Сергей Николаевич Прокопьев
Шашлык по-баграмски
Красная Звезда от ротного
Орден Красной Звезды получит через тридцать один год, за бой в Абчаканском ущелье, тот самый, в котором вывез из-под огня группу разведчиков. Вручение состоится в день тридцатилетия вывода войск из Афганистана. Серебро ордена почернеет, столько лет он лежал без движения. Военком, прикручивая награду к пиджаку Артёма, испачкает пальцы.
– Я бы так всю жизнь пачкался, – скажет, крепко пожимая Артёму руку. – Невручёнки с Великой Отечественной войны чернеют. На этот раз отлично поработали поисковики, к юбилею вывода из Афгана тысячу с лишком наград по всей стране вручили. В наш край прислали пять «Отваг», две «БЗ» и твоя «Звезда».
С его орденом произошла следующая история. Он пришёл в Светлогорск в 1991 году, к тому времени Артём с родителями год как уехал с северов. Поступил в пединститут в Красноярске, родители подтянулись к сыну. Орден, не застав хозяина, вернулся в Москву. И пулемётчика Серёгу Глызина, с которым Артём вывозил разведчиков, тоже наградили «Красной Звездой», и она попала во невручёнки, Серёга с родителями после дембеля сорвался из дома. Ему вручили в том же 2019-м.
Получилось: ротный, майор Смирнов, на них тоже написал представление.
– Не настолько сволочью оказался майор, как считал я все эти годы, – позвонил Артём в Москву другу Никите Сизякову, – не только себя представил к «Красному Знамени».
– Ротный тоже не дурак, – возражал Никита. – Если одного себя выставить героем – подозрительно будет. Получается, один обеспечил выход группы в двадцать человек.
– Но меня мог обойти, отомстить!
– Валерке Глебову написал «За отвагу» посмертно. У того «Красная Звезда» уже была. Мог бы и его к ордену представить.
Противоречивые чувства владели Артёмом. И всё же, как ни сопоставлял факты, всё равно не мог простить ротному самонаграждение. Ладно, смалодушничал в бою, это может случиться с каждым, кто первый раз попадал под пули. И с солдатом, и с офицером. Но не орденом себя за это.
Возможно, по-другому оценивал бы ситуацию, не хорони Валерку. Отец Глебова скажет по пути с кладбища: «Мать Валеры, Нина, тоже в двадцать лет умерла. В девятнадцать родила его, а в двадцать ушла. Вот и Валера. Рядом его положили. Спасибо, что привезли моего сына».
Артём был уверен, тогда в ущелье Абчакан у заброшенного кишлака «двухсотых» было бы больше, послушайся он ротного, команду «бить по крепостям» А сейчас майор, наверное, рассказывает школьникам, как геройски спецназ под его командованием громил банду моджахедов в ночном бою. За что и получил высокую правительственную награду – орден Красного Знамени.
И всё же, перебивал себя Артём, ротный не затаил злобу на него, что ослушался в бою, да не просто ослушался – угрожал, грозился убить, майор оказался выше чувства мести, осознал свою неправоту, оценил его действия, спасшие группу…
И тут же другой голос говорил: и дал себе Красное Знамя…
Шашлык по-баграмски
Чуйка
Пятнадцатого января 1989 года Люба Широкова запомнила навсегда. И не удивительно. Подруга Оксана зазвала на день рождения дочери.
– Приходи, хватить киснуть! Жду!
Казалось бы – почему не пойти? День воскресный, Оксана человек светлый, понимающий, не будет лезть в душу. Любины дети, дочь и сын, гостили у бабушки, её матери, в Сибири, в Ачинске, школьные каникулы уже окончились, да она на неделю отпросила их в школе. В пустой квартире было тоскливо, но куда-то идти, что-то говорить, кого-то слушать не хотелось. Душа томилась, из головы не выходил Афган. И занять себя нечем – всё перестирано, переглажено, телевизор надоел.
– Ты собираешься? – снова позвонила Оксана. – А то знаю я тебя!
– Ладно, – согласилась Люба и открыла платяной шкаф.
В гостях веселее не стало. Оксана пыталась расшевелить, подливала вино, а потом, когда гости разошлись, заявила:
– Слушай, подруга, на тебе лица нет, ты ночуешь у нас! И не возражай! Никуда не отпущу!
Люба не сопротивлялась, нашла заделье – взялась мыть посуду. Перемыла тарелки, чашки, бокалы, вытерла всё насухо, расставила по местам, она прекрасно знала, где что хранится у Оксаны. Подруга тем временем навела порядок в комнатах. В половине двенадцатого сели пить чай. Люба сделала пару глотков и вдруг решительно заявила:
– Еду домой!
– Ты что офигела? – поперхнулась Оксана. – Посмотри на часы! Я тебе уже постелила в угловой комнате, нормально выспишься, сама говоришь – завтра не на работу, мне тоже, больничный продлили.
– Ксюха, не уговаривай! Вызываю такси.
Вернулась домой в начале второго. Разобрала постель и только забылась, звякнул телефон. Секундно – тут же сигнал, не набрав силы, сорвался. Стационарный телефон стоял на прикроватной тумбочке. Люба высвободила из-под одеяла руку, положила на аппарат – поднять трубку, как только оживёт. Минут пятнадцать ждала, потом повернулась на другой бок, стараясь заснуть.
Звонок раздался в четыре утра. Громкий, настойчивый. Люба схватила трубку.
– Слушаю! – выпалила поспешно, боясь – связь прервётся.
– Молодец, что слушаешь, – раздалось в трубке.
– Миша! – закричала. – Ты где?
– В Мосфильмовской гостинице.
Мосфильмовская была пристанищем военных советников, прилетавших из Афганистана в Москву.
– Завтра-послезавтра буду в Шауляе, жди!
Камень свалился с души. Хотелось тут же поделиться с кем-то великой радостью. Был пятый час утра. За окном темнота. Решила: Оксана поймёт.
– Оксана, прости, – заговорила, услышав в трубке сонное «алё», – Миша в Москве! Ура!
– Ну, и чуйка у тебя, подруга! – засмеялась Оксана. – То-то весь вечер как на иголках. Поздравляю! Рада за тебя!
Арбуз от Карима
Пятнадцатого мая 1988 года начался вывод войск из Афганистана, Люба через две недели улетела из Баграма. Всех женщин отправляли в Союз: вольнонаёмных, служащих, жён советников. Она едва не последней улетала. Надеялась, Миша вслед за ней приедет, в Кабуле в штабе клятвенно заверяли: советников отпустят в августе.
Не отпустили, почту фельдъегерскую службу убрали. Последнее письмо из Баграма пришло в августе, после этого получала конверты со штампами всего Советского Союза: Владивосток, Ташкент, Белоруссия, Украина… Миша передавал их с теми, кто уезжал из Афгана. И звонили со всех концов: «Люба, радость наша, с Мишей все нормально, не беспокойся, письмо от него отправил, жди».
В сентябре позвонил прапорщик Витя Легкоступ.
– Любаня, от Миши привет. Не беспокойся, не пропадёт, я его затарил. Привез тушёнки энное количество банок, сахара энное количество кагэ, муки пару мешков. Два года может в ус не дуть.
– Типун тебе на язык! Когда его отпустят? Обещали в августе.
– Задерживают, объекивщиков нет. Начальство считает: не имеет смысла замену присылать, раз вывод идёт.
Муж Михаил на языке авиаторов – объективщик. Делал послеполётный анализ данных, записанных средствами объективного контроля и контрольно-записывающей аппаратуры самолётов и вертолётов. В шауляйском полку военно-транспортной авиации служил начальником оперативного контроля. Острословами богаты все рода войск, авиаторов-транспортников именовали «тряпочной авиацией». Миша работал в полку в основном с Ан-12. Надёжной и отличной машиной.
С Витей Легкоступом Миша и Люба подружились в Баграме, во время второй Мишиной командировки. Как-то в начале их знакомства он спросит Любу, сидели за общим столом, отмечали чей-то день рождения.
– Люба, ты как к прапорщикам относишься? Миша у тебя майор.
– Витя, разве это важно – полковник ты или прапорщик. И полковник может сподличать, предать, да и генералы всякие, не мне тебе говорить.
Витя был прапорщиком-тыловиком 56-й отдельной десантно-штурмовой бригады. Настоящий прапорщик и тыловик, который знает все ходы-выходы, умеет достать, организовать, выбить. Но не мешочник, не сквалыга, которого одна мысль гложет: побольше урвать. Себя не забывал, но и о других думал.
Друзьями Легкоступ и Широковы останутся на всю жизнь, непростую в Афгане, сложную после войны.
В Афгане Витя схлестнулся с медсестрой Гелей. Среди женского брата бывает: в девушках ярко сверкнёт, но прошло время – и где та красота. Пусть реже, но случается обратная картина: в двадцать она ничего особенного, в двадцать пять на четыре с минусом, а после тридцати полноценная пятёрка. Вдруг расцветёт женщина. Геля ни в девушках не отличалась внешним видом, и когда за тридцать перевалило – симпатичнее не стала. Если говорить начистоту: невзрачная. В Афган могла не ехать, когда начали агитировать, не военный медик, но ухватилась за этот вариант, нужны были деньги на кооперативную квартиру.
В Баграме толкнуло их с Витей друг к другу. Надеялась ли Геля на что-то в дальнейшем (в Союзе Витю ждала жена с двумя дочерями) – неизвестно, однако тяжело заболевшего Витю не бросила, дескать, кто я ему, чтобы с ложечки поить. Взвалила на себя роль сиделки. Не всякая жена так будет ухаживать.
Заболел Витя гепатитом. В тяжёлой форме. Доктор на вопрос Любы, что с Легкоступом, развёл руками. Дескать, делаем всё, что можем, но готовьте свечи. Была у него такая присказка из арсенала чёрного медицинского юмора: «Готовьте свечи». То бишь: надежды на исцеление мизерные. Церковный атрибут понадобится у гроба возжигать.
Вите становилось хуже и хуже.
Люба после докторского «готовьте свечи», более чем расстроилась. На войне люди сходятся быстрее, за два месяца, что была в Баграме, Витя стал своим человеком. Доктору поверила, да и Геля подтвердила: Витя крайне плох.
В тот день понадобилось на базар. Как всегда взяла конфет для бачат, сунула в карман пистолет ТТ, нашла сопровождающих.
– Ханум Юба! – издалека загомонили бачата при её появлении
Мальчишки, девчушки, ещё не достигшие возраста, когда надевают чадру окружили Любу, она достала горсть конфет, начала раздавать в протянутые руки.
– Юба хорошая ханум! – сверкая белыми зубами, воскликнул долговязый мальчишка.
Она вымученно улыбнулась в ответ. Из головы не выходило «готовьте свечи».
Карим стоял у своего дукана. Лет сорока. Ростом выше среднего, умные глаза. На голове пуштунка. По-русски говорил с акцентом, но без напряжения, запросто.
– Ханум Люба, почему грустный?
Люба не стала скрывать, сказала о своей беде – остром гепатите у Вити. Витю Карим знал.
Он спросил, долго ли она будет на базаре и попросил зайти через пятнадцать минут – даст верное лекарство.
Это был арбуз. Точнее половина, сверкающая алой свежей мякотью под плёнкой. Начала марта и арбуз. Средних размеров, вытянутый он был надвое разрезан, в тонкую полиэтиленовую плёнку завёрнут. Килограмма на два с половиной. Карим наказал скормить до последнего кусочка, а завтра прийти за новым. И заверил:
– Поможет!
После пятой порции Витя начал садиться на кровать. Уверенность Любы, арбуз должен помочь, передалась Геле, скармливала Вите розовую мякоть без остатка. После шестого арбуза Витя стал вставать и ходить в туалет. Геля весь уход взяла на себя – меняла простыни, переодевала, кормила. Не отходила от кровати больного.
– Геля, ты что с ним делаешь? – спросил доктор, видя, что больной начал выкарабкиваться из состояния «готовьте свечи».
– Арбузом кормлю.
– Каким?
– Афганским, Люба приносит. Что нельзя?
– Да делай, что хочешь.
Назначенный Каримом курс лечения состоял из десяти порций. Столько половинок арбузов следовало скормить Вите.
За седьмой порцией Люба пошла на базар с Мишей.
– Люба, Мися, салам алейкум, здрасите! – воскликнул Карим. – Я завтра уезжаю.
– И что? – спросила Люба.
– Мися, отпустишь Любу со мной?
Карим показал рукой на занавеску за своей спиной. Там у него находилось что-то вроде подсобки.
– Нет! – сказал Миша. – Не отпущу.
Люба тоже без энтузиазма восприняла вопрос Карима. Были случаи, женщин воровали. Мише полушутя-полусерьёзно афганцы предлагали сделку: «Юбу продай! Сколько стоит?» У них это запросто.
– Детьми клянусь, – Карим положил руку на плечо Мише, – отпусти Любу. Десять минут. Лекарство дам как готовить. Десять минут.
– Ни минутой больше, – красноречиво положил руки на кобуру Миша.
Люба зашла с Каримом в кельдымчик. В нём стоял холодильник, лежал товар. Карим достал из холодильника арбуз, одним движением руки ловко разрезал, запахло летом, протянул руку к полочке перед собой, в пальцах оказалась баночка. Отвинтил крышку – лимонная кислота. Зачерпнул десертной ложкой белый порошок, ровным слоем посыпал розовость арбуза. Показал на часы на руке Любы:
– Десять минут.
Через десять минут обернул арбуз плёнкой.
Снова показал на часы:
– Два часа. После можно давать.
Попросил никому не говорить о рецепте. Это секрет.
– Мися, вот Люба. – Карим нёс арбуз. – Завидую тебе – такая женщина!
– Ещё бы минута, я стрелять начал! – улыбаясь, сказал Миша.
– Мися! Всё хоросё!
Два последних дня Люба сама делала арбузное лекарство. Витя резко шёл на поправку. Ещё неделю пробыл после арбуза в госпитале, а потом выписался.
– Благодари Гелю, – говорила Люба, – выходила, сколько из-под тебя вытаскивала! Ну, и Кариму спасибо – от него арбузы.
Геля сказала ей наедине:
– Спасибо, Люба. Хороший ты человек. Боялась за него. Ночью сижу у кровати, а в голове: неужели умрёт. Почему вот так? Все обрадовались, когда пошёл слух о выводе войск, а я расстроилась. Нельзя так говорить, но тебе можно – пусть бы ещё длилась война. Пусть бы мы были вместе.
Карима Люба встретила на базаре, когда Витя вышел из госпиталя.
– Люба, как дела?
– Слава Богу.
– Слава Аллаху, – широко заулыбался Карим. – Мисе привет.
Когда перед отъездом в Союз пришла на базар прощаться, Карим признался в любви. Сказал, что у неё доброе сердце и нос не задирает, как некоторые женщины-шурави.
– Завидую Мисе!
Познакомились при покупке кофточки. Та понравилась Любе с первого взгляда – с люрексом, под горлом маленький вырез, но показалась маловатой.
– Больше размера нет? – спросила.
– Подойдет, – ответил Карим. – Меряй.
– Сколько стоит?
– Тысяча.
Тысяча афганей сумма приличная для кофточки. Но очень понравилась.
Люба померила, кофточка была в самый раз.
– Беру, – коротко бросила.
Полезла в сумочку за кошельком.
– Пятьсот, – сказал Карим.
– Ты тысячу просил, – удивилась Люба.
– Я передумал, – засмеялся Карим.
Торговаться она не любила, ни в Союзе, нигде. Может, за это нравилась Кариму. Русские женщины торговались, могли поскандалить. Из-за этого Люба старалась ходить на базар с мужчинами. Кариму, как она относится к афганским детям. На базар обязательно приносила конфеты. Мальчишки, девчонки крутились рядом, готовые выполнить любую её просьбу. С Любой часто увязывался на базар переводчик Олег Соколов. Был он сыном дипломата, в Афгане проходил практику. Бачата вьюнами крутились вокруг Любы, щебеча по-своему, Олег жадно вслушивался в их речь.
– Столько слов новых узнаю, – восхищался, возвращаясь с базара.
