясь. Ошарашенная рожа Василия его, должно быть, зело веселила. Брюс развел в стороны руки, золотая сеть вспыхнула ярче. – Те, кого Господь наградил не только даром Иного, но и даром озарения. Те, кому позволено ведать тайноведение Вселенной!
Киприянов уставился на свои руки. Сквозь кожу начала проступать бледным золотом похожая сетка.
Откуда-то издалека донеслись тяжелые шаги. В комнату вернулась медная кукла. Служанка несла в руках таз с парящей водой. «Яшкина баба» подошла к графу и замерла.
– Этой ночью я обратил вас, Василий Онуфриевич. – Брюс окунул ладони в таз и принялся с усердием оттирать пальцы. – Вы умерли для этого мира и родились для мира иного.
Граф придирчиво осмотрел кончики ногтей и сдернул с шеи служанки свежий рушник.
– Досадно, что это свершилось при столь скорбных обстоятельствах. Будь моя воля, я бы сделал это, когда вы набрались бы сил. – Брюс приблизился к Василию. – Теперь же вам вряд ли стать сильным магом, но мне нужна любая помощь.
Слова Брюса не умещались в голове. Мир словно перевернулся.
– Скажите, Василий Онуфриевич, – граф кивнул на служанку, – что вы видите?
Василий не видел ничего нового. Механическая кукла в длинной шлафорке и мятом чепце держала таз.
Киприянов покачал головой.
– Вы еще очень слабы, – протянул граф. – Откройтесь! Пусть башня напитает вас силой! Сегодня вы щедро полили ее гранит своей кровью!
Теплая волна ударила Василию в пятки, и он увидел, как истончается на кукле одежда, как исчезает ее медная кожа и под ней появляются шестеренки и тяги. Они крутятся и толкают друг друга.
– Видите? – зазвенел над самым ухом голос графа.
А в самой глубине металлического нутра бежал внутри центральной шестерни маленький, в четверть аршина, человечек. Кожа его светилась изумрудной зеленью.
– Это демон? – глухо проронил Василий.
Брюс расхохотался и довольно хлопнул в ладоши.
– Это гомункул. – Он схватил за плечи Василия и победно заявил: – И то, что вы его видите, Василий Онуфриевич, означает только одно. Вы годитесь мне в ученики!
* * *
1 мая 1735 г.,
Москва, Российская империя
Ларец принес Гавриил. Ему не нужно было ничего говорить. Прошлой ночью Василий проснулся от щемящей боли в груди и понял – граф перестал существовать. Связь между учителем и учеником будто кто-то перерезал.
Сердечно распростившись с цутигумо, Василий отнес ларец в свою каморку под самой крышей Сухаревой башни. Там он сломал на ларце охранное заклятие.
Внутри стопкой лежали сложенные пополам бумаги. Под ними схоронился конверт, запечатанный красным сургучом. На оттиске Василий разглядел графский герб. В углу в маленькой коробочке лежали часы из белого капа. Столько энергии, сколько было в этом предмете, Василий не видел еще ни в одном артефакте, коих в коллекции учителя хранилось неимоверное множество.
Киприянов развернул первый листок.
«Дорогой мой Василий Онуфриевич! – различил он ровный почерк графа. – Должно быть, ты уже знаешь, что меня более нет. Я принял заслуженную кару и сброшен навеки в Сумрак. Но поступить иначе было бы поперек моих правил. Ты часто допытывался у меня, отчего мы никак не выпустим шестой лист нашего Календаря. Прочти его, и ты разом поймешь меня и простишь».
Василий дрожащими пальцами развернул вторую бумагу. Беглый взгляд ухватил заголовок: «Предзнаменование времени на едино лето, тако и на прочие годы непременно звезд, падающих на небесную твердь и ея способную сокрушить».
Первой датой было пятнадцатое число прошедшего апреля. Кроме даты, ничего более не значилось. Следующая дата уже имела приписку с широтой и долготой места. По коже Василия словно пробежали искры: эти минуты и секунды были ему знакомы.
Продолжая не верить глазам, он вернулся к письму:
«Ученик мой! В этот раз я отвел от нашей державы великую беду. Заклинаю тебя – избавь ее от несчастий в следующий. Сохрани в память о нашем государе его славную столицу, пусть даже тебе придется отдать за это плату большую, чем отдал я».
Осознание происходящего лавиной наваливалось на Василия. Местом следующего падения небесного камня был Санкт-Петербурх.
«Заклинаю тебя, прояви все усердие, на которое ты способен! Надеюсь, ты справишься. Благо времени у тебя еще предостаточно».
Василий глянул на страницу Календаря. До беды оставалось еще сто семьдесят три года.
«Благословляю тебя на это праведное дело, Василий Онуфриевич, и прощай. Иаков Брюс, – прочитал Киприянов внизу страницы. – Посылаю тебе мой последний гостинец и письмо. Снеси его моему другу – профессору анатомии и ботаники в Базеле Даниилу Бернулли, и верь его советам, как моим».
Следующим утром Василий Онуфриевич Киприянов накинул на себя первую в жизни личину и выехал в Швейцарию.
* * *
Октябрь 1735 г.,
Большой Базель, Швейцария
Ветер гнал стылый воздух с Рейна на левый берег. Василий закончил свой рассказ, и теперь в комнате слышался лишь гуляющий по коридам замка сквозняк.
Даниил Бернулли молчал. Подслеповато щурясь, он изучал сквозь увеличительное стекло письмо покойного графа.
– Примите мои искренние соболезнования, господин Киприянов, – пожевал губами швейцарец.
– Боюсь, они мне не помогут, профессор, – устало улыбнулся Василий.
– М-да, я понимаю, – протянул Бернулли. Письмо Брюса все еще стояло у него перед глазами. Среди прочего старинный друг просил приглядеть за своим последним учеником. – Давайте поступим вот как, – вдруг встрепенулся Бернулли. – С завтрашнего утра вы становитесь послушником Лиги патентных стряпчих и поступаете на обучение в наш университет. А что касаемо вашего главного вопроса – мне потребуется консультация, – задумчиво добавил швейцарец.
На следующий день Бернулли исчез. К исходу третьей недели Василий выпытал у однокашников, что профессор уехал в Персию к звездочетам.
Октябрь подходил к концу. Природа готовилась к зимней спячке. Тени становились длиннее, а ночи все больше пахли речной сыростью.
В одну из таких ночей в келье Василия появился Бернулли.
– Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн Сина шлет привет и скорбит о твоей утрате, – слегка поклонился Бернулли и поморщился. Со стороны это выглядело глупо, но традиции в Лиге чтили. – А еще он рассказал мне о будущем.
Василий поднялся с узкой лавки и закутался в лоскутное одеяло.
– Ты уже слышал о Последнем Ищущем?
Киприянов кивнул. Легенду о проклятии и пророчестве рассказывали послушникам на первом же занятии. В давние времена, почти сразу после заключения Договора, безумный маг проклял первых алхимиков и ученых за их богомерзкую работу. И предрек он, что появится среди Иных величайший ученый муж – Последний Ищущий. И постигнет он глубину Сумрака и раздаст сие знание каждому человеку. И мир изменится навсегда.
Легенда легендой, но с тех пор раз за разом становились небесные светила, предрекая рождение Последнего. Раз за разом маги из Лиги находили ребенка и брали под патронаж, отводя беду. Потом наступали годы спокойствия, и небо вновь подавало знак – родится губитель Сумрака.
– Ибн Сина сказал, – трудно начал Бернулли, – что до рождения Ищущего остался сто двадцать один год.
Василий не понимал, к чему клонит профессор.
– Так вот. Этот мальчонка и есть ваш единственный шанс, господин Киприянов, – выпалил разом швейцарец. – Если не инициировать его достаточно долго, окрепший гений этого Ищущего поможет вам исполнить волю покойного учителя.
– А как же проклятие? – вскинул бровь Василий.
Бернулли пожал плечами.
– Это еще не все. – Профессор поджал губы. – Мы просмотрели вероятности. Весьма возможно, что мальчик погибнет в возрасте пяти лет.
– Известно, кто он? – закусил губу Киприянов.
– Только имя, – тряхнул париком Бернулли. – Никола.
Василий нехорошо улыбнулся.
– Вы назовете мне место и время, профессор?
Щеки Бернулли вспыхнули.
– По окончании обучения вы принесете клятву, господин Киприянов!
Василий нахмурился и гневно зыркнул на швейцарца.
– Каждый волен сам принимать решения, разве нет? Вы назовете мне место и время?
Даниил Бернулли ссутулился.
– Ради памяти Джеймса, я вам этого не говорил, – шепотом произнес он.
И рассказал Василию все.
* * *
20 августа 1861 г.,
с. Смилян, Австрийская империя
Дорога круто выворачивала из-за покрытого ельником кряжа и петлей спускалась вниз. В лихом ее изгибе на остывшем за ночь валуне сидел Контролер Лиги патентных стряпчих в Российской империи Василий Киприянов. Он ждал нужного времени.
Справа медленно поднималось красное балканское солнце. Василий в задумчивости крутил деревянный барабан «Кольта Патерсона». Лучи рассвета играли на медном стволе револьвера.
В тысяча восемьсот тридцать пятом судьба свела Василия с матросом по имени Сэмми. Бриг «Корво» резал ласковые воды Атлантики, а на его носу, примостившись меж бочек с земляным маслом, молодой паренек строгал ножиком деревянный цилиндрик.
Аура матроса поблескивала золотыми трещинами.
– А для чего тебе оружие, сынок? – Голос Василия поднимался из прошлого. – Раз есть у тебя талант, выдумай чего полезного!
Парень от души рассмеялся.
– Вы плохо знаете те места, откуда я родом, сэр! Там нет ничего полезнее револьвера!
Они проговорили тогда всю ночь, а к утру Сэмми Кольт признался:
– Бог создал людей, сэр ученый. Я просто хочу сделать их равными.
«Вот коли за государство свое радеешь, за царя, за народ свой – так ты и будешь Светлый маг, – колоколом зазвучал в голове Василия голос учителя. – А если токмо ради наживы – Темный колдун. Вот и вся разница…»
Перед тем как сойти в Джерси-Сити, они распрощались. Василий посоветовал Кольту бросить морскую карьеру и открыть патентное бюро. Сэм вручил на память прототип своего револьвера. Ценность подарка Василий, так и не поднявшийся в магии выше первой ступени, ощутил на своей шкуре много позже. Нетраченных патронов в деревянном барабане оставалось всего три.
Василий стряхнул воспоминания и вынул из кармана жилета каповые часы. Провел пальцем по гравировке.
– Его всегда не хватает, – горько усмехнулся Киприянов. Учитель, как всегда, был прав.
Деревянная луковица распахнулась. Тоненькая стрелка наматывала секунды по циферблату. Миг близился.
Василий поднялся с камня. Встал посреди дороги и приготовился.
Раздался далекий топот копыт. Из-за горы показался клуб пыли. Василий опустил на переносицу очки Фарадея и навел резкость.
В клубах мелкого каменного крошева на Киприянова несся черный конь. В его седле едва держались два чернявых мальчика.
Василий облизнул враз пересохшие губы. Старший мальчонка был неприятным сюрпризом. Конь мчал, не видя дороги. С морды летела пена.
Дрожащими пальцами Василий подвинул на очках нужную линзу. На втором слое Сумрака за животным гнался седой громадой волк.
Конь вылетел к повороту и вскинулся перед Киприяновым на дыбы. Копыта заколотили по воздуху.
Василий почувствовал, что до краев напитался силой часов, и нажал на деревянную кнопочку рядом с заводной головкой. И мир вокруг замер. Ровно на две с половиной минуты.
Застыл базальтовым памятником конь. Повисли в воздухе вылетевшие из седла мальчишки. Вытянулся в прыжке волк, целящий зубами в круп добычи. Протянулась меж его желтых клыков паутина слюны.
Первое, что сделал Василий в замершем мире, – взвел курок револьвера. Деревянный барабан повернулся. Грохнул боек, и пуля, оставляя в сумраке светящийся след, ударила в пасть оборотня. Колдун вспыхнул и истлел черным пеплом.
Василий в три прыжка оказался подле коня. Протянул руки к мальчикам.
– А что, вы считаете, тут происходит, господин Киприянов? – раздалось вдруг за его спиной. – На мой взгляд, нечто никак не подходящее ни вашему уровню, ни полномочиям.
Василий обернулся.
– Морган, – улыбнулся высокий мужчина в черной тройке и при трости. – Генри Морган. Маг высшей ступени. Темный. – Голубые глаза его насмешливо щурились. На ауре вспыхнула печать Лиги. – Контролер от штата Пенсильвания.
Василий посильнее сжал рукоять револьвера.
– А вот этого не нужно, – покачал головой Морган. Кончик трости дернулся в сторону повисшего в воздухе пепла. – Вы и так уже изрядно погорячились!
В голове Василия сухо щелкали секунды убегающего времени.
– Что вы хотите?
Морган коротко хохотнул.
– С вами приятно иметь дело, мой друг! – Темный маг неспешной походкой приблизился. – Я предлагаю, конечно же, сделку! Исключительно в дань памяти вашего покойного учителя. – Кончики губ американца на мгновение дрогнули. – Я знаю о вашей священной миссии по спасению столицы. И раз уж вы решились спасти мальчишку, я предлагаю следующее. – Морган будто специально тянул время. – Я патронирую Николу. Поверьте, под нашим контролем ему некогда будет заниматься глупостями навроде изучения Сумрака. Вы же, в свою очередь, оставляете за собой право на разовое вмешательство для спасения города.
Василий слушал очень внимательно. За голосом Моргана отчаянно колотился в каповых часах деревянный маятник.
– Не безвозмездно, конечно, – продолжал Темный. – Мы тоже попросим у вас о некоторых… – Морган пощелкал пальцами, вспоминая нужное слово. – Как это у вас, у русских? О некоторых привилегиях.
– И когда вы заявите о намерениях? – глухо произнес Василий.
– Как только их сформулируем, – улыбнулся Морган и протянул руку. На его ладони расцвели черные лепестки. – Призываю в свидетели Тьму!
Киприянов стиснул зубы. Сунул револьвер в кобуру. На ладони его вспыхнул белый огонь.
– Призываю в свидетели Свет! – процедил Василий и скрепил сделку рукопожатием.
– Вот и чудно. – Морган напоследок окинул взглядом горный восход. – Увидимся, – отсалютовал он двумя пальцами и истаял.
Василий метнулся к замершему на дыбах животному. Ухватил младшего парнишку за руку и притянул к себе. Бережно опустил наземь.
Прежде чем истекли две с половиной минуты, мальчик коротко всхлипнул и прохныкал:
– Да-не!
* * *
29 июня 1908 г.,
Лонг-Айленд, САСШ
Темный маг поднялся с кресла и подошел к Василию.
– Вы готовы расплатиться по счету, господин Киприянов? – Морган заложил большие пальцы в кармашки жилета.
Василий почувствовал себя кроликом, застигнутым врасплох питоном. Ему стало трудно дышать.
– Так чего вам угодно? – Он ослабил узел самовяза и расстегнул душащий ворот рубахи.
– В случае если ваша идея сработает, – Морган выдержал паузу, – мы возьмем под патронаж нового Последнего Ищущего.
На сомнения времени не оставалось.
– И вы уже знаете, кто он? – только спросил Василий. Глухо и бесцветно.
– Парнишку зовут Альберт, – протянул руку Морган. Его синие глаза насмешливо светились.
Рукопожатие скрепило сделку.
– Зачем он вам? – успел спросить Василий, прежде чем мир вновь задышал. – Он же теоретик!
На этот раз Морган улыбаться не стал.
– Мы живем в смутные времена, господин Киприянов. Еще неизвестно, что в ближайшее время наберет цену.
Воздух лаборатории вновь наполнился тихим жужжанием.
– Три! – продолжил Василий.
Тесла медленно потянул рубильник на себя.
– Два! – считал Киприянов, глядя сквозь оконное стекло на вышку. Ажурная мачта венчалась тарелкой, напоминавшей не то шляпку гриба, не то тот злополучный кусок хрусталя хитрой огранки. По собранному из стальных стержней конусу начали пробегать сиреневые всполохи.
Тесла прошептал что-то на сербском.
– Один! – выдохнул Киприянов.
