Сергей Моронов
Термидор Андрея Кузнецова
–В тридцать пятом? Это тогда же первый секретарь крайкома поменялся? Горовой же у вас теперь? Как он тебе?
– Да, Горовой, нормальный мужик, настоящий коммунист, троцкист, короче уважаемый человек, он в конце тридцать четвёртого пришёл.
– Общался с ним? Говорят, он с самим Троцким вместе на бронепоезде ездил во время Гражданской.
– Не знаю, не общался. Да и кто меня к Горовому подпустит, у него охрана , человек он занятой. Видел его вблизи разок, когда он в коммуну приезжал.
– Да, у начальства своя жизнь, ну что сидим? Давай наливай, выпьем ещё по маленькой.
– Ну, давай, Матвей Фадеич, за тебя, пусть твоя командировка удачной будет. А про Марьянку на ус намотай, всё-таки надолго приехал, а бабы наши коммунарские обхождение любят, с ними надо попотеть, чтобы в койку-то уложить.
– Хорошо, намотаю, ладно, Сергей, закругляться пора, завтра на работу с утра и мне, и тебе. А ещё проветрить надо бы, а то накурили так, что хоть топор вешай. Так что ещё по одной и спать…
***
После ухода Устюгова Матвей сидел в глубокой задумчивости.
«Как же так, – думал он, – неужели Сергей оказался замаранным. Почему он так отрицает близкое знакомство с Горовым и с тем же Зириным, ведь если судить по добытым фотографиям они все в одной связке, в одной компании. Нечисто здесь получается. Нужно что-то думать. Кстати, почему он мне так настойчиво на Марьянку намекал? А если я клюну и пойду к проституткам, а тут, например, облава милицейская и вот представитель наркомата обороны, коммунист, застукан в гнезде разврата. Я бы сказал, что лучше материала для вербовки и представить нельзя. А может это и есть тот вариант, попробую-ка я подставиться под эту вербовку, если, конечно, я прав»…
***
Следующие четыре дня Матвей полностью отдался работе с коммунарами. Эта работа увлекала и притягивала. Своей молодостью, задором и готовностью к борьбе молодые юноши и девушки заражали Синцова, вели его за собой в каком-то живом, неутомимом потоке, где энергия хлестала через край, где рушилось патриархальное, устаревшее, но рождалось новое, полное жизни и силы.
Матвей не кривил душой, да и это временное погружение в легенду было необходимо, чтобы наблюдающий за ним исподтишка враг, поверил, потерял бдительность. По крайней мере так интуитивно чувствовал Синцов. Дни пролетали один за другим, насыщенные и полезные. Коммунары узнавали много нового, показывали себя, учились у инструктора. Стрельба, приёмы самбо, тактические приёмы ведения боя в условиях города, леса, ограниченного пространства…
Молодые парни и девушки с жадностью впитывали новые знания, так необходимые им в будущем, когда Мировая Революция призовёт их в свои ряды. Когда они, не щадя своей жизни, понесут пламя революционной борьбы, когда будут гибнуть в борьбе с проклятым империализмом, с реакционными кругами западных стран, угнетающих своих рабочих и крестьян. Не раз и не два молодые коммунары задавали вопросы инструктору и с напряжённым вниманием слушали его ответы, высказывали свои убеждения.
– А скажите, товарищ инструктор, будет война с Германией или нет?
– С Германией – никогда, а вот с фашистами, захватившими там власть, вполне возможно. Вы посмотрите, как Гитлер наращивает боевую мощь, как вся немецкая промышленность перешла на рельсы милитаризации. Готовятся они к войне, явно готовятся.
– Но мы же победим, наша рабоче-крестьянская армия самая сильная в мире! А мы территориальная народная армия, мы тоже многое знаем и умеем, а уж отваги нам не занимать. Да и пролетариат немецкий… не останется же он в стороне, если Гитлер на нас нападёт.
– Не должен остаться, на то он и пролетариат. А в Германии, если помните историю революционной борьбы, рабочие всегда повышенной сознательностью обладали, – отвечал Синцов, – Но продали их социал-демократы, погубили в двадцать третьем немецкую революцию.
– А сейчас, – продолжал Матвей, – национал-социалисты запудрили им мозги, обманывают рабочих фашисты, представили они пролетариату другого врага – евреев. А кто истинный, настоящий враг рабочих?
– Известно кто, империалисты, капиталисты, фабриканты всех мастей, все, кто забрал в свои руки средства производства, кто использует наёмный труд и заставляет рабочих вкалывать за гроши, кто наваривается на рабском труде, извлекая сверхприбыли и богатея с каждым днём.
– Молодцы, ребята, сразу видно, что политзанятия не пропускаете, что серьёзно относитесь к политической подготовке.
– Конечно, мы же понимаем свою ответственность перед Мировой Революцией.
– С такими орлами мы к Коммунизму с каждым днём всё ближе. А кто ещё тормозит нас, кто ещё является врагом нашего светлого будущего? Империалистов и прочих буржуев вы назвали, а кто ещё?
– Бандиты, воры, убийцы.
– Церковники, сектанты всякие.
– Нэпманы недобитые, кулаки.
– Всякая белогвардейская сволочь.
– Сталинисты, вредители, шпионы.
– Бюрократия, перерожденцы.
– Да, всё правильно, все эти враги ещё есть, ещё не всех раскрыли наши доблестные органы. Я вот тоже, бывший наркомвнуделец, и не понаслышке знаю, что значит выявить замаскировавшегося врага. Вот так спрячется эта гнида среди рабочих на фабрике и вредит исподтишка, подленько так. Сам слова правильные на собраниях говорит, партийный билет под сердцем носит, а как не видит никто, то гадить начинает. Подкинет стружку металлическую в масло двигателя станка, а в результате авария, срыв плана, жертвы среди невинных людей.
– Давить этих сволочей надо!
– Согласен, давить, но как ты их определишь, как выявишь, они же плакаты не носят, типа я вредитель и враг народа.
– А как же их тогда вычислить-то?
– Вычисляют, на то они и органы, есть способы. Но самым главным я считаю, связь ревбезопасности и пролетариата. Нельзя быть равнодушным в наше время, нельзя быть успокоенным. Помнить, что враг не дремлет, – это ваша и обязанность и долг. Долг перед Партией, долг перед Мировой Революцией. Заметили что-то не то, что-то не так, не поленитесь, сообщите в особый отдел. Там люди знающие, они во всём разберутся. А если, вдруг, ошибётесь, не беда, бдительность лишней не бывает.
– Да мы завсегда, если видим, что инженер какой работу тормозит, мы и в партком, и в нашу комсомольскую ячейку всегда сообщаем. Были же уже случаи, когда вредителей на чистую воду мы выводили и на заводе, и даже здесь, в коммуне…
***
В субботу Синцов решил, что пора действовать и после обеда вышел за пределы коммуны, уже в гражданской, неприметной одежде. Погуляв по городу, посетив музей, полюбовавшись на красавицу Ангару, Матвей обнаружил, что его «вели». «Вели» очень осторожно и профессионально, не будь он в полной боевой готовности, вряд ли распознал бы слежку. Обнаруженное наблюдение подтверждало его подозрения и по Устюгову, и по Горовому. Вряд ли Зирин по собственной инициативе дал бы команду вести разработку московского инструктора.
Далее путь Матвея Фадеича лежал в предместье Рабочее, в подпольный публичный дом, где всем заправляла Марьяна, женщина во всех отношениях сильная и властная, державшая своих подопечных в строгости, но никогда не злоупотреблявшая своей властью, решавшая всё по справедливости. О Марьяне Синцов знал давно, ещё в период работы в УРБ. Знал он также и то, что Марьяна была осведомителем в управлении ревбезопасности, что и дало ей возможность заниматься своим криминальным промыслом до сих пор.
Марьяна встретила Матвея приветливо, даже чересчур приветливо, что не мог не отметить Синцов. «Переигрывает, однако, – подумал он, – Ну, ладно, подыграем». Предложила свою лучшую воспитанницу, с которой Матвей и удалился в комнату. Там Василиса, так звали девушку, предложила выпить по рюмочке коньяку, за знакомство и, очаровывая Синцова своими едва прикрытыми прелестями, завела неторопливый разговор о делах житейских. Через пять минут неторопливой речи, Матвей почувствовал, что начала кружится голова.
«Вот оно, началось…» – успел подумать Матвей и провалился в чёрную пустоту.
***
Когда чернота небытия расступилась, впустив звуки и свет, Матвей осознал, что он ещё жив и находится в больничной палате. По крайней мере, об этом говорила окружающая обстановка, специфические запахи и доктор в медицинском халате, склонившийся над ним.
– Ну-с, мил человек, очнулся. Как себя чувствуете, где болит? – поинтересовался доктор,
– Меня, кстати, Аркадий Фёдорович зовут, ваш лечащий врач.
– Матвей Синцов я, здравствуйте, доктор, что со мной? Голова болит, да ломает всего, – ответил Матвей.
– Что-что, отравили Вас чем-то, пьёте всякую гадость, да ещё в таких местах, – осуждающе ответил доктор.
– В каких местах? – машинально спросил Матвей.
– Что всю память отшибло? Как записано в анамнезе: доставлен в бессознательном состоянии из подпольного публичного дома, где предположительно был отравлен проституткой. Задержанная, гражданка Куликова Василиса, показала, что подлила в коньяк какую-то бесцветную жидкость, принятую последней за снотворное, которую приобрела у неизвестных лиц, – прочитал доктор.
– Так что отравили Вас, гражданин…, – Аркадий Фёдорович, вновь углубился в записи, – …Синцов, неизвестным химическим препаратом. Но всё позади, опасность для здоровья миновала, сегодня отлежитесь, а завтра всё на работу, Вас и так заждались.
– А что сегодня за день?
– Сегодня понедельник, двадцать четвёртое мая, ну всё готовьтесь к процедурам, надо ещё всю заразу из Вас вывести…
***
Во вторник в первой половине дня Матвей прибыл в коммуну. Голова всё ещё была тяжёлой, и немного подташнивало. В штабе коммуны его уже ждали. В кабинете особого отдела помимо Устюгова сидели два человека, представившихся работниками уголовного розыска местного районного отдела НКВД.
Увидев Матвея, Устюгов утянул его тут же в коридор, оставив милиционеров за дверью в своём кабинете.
– Что случилось, Матвей? – взволнованно спросил Устюгов.
– Да, что-что, сходил к Марьянке, как ты советовал, – усмехнувшись, ответил Синцов.
– Не может быть, – удивлённо ахнул Устюгов, – мне сказали, что отравила проститутка, но чтобы у Марьяны, она же на нас, на ревбезопасность работает. Как такое может быть? Я тебе её советовал, думал, тут уж не будет никаких сюрпризов.
– А тебя не смутило, что она на меня донести бы могла?
– Да брось ты, откуда она узнала бы, кто ты? К ней полгорода ходит, потихоньку конечно. И у всех всё нормально, а тут…
– Ну-ну, может, ты и прав, конечно, а как милиция там оказалась, не знаешь случаем?
– Не-е-е, вообще ничего не понимаю, всё как-то сразу совпало.
– Может, кто постарался? Сначала отрава, потом облава, странно всё это, не находишь?
– Всё может быть, выясним, но я не при делах, верь мне.
– Поживём, посмотрим. Ладно, пойдём к гостям, заждались уж, поди.
***
Оперативники из райотдела НКВД, задав пару уточняющих вопросов, довольно вежливо пригласили Синцова проехать с ними в отдел для оформления бумаг и проведения очной ставки с задержанной проституткой.
Пока ехали до милиции, Матвей пытался размышлять. «Что же всё-таки за гусь этот мой дружок? С одной стороны, явно скрывает свою связь с Горовым и Зириным. С другой, его сегодняшняя реакция и ответы. Чего-чего, а такого я не ожидал. Может, я зря его подозреваю. Может, действительно, он не участвует ни в каких подставах, а про Горового молчит по каким-то своим непонятным мне причинам? С уверенностью можно сказать только одно – меня пасут и хотят подставить, точнее уже подставили, всё ведь только начинается. Ну, что ж, поиграем в ваши игры, неизвестные товарищи, а там и разберёмся, кто друг, а кто враг».
***
В отделе уголовного розыска работали скоро и продуктивно. С Матвея сняли показания, провели очную ставку. На очной ставке девица, чуть не отправившая Синцова на тот свет, ревела, как белуга. Умоляла простить её, заламывая худые бледные руки, обещала исправиться и стать полноценным гражданином страны Советов. Про своё преступление, только и твердила, что не знала, что так получится, думала, что подмешала в коньяк снотворное, что он, клиент, просто уснёт, а она выпотрошит его бумажник. Ничего более страшного произойти не могло. Участие в содеянном Марьяны, она полностью отрицала, клялась, что делала всё по своему усмотрению.
Матвей сидел на очной ставке и не верил ни одному слову этой злополучной Василисы. В голове не укладывалось, что она сама могла пойти на это. Да ещё в борделе и без ведома Марьяны. Это ведь всё равно, что вывеску на бордель повесить, мол, приходите милиционеры, здесь публичный дом. Ну, допустим, уснул бы Матвей, а проснувшись, обнаружил пропажу денег и что, он бы просто ушёл? Нет, конечно, он бы требовал деньги назад, поднял бы шум, и даже если бы не вызвал милицию, то уж репутацию этому подпольному заведению испортил бы навсегда. Да за это Василису из-под земли бы достали и четвертовали тут же, у бандитов разговор короткий. Никак не получалось, что Марьяна здесь ни при чём. Ладно, решил в итоге Матвей, спросим и Марьяну, но по-другому.
Когда же проститутку отправили в камеру, Матвея пригласили пройти в кабинет начальника РО НКВД. Начальник, высокий, уже пожилой мужчина, вышел навстречу из-за стола, выгнав всех остальных из кабинета.
– Здравствуйте, товарищ Синцов, рад познакомиться, не так часто к нам заходят московские товарищи, да ещё из наркомата обороны. Меня зовут Саёлкин Николай Анатольевич.
– Матвей Фадеевич, рад знакомству.
– Да, попали Вы в ситуацию, – практически без предисловий начал Саёлкин, – да и мы с Вами тоже попали. Надо же так, что именно в этот день решили облаву на притон Марьяны устроить, прикрыть её преступную деятельность. И с одной стороны, я безмерно рад, что Вас, можно сказать, случайно, спасли от смерти, а с другой… Если честно, я даже не знаю, как мне поступить, тупик какой-то.
– Что за тупик? – изображая искреннее непонимание, спросил Матвей.
– Ну как же, ведь по долгу службы я обязан поставить в известность о происшедшем с Вами и своё вышестоящее руководство, и партийные органы края, и наркомат обороны. А как Вы это видите? Я должен ведь сообщить, что при ликвидации подпольного дома терпимости, в комнате с проституткой был обнаружен инструктор наркомата обороны, коммунист Матвей Фадеевич Синцов. Как на это отреагируют и Ваше начальство, и партийные органы?
– Да-а-а, плохо это, а может как-то можно не сообщать? – продолжал изображать непонимание ситуации Матвей.
– Дорогой мой, да как же я не сообщу, меня же тогда самого по этапу пустят. Вы же сами бывший оперативный работник, неужели не понимаете?
– Да, понимаю, конечно, но…, – Матвей как мог, тянул резину, отметив, что этот Саёлкин, прекрасно осведомлён о его прошлом и, похоже, подталкивает его на попытку решить всё в обход инструкций. А тем самым завязнуть ещё больше.
– А раз понимаете, то говорю откровенно, мне до боли не хочется рушить Вам карьеру и жизнь, но долг есть долг.
– Так может просто умолчать, о том, что я был у проститутки, можно же обставить так, что всё это произошло в общественной столовой, что меня хотели ограбить и отравили, подсыпав отраву в еду. За мной дело не станет, я в долгу оставаться не люблю, отплачу всем, чем могу.
– Да, что Вы товарищ Синцов, да я бы с радостью, но обстоятельства против. Куда же я фотографии-то дену?
– Какие ещё фотографии? – не понял Матвей.
– Ну как же, вот эти, – ответил Саёлкин, выложив перед Синцовым стопку снимков, – А ведь негативы мы так и не нашли, всё перерыли, а их нет.
Матвей глянул на фотографии и чуть не лишился дара речи. На многочисленных снимках был он, причём абсолютно голый и в самых разных развратных позах. На некоторых фотографиях вместе с ним красовалась полуголая Василиса, при этом её позы только усиливали градус срама и пошлости.
«Да, вот они козыри и козыри убийственные», – справившись с первоначальным шоком, подумал Матвей.
«Ну, вот вы себя и проявили, теперь всё, я с вас не слезу, – уже довольный собой решил Синцов, – Ну, давай, начальничек, продолжай вербовку».
Перед начальником РО НКВД разворачивалась совершенно другая сцена. Матвей откинул в сторону стопку фотографий, от чего те разлетелись по полу. Сам же сидел, обхватив голову руками и что-то шептал, качаясь из стороны в сторону.
– Что же делать Николай Анатольевич? – с мольбой в голосе начал Синцов и, вдруг, бухнулся на колени, – Не губи, прошу, не губи, я всё… всё для тебя сделаю.
Саёлкин присел к Матвею, обнял его и по-отечески проникновенно заговорил:
– Не я решаю, пойми, не я. Всё, что могу для тебя сделать, это ничего не предпринимать самому. Все материалы Зирину направлю, с ним решай, я думаю, столкуетесь, он мужик правильный и с пониманием, а я не могу, не мой уровень, уж извини.
«Ага, значит ты только пешка, а вербовать будет Зирин, ну что ж, товарищ начальник НКВД края, я готов, я уже сломлен, я уже тряпка, бери меня тёпленького», – азарт охотника овладел Синцовым, а вслух он промямлил:
– Спасибо, Николай Анатольевич, спасибо, век не забуду…
***
Разговор с начальником НКВД Восточно-Сибирского края состоялся на следующий день. В коммуну утром прибыла машина с двумя громилами из управления революционной безопасности. Синцова они застали в кабинете особого отдела коммуны, где Устюгов, как мог, успокаивал своего находящегося на грани нервного срыва товарища.
– Ты, Матвей, не хорони себя раньше времени, с Зириным можно решить, поговори с ним по душам откровенно, не всё ещё потеряно, – успокаивал Устюгов своего враз постаревшего друга.
«Ну вот, – думал в это время Матвей, изображая из себя безвольную, сломленную тряпку, – Теперь и ты доложишь Зирину, что я окончательно сломался».
В это время в кабинет протиснулись две гориллы в форме ревбезопасности:
– Товарищ Синцов, Вас вызывает товарищ Зирин, прошу следовать за нами.
«Даже здесь обставляют всё так, что выхода у меня нет, вон ведь каких обезьян за мной отправил. Да, психологи у Вас, товарищ Зирин, хорошие», – про себя ухмыльнулся Матвей и на ватных ногах поплёлся за чекистами.
***
Сорокалетний, высокий, по– военному подтянутый Мирон Савельевич Зирин сидел за огромным дубовым столом, на котором выделялись чёрные начальственные телефоны, роскошные письменные принадлежности и стопки папок с бумагами. Огромная хрустальная пепельница с окурками папирос разместилась слева и отчаянно дымила.
Мирон Савельевич был погружён в чтение бумаг, с папиросой в зубах. Молча выслушал доклад подчинённых, махнул рукой, отослав их из кабинета. Исподлобья глянул на оставшегося в одиночестве Синцова, снова погрузился в чтение, не проронив ни слова.
Так продолжалось порядка двадцати пяти-тридцати минут. Зирин читал бумаги и беспрерывно курил, всем своим видом показывая, что занят сверхважным делом и до стоящего в дверях Синцова, ему просто нет дела.
Матвей стоял и ждал, ухмыляясь про себя, этот приём был ему хорошо известен: Зирин как бы показывал всю ничтожность Матвея, его полную зависимость от своей воли. Наконец, начальник НКВД края отложил бумаги и «заметил» Синцова.
– Что кобель похотливый, стыдно? – начал унижать Матвея Зирин.
– Коммунист, б..дь нашёлся. Да ты, сука, знаешь, каким должен быть коммунист? А ты, поганец, помнишь слова товарища Дзержинского, про чистые руки? Ты какого х.я попёрся в этот гадюшник? Что сперма в голову ударила? Из-за таких б..дей, как ты, все идеалы Мировой Революции теперь замараны. Понимаешь, что ты сделал? И что я могу с тобой, мерзавцем, сделать? Здесь одним партбилетом не отделаешься, здесь перерождение корячится, предал ты наши идеалы, променял на шлюху. Что, сладкой жизни захотелось? Ты же не просто враг, ты враг Революции, понимаешь ты это?
– Понимаю, товарищ Зирин, всё осознал, готов искупить, на всё готов, – лепетал Матвей, изображая страх и отчаяние.
Поорав ещё минут пять, Зирин успокоился и уже совершенно другим голосом приказал Синцову сесть поближе и даже дал закурить.
– Что осознаёшь и раскаиваешься, я вижу, но мне-то что прикажешь делать? Я ведь должен прямиком товарищу Тухачевскому обо всём доложить. А это для тебя всё, конец, понимаешь? Вижу, понимаешь. И что мне делать, подписать тебе приговор? Жалко тебя, гниду, ведь не враг же ты, просто извращенец, судя по фотографиям.
– Товарищ Зирин, да это же меня бессознательного фотографировали.
– Я-то понимаю, ты это в комиссии партийного контроля расскажи. Там в КПК тебя послушают и пожалеют, да?
– Мирон Савельич, не губи, всё для тебя сделаю, оступился я, но готов искупить, любой ценой.
– Предлагаешь мне подставиться? О тебе умолчу, а другие донесут и что, мне местами с тобой меняться?
– Так никто не узнает, я же с Саёлкиным говорил, он сказал, что всё от Вас зависит.
– А если кто Горовому доложит? Первый секретарь настоящий коммунист, он тебя за этот позор мокрого места не оставит.
– Что же делать?
– А шлюха эта, которая тебя напоила, она, что безъязыкая что ли?
– Да с ней я решу, – ответил Матвей, начиная понимать, к чему его хочет склонить Зирин, но отступать было нельзя.
– Ну, если решишь, тогда можно рискнуть. Хорошо, что негативы у нас. Значит, давай сделаем так. Завтра поедем в загородную резиденцию крайкома. Там поговоришь с Горовым, он уже знает о твоей ситуации. Одно у нас слабое звено – проститутка. Вот убедишь Горового, что закроешь с ней вопрос, тогда и решим всё сообща. А пока иди, отсыпайся, но не в коммуну, здесь переночуешь, в камере, чтобы прочувствовать, что тебя ждёт, если оступишься.
***
Рано утром Матвея разбудил надзиратель, приказав собираться. Через полчаса в камеру вошёл Зирин, в сопровождении тех самых гориллоподобных чекистов.
– Проснулся? Вчерашний разговор не забыл?
– Так точно, товарищ Зирин, не забыл, готов искупить любой ценой, – с подобострастием отрапортовал Синцов.
– Вчера разговаривал по тебе с Первым. Борис Алексеевич готов тебя выслушать и принять решение. Но сперва нужно решить с проституткой, она знает слишком много, да что я тебе объясняю, сам всё понимать должен, ты же чекист опытный, хоть и руки у тебя грязные. Так что считай это главным условием, если готов его выполнить, будет тебе разговор с Горовым. Если нет, то тогда не обессудь, отправим тебя по инстанциям.
– Я готов всё решить, – твёрдо ответил Синцов, поняв, что его решили повязать кровью.
– Тогда бери, – Синцов кивнул на одного из чекистов, – Ямбаев выдай ему.
Матвей подошёл к чекисту. Тот, кого назвали Ямбаевым, протянул Синцову свою огромную руку, в которой находилась кобура. Матвей взял кобуру, открыл, достал пистолет ТТ, он оказался незаряженным. Снаряжённая обойма была тут же.
«Что зассали заряженный давать. Ага, в кобуре дали, значит без отпечатков. Да, крепко они меня обложили, девку жаль, конечно, но сама виновата, да и выбора у меня, похоже, нет. Эх, вас бы сейчас вместо той дуры положить…», – мелькнула крамольная мысль разнести голову Зирину и его гориллам, но Матвей её поскорее отринул.
– Ты заряжать не торопись, на месте сделаешь, а то у меня помощники шибко нервные, могут не сдержаться, – словно прочитав мысли Синцова, произнёс Зирин, – Ну что, пошли.
Пройдя по длинному коридору, они, удалившись от камер с заключёнными, попали в тупиковый коридор подвала. Остановившись возле железной двери, Зирин предложил Матвею заглянуть в камеру. Синцов посмотрел через специальное отверстие для наблюдения. В камере был стол и привинченная к полу табуретка, на которой сидела та самая проститутка – Куликова Василиса.
– Ей сказали, что сегодня на воле будет, вот сидит, ждёт своего спасителя, – нехорошо пошутил Зирин, – Не передумал пока?
– Нет, – ответил Матвей, заряжая пистолет.
Дверь открыл надзиратель. На шум засовов Василиса обернулась. Лицо, полное надежды на спасение, преобразилось. Недоумение, вызванное появлением Синцова с пистолетом в руке, сменилось откровенным ужасом. Словно, подкошенная, Василиса бухнулась на колени и, протянув руки к Матвею начала было молить о пощаде, но он не дал ей такой возможности. Подняв руку с ТТ, Синцов выстрелил три раза в грудь и голову своей жертвы. Откинутая выстрелами проститутка, замерла в неестественной позе, дёрнувшись пару раз в предсмертной судороге.
Синцов убрал пистолет в кобуру и, выйдя из камеры, передал Ямбаеву. Зирин дал команду надзирателю позвонить Сабурову, чтобы тот убрался здесь.
«Сейчас труп вывезут и бросят где-нибудь в городе. Милиция его обнаружит и если что, то убийца, то есть он, будет найден и разоблачён. Крепко же они за меня взялись, но почему такие реверансы вокруг обычного инструктора, хоть и наркомата обороны», – Матвей понял одно, что он пока ничего не понимает.
То, что его могут вербануть не вызывало поначалу никаких подозрений. Это обычное дело, особенно для обюрократившейся местной элиты. Тем более он сам на это пошёл. Но одно дело поймать на проститутке, нагнать жути, а затем спасти от неприятностей, это один момент, здесь всё понятно, это бы и начальник райотдела НКВД мог бы провернуть. А здесь какая-то просто изощрённая комбинация, да ещё с кровью, с убийством. Так вербуют для чего-то серьёзного, чтобы с крючка уже не соскочить, здесь положительным отзывом о ситуации в крае не отделаешься.
«Ладно, посмотрим, что Горовой скажет, рано или поздно, но карты они должны же открыть», – с такой мыслью Синцова затолкали в семиместный чёрный лимузин «ЗИС-101» и всей «дружной» компанией поехали в загородную резиденцию Горового.
***
Примерно в 10.00 «ЗИС» въехал на огороженную высоким забором с колючей проволокой территорию. Загородная резиденция крайкома Партии находилась в живописном месте в лесу, на берегу реки Ангары. Вооружённая охрана на КПП хорошо знала автомобиль Зирина, поэтому пропустила без проверки, а охранники в форме НКВД отдали честь, вытянувшись в струнку.
Выйдя из машины, Матвей осмотрелся. Да, действительно, место было подобрано со вкусом. Сосны, лиственница соседствовали с берёзами и осиной, иногда попадался кедр. Среди этого зелёного царства прятались небольшие двухэтажные домики, в которых отдыхали от праведных трудов партийные начальники края. Дорожки сновали между деревьев, соединяя разбросанные домики в единую систему. Необыкновенно чистый воздух пьянил и, казалось, что в этом месте нет ни борьбы, ни смертей, ни даже Мировой Революции. Где-то рядом в стороне должен был быть спуск к Ангаре. Какая там рыбалка, с завистью подумал Матвей. Здесь, в этом зелёном раю, хотелось забыть всё на свете, слиться с природой и не покидать этого места до конца своих дней.
Зирин подтолкнул размечтавшегося Матвея:
– Что встал, как истукан, пошли, ждут нас.
Пройдя метров сто по вымощенным камнем дорожкам, Зирин и Синцов вышли на полянку, где возвышался трёхэтажный особняк, с прилегающей к нему территорией для отдыха, с беседками, кострищем, каменным мангалом и прочими атрибутами красивой курортной жизни. Гориллообразные чекисты при этом куда-то испарились, видимо этот особняк был не по их рангу.
Матвея и Зирина встретил обходительный, до невозможности вежливый пожилой мужчина. Поприветствовав гостей лёгким поклоном, пригласил их в беседку, где был накрыт стол, предложив позавтракать. После чего незаметно удалился, оставив их одних.
Матвей смотрел на стол и не верил глазам:
«Вот же живёт партийное начальство!», – вспоминая скудное питание в ВоенПроизКоме, да и свой московский паёк, хоть и богаче коммунарского, но не идущий ни в какое сравнение с тем, что ему предложили сейчас. На столе помимо сливочного масла, белого хлеба и варёных яиц, благоухали малосольный омуль, жареная щука, красная икра. Всё это было разложено в белоснежную фарфоровую посуду, а в хрустальном запотевшем графине переливалась и играла светом водка.
– Да ты не тушуйся, ешь, – усмехнулся Зирин, видимо прочитав мысли Матвея.
– Ты, Синцов, привыкай, если сговоришься с Борисом Алексеевичем, то глядишь, так каждый день завтракать сможешь. Давай по рюмочке бахнем, для аппетиту, так сказать.
Матвей чокнулся и выпил ледяной водки с Зириным, закусил икрой и начал усиленно жевать, поглощая пищу, одновременно пытаясь сосредоточиться и привести разбегающиеся мысли в порядок.
«Ты смотри, как они меня обложили. На контрасте работают, суки! Сначала давление, камера, компромат, убийство, теперь вот райское место, буржуйская еда, панибратское отношение. Нет, что-то им от меня надо, слишком большие ресурсы для обычного инструктора. Я всё-таки прав, сейчас должен по идее появиться Горовой, чтобы закончить вербовку».
Так пролетел час, потом ещё один. Насытившись, выпив по сто пятьдесят грамм водки, Матвей и Зирин дремали в тени беседки. Их разбудил насмешливый баритон:
– Что черти, набили брюхо и спать, а кто Мировую Революцию вершить будет!
Открыв глаза, Матвей увидел вскочившего и вытянувшегося во фрунт Зирина, поднялся и встал по стойке смирно сам, изучая подошедшего к ним первого секретаря крайкома, пока начальник НКВД докладывал тому обстановку в городе.
Борис Алексеевич Горовой был невысоким, полноватым мужчиной, лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с крупными чертами лица и большими лобными залысинами. Был одет, по-летнему легко, в светлую хлопчатобумажную рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. На ногах красовались сандалии.
– Хорошо, Зирин, понял я тебя, ну ты иди-ка пока займи себя чем-нибудь, а я вот с товарищем из Москвы пообщаюсь, – Горовой расположился в беседке и, дождавшись когда Зирин уйдёт, продолжил:
– Зовут меня Борис Алексеевич, первый секретарь Восточно-Сибирского крайкома Партии. А ты, значит, и есть Матвей Фадеевич Синцов, инструктор из Москвы? – скорее для проформы спросил Горовой.
– Так точно, инструктор наркомата обороны, прибыл к вам в командировку для оказания практической помощи коммунарам, – отрапортовал Синцов.
– Ну и как наши коммунары? Как подготовка боевая, хорошо наши инструктора работают?
– Да, в принципе нормально, есть, конечно, небольшие недочёты, но исправим в рабочем порядке.
– Хорошо, если так. А ты, кстати, давно у Тухачевского работаешь? Я так понял, что ты же здесь в Иркутске раньше работал, в ревбезопасности?
– Так точно, работал здесь, а с тридцать пятого в наркомате обороны.
– Ага, понятно, ездишь по стране часто?
– Да, не то чтобы часто, но бывает.
– Хорошо. Ты ведь, наверняка, на хорошем счету там в Москве?
– Так точно.
– Да-а-а, а тут вот сплоховал, да?
– …
– Ну, что замолчал-то, сказать нечего?
– Так точно, нечего. Виноват я.
– Виноват! Ты, брат, обосрался, причём обосрался по полной. Тебя же по-хорошему в камеру следовало отправить. А то работник наркомата! Ты же примером должен быть для нашей революционной молодёжи, а ты какой ей пример показываешь?
– Простите, Борис Алексеевич, чёрт попутал.
– Чёрт то есть виноват? Ладно, всё это лирика, не за тем я тебя сюда привёз. Да и чтобы иллюзий вредных у тебя не возникало, сообщаю тебе, что сегодня в 11.15 сотрудники уголовного розыска обнаружили труп некой гражданки Куликовой Василисы. Помнишь такую?
