Сергей Самаров
Враг мой – друг мой
– Отдыхаем... – сказал эмир, когда разгрузка закончилась. – Ваха, ты покури, потом посмотри, что нам надо... Это с собой заберем... – добавил, обращаясь к боевику со снайперской винтовкой в руках.
Василий Константинович сразу определил, что это «FR-F2», американская армейская снайперская винтовка. Оружие классом выше традиционных для Российской армии «СВД», «ВСС» и «ВСК-94»[4], хотя тоже не самого высокого пилотажа. Тем не менее армейский разведчик работал в полковнике вне зависимости от жизненных обстоятельств, и он не мог не взять на заметку наличие в банде такой винтовки. Это уже говорило о снабжении из-за рубежа. И одновременно с разведчиком работал офицер спецназа. Раскатов не рыскал глазами по сторонам, но пытался периферийным зрением оценить обстановку. После такого боя где-то вполне может валяться оружие. Хоть кто-то из солдат должен был отстреливаться...
Но, похоже, не отстреливался никто. После гибели бронетранспортера никто не пожелал попробовать отстоять свою жизнь... А у новобранцев в сгоревшей машине вообще оружия, кажется, не было. Так что спецназовец не нашел ничего...
* * *
Пока отдыхали боевики, а они успели активно поработать до того, как в помощь им подогнали пленников, никто не заставлял что-то делать ни полковника, ни других. На них словно бы вообще внимания не обращали. Потом Ваха, тот боевик с американской армейской снайперской винтовкой, стал разбираться с грузом. Он уже, конечно, не стал к помощи своих прибегать и загрузил работой солдат, заставляя относить что-то в сторону. Но, в общем, набралась сравнительно небольшая партия груза. Должно быть, джамаат не страдал от недостатка продуктов питания. Это Василий Константинович тоже запомнил. По привычке, не зная еще, зачем ему может такая информация понадобиться. И, уж конечно, успел всех боевиков пересчитать, и совсем не тыкая в каждого пальцем – двадцать восемь человек, большой джамаат, и снабжать его провизией было, несомненно, проблематично, особенно зимой... Обстановку в республике полковник знал хорошо и понимал, что столкнулся с необычным по нынешним временам бандитским формированием. Сейчас такому джамаату трудно будет даже спрятаться в горах от вездесущих федералов и еще более вездесущих «кадыровцев», имеющих в народе много «стукачей». Настоящие боевики знают хорошо, что лучше десять раз вступить в бой с федералами, чем один раз с «кадыровцами», потому что, попав в плен к федералам, угодишь на «зону», а попав в плен к «кадыровцам», останешься без головы – предавшие не знают пощады к тем, кого они предали... Но и с «кадыровцами» боевики поступают точно таким же образом – преданные тоже не прощают предательства...
– Вставай, старший лейтенант... – сказал эмир, посмотрев на часы. – Командуй погрузкой... Солдаты в твоем распоряжении... Ты, как раненый, можешь идти рядом...
Полковник сразу заметил, что часы тот носит «Командирские». Такие часто дарят офицерам от лица командования. Наверное, эмир только недавно снял часы с руки убитого офицера, потому что за короткое время смотрел на них несколько раз, словно любовался. Впрочем, он мог не любоваться, а время рассчитывать. Такой вариант тоже подходил, потому что эмир решил, видимо, что его джамаату пора в путь отправляться.
К удивлению Раскатова, в путь собрались только десять боевиков.
Солдаты разобрали груз без указки полковника – знали свою солдатскую участь даже в плену. Не так и много досталось на каждого, кстати. Бандитам тоже пришлось нагрузиться, причем Раскатов с удовольствием помог бы им в качестве носильщика, впрочем, не особенно надежного. Они несли автоматы убитых и плененных солдат, а также два ручных пулемета, снятых с бронетранспортера.
– Вперед! – махнул рукой эмир. – Идем без остановок до места... И идем быстро...
Очень властный жест... Заметно, какое удовольствие получает человек от того, что ему выпало командовать. Василий Константинович таких людей знавал. Как правило, не слишком умные, получившие хоть небольшую, но власть, они стремятся себя в собственных глазах возвысить, пользуясь этой властью. Обычно это свойственно ментам небольших чинов. Кто поумнее, тот, как правило, чинов больших достигает, и ему не надо самоутверждаться за счет других. А кто в себе не уверен, кто знает, что это его потолок, из штанов выскочить готов, лишь бы покомандовать...
Так начал складываться психологический портрет эмира. Раскатов не делал этого специально, просто профессионал-разведчик в нем работал постоянно, каждая деталь автоматически занимала свое место в общей картине.
Пошли по дороге вверх, к недалекому уже перевалу, оставив остальных ждать неизвестно чего. Должно быть, бандиты располагали информаторами, которые предупредили бы их об опасности, если бы такая была, потому и чувствовали себя спокойно. До наглости спокойно.
Чего, вернее, кого бандиты ждали, стало ясно уже на самом перевале, когда навстречу попалась целая толпа местных жителей. Люди шли с мешками, несли какие-то ремни, чтобы крепить поклажу к плечам. Стало ясно, что эмир отдал лишний для себя груз землякам. Они рады и зачтут это эмиру, когда будет у них возможность заплатить долг. То есть всегда прикроют и предупредят. Ход хороший для обеспечения собственной безопасности. А остальные члены джамаата, те, что остались, – догадаться теперь было нетрудно – тоже местные жители, и ждали своих односельчан, чтобы вместе с ними нести груз домой. Джамаат большой только тогда, когда эмир собирает его. В остальное время его составляет только десяток бандитов...
– Иди, старший лейтенант, иди... Не задерживайся... – сказал седой бандит, с которым, как видел полковник, даже эмир разговаривал с подчеркнутым уважением.
– Я не старший лейтенант... Я полковник... – Раскатов решил прекратить издевки. Чувство собственного достоинства вместе с пленением он не потерял.
– Старший лейтенант Раскатов... – сказал седой боевик слегка задумчиво. – Старший лейтенант Раскатов...
Он сказал это совсем без акцента и сказал как-то знакомо. Василий Константинович посмотрел в это лицо, но боевик уже прошел мимо, и узнать его не удалось. Тем не менее даже в прямой спине чувствовалось что-то знакомое. Может быть, встречались в первую чеченскую войну? Но тогда полковник был подполковником, а не старшим лейтенантом. Старшим лейтенантом он был давно, очень давно...
ГЛАВА 2
1. «Я НЕ ОБЯЗАН ПОСТОЯННО ТЕБЯ СПАСАТЬ...»
С дороги свернули на середине спуска с перевала, прямо с очередного поворота «серпантина», там, где уже ельник был достаточно густым. Двинулись дальше без тропы, но уверенно. Ведущие знали дорогу, должно быть, хорошо. Но здесь, без согласия эмира, даже не спросив его, Умар Атагиев остановил джамаат командным окриком:
– Привал для всех... Отдыхать до особого...
– Не понял... – строго сказал идущий у Умара за спиной Мовсар и посмотрел на своего помощника с удивлением. Обычно в таких ситуациях старший Атагиев никогда не начинал командовать. Это в бою иногда он давал необходимую команду, если сам Байсаров с этой командой опаздывал, но в бою такое легко прощалось, потому что опыт отставного майора, в том числе и боевой опыт, давали ему на это право.
– Отойдем-ка в сторону... – предложил Умар хмуро.
Они отошли туда, где стоял только один Астамир Атагиев, тоже разглядывающий отца с легким удивлением. И сын не помнил, чтобы отец так вот властно начинал командовать и действовал вопреки приказу эмира.
– Что случилось?
– Я к тебе когда-нибудь с просьбой обращался? – спросил Умар, глядя на бывшего мента сверху вниз, благо рост позволял.
Мовсар слегка замялся от твердого тона отставного майора.
– Не помню... А что тебе надо?
– Мне этот полковник нужен...
– Полковник? – не сразу сообразил Мовсар.
– Пленник...
Пауза, взятая на раздумье, затянулась.
– Зачем он тебе? – наконец спросил эмир.
– Это мое дело... Он мне нужен...
Мовсар задумался. В принципе, он не думал даже о том, чтобы взять за полковника выкуп, потому что знал, как «прокалываются» именно на выкупах многие полевые командиры. Те, кто пытался сделать на этом бизнес, уже давно сгинули. Идти по их пути Мовсар Байсаров не хотел. Но пленники нужны были ему самому, и он никому еще не объяснял, зачем именно они нужны. И если сравнивать пленного полковника с пленными солдатами, то сравнение будет не в пользу четверых солдат и одного старшего прапорщика. Хотя, тут тоже ситуация тонкая, которая называется «палка о двух концах». Но сейчас просьба Умара чуть-чуть насторожила эмира. Уж не задумал ли отставной майор спасти офицера, чтобы тем самым заслужить себе прощение и благополучно покинуть джамаат. За те годы, что они провели вместе, Байсаров научился ценить опыт бывшего десантника и знал в глубине души, что без этого помощника стоит мало. Но в любом случае и помощник скоро ему не понадобится...
– Если ты скажешь, зачем он тебе нужен, я отдам его тебе...
– Скажу... – Умар угрюмо свел седые брови в одну серебряную линию. – Я хочу отпустить его... И потому остановил джамаат... Чтобы он даже направления не знал, куда мы идем... Я хочу, чтобы он был свободным...
– Отвечая на один вопрос, ты заставляешь меня задавать новые вопросы...
– Я знаю его по Афгану... Он мой должник... – своим ответом Умар новые вопросы пресек.
– Хочешь взять с него долг? – опять не понял эмир.
Умар объяснять не захотел. Кто ему должен и как с должником поступить – это только его дело. У каждого человека в жизни много личного, такого, о чем невозможно рассказывать другим. И чем старше человек, тем больше у него личных дел, никого, кроме него, не касающихся. Это даже Мовсар Байсаров знал.
– За много лет это первая моя просьба к тебе... Отдай мне полковника... – настаивал Умар тоном, которого эмир от него еще не слышал. В тоне не было угрозы, однако отчетливо прозвучало непроизнесенное слово «иначе». Что будет «иначе», эмир ни знать, ни слышать не хотел. Он очень боялся потерять Умара, особенно теперь, и боялся, что Умар произнесет слова, после которых их отношения окончательно испортятся, потому что он сам не сможет не принять вызов, который готов прозвучать. А если примет, все кончится, не начавшись...
Большие планы стоят больших жертв. А планы были у эмира серьезные. И помощь Умара Атагиева ему будет очень нужна.
Оглянувшись слегка растерянно, Байсаров все же принял решение. Он не захотел обижать старшего Атагиева и по серьезности разговора понял, что тот обиделся бы из-за отказа слишком сильно, чтобы и дальше им жить и воевать вместе. И терять Умара сейчас было нельзя, потому что заменить его было некем, все остальные не шли в сравнение...
– Делай с ним что хочешь, Умар... Ты слишком много для всех нас сделал, чтобы отказать тебе в таком пустяке... Он – твой...
– Спасибо, эмир... – это прозвучало радостно.
Умар один из всего джамаата всегда звал Мовсара по имени. И Байсаров позволял ему это. Сейчас Умар впервые назвал его эмиром. Значит, он в самом деле благодарен своему командиру.
– Мы с Астамиром проводим полковника. Поговорим по дороге... Вернемся сразу на базу. Не ждите нас...
Мовсар кивнул и быстро направился к своим людям, поднявшимся при его приближении.
– Эй, старший лейтенант... Быстро... Иди... Тебя ждут... – эмир кивнул в сторону долговязой фигуры Умара. – Всем подъем... Двинули в темпе... Не терять время... Подгонять пленных...
– Я не старший лейтенант, я полковник... – опять затянул свою песню пленник, не понимая, что именно началось, но осознав, что в его судьбе что-то повернулось в непонятную пока сторону.
– Это ты с ним разбирайся... Он тебя так назвал... – Байсаров даже снизошел до объяснения, что с ним вообще редко случалось...
* * *
– Старший лейтенант Раскатов... – сказал седой высокий чеченец даже с каким-то укором. – Старший лейтенант Раскатов...
Ему, похоже, нравилось это произносить, хотя полковника такое понижение в звании не слишком радовало, и он видел в этом насмешку. Он смотрел прямо и с суровым недовольством и на седого боевика, и на стоящего рядом молодого, так на седого похожего лицом, только ни ростом, ни шириной плеч не дотянувшего до старшего. Очевидно было, что это отец и сын, может быть, старший брат с младшим братом, если учесть, что у кавказских народов семьи обычно бывают многодетными. Но это не разрешало вопросов, возникших в голове полковника.
– Пойдем... Пойдем, старший лейтенант... – сказал седой и повернулся к Раскатову спиной. Совершенно без боязни повернулся, как вообще-то не полагается поворачиваться к пленному противнику, тем более, к офицеру спецназа. Впрочем, у Раскатова не было на рукаве «летучей мыши»[5], и в документах, которые забрали боевики, не стояло действительное наименование воинской части, только лишь номерное обозначение, как во всех открытых документах. Седой боевик не мог знать, что имеет дело со спецназом ГРУ, поскольку уничтоженная колонна автомашин принадлежала мотопехотному батальону.
– Куда?
– На дорогу... Мы проводим тебя до низу... А там уж пешком иди...
– То есть? – спросил Раскатов чуть растерянно.
Умар обернулся и посмотрел полковнику в глаза. Долго смотрел... Полковник мог не узнать лицо, сильно изменившееся за двадцать шесть лет, но он узнал, кажется, именно глаза.
– Умар... – сказал полковник. – Умар Атагиев... Майор Атагиев...
Казалось, ноги полковнику повиноваться не хотели, и он остановился так резко, что идущий за ним по пятам Астамир Атагиев наткнулся на полковничью спину.
– Пойдем, пока Байсаров не передумал... – настаивал Умар. Он не улыбался лицом, но улыбался глазами, которые светились воспоминаниями. – У Байсарова есть дурная привычка брать свои слова назад. Пойдем... Я не обязан постоянно тебя спасать, запомни... Не обязан... Пойдем...
Полковник пошел послушно. Так, следуя друг за другом, они через пять минут вышли к дороге, где отставной майор с полковником встали рядом, а младший Атагиев остался чуть в стороне, не желая мешать отцу.
– Как ты здесь? – спросил Умар.
– Командировка... – коротко ответил Василий Константинович. Несмотря на такую неожиданную и даже взволновавшую его встречу, он вовсе не намеревался рассказывать о своих армейских делах человеку, который был его противником.
Умар все понял и усмехнулся чуть горько.
– Да, мы по разные стороны...
– И у... И нет возможности вернуться домой? – напрямик спросил полковник.
Ситуация легко читалась. Он не знал, как ему называть Умара. Когда-то он звал его на «вы» и «товарищ майор», как и полагалось старшему лейтенанту.
Старший Атагиев услышал заминку в предложении.
– Можешь говорить на «ты». Я не обижусь. Я уже отвык от «вы»... И начнем потихоньку спускаться. Нам с сыном еще засветло далеко идти... А тебе идти еще дальше... Ты спрашиваешь о пути домой... Нет у нас с сыном такого пути... С младшим сыном... Он со мной уже больше двенадцати лет... Два старших сына в Москве работают... Они не воевали никогда... Они учились деньги делать и, может быть, даже научились... Свой бизнес имеют... Они могут куда угодно идти и ехать... Если бы у меня был здесь, в Ичкерии, свой дом, они и сюда бы приехали. Но у меня уже давно дома нет. Они имеют право ехать... Потому что не воевали... А мы с младшим сыном – нет... У нас и бизнеса нет, у нас и дорога только одна... Познакомься, кстати...
Полковник остановился, обернулся и протянул руку. Младший Атагиев молча пожал ее.
– Его зовут Астамир... А это – Василий... Как тебя дальше-то?..
– Константинович...
– Василий Константинович... – сказал Умар. – Полковник спецназа ГРУ, если не перешел в другие войска... Ты как, тоже сыновьями оброс?
– Нет, у меня только две дочери... – ответил Раскатов. – «Бракодел» это раньше называлось... Но качественнее не получилось...
– Замужем?
– Только младшая... Старшая, похоже, и не собирается...
Они оба замолчали. Им не о чем, казалось, было говорить. А если и было о чем, то ни тот, ни другой не решались разговор начать, понимая, что это может быть не так воспринято противоположной стороной.
– Ты объясни мне все-таки, Умар, – спросил наконец полковник, – в каком я сейчас нахожусь положении. В качестве кого я здесь вот стою, на этой дороге?
– Наверное, в качестве офицера...
– Пленного офицера? – пожелал уточнить Раскатов.
– Я же сказал тебе, что ты свободен...
Он вытащил из кармана кобуру с пистолетом, расстегнул клапан, руку на рукоятку положил, словно пробуя, как пистолет в ладонь ложится, и протянул полковнику. Потом из внутреннего кармана бушлата вытащил пакет с документами, повертел в руке и тоже отдал.
– Возвращаю... Это твое... Я специально сам сразу забрал, чтобы к другим не попало...
И остановился. Твердо остановился, как черту подвел...
– Я опять твой должник... – Раскатов положил руку на локоть отставного майора. – И в этот раз не меньший, чем в прошлый...
– Жизнь сама разберет, кто кому и что должен... Все... Иди... Мы будем возвращаться... Нам пора...
– Но ты поставил меня в неудобное положение... С точки зрения закона. Что я должен сделать, когда вернусь к своим? Я должен сказать, кто отпустил меня?
– Это меня не пугает... – сказал Умар. – У меня устоявшаяся репутация, и что-то добавится к ней, что-то убавится, это не решит ничего ни для меня, ни для Астамира...
– Это да... Но есть еще один вопрос, и очень серьезный... Ты сам служил в армии, пусть и в советской, а не российской, но и сейчас мало что изменилось. Ты должен понимать мое положение... У вас остались другие пленники... И я вынужден буду прийти за ними... И я не могу прийти, не предупредив тебя, иначе это будет с моей стороны предательством... Мне бы хотелось, чтобы ты ушел от своего эмира хотя бы на время...
– Отец, что он говорит! – воскликнул горячий Астамир, имеющий собственные представления о порядочности и воинской чести.
– Он говорит о реальных вещах, – ответил Умар. – Я понимаю, что ты вернешься за своими людьми... Это твое собственное дело... Даже скажу честно, я плохо подумал бы о тебе, если бы ты оставил их в плену... Но ты их не сможешь найти...
– Но я очень постараюсь... – сказал полковник. – Я умею стараться и прошел хорошую школу обучения уже после того, как мы с тобой в последний раз виделись...
– Старайся... Может, и получится... Если получится, спаси моего сына, как я дважды тебя спасал... Он не самый плохой человек...
– Отец!.. – возмутился Астамир.
– А сейчас – иди... – Умар на сына внимания не обращал, словно его и не было рядом.
Раскатов протянул руку.
– Спасибо тебе, Умар!
– Иди...
– Отец, его нельзя отпускать... – Астамир руку на автомат положил.
– Иди...
– Прощай...
Полковник повернулся и двинулся по дороге. Отец с сыном не стали ждать, когда он дойдет до ближайшего поворота. Стали сами взбираться выше, но не по дороге, а напрямую через ельник. Путь им предстоял неблизкий, потому что боевики никогда не проводят операции рядом со своими убежищами. И они торопились. Тем не менее, прежде чем исчезнуть в ельнике, Астамир Атагиев обернулся, чтобы посмотреть на уходящего полковника. Но не увидел. Астамир даже запрыгнул на высокий камень, однако полковник, должно быть, шел очень быстро и уже оказался, наверное, за поворотом «серпантина». А все, что дальше поворота, выпадало из поля зрения молодого боевика...
* * *
И все же сын стремился догнать и оказаться рядом.
В густом ельнике идти рядом было практически невозможно, и Астамир то плечом отца касался, то оказывался в стороне, то с одного бока заходил, то с другого. Он явно пытался поговорить о чем-то с отцом, старший Атагиев понимал это, но разговора пока избегал. Умар долго не желал останавливаться, наоборот, быстрее шел, чтобы уйти глубже в ельник и подальше от дороги.
– Передохнем... – все же предложил Астамир, не выдержав.
Умар молча встал.
– Я знаю, о чем ты хочешь поговорить...
– Тогда ответь мне... Мне не с кем больше говорить... Я чувствую, что не все понимаю, но спросить мне не у кого...
– Ладно, – согласился отец, понимая, что разговор этот все равно неизбежен.
И сел на поваленный ветром ствол иссохшей молодой елки. Сын присел рядом на корточки и положил перед собой автомат.
– Отец, я присматриваюсь к тебе уже давно. Скажи мне, почему ты рожки к автомату почти не набиваешь?
Умар даже улыбнулся от такого вопроса. Наблюдательность сына ему понравилась. Да, и об этом, наверное, тоже стоило поговорить. Кто еще может сказать правду самому родному существу, самому близкому существу, пусть уже и взрослому мужчине, не успевшему, правда, обзавестись семьей, потому что он всегда воюет.
– Потому что у меня рожок почти всегда полный. Зачем набивать патроны в полный рожок...
Ответ звучал слегка шутливо, но Астамир совсем не был настроен на шутливый лад.
– Я сегодня специально позади тебя устроился, чтобы посмотреть. Ты почти не стрелял... А если и стрелял, то совсем не глядя... И из «подствольника» не выстрелил, когда все залп давали... И, мне кажется, так уже давно идет... В последний раз ты воевал по-настоящему, когда нас «кадыровцы» обложили...
– В этом ты прав... Мне не нравится, когда мне голову отрезают, и потому «кадыровцев» я бил от всей души...
Старший Астамиров опять улыбался, и эта улыбка очень беспокоила Астамира. Она сразу создавала впечатление, будто отец знал что-то такое, чего сын не знает, и вообще показывала, что сын неспособен многое понять. Это и обижало, и разделяло отца и сына, уже много лет неразлучных, и, казалось, таких близких.
– И этот полковник сегодня... Зачем ты отпустил его? Он же сам сказал, что приведет на нас солдат... Объясни, что с тобой происходит...
– Что объяснить? Конкретнее...
– Почему ты не стреляешь?
– Ты же в школе у меня когда-то, кажется, учился... Девять классов вроде бы закончил... И целую музыкальную школу...
– При чем здесь моя учеба, о которой я давно забыл, отец? Я о тебе спрашиваю...
– Ты в школе, когда уже в девятом классе учился, первоклашек обижал?
– Конечно, нет...
– Для меня те солдаты, в которых сегодня стрелять надо было, – первоклашки... Я сам когда-то многих солдат научил воевать... Они и тогда были для меня первоклашками, и теперь... Даже чужие солдаты, даже федералы... Раньше – стрелял... Ты помнишь и знаешь почему... Патронов не жалел... Плечо от отдачи болело... Сейчас решил, что хватит...
Сын даже задохнулся от возмущения. И сказал так, словно устал уже втолковывать бестолковому отцу прописные истины:
– Они на нашу землю пришли... Пришли с оружием...
– А на чьей земле твои старшие братья живут?.. Там, в Москве...
– Это совсем другое... Как ты не понимаешь!..
– Нет, Астамир, не все так просто... Тебе, может быть, так и кажется, потому что ты только одну сторону слушаешь и одной стороне хочешь верить... А слушать следует обе стороны и выбирать, где правда. И вот они, федералы, с той, с другой стороны смотрят – и по-своему это понимают... При этом и ты прав, и они... Но не забудь главное, что всегда где-то существует середина. Она так и называется – золотая середина, и не потому, что из золота сделана, а потому что она – самое ценное. И тебе пора уже научиться отличать громкие слова от общих положений жизни. Жизнь гораздо сложнее... Были красивые лозунги, и все мы бросились, как в воду, – решили поверить им... Было так, и нам много чего хорошего наобещали, а мы поверили безоговорочно... Но только в нашей жизни все не так пошло... Лозунги остались, только относиться к ним следует, как к лозунгам... Другая жизнь пошла...
– А я до сих пор нашим лозунгам верю, – сказал сын твердо. – И готов убить и погибнуть за свою свободу одинаково...
– Не в том, чтобы убить, счастье... И не в том, чтобы победить, заключается жизнь мужчины... Дом построить, дерево посадить, детей вырастить... Это то, что дает жизнь... А все остальное жизнь отнимает... Общую жизнь, не конкретную... И не стоит погибать за то, что жизнь отнимает... Лучше заниматься тем, что жизнь дает...
Но отец видел, что он говорит о непонятных для сына вещах. При этом и Астамир чувствовал, что отец еще сам не понимает всего, что творится у него в душе.
– Надеюсь, что времени пройдет немного, когда ты сам поймешь... – продолжил Умар. – Это объяснить нельзя... Для этого нет подходящих слов... Я понимаю, что тебе хочется героем стать... Мне самому этого хотелось и в твоем возрасте, и даже потом, когда старше стал... Одно сейчас пойми, что победа не всегда является главным... И счастье может дать большее не сама победа, а только понимание того, что ты мог ее добиться, но не стал. Сам не стал... Тебе незачем кому-то, а, главное, самому себе доказывать, что ты можешь стать победителем. Ты сам это отлично знаешь, и этого тебе достаточно. И если ты достаточно силен, то никто в твоей силе не усомнится... Когда ты будешь это понимать, ты станешь мудрым... А мудрому вовсе ни к чему убивать, чтобы почувствовать свою силу... Ему не нужно, чтобы его другие героем называли. Он сам знает, что он – герой...
– А мама?.. – на глазах у сына слезы навернулись. – А сестры?..
Это был его аргумент, и аргумент веский. Это была их общая боль...
Умар вдруг резко встал, прерывая разговор:
– Не надо о них... Пока – не надо... Потом... Потом, позже... Сейчас... Пойдем... Нам пора, спешить надо, чтобы не бродить в темноте по минному полю... Я не помню все мины...
– А этот полковник... Старший лейтенант... – сын состояние отца понял и умышленно перевел разговор на другое. Он жалел отца, и Умар видел это. Жалел, точно так же, как сам отец жалел сына. Они всегда старались друг друга беречь и друг друга поддерживать...
– Это для меня он остался старшим лейтенантом... – Умар принял уход от темы и поддержал разговор о другом. – Таким я знал его... Для всех других он – полковник... Полковник Раскатов... Бывший старший лейтенант Раскатов...
Умар забросил за плечо ремень автомата...
